Между Херсоном и Боспором

Две крепости («замки» — переводит Кеппен) возведены по распоряжению Юстиниана на побережье между городами Херсоном и Боспором, причем стены и башни этих городов, как свидетельствует Прокопий, пришлось отстраивать почти наново. Каботажное плавание вдоль крымских берегов было, таким образом, в середине VI в. налажено. Чем же определился выбор места для строительства новых крепостей? Какую картину в целом являла береговая полоса между Херсоном и Боспором во времена Юстиниана и Прокопия?

Бросим прежде всего взгляд на окружающую местность, а заодно отдадим себе отчет и в том, насколько она изучена в археологическом отношении.

Ширина и рельеф берега между морем и горами на этом протяжении не одинаковы. К юго-востоку от мыса Феолент, где практически кончалось освоенное Херсоном побережье, каменные берега почти везде вздымаются прямо из морской пучины, и лишь кое-где можно найти нелегкий подступ к ним с моря. За исключением Симболона (позднее — у генуэзцев — Чембало, современная Балаклава) до Батилимана и Ласпи нет ни одной бухты, которая в те времена могла бы послужить гаванью.

Раннесредневековое прошлое Балаклавы не ясно: этот период ее истории совершенно не изучен. О ласпинской же котловине и Батилимане можно сказать несколько больше. Хотя развалин средневековых крепостей VI в. там пока не обнаружено, слабые следы поселений последующих веков есть. Интенсивное обживание этого труднодоступного уголка побережья шло преимущественно в период VIII—X столетий и продолжалось до захвата Крыма турками.

Мыс Сарыч и примыкающее к нему на западе каменистое урочище Чобан-Таш долго — до X в. — оставались дикими и безлюдными. Море в этих местах неспокойное, с сильными ветрами, малейший же шторм мог разбросать неглубоко сидевшие в воде средневековые суда, разбить их о заваленные каменными глыбами берега или подводные скалы.

Урочище Комперия простирается над морем между Тессели и мысом Сарыч. Несмотря на крутизну склонов, оно удобнее для жизни: внизу имеются более или менее сносные подступы к морю; из-под обрывистых скал, отделяющих Комперию от Ласпи, бьют родники. На склонах урочища — площадки, где с IX—X вв. ютились среди камней хижины и загоны для скота. Однако разведка, проведенная здесь, не выявила следов более ранних поселений. Можно предположить, что в VI в. местность эта была столь же безлюдной, как и изрезанные оврагами и оползнями склоны на участке Тессели — Форос.

За мысом Форос, где обрывы Главной горной гряды отступают далеко от берега, доступная с моря и относительно просторная местность орошается горными речками. Тут есть небольшие плодородные долины, пригодные для земледелия; есть и относительно ровные площадки, удобные для жилья. Скалистые отторженцы Главной гряды можно было использовать в качестве убежищ или построить на них неприступные укрепления. Однако все это относится к VIII—X вв. и более позднему времени. Поселений же VI столетия пока не обнаружено, несмотря на систематические и многолетние археологические разведки, а также широкое вскрытие грунта при дорожно-строительных работах, которые велись в присутствии археологов.

Тем не менее отрезок побережья между Форосом и мысом св. Троицы дает даже в подъемном (т. е. собранном на поверхности земли) археологическом материале некоторую долю более ранних находок — обломков посуды V — VII вв. При этом количество их все возрастает по направлению на северо-восток вдоль побережья; очевидно, на начальном этапе средневековья Южный берег в той или иной мере осваивался людьми. Однако на всем протяжении от Ласпи до Симеиза не встречено ни остатков постоянных жилищ V—VI вв., ни соответствующих могильников, ни прочих атрибутов длительного и устойчивого обитания, а есть лишь единичные находки вещей, относящихся к периоду раннего средневековья.

На побережье к северо-востоку от Симеиза, вернее, от соседних с ним поселков Оползневого (б. Кикенеиз) и Голубого Залива (б. Лимены), резко возрастает количество археологического материала VIII—X вв. (мы не говорим сейчас о преобладании более позднего): керамика рассеяна всюду, а ее скопления и совпадающие с ними строительные остатки указывают на существование поселений. К этому же времени, но, снова подчеркнем, не более раннему, относятся многие известные здесь средневековые укрепления (так называемые исары), а также синхронные им могильники.

Отметим, однако, что, начиная с этих мест, все более и более ощутимы следы жизни предшествующего времени, вплоть до эллинистического и позднеантичного. Благодаря усилиям археологов открыты могильники (каменные ящики) и отдельные, редко разбросанные поселения тавров. По направлению к Ялте и Гурзуфу попадаются они все чаще. То же самое можно сказать о материалах V—VI вв., но их все же так мало, что напрашивается мысль: не было ли после довольно интенсивного освоения Южного берега поздними таврами какого-то длительного перерыва, когда почти все побережье опустело? Ведь только к северо-востоку от Ялты — особенно вокруг Гурзуфа — мы встречаемся, наконец, с большими могильниками, которые охватывают и время Юстиниана.

Такое же, как к западу от Оползневого, постепенное «разреживание» следов раннесредневекового населения мы увидим, следуя от Гурзуфа к Алуште, а еще больше — к востоку от последней в сторону Судака и далее. На этом участке побережья редеют вместе со средневековыми памятниками древнейшие — таврские, восточнее Судака почти неизвестные. Однако и здесь, как к западу от Гурзуфа, мы непрерывно наталкиваемся на следы человека в виде обломков гончарной и лепной (таврской) посуды, на вещественные остатки более позднего времени — до VIII—IX вв. включительно.

Берег от Судака до Феодосии и особенно от Феодосии до Керчи изучен слабо. Тем не менее можно предположить, что и на этом отрезке побережья как таврских, так и раннесредневековых поселений было немного; в противном случае их удалось бы обнаружить при различных работах, связанных со вскрытием грунта.

Продолжим сопоставление археологической картины с прерванным выше обзором местности. От Байдарских ворот до восточных обрывов Караби-яйлы Главная гряда возвышается сплошной стеной, лишь местами прорезанной перевалами. Через некоторые из них — Эски-Богаз, Гурзуфское седло, Кебит- и Ангар-Богазы, Таш-Хабах, Чигенитра, Алакат и другие — издревле проходили проезжие дороги из предгорных районов Крыма к морю. В развалинах древних стен, некогда перегораживавших эти перевалы, мы, вслед за П.И. Кеппеном, видим «длинные стены» трактата «О постройках»^*.

Это самая широкая и орошаемая часть побережья. На ней, между тянущимися к берегу отрогами гор, — глубоко промытые речками лесистые ущелья и овраги, которые внизу переходят в открытые к морю широкие котловины. Некоторые речки впадают в бухты, защищенные высокими мысами. Места между Симеизом и Алуштой удобны как для стоянки судов, так и для связи через побережье и горные перевалы с глубинными районами полуострова. По-видимому, первые византийские крепости были нужны здесь прежде всего по двум причинам: для контактов с населением этих районов (или обороны от него — в случае агрессивных выступлений с его стороны) и для защиты главных дорог к морю. Вспомним, что римляне тоже поставили свою крепость Харакс именно тут, где и пресной воды больше, и земля плодороднее, и земледельческое население многочисленнее. Ни римлянам, ни византийцам строить крепости в диких, безлюдных, голодных местах не имело бы смысла.

От восточного края Караби до самого Судака горы, заметно снижаясь, тянутся уже не сплошной цепью, а в виде отдельных, как бы хаотически расставленных высот, которые в сумме представляют собой все же сильно и трудно преодолимое препятствие. Усиленные какими-нибудь фортификационными сооружениями, они могли бы заслонить эту часть побережья и построенную на ней крепость не хуже, чем весь «хребет Яйла», как назвали Главную гряду Крымских гор картографы начала прошлого века.

Подступая вплотную к морю в районе Кара-Дага, горы как бы замыкают южную часть побережья. Все то, что находится за Кара-Дагом, это как бы уже другая страна со своим холмистым ландшафтом, с севера и востока непосредственно переходящим в степной. Здесь иной географический колорит, иное древнее и средневековое население, и, пожалуй, — в эпоху средневековья — свой исторический жребий.

П.И. Кеппен, которому всецело принадлежит заслуга открытия и первой научной интерпретации заградительных стен на перевалах Караби, Демерджи, Чатыр-Дага, пишет о следах подобных же стен в горном районе между Судаком и Кара-Дагом¹. Поскольку район этот почти не изучен, нельзя с уверенностью заявить, что побережье от Нового Света до Кара-Дага тоже было защищено «длинными стенами» и могло иметь отношение к «стране Дори». В пользу этой рабочей гипотезы косвенно говорит открытое недавно М.А. Фронджуло Судакское укрепление VI в.².

Укрепление в Сугдее (Судаке) не было известно Прокопию, который не мог бы его не назвать. Остается думать, что оно возникло уже после выхода в свет трактата «О постройках», т. е. позже 553—555 гг. Произошло ли это еще при Юстиниане I или уже при ком-то из его преемников, сказать трудно. Но главное ясно: византийская держава, пока хватало сил, осваивала берега Таврики между Херсоном и Боспором и строила «на том побережье» свои укрепления.

Если обратим внимание на расстояния трех названных крепостей друг от друга, то заметим, что по морю путь от Горзувит до Алустона вдвое короче, чем от последнего до Сугдеи, а посреди него находится еще одна средневековая крепость — Чобан-Куле. Дата ее возведения пока не установлена (крепость не подвергалась раскопкам), но если бы оказалось, что и Чобан-Куле возникла в VI—VIII вв., то весь ход византийского освоения побережья, начатого при Юстиниане I, стал бы вполне ясным. Мы вправе были бы тогда ожидать и искать аналогичные укрепления где-то в районе Отуз (современная Щебетовка) или Феодосии, раннесредневековый период которой темнее темного и где тоже не случайно и не на пустом месте появилась генуэзская фактория, позднее разросшаяся в большой город. Проделывая такой же расчет расстояний к западу от Горзувит, мы наткнемся в районе Форос — мыс св. Троицы на остатки приморских укреплений, нижние, т. е. самые древние, даты которых, к сожалению, тоже требуют выяснения путем раскопок. Кстати сказать, над Форосом и начинаются «нагорные» стены.

Если в археологическом отношении южная часть Таврики еще мало изучена, то ее юго-восточная часть, что называется, terra incognita^**. До выяснения общей историко-археологической ситуации этого района еще очень и очень далеко. Сравнительно большая изученность античных, отчасти средневековых памятников на Керченском полуострове не меняет положения в целом. В археологическом исследовании юго-восточного Крыма мы видим как бы широкие провалы глубиною в несколько столетий; одним из них является труднейший для археологии (ибо он не оставил крупных и многослойных памятников) период V—VII столетий — промежуток времени «между гуннами и хазарами». Провал этот столь же широк и в западном Крыму — намного шире, чем в южной и юго-западной Таврике, а еще менее изучена крымская степь.

Все это вместе взятое не позволяет представить, хотя бы в предварительном виде, целостную картину раннесредневекового Крыма. Сейчас можно говорить всерьез лишь о ее подготовительных эскизах, о разработке деталей в этюдах, о набросках отдельных частей будущего полотна. Большие разведочные работы и раскопки на Южном берегу Крыма в 1958—1968 гг., в том числе и на территории Горзувит, относятся именно к этому начальному этапу работы³.

Примечания

*. Подробнее об этом см. на стр. 15, 27—30 и сл.

**. Неизвестная земля (лат.).

Литература и источники

1. П. Кеппен. Крымский сборник, стр. 108—109, 112—113, 141 — 145, 175.

2. М.А. Фронджуло. Раскопки в Судаке (1964—1966 гг.). Археологические раскопки на Украине 1965—1966 гг. К., 1967, стр. 190.

3. Отчет Южнобережного отряда Крымской экспедиции (1958 — 1968 гг.). Архив Крымского отдела Института археологии АН УССР.