Орловщина, ее причины и борьба с ней

Если кто видит в орловщине что-то вроде пролетарского движения или вообще сочувствия Соввласти, то я его сильно разочарую. Это было движение партии "И.И", (испуганный интеллигент). Доказательство этого читатель увидит на протяжении моего рассказа об ее зарождении и бесславной гибели.

Орловщина зародилась не в Крыму — там она благодаря Орлову получила только свое название. Орловщина была результатом поведения старшего комсостава белых и появилась в Крыму после бегства от Орла и после предыдущих эвакуаций весною 1919 года из Одессы и Севастополя, она питалась ожиданием таковых в будущем при поражении, подтверждением чего было поведение командующего войсками в Одессе в 1920 году¹.

Здесь надо учитывать то обстоятельство, что высший комсостав в массе был не слишком крупного капитала; он разошелся с общим движением и, как полагается, в серьезную минуту спасал себя, предавая своих подчиненных. У орловцев не было особой платформы, они просто заявляли: "Генералы нас предают красным, они не способны спасти положение. Долой их. Станем вместо них и поведем борьбу".

Я уже говорил о состоянии тыла белых и о той боязни красных, которая существовала. И вот капитан Орлов в Крыму возглавил группу, провозглашавшую борьбу с высшим комсоставом.

Капитан Орлов — кадровый офицер, неудачник, за время войны не продвинувшийся выше капитана, но со страшным самолюбием и самомнением. В тылу Добрармии развилась мания формирования частей. Старый крымчак² Орлов тоже взялся за это. В момент моего прибытия в Крым он уже имел "мандат" на формирование части.

Читателю уже известно то недоверие, которое питало мелкое офицерство к высшему командному составу, и можно сказать, вполне основательно. Это офицерство встречало поддержку со стороны мелкобуржуазного элемента, естественно, обеспокоенного переменой политики верхов Добрармии в сторону крупного капитала. Это — основа движения; в дальнейшем же имело большое значение желание честолюбивого Орлова играть роль и взять власть в свои руки.

Орловщина была серьезным движением, с которым пришлось очень и очень считаться. Одесская эвакуация Шиллинга дала ей твердую почву. К новороссийской эвакуации Деникина я ее, по долгу службы, ликвидировал.

До боя 23-24 января я разговаривать не смел и не мог, после него и ряда неудачных набегов красных я потребовал формирований Орлова на фронт.

Вот тут и вышел скандал, которым воспользовались большевики. В день атаки красных на Тюп-Джанкой Орлов совместно с князем Романовским, герцогом Лейхтенбергским захватил Симферополь.

Не смея выступать против меня, капитан Орлов арестовал в Симферополе коменданта, губернатора и вообще лиц, о которых я писал Деникину, что они не соответствуют своей должности, потом же он прихватил случайно ехавшего от меня коменданта Севастопольской крепости и приехавших от Шиллинга ко мне начальника штаба войск Новороссии Чернавина и начальника гражданской части при Шиллинге Брянского.

Всем этим лицам было объявлено: "Вы арестованы по приказанию генерала Слащова". На это генерал Чернавин возразил: "Я сейчас еду от генерала Слащова и не допускаю с его стороны предательства; если бы было нужно, он бы сам меня арестовал". Чернавин был прав, тем не менее все были арестованы. Ко мне в "революционном" поезде приехал князь Романовский, член царствовавшего в России дома, и много говорил, но ничего не объяснил: понять его было совершенно невозможно. На рассвете телеграмма от Орлова: "Вы задерживаете князя, это нечестно — он переговорщик". Я ответил: "Задерживать не собирался. Его высочество едет. Я еду в Симферополь". Кроме того, мною была послана телеграмма: "Если не освободите арестованных, то взыщу я". Следом телеграмма: "Бывшему отряду Орлова построиться на площади у вокзала для моего смотра". Я приехал в Симферополь.

Орлов перед моим приездом вышел из Симферополя. С ним ушло около 150 человек. 400 человек построилось на площади у Симферопольского вокзала. Все арестованные были освобождены Орловым по предыдущей телеграмме, и генерал Чернавин встретил меня на вокзале.

Я не стану здесь повторять мою газетную переписку с Орловым³, укажу только цель моих действий. Орловщина была движением младшего офицерства, как результат недоверия к высшему командованию; случайно его возглавил Орлов, обуреваемый честолюбивыми мечтами стать командующим в Крыму. Столь же случайно представителем высшего командования в Крыму оказался я. Если бы я повел борьбу с орловщиной резко, посылая против нее воинские части, в особенности до 23-24 января, неизвестно, чем бы дело кончилось: заняли ли бы Крым красные, овладел ли бы им Орлов, остался ли бы я. Во всяком случае, даже при моей победе в открытом бою орловщина не была бы изжита. Тут надо было фактами доказать идущим за Орловым массам, что я соответствую своей должности, а Орлов крадет деньги, и его поведение на руку осаждающим Крым. Поэтому я выступил против Орлова только после победы на фронте и потом держался крайне сдержанно, даже помиловал его, с условием отправки со всем отрядом на фронт⁴. Проводя ряд амнистий и настаивая только на отправлении формирований Орлова на фронт, а потом и на денежной отчетности, я совершенно дискредитировал Орлова в глазах шедших за ним и уничтожил орловщину 12 марта без потерь для своих частей, с переходом его отряда на мою сторону. (Но это было позже, а пока надо было спасать положение.)

До 12 марта я держался крайне осторожно. Сам Орлов чувствовал непрочность своей позиции; этим и объясняется то, что прямо против меня он выступать долго не решался, а производил аресты моим именем, все время ссылаясь на то, что и "Слащов так думает"; поэтому после амнистии ему пришлось с отрядом выступить на фронт и стать в Воинке — тыл был мною спасен, но фронту грозила опасность. Надо было еще раз иметь "шумную" победу и раздавить Орлова; это произошло 8-12 марта под Юшунью. Пока же я выжидал. В то же время за помощь Орлову я отрешил от должности ялтинского начальника гарнизона генерала Зуева и вызвал к себе из Алушты полковника Протопопова. Это был старый офицер, убежденный монархист, имевший большие связи как с крымской крупной буржуазией, так и со ставкой через казачество (сам казак). В момент орловщины он оказался на стороне Орлова (конечно, тайно снабжал его и посылал ему формирования). Мой вызов заставил его открыть карты и открыто не исполнить моего приказа и выехать к Орлову, но его же подчиненные по моему приказу его арестовали и привезли в Джанкой. Военно-полевой суд приговорил его к смертной казни.

Не донося Деникину, я утвердил приговор⁵ и приказал привести его в исполнение, и только потом донес о совершившемся факте. Буча поднялась страшная, но колеблющиеся элементы больше не колебались.

Резкость моих действий привела к безусловному выполнению моих приказов, что имело и вредные последствия. Этот вред заключался в следующем: после того, как все убедились в необходимости исполнения моего приказа на примере Протопопова, понесшего жестокую кару за ослушание, население решило, что, если Слащов так взыскивает с верхов, то что же он сделает с "простыми смертными", совершенно не учитывая того, что карал я именно верхи. И вот после этого нашлись авантюристы, особенно из контрразведчиков, которые отдавали приказы моим именем, и все им подчинялись. Дело дошло до того, что мне пришлось объявить в газетах⁶, что по закону от моего имени может отдавать приказ только мой начальник штаба⁷; если же приезжает другое лицо, то оно должно иметь соответствующие письменные, за моею подписью и печатью, полномочия, но и то при малейшем подозрении прошу в любое время дня и ночи звонить в Джанкой, вызывая лично меня к аппарату. Этим объявлением хотя немного удалось обуздать авантюристов.

Примечания

1. Автор имеет в виду самоустранение командующего войсками Новороссии и Крыма генерала Н.Н. Шиллинга от организации эвакуации Одессы в середине декабря 1919 г. (старого стиля), в результате чего основная масса войск и гражданских беженцев не была вывезена.

2. Здесь и далее автор называет крымчаками уроженцев Крыма. В действительности крымчаки — народность древнееврейского происхождения, исповедывавшая иудаизм и переселившаяся на территорию Крымского полуострова с Ближнего Востока в первые века нашей эры.

3. Письма Орлова ко мне и его прокламации как в это время, так и потом я опубликовывал в газетах с моим ответом на них.

4. Помилованием капитан Н.И. Орлов был обязан не автору, а главкому ВСЮР генералу А.И. Деникину. Опасаясь, что "орловщина" подорвет обороноспособность Крыма и откроет генералу П.Н. Врангелю путь к власти, генерал А.И. Деникин приказом № 2760 от 8 (21) февраля 1920 г. предложил капитану Н.И. Орлову освободить всех арестованных, подчиниться командованию и загладить вину выступлением на фронт; для успокоения офицеров была назначена сенаторская ревизия в Крыму. 10 (23) февраля 1920 г. капитан Н.И. Орлов освободил арестованных, объявил о подчинении генералу Я.А. Слащову и выступил с отрядом из Ялты на фронт.

5. В августе месяце 1920 года, уже при Врангеле, смертный приговор над Протопоповым послужил поводом для начала неудачного судебного дела надо мной.

6. См. крымские белые газеты за февраль — март 1920 года.

7. Генерал-майор Дубяго Георгий Александрович (1884-1954) — из дворян, окончил 1-й Московский кадетский корпус, Николаевское инженерное училище, откуда в 1904 г. был выпущен подпоручиком в 10-й саперный батальон, и Николаевскую военную академию в 1913 г. Участвовал в первой мировой войне; в августе 1916 г. был произведен в подполковники, с декабря 1916 г. — начальник отделения управления генерал-квартирмейстера штаба армий Румынского фронта. С декабря 1918 г. — начальник штаба Крымской дивизии, в 1919 г. служил начальником штаба 4-й пехотной дивизии ВСЮР, был произведен в полковники, с ноября 1919 г. — начальник штаба 3-го армейского корпуса, в марте 1920 г. был произведен в генерал-майоры, с апреля — командир бригады 34-й пехотной дивизии. В ноябре 1920 г. с остатками Русской армии генерала П.Н. Врангеля эвакуировался из Крыма в Турцию.