К. Тимофеевский¹. На крейсере "Генерал Корнилов"

В самом начале эвакуации при распределении кораблей между различными лицами и учреждениями "Генерал Корнилов" был предназначен специально для главнокомандующего, его личного штаба, командующего флотом со своим штабом и для некоторых лиц из центральных управлений, как-то: генерал-квартирмейстера, высших чинов оперативного отделения, генерала Скалона и для некоторых других. Во время самой эвакуации, когда выяснилось громадное число желающих выехать из Крыма, как служащих центральных учреждений, так и частной публики, а также семей военных, пришлось сделать исключение, и на "Генерале Корнилове" разместить лиц, не попавших на другие корабли. Главным образом это исключение было сделано для семей морских офицеров, но потом уже в последние дни разбирать не приходилось, принимал и много посторонней публики, в результате чего "Корнилов" оказался перегруженным, как и все другие корабли.

Все палубы, трюмы, кубрики — все было переполнено беженцами, вещами. Команда ютилась вперемежку с частной публикой. Около кухни в каком-то закоулке были скучены даже свиньи — собственность команды.

Публика самая разнообразная.

Стоят матросы и оживленно беседуют с кем-то; оказывается, происходит товарообмен, меняют на предметы питания, боясь голодовки. Вот рядом группа казаков из конвоя. Яркие красные бескозырки резко выделяются среди общего, серого тона. Проходит судовой священник, какие-то офицеры, у всех озабоченный вид: как бы лучше устроиться, разместиться, но все же видна радость на всех лицах, радость избавления от опасности, может быть, от смерти.

Мимо "Корнилова" проходят последние суда — "Херсонес", яхта "Лукулл".

Трубы крейсера дымятся черным, густым дымом. Все ждут с нетерпением отхода.

Единственное место, не столь загруженное, это адмиральское помещение на корме, отведенное для главнокомандующего.

Кают-компанию с прилегающей к ней небольшой каютой занимает главнокомандующий. Собственно в кают-компании ютятся все, и адъютанты, и генерал Скалой, и все чины личного штаба. У дверей стоят парные часовые. Рядом в маленькой каюте устроились генерал-квартирмейстер генерал Коновалов, начальник связи, начальник оперативного отделения, еще несколько офицеров и временно устраивается тут же донской атаман генерал Богаевский. В каюте с трудом можно повернуться. Несколько дальше по коридору помещается начальник штаба командующего флотом. В конце коридора каюта самого командующего. Сквозь полуоткрытую дверь виднеется в углу портрет генерала Корнилова. Командующий флотом постоянно проходит к главкому.

В 3 часа 10 минут дня "Генерал Корнилов" поднимает якорь и медленно и плавно выходит из Южной бухты под флагом главнокомандующего. В глубине большой бухты видны "Waldeck — Rousseau", какие-то транспорты с войсками, миноносцы. "Корнилов" поворачивает, идет вдоль Приморского бульвара, выходит на внешний рейд и становится на якорь. Рядом видны американские, французские и английские миноносцы; проходят с войсками какие-то баржи, проплывает громадный американский транспорт "Faraby".

Проходит транспорт с ранеными.

— Санитарный инспектор у вас?.. — кричит генерал Шатилов.

— Нет...

— Где же он?..

— Не знаем. Он нас погрузил и остался на берегу...

Генерал Шатилов сильно волнуется. Докладывают о происшедшем главнокомандующему. Из его каюты слышны громовые раскаты:

— Это подлость! Безобразие! Позорище! Оставили человека. Черт знает что такое! А. и П., — обращается он к генералу для поручений и адъютанту, — отправляйтесь немедленно в город и разыщите его!

Забирают 5 казаков и едут в оставленный уже город.

Через полтора часа возвращаются.

— Не нашли... Были у Понтонного моста, ждали там, ходили, но никаких результатов... В городе спокойно, много гуляющих. На пристанях много гражданской публики. Просят взять с собой. Военных нет.

Главнокомандующий не перестает возмущаться и приказывает еще раз ехать на берег и одновременно запросить по радио иностранные корабли. Через полчаса в сопровождении двух англичан появляется смущенный санитарный инспектор. Главком успокаивается. Инцидент исчерпан.

Мимо крейсера проходит какая-то баржа. Главнокомандующий здоровается. Бодро отвечают, слышно "ура".

Приходит флаг-офицер и докладывает командующему флотом, что где-то находится еще около 200 донцов. Это последние оставшиеся войска. Главнокомандующий обращается к адмиралу Кедрову:

— Ну, адмирал, забирайте этих 200 "отцов" и тогда марш в Ялту... Просите американца идти с нами...

Ночью должны сняться и идти.

В каюте у генерал-квартирмейстера уже кипит работа. Зашифровывают радиограмму, стучит пишущая машина, приносят какие-то бумаги. Постоянно входят адъютанты главнокомандующего и начальника штаба, и то и дело слышится:

— Главком приказал...

— Начальник штаба просит это переписать...

— Вас вызывает главнокомандующий...

И т. п.

Сейчас же спешно переписывается и переводится письмо главнокомандующего к графу де Мартель, верховному комиссару Французской Республики на Юге России. Вот оно:

"Оставшаяся одинокой в активной борьбе с коммунизмом, Русская армия, невзирая на сочувствие главной массы населения и рабочих, вынуждена была уступить подавляющему превосходству красных и оставить пределы России.

На суда погружены лучшие русские люди, совесть и разум которых не позволили им оставаться под большевистской пятой.

Я уже просил Вас ходатайствовать перед своим правительством о переброске Русской армии на западный противобольшевистский фронт для продолжения борьбы против поработителей России, врагов мировой цивилизации и культуры.

В случае, если бы изложенное мое предложение не могло бы быть по тем или иным соображениям принято, я прошу Вас через правительство Франции возбудить вопрос о предоставлении Русской армии и флота в распоряжение международной комиссии по охране проливов.

В случае положительного разрешения этого вопроса армия и флот, в последнем главным образом личный состав, могли бы после самого незначительного отдыха и восполнения утерянной материальной части и технических средств, а также приведения в полную боеспособность наличных судов немедленно приступить к осуществлению поставленной им задачи.

Численность армии и личный состав флота, а также список боеспособных судов будут мною доставлены Вам дополнительно по сборе всех этих сведений по прибытии в Константинополь.

Подписано: генерал Врангель, начальник штаба генерального штаба генерал-лейтенант Шатилов и генерал-квартирмейстер генерального штаба генерал-майор Коновалов".

Бумага эта была ответом на письмо де Мартеля от 1/14 ноября, в котором он предлагает пока, как единственно возможное, русским офицерам, преимущественно специалистам, перейти на французскую службу, для чего придется принять и... французское подданство, и просит также составить списки беженцев с распределением их по роду занятий, возрасту и прочем.

Письмо подписано. Ждут катера с "Waldeck -Rousseau", чтобы передать его по назначению. Но тут происходит заминка с номером. Дело в том, что все исходящие и входящие журналы, все делопроизводство брошено или сожжено в Севастополе. Какой ставить номер на эту историческую бумагу? Номер 1 неудобно, а какой следует, неизвестно.

Недоразумение разрешает генерал К.:

— Чего там долго думать? A.M., — обращается он к офицеру генерального штаба, — вы какой одеколон употребляете?..

Полковник не сразу догадывается и несколько удивленно отвечает:

— Номер 4711.

— Ну и великолепно. Отлично! Ставьте этот номер и отправляйте бумагу, черт ее дери...

Недоразумение улаживается к всеобщему удовольствию. Оживленный смех покрывает слова генерала.

Вечереет. На небе прорез молодого месяца. Весь рейд горит огнями. Ярко осветились иностранные военные корабли, сигнальными огнями горят транспорты. В гладкой поверхности воды отражаются огненные змейки. "Государство на воде". Единственный, пожалуй, случай в истории. Некоторые суда отходят в Константинополь, многие уже ушли. Постепенно опускается ночь. Тишина продолжается по-прежнему. Ни выстрела.

Ночью "Генерал Корнилов" снимается с якоря и идет в Ялту.

Утром при легком ветре крейсер проходит вдоль южного побережья. На море легкая, чуть заметная зыбь. Масса чаек кружится с криками над крейсером. Точно фарфоровые, грациозно и плавно летят они и опускаются за рыбешкой. Видны отчетливо здания, дачи. Ярко белеет на солнце Ливадийский дворец.

В 9 часов 30 минут "Корнилов" входит на внешний рейд и становится на якорь. Тут же стоит французский крейсер, миноносцы. К молу пришвартованы корабли. Это "Крым" и "Русь" грузят последние части конницы генерала Барбовича.

В городе видно большое оживление. На молу, на набережной масса публики. Проезжают экипажи, всадники. На "Корнилов" прибывает командир "Waldeck -Rousseau" и сообщает генералу Врангелю о ходе эвакуации в Ялте.

В 10 часов 45 минут главнокомандующий с адъютантом на шлюпке съезжает на берег. Дружно взмахивают весла. Резко выделяется на корме фигура главнокомандующего. Через несколько минут Андреевский флаг скрывается за молом. Оттуда доносится "ура".

Через полчаса шлюпка возвращается. Погрузка прошла отлично. Все части погружены. Мимо "Корнилова" проходят транспорты, облепленные людьми, как мухами.

В 2 часа снимаются и идут, держа курс на юг, в открытое море. На горизонте какая-то точка и струйка дыма. Это уходит из Феодосии "Дон" с конными кубанцами. "Корнилов" к 4 часам нагоняет его, и опять главнокомандующий на шлюпке отплывает. Через несколько минут с "Дона" доносится "ура", и в 5 часов 30 минут, повернув к берегу, крейсер идет по направлению к Феодосии. Со слов пассажиров "Дона" рассказывают, что и в Феодосии эвакуация прошла хорошо. Погружены все конные кубанские части... Пешие пошли в Керчь, так как не хватило тоннажа. В Феодосии было восстание местных коммунистов, правда, тотчас же подавленное. Между Феодосией и Керчью большевики проявляют некоторую активность.

Около 8 часов вдали виднеется Судакский маяк. Слегка покачиваясь, "Генерал Корнилов" держит курс на Феодосию.

Погода по-прежнему благоприятствует, хотя несколько туманно. Около 9 часов утра крейсер становится на якорь в Феодосийском заливе, довольно далеко от берега, так что с трудом на западной стороне залива виднеются очертания Феодосии.

В 10 часов 30 минут рожок играет боевую тревогу. Оказывается, на берегу различают какие-то группы людей. Их принимают за красных. Всю публику сгоняют вниз. Вращаются орудия, к ним подкатываются беседки со снарядами. Все на местах. На мостике, на палубе -всюду целый ряд биноклей устремлен на берег.

Высказываются различные предположения, может быть, это не красные, а свои. Пока не стреляют. Около 11 часов прибывает командир французской канонерки, о чем-то совещается с главнокомандующим. Наконец, решено не стрелять. Играют отбой. Снимаемся с якоря и медленно двигаемся на восток по направлению к Керчи.

Около 2 часов "Waldeck — Rousseau", который ранее прибыл сюда, отходит в Константинополь. На его мачте взвивается флаг главнокомандующего, и доносится салют в 21 выстрел. "Корнилов" отвечает тем же и поднимает французский флаг.

"Корнилов" до вечера остается на месте. Ждут "Гайдамака", ушедшего в Керчь. У всех настроение улучшилось. Всех подбадривает отличный ход эвакуации. Перехватывается радио красных из Феодосии...

Какой-то комиссар взывает о том, что нет местных работников, нет сил для насаждения и проведения коммунизма.

В Константинополь Кривошеину отправляется радио "для широкого распространения". Сообщается о том, что армия ушла из Крыма, эвакуация проходит блестяще. Вывезено около 130000 человек и свыше 100 судов русского флота.

В 5 часов 20 минут подходит французский миноносец "А.С." С его мостика передают в рупор:

— Командир французского миноносца "А.С." передает следующее: "Начальнику штаба главнокомандующего. Имеют честь стать в распоряжение главнокомандующего Русской армией генерала Врангеля. Прошу ваших распоряжений".

На палубу выходит контр-адмирал Кедров.

— Говорит командующий русским флотом. Сегодня в 22 часа снимаемся с якоря и идем в Константинополь. Пойдем со скоростью 7 узлов в час. Просим вас сопровождать нас.

Темнеет. Опускается густой туман и как молочной пеленой окутывает все кругом. В нескольких шагах ничего не видно. Раздаются гудки и мерный звон колокола. Точно набат... Как тоскливо, точно похоронный звон. Какие-то мрачные мысли лезут в голову. Что впереди? Куда, зачем? Действительно, чем-то погребальным веет от этого звона и непроницаемой завесы. Как-то сыро. Может быть, это действительно хоронят Россию. Может быть, никогда и не суждено нам ее увидеть снова? В далекие, неведомые, чужие края, неизвестно на какие лишения...

Наконец, в половине двенадцатого ночи подходит "Гайдамак". На нем прибыл из Керчи начальник штаба 2-й армии генерал Кусонский. Тотчас же проходит в каюту главнокомандующего и докладывает ему о положении дел в Керчи:

— Погрузка проходит блестяще. Благодаря удивительной энергии командующего армией и неутомимой работе моряков, мы погрузили не только донцов, но также и пришедших из Феодосии кубанцев. Настроение казаков на редкость бодрое. Ваше превосходительство, я уполномочен командующим армией просить вас не разоружаться в Константинополе. Я верю в настроение казаков...

— Но ведь это невозможно, генерал...

— Все же, ваше превосходительство. Я вас покорнейше прошу, я вас умоляю! Вы не можете себе представить, какое бодрое, боевое настроение царит среди донцов. С такими солдатами, с таким настроением мы можем и будем чудеса делать... Я в этом убежден. Ведь до сегодняшнего утра мы и не думали грузиться. Только сегодня утром мы начали погрузку. И то погружено все. Все до одного казака. И все вооружены. Ни один казак не оставил оружия. Повторяю, ваше превосходительство, настроение донцов поразительно бодрее.

Главнокомандующий убеждает генерала Кусонского в абсурдности и невозможности выполнения этого решения.

— Что же делать! Все равно о нас должны будут позаботиться. Запад предал нас, и теперь он обязан нам помочь...

Генерал вновь рассказывает об отменном ходе эвакуации Керчи.

— Да, — восклицает генерал Врангель, — эвакуация проведена блестяще! Отлично! Это полное удовлетворение...

В 1 час 30 минут "Генерал Корнилов" снимается и идет вдоль берега по направлению к Севастополю. Около южной оконечности, говорят моряки, повернем к Константинополю.

Утром 4 ноября яркое солнце в последний для нас раз озарило берега Крыма. Через несколько часов скроется и этот последний клочок родной земли. Медленно идет "Корнилов", море усеяно барашками, стаи дельфинов плескаются, кувыркаются и резвятся у самого борта, играя на солнце блестящей кожей. Едущие облепили борта и в последний раз смотрят на берега Крыма, наслаждаясь чудесным видом южного побережья. В 11-м часу нагоняет французский миноносец, отставший почему-то от крейсера. На небе ни облачка. Легкий ветерок. Слегка прохладно. Вот виднеется Ялта. Спустя некоторое время различаются вершины Ай-Петри, Байдарские ворота, далеко сзади вершина Могаби. Вечереет. У южной оконечности Крыма "Корнилов" поворачивает и идет прямо в открытое море. Где-то далеко виднеется смутно Балаклавская бухта. Там Севастополь, еще так недавно столица Юга России, оплот армии. Как-то странно, непривычно и даже жутко подумать, что теперь там льется невинная кровь, что торжествующие победители "мстят" своим уже бессильным врагам.

Из радиорубки приносят исписанный карандашом наспех бланк: это перехваченное радио красных. Буденный хвастается взятием Крыма. Наконец-то "цик" получил в подарок долгожданный Крым, последний оплот "белогвардейщины", оплот "контрреволюции". "Гидра раздавлена". Достойный подарок ко дню коммунистической революции.

Садится солнце. Туда, в расплавленное море, держит курс "Генерал Корнилов". Туда, где полная неизвестность. Спускают флаг. Быстро темнеет. Все жаждут посмотреть на последние уже туманные очертания родной земли...

Спустилась ночь... Темно... Уже ничего не видно за кормой, но все же никто не сходит вниз, все продолжают смотреть в темную даль. На душе тоскливо...

Прощай, Россия...

Луна золотит яркую, змеевидную дорожку.

К вечеру следующего дня, после захода солнца, впереди начинают мигать какие-то огоньки. Это маяки Босфора.

У всех, наверное, вертится мучительный вопрос: что это, заря ли новой жизни или закат перед долгой ночью. Может быть, закат навсегда?

Половина одиннадцатого. На передней мачте поднимается французский флаг, эмблема покровительства "нашей испытанной союзницы". "Корнилов" входит в Босфор. С обеих сторон берега. Мерцают огоньки Буюк-Дере.

Кто-то рассказывает:

— Вы знаете, я слышал, милые союзники разоружают наши суда и отбирают у военных оружие. На "Генерале Алексееве" сняли замки с орудий, разоружены подводные лодки. Наверное, завтра и нас ожидает та же участь. Отберут оружие, и сделаемся мы штатскими людьми. Прощай, военная помощь России...

Встали на якорь. Ночью Босфор проходить нельзя.

Утром в 9 часов 20 минут поднимаем якорь, и "Генерал Корнилов" медленно проходит по Босфору. На полпути "Генерала Корнилова" встречает катер под Андреевским флагом, на котором находятся Кривошеин, генерал Лукомский, Нератов и другие. Катеру приказано следовать за крейсером. С обеих сторон поразительной красоты виды. Развалины, мечети, виллы... Снуют по берегу автомобили, пробегает трамвай. По Босфору шныряют катера под всеми европейскими флагами, каики с "кардашами", пытающимися за хлеб или вязку инжира получить "наган" или смену белья.

Вот знаменитый султанский дворец Дольмэ-бахчэ с вычурными воротами и как бы ажурной решеткой. В 10 часов "Корнилов" подходит к месту стоянки международной эскадры близ Золотого Рога и салютует иностранным военным судам.

Те отвечают. На берегу греческого "Аверова" и "Waldeck — Rousseau" выстроены команды. Судовые караулы иностранцев отдают честь.

Орудийного салюта с "Генерала Корнилова" не последовало, хотя орудия были заряжены.

Ограничились приспусканием флага.

На "Провансе" происходит артиллерийское учение. Орудия случайно поворачиваются в сторону "Корнилова".

По палубе вполголоса проносится:

— Направляют орудия... Будут разоружать... "Алексеева" разоружили...

Через минуту недоразумение разъясняется.

В 10 часов 15 минут "Генерал Корнилов" становится на якорь. К борту пристает шедший вслед катер. По трапу подымаются Кривошеин, генерал Лукомский и Нератов и проходят в помещение главнокомандующего. К борту "Корнилова" то и дело подходят катера. Виднеются элегантные, франтоватые фигуры английских и французских моряков.

Вдали, несколько в тумане, Золотой Рог, Ая-София, Стамбул. Дальше в море у Моды виднеется целый лес мачт. Это новое "государство на воде" — все 126 судов Русского флота.

В узком коридоре около каюты главнокомандующего невероятная толкотня. Тут и представители командования, и корреспонденты иностранных газет, спешащих интервьюировать о последних днях Крыма, и общественные деятели.

В маленькой каюте генерала Коновалова кипит работа. Пишутся приказы, переводятся какие-то телеграммы, приходят посетители.

Спешно переписывается приказ о реорганизации армии. Остается три корпуса: 1-й (регулярные войска), Донской и Кубанский. Сокращаются все штаты, масса учреждений расформировывается. Издается приказ о военно-полевых судах. Составляются информационные бюллетени. Со всех кораблей являются посетители и наперерыв желают добиться справок.

Какой-то генерал дрожащим голосом рассказывает, как пришлось эвакуироваться. Ужасом веет от его слов:

— Я был комендантом на миноносце "Грозный". Вы только подумайте! В эту маленькую скорлупку набилось 1015 человек. Не хватает угля, не было воды. Некоторые сошли с ума от этих ужасных условий. Продуктов не хватало. Приходилось реквизировать у тех, кто имел запасы. Была всего лишь одна уборная. Очередь у нее стояла по несколько часов. Шли мы четверо суток со скоростью полтора узла. Ведь это ужас! Вы только себе представьте это. Что делать дальше, положительно не знаю... Кошмар...

Какой-то поручик рассказывает леденящие душу подробности о путешествии на одном из французских пароходов. Тоже не хватило хлеба, не было воды.

— Можете себе представить! Коменданта буквально рвут на части. То не хватило продовольствия в одном трюме, то умер кто-нибудь, то заявляют о том, что где-то на палубе несчастная мать родила ребенка, и никто не может подать помощь. И так все время. Теснота, грязь, масса насекомых...

— Ну а что впереди?.. Что с нами будет?.. Куда нас направляют? — допытывается кто-то...

А рядом передают о кошмаре, какой пришлось пережить на одном из пароходов, вышедших из Феодосии... В пути несколько женщин разрешились от бремени, две или три умерли. Потом на этом пароходе устроили особую "родильную каюту" и в нее доставляют теперь женщин и с других пароходов... В каюте во время пути творилось что-то невообразимое... Почти все младенцы — мертворожденные. Докторов и медикаментов не было.

На одном из пароходов произошло возмущение на почве голода и тесноты.

Слышатся возгласы из какой-то каюты. Это кому-то делают выговор.

— Имейте в виду, что русская армия еще существует, военно-полевые суды не упразднены, расстреливать можно и на борту парохода. Могила готова. Мраморное море. И расстреливать будем десятки, сотни, сколько потребуется.

Постепенно положение выясняется. По соглашению с французами и другими державами армия и беженцы понемногу начинают расселяться. Регулярные части идут в Галлиполи, донцы в Чаталджу, кубанцы на остров Лемнос. Беженцы направляются в лагеря и в Сербию. Штаб буквально забрасывают просьбами о розыске родных и близких. Отвечать, конечно, нет почти никакой возможности.

Один за другим уходят из Моды русские корабли. Нагруженные до краев, переполненные войсками и беженцами, в самых невероятных условиях, лишенные подчас самого необходимого.

Те, кто побывал в Галлиполи и Чаталдже, рассказывают о всех ужасах концентрационных лагерей.

Спят в свиных хлевах, просто на голой земле. Иностранцы дают мало и хлеба и остального продовольствия. Нет даже бани, чтобы помыться и избавиться от насекомых.

* * *

И потянулись нудные, серые дни в беженских лагерях, на островах и в самом Константинополе. У большинства в результате всего пережитого явилась какая-то покорность судьбе, непротивление, и лишь немногие угарно проживали последние гроши в блестящих ресторанах Перы, а там хоть головой вниз с Моста народов.

И казалось, какой-то насмешкой звучали звонкие и красивые слова последних приказов Русской армии для всех этих несчастных, исковерканных, издерганных людей. Европа, которую они защищали столько времени, не сумела и не захотела их понять. Так, пожалуй, им и в самом деле остается лишь одно: "Смело ждать суда будущей России".

Примечания

1. Личность автора не установлена.