Положение после первого боя на Перекопе

Естественно, после 24 января красные придвинулись к перешейку, но это не была атака (28 января). Несмотря на это, генерал Васильченко, вопреки плану защиты Крыма, держал все силы на Перекопе и вызывал все время туда и конницу Морозова. Поднялось сильное заболевание от простуды.

Начальником участка Мурза-Каяш — Перекопский перешеек включительно я назначил генерала Стокасимова¹ — Васильченко заболел.

Красные за февраль серьезных попыток овладеть Крымом не делали. Правда, они вытеснили охранение с Чонгарского полуострова и морозили там свои части. Правда, 6-7 февраля была атака на Перекоп и его занятие, но все это было несерьезно и ликвидировалось легко. В феврале же красные сделали два налета с Чонгарского полуострова; один — на Тюп-Джанкой, другой — прямо вдоль железнодорожного полотна, достигший станции Таганаш.

В конце января и в начале февраля наступили 20-градусные морозы, Сиваш, вопреки уверениям статистиков, сделал то, чего ему, как крайне соленому озеру, по штату не полагалось, — он замерз. Этот вопрос меня сильно беспокоил. Каждую ночь я приказывал привозить на лед Сиваша две подводы, связанные вместе, общим весом в 45 пудов, и они стали проезжать по льду, как по сухому месту. Это мое действие было моими "друзьями" всех степеней освещено так: "После случайной победы Слащов допивается в своем штабе до того, что заставляет катать себя ночью по Сивашу в телегах, не давая спать солдатам". Когда это распространяли сторонники большевиков, я это понимал: они-то отлично знали, зачем я это делаю, — мы тогда были врагами. Но когда это говорили наши "беспросветные" (у генералов нет просвета на погонах), не понимая, зачем я это делаю, хотя 45 пудов — это вес орудия с передком, не понимая, что большая разница: вторгнутся ли красные в Крым через лед сразу с артиллерией или без нее, — это уже было признаком либо слишком большой злобы, либо глупости.

Но как бы то ни было, блажил ли пьяный Слащов или просто был предусмотрителен командующий защитой Крыма, но в феврале мне стало ясно, что лед против Тюп-Джанкоя и западнее на 2 версты от железнодорожного моста способен пропустить артиллерию, и на эти два пункта надо обратить внимание.

Тюп-Джанкой, как голый полуостров, выдвинутый вперед, обходимый по льду с Арабатской стрелки и не дававший в морозы возможности жить крупным частям, как моим, так и противника, меня мало беспокоил. Поэтому там стояли 4 крепостных орудия старого образца с пороховыми снарядами, стрелявшими на 3 версты (то же, что и на Перекопе).

Из войсковых частей я туда направил чеченцев, потому что, стоя, как конница, в тылу, они так грабили, что не было никакого сладу. Я их и законопатил на Тюп-Джанкой. Там жило только несколько татар, тоже мусульман, и страшно бедных, так что некого было грабить. Для успокоения нервов генерала Ревишина², командовавшего горцами, я придал туда, правда, скрепя сердце, потому что артиллерии было мало, еще 2 легких орудия.

Великолепные грабители в тылу³, эти горцы налет красных в начале февраля на Тюп-Джанкой великолепно проспали, а потом столь же великолепно разбежались, бросив все 6 орудий. Красных было так мало, что двинутая мною контратака их даже не застала, а нашла только провалившиеся во льду орудия. Мне особенно было жалко 2 легких: замки и панорамы были унесены красными, и остались трупы орудий.

После этого и предыдущих грабежей мы с Ревишиным стали врагами. До боя он на все мои заявления о грабежах возражал, что грабежи не доказаны и что в бою горцы спасут все, причем ссылался на авторитеты, до Лермонтова включительно. Я же сам был на Кавказе и знаю, что они способны лихо грабить, а чуть что — бежать. Не имея никакой веры в горцев, я при своем приезде в Крым приказал их расформировать и отправить на Кавказ на пополнение своих частей, за что мне был нагоняй от Деникина (видно, по протекции Ревишина) с приказом держать их отдельной частью.

Вообще период защиты Крыма был для меня крайне неудачным с точки зрения службы. Никогда в жизни я не получал столько выговоров — тут мне выговор и за тыл (передача Фроста), и за горцев, и за частную жизнь (возил подводы по Сивашу), и, наконец, за вмешательство не в свои дела, сказавшееся в желании ревизовать и контролировать мне не подчиненную крымскую контрразведку, в которой творилось много странного, за постановку задач флоту (личное желание командующего флотом Ненюкова), и, наконец, за то, что я одел всех людей своего корпуса и присоединившихся к нему частей, естественно, исчерпав для этого содержимое складов. Выговор Деникина показал, что принципом Добрармии было держать склады для оправдания наличия большого числа интендантов, а люди пускай мерзнут. Система эта привела к сдаче красным огромных складов Деникина. Я привожу все это как характеристику умиравшей армии, командование которой не обращало внимания на вопиющие грабежи Май-Маевского, Покровского, Шкуры, Мамонтова и прочих. Не помогая в военных операциях, оно находило возможность вмешиваться в личные вопросы не принимавших участия в грабежах начальников и держать при них никем не контролируемую контрразведку, творившую явные беззакония, грабежи, убийства и растрату денег и прикрывавшую все это "разведывательной" тайной, а в сущности набивавшую свои карманы.

Примечания

1. Генерал-майор Стокасимов Николай Павлович (1869-?) — князь, окончил 1-й Московский кадетский корпус, 3-е военное Александровское училище, откуда в 1889 г. был выпущен подпоручиком в Ивангородскую крепостную артиллерию, и Николаевскую академию генштаба в 1898 г. Участвовал в русско-японской войне; с марта 1905 г. — начальник штаба 53-й пехотной дивизии, с ноября 1906 г. — штаб-офицер при управлении 3-й Туркестанской стрелковой бригады, в апреле 1907 г. был произведен в полковники, с мая по сентябрь 1909 г. командовал батальоном 134-го пехотного Феодосийского полка, с июля 1910 г. — начальник штаба 2-й Туркестанской стрелковой бригады, с ноября 1912 г. — командир 177-го пехотного Изборского полка. Участвовал в первой мировой войне; в августе 1914 г. был произведен в генерал-майоры, с марта 1916 г. — начальник штаба 1-й Туркестанской стрелковой дивизии, с февраля 1917 г. — начальник штаба 19-й Сибирской стрелковой дивизии, затем командовал Заамурской пограничной пехотной дивизией. В 1920 г. командовал 34-й пехотной дивизией ВСЮР. В ноябре 1920 г. с остатками Русской армии генерала П.Н. Врангеля эвакуировался из Крыма в Турцию.

2. Генерал-майор Ревишин Александр Петрович (1870-?) — из дворян, окончил Петровский Полтавский кадетский корпус, Николаевское кавалерийское училище, откуда в 1891 г. был выпущен корнетом в 25-й драгунский Казанский полк, Николаевскую академию генштаба в 1904 г. и Офицерскую кавалерийскую школу в 1905 г. Участвовал в русско-японской войне. С июня 1905 г. — обер-офицер для особых поручений при штабе 9-го армейского корпуса, с июня 1906 г. — старший адъютант штаба 2-й казачьей сводной дивизии, с августа 1908 г. — преподаватель военных наук в Тверском кавалерийском училище, в марте 1912 г. был произведен в полковники. Участвовал в первой мировой войне; с января 1916 г. — командир Крымского конного полка, в 1917 г. был произведен в генерал-майоры и назначен начальником штаба 2-го кавалерийского корпуса. С конца 1919 г. командовал Чеченской конной бригадой, с апреля 1920 г. — командир Чеченской (с мая — 3-я) конной дивизии, в июне 1920 г. был захвачен в плен.

3. Я, конечно, говорю о малосознательных элементах горцев, ушедших с белыми и ставших наемниками.