Заключение

Подведем основные итоги нашего исследования, сформулируем выводы по каждому разделу и в обобщенной форме раскроем узловые проблемы этнической истории Крыма III—IX вв., которые еще до недавнего времени не выходили за пределы сугубо научных дискуссий. Это поможет читателям составить целостное впечатление о сложных процессах формирования, этнического состава населения раннесредневековой Таврики, которые уходили своими корнями в позднеримское время и протекали в бурный период великого переселения народов.

Указанный период в истории Крыма недостаточно полно освещен письменными источниками, к тому же некоторые из них (в первую очередь традиционные компилятивные сообщения позднеантичных и средневековых авторов о крымских таврах и скифах) нельзя признать достоверными. К таким сообщениям относится, например, упоминание о скифотаврах у Гая Юлия Солина (III в.), который, по сути, кратко пересказал «Естественную историю» Плиния Старшего. Многие древние авторы, от Геродота и Еврипида (V в. до в. э.) до Евстафия Фессалоникского (XII в. н. э.), пересказывают или упоминают легенду об Ифигении в Тавриде и человеческих жертвоприношениях у тавров. Эти мифологические сообщения содержатся также в трудах историков и писателей позднеримского периода и раннего средневековья Флавия Филострата, Оригена, Л. Цецилия Фирмиана Лактанция, Григория Богослова, Аммиана Марцеллина, Павла Орозия, Псевдо-Арриана, Прокопия Кесарийского. Перечисленные Аммианом Марцеллином племена «тавров» (арихи, синхи, напеи) «позаимствованы» из более древних источников и вообще никакого отношения к Таврике не имеют. Псевдо-Арриан почерпнул характеристику тавров у Скимна Хиосского.

Сквозь призму всех этих компиляций мы должны рассматривать и сообщение Прокопия Кесарийского о том, что «всю страну (Крым. — И.П.) занимают скифы и тавры», тем более, что в труде этого же автора «О постройках» указание «за таврами и тавроскифами» носит скорее географический, чем этнический характер и употреблено для разъяснения местоположения Боспора и Херсона. Название «тавроскифы» в период средневековья становится географическим термином. Именно в таком значении («земля тавроскифов» и «страна тавроскифов») он употреблен в «Житии Иоанна Готского» и «Житии св. епископов Херсонских». В результате архаизации этнонима в X—XIII вв., византийские авторы Лев Диакон, Иоанн Киянам, Никита Хониат «таврами», «тавроскифами», «Тавроскифией» называли русов и государство Русь.

Таким образом, упоминания о таврах, скифотаврах и тавроскифах в трудах позднеантичных и средневековых авторов не могут служить источником по современной их авторам этнической истории населения Крыма. Верхняя дата бытования культуры древних тавров определяется IV—III вв. до н. э. Если даже предположить, что крымские тавры продолжали существовать до первых веков н. э., то наиболее вероятная причина их исчезновения, по мнению В.Н. Дьякова, — агрессивная политика Рима в Крыму. Смена же большей части населения многих районов полуострова, в том числе уничтожение населения т. н. позднескифского царства в Крыму, связана с разрушительными по своей силе и размаху грабительскими походами разноэтничных племен готского союза. Дата гибели городищ и селищ в предгорье Юго-Западного Крыма в III в. убедительно подтверждается закрытыми комплексами археологических находок из внезапно разрушенных зданий в Неаполе скифском, Алма-Кермене, Усть-Альминском городище. Дату гибели поселений подтверждают также клады длительного накопления, которые состоят из серебряных римских монет, зарытых не позднее первой четв. III в. в связи с угрозой нападения готских дружин. Не противоречит этой дате и массовый археологический материал из верхних слоев всех позднескифских городищ и селищ Крыма. В это же время прекращают функционировать и многие могильники: некрополь Неаполя скифского, могильник у с. Заветное, Усть-Альминский, Бельбек II, III, IV, Озерное I, II и др. Никаких достоверных следов скифской культуры в Крыму в последующие века не прослеживается.

Не имеют права на существование и высказывавшиеся в литературе тенденциозные точки зрения об автохтонном происхождении славян в Крыму (П.Н. Надинский, П.Н. Шульц) и о ранней колонизации Крыма славянами (Е.В. Веймарн, С.Ф. Стржелецкий, В.П. Бабенчиков и др.). Мы не располагаем ни письменными, ни археологическими данными, подтверждающими указанные теории.

История Крыма с III в. была непосредственно связана с теми этническими процессами, которые протекали в Северном Причерноморье в позднеримское время и начальный период великого переселения народов. Проникновение в Северное Причерноморье различных германских племен или их отдельных дружин засвидетельствовано письменными источниками. Больше всего сведений сохранилось о готах, которые были наиболее известны среди восточных германцев. В Северном Причерноморье готы возглавили обширный союз племен, упоминавшийся Иорданом и Аммианом Марцеллином и достигший наибольшего могущества при «короле» Германарихе в IV в. Причем готы могли распространить свое имя и на другие племена, входившие в это объединение. После гуннского нашествия часть готов, по словам Иордана, «осталась в той же стране», т. е. в Северном Причерноморье.

Кроме готов, письменные источники сохранили названия других варварских племен северного и западного происхождения, проникавших в Северное Причерноморье. Вторжение боранов из Боспора в Малую Азию, грабительский поход боранов и готов на Питиунт и Трапезунт описывают Зосим и епископ Неокесарии Григорий. Иордан помещает близ Меотийского озера германское племя гелуров (элуров)-герулов (эрулов), а Агафий — вуругундов (уругундов.).

Археологическим отражением проникновения племен готского союза является распространение в Северном Причерноморье памятников Черняховской культуры, участие германцев в сложении которой не вызывает сомнения у многих исследователей. В настоящее время в Северном Причерноморье открыто более десятка могильников данной культуры, в которых отразился процесс смешения населения северо-западных областей (скорее всего, германцев) с сармато-аланами. Именно из Северного Причерноморья разноэтничные дружины совершали свои морские грабительские походы, и именно с готскими войнами, очевидно, следует связать проникновение племен готского союза на Крымский полуостров.

В кон. IV в. гунны, подчинив часть аланов, разгромили готский союз племен. Это событие, отраженное в произведениях древних авторов (Аммиан Марцеллин, Евнапия, Павел Орозий, Созомен, Зосим, Иордан, Прокопий Кесарийский, Агафий и др.), хронологически совпадает с прекращением существования большей части поселений Черняховской культуры. Гуннским нашествием, очевидно, был охвачен и Крымский полуостров. Правда, Аммиан Марцеллин и Евнапий, современники тех грозных событий, ничего не говорят о гуннах в Крыму, зато раннесредневековые авторы единодушно пересказывают легенду, созданную на основе античного мифа, о переходе гуннов через устье Меотийского озера вслед за ланью или оленем. Наиболее же правдоподобным сообщением о движении части гуннов через Крым является рассказ Прокопия Кесарийского о гуннах-утигурах, которые ранее жили за Меотидой и приняли участие в гуннском нашествии. После распада «державы» Аттилы гунны-утигуры, по словам Прокопия, вернулись домой «через пролив и поселились за Меотидским озером». По сообщению Прокопия Кесарийского, гунны занимали пространство между Боспором и Херсоном.

С гуннами в первую очередь связывают одиночные погребения IV.—V вв. с инкрустированными диадемами (с. Марфовка близ Керчи, Керчь, с. Миролюбовка Красногвардейского р-на), а также с украшениями полихромного стиля и останками коня (пос. Портовое Раздольненского р-на, пос. Чикаренко Октябрьского р-на, гора Клементьевка у Феодосии, близ Донузлавского озера).

По сообщению Прокопия Кесарийского, в Восточном Крыму, «недалеко от Мэотийского Болота» «с древнейших времен» (вероятно, с III в.) до возвращения гуннов-утигуров (скорее всего, до V в.) жили «так называемые готы-тетракситы». Вступив с гуннами-утигурами в переговоры, готы и возвращавшиеся гунны совместно перешли пролив. Готы-тетракситы поселились «на противоположном материке у самого берега пролива».

По наблюдениям А.А. Васильева, в гораздо большем количестве рукописей труда Прокопия употреблено название «готы-трапезиты» (τραπεξιται) которые, по нашему мнению, можно связать с известным походом варваров (боранов и готов) на малоазийский Трапезунт. Отдельные археологические находки — керамика и фибулы Черняховской культуры, умбоны т. н. пшеворского типа и рукоятки от деревянных щитов, раннесредневековые большие ромбические и орлиноголовые пряжки — подтверждают данные письменных источников о пребывании готов в Восточном Крыму.

Большая группировка племен готского союза сложилась в Юго-Западном Крыму. Источник VI в. — трактат Прокопия Кесарийского «О постройках» — содержит сведения о готской хоре Дори, «где с древнейших времен живут готы» — федераты Византии, и император Юстиниан I для их защиты «укрепил все места, где можно врагам вступить, длинными стенами». Локализовать хору Дори, несомненно, следует в той части Таврики, где находится древний Дорос, так как греческие слова «δόρυ» и «δορόσ» означают одно и то же: «дерево» и все производные, а также «война», «вооруженные силы», «войско». Не исключено, что «χωρα Δόρυ» — это область вооруженных сил, союзных с империей, область, которая, по сообщению Прокопия, выставляла при необходимости «три тысячи бойцов». Политическим центром этой области, скорее всего, был Понтийский «oppidum Dori» (Δόρυ), упомянутый Присцианом.

Название «Дори» («Dori») и «область готов» («Getho Githorum») значатся также в перечне древних городов «Босфоританской страны», составленном т. н. Равеннским Анонимом. Причем Дори поставлено рядом с Херсоном. В актах Трульского пятого-шестого собора в Константинополе (692 г.) упоминается епископ Херсона хоры Дораса Георгий, из чего следует, что область крымских готов непосредственно примыкала к Херсону. В «Бревиарии» Никифора и «Хронографии» Феофана под 704/705 гг. описано бегство низложенного византийского императора Юстиниана II из Херсона в Дорос. По Никифору, сторожевое укрепление Дорос расположено в готской области. В «Житии Иоанна Готского» при описании антихазарского восстания, поднятого в 787 г. владетелем Готии и населением этой хоры, говорится о крепости Готии под названием Дорос, захваченной хазарами, Дорос как центр епархии Готии значится в списке епархий Константинопольского престола VII в., составленном де Боором на основании рукописи XIV в. Таким образом, oppidum Dori (Δόρυ) — καστρον Δόροσ — это политический центр готской области в Крыму, «хоры Дори» Прокопия Кесарийского. Локализовать Дори-Дорос на Мангупе позволяют эпиграфические и письменные источники. Так, плита с надписью 1427 г. из Партенита называет архиепископа города Феодоро (т. е. Мангупа) и всей Готии Иоанна, известного по «Житию Иоанна Готского», в котором фигурирует и главный город Готии Дорос.

Одноименность «оппидума Дори» Присциана и «хоры Дори» Прокопия Кесарийского позволяет поставить вопрос о том, что Дори-Дорос и «длинные стены» следует искать там, где сохранились хоть какие-нибудь следы строительной деятельности Юстиниана I. Единственная в Крыму строительная надпись с именем этого императора найдена на Мангупе. Сооружение самой ранней линии стен, обеспечивавшей оборону всего плато, может быть отнесено к VI в., т. е. ко времени строительной деятельности Юстиниана I. Причем наиболее ранние стены Мангупа располагались не по краю плато, а на склонах, загораживая легкодоступные места, что может быть в определенной мере согласовано с сообщением Прокопия о том, что «эти люди не терпят быть заключенными в каких бы то ни было стенах». Не исключено, что Прокопий Кесарийский объединил описание защитных сооружений оппидума Дори, который «лежит на возвышенности», и всей его хоры, которая «не камениста и не суха». В определенной степени это соответствует природным данным земледельческого района Юго-Западного Крыма.

Остатки «длинных стен», загораживавших проходы между столовыми горами, открыты вблизи Мангупа. Обнаружить же все участки самой ранней системы обороны Юго-Западного Крыма ранневизантийского времени вряд ли представляется возможным, так как квадры от этих стен могли служить в средние века прекрасным строительным материалом при сооружении крепостей и укреплений.

Данные археологических исследований Мангупа не противоречат точке зрения о локализации здесь древнего Дори-Дороса. Повсеместно встречающиеся находки позднеримского и раннесредневекового времени убедительно свидетельствуют о существовании на Мангупе большого поселения этого времени, которое было защищено стенами во времена Юстиниана I.

Кроме раннесредневековых оборонительных стен Мангупа, приблизительно к этому же времени (не позднее VI в.) может быть отнесено сооружение раннесредневековой линии обороны Каламиты и византийской крепости Эски-Кермен, культурный слой и раннесредневековый могильник которой убедительно свидетельствуют о постоянном местном населении, вероятно, выполнявшем функции византийского гарнизона. Не позднее VI в. первая оборонительная стена была сооружена на Бакле. Поселение на Бакле, как и на Мангупе, возникло в III—IV вв. Его основание синхронно с приходом в Юго-Западный Крым нового населения, оставившего могильники сер. III — первой пол. V в.

Нижние ярусы Средней оборонительной стены Чуфут-Кале, три византийско-коринфские мраморные капители VI в., подъемный материал с плато и большой раннесредневековый могильник VI—IX вв. на склоне Чуфут-Кале, разрозненные фрагменты керамики V—VII вв. и вырубленный в скале раннесредневековый храм из Тепе-Кермена, а также использованные при строительстве Сюреньского укрепления крупные блоки известняка от более ранней постройки и т. п. могут, по нашему мнению, свидетельствовать о том, что в сооружении оборонительных строений византийского времени на Чуфут-Кале, Тепе-Кермене и Сюрени было по крайней мере два строительных периода с большим хронологическим разрывом между ними.

Отсутствие у Прокопия Кесарийского упоминаний о возведении крепостей и убежищ в Юго-Западном Крыму наряду с описанием укрепления Дори может быть объяснено словами самого Прокопия: «Я хорошо знаю, что многое я пропустил в своем рассказе, или незамеченное вследствие огромного количества его [Юстиниана I] построек, или просто оставшееся мне неизвестным». Тем более что их строительство могло завершиться уже после написания Прокопием трактата «О постройках». Но кроме этого трактата не сохранилось ни одного источника раннесредневекового времени, который бы свидетельствовал о сооружении столь мощной по своей протяженности разнохарактерной линии обороны, включавшей в себя большие крепости-городки, малые крепости, укрепления и убежища для местных жителей — федератов империи. Именно такие, разные по своему назначению и размерам сооружения были сосредоточены в Юго-Западном Крыму. Собственно, от их назначения и зависят толщина и характер культурного слоя, тем более что уже в последние годы царствования Юстиниана I не только угасает строительство оборонительных систем по границам империи, но и перестают функционировать многие укрепления. Правда, часть таких укреплений переходила в собственность местных жителей. Так, вероятно, было и в Юго-Западном Крыму уже с сер. VII в. и особенно во времена хазарского влияния.

В сер. VII в., по сообщению Анастасия Библиотекаря, сосланные в Херсон братья Федор и Евпрепий часто отправлялись в укрепления соседних племен. По Феофану, «жители тех крепостей» жили в нач. VIII в.; Никифор называет «архонтов тех областей». Унификация роли таких крепостей как социальных и политических центров, заселение их постоянными жителями происходило в процессе развития феодальных отношений. Некоторые пограничные крепости, имевшие особое стратегическое значение, после фемного устройства империи составляли небольшие управления, называвшиеся клисурами. Они управлялись клисуархами. Не исключено, что при описании антихазарского восстания 787 г. под Клисурами, упомянутыми в «Житии Иоанна Готского» одновременно с Доросом, подразумевались крепости Юго-Западного Крыма. В сер. X в. «города климатов» упоминаются Константином Багрянородным наряду с Херсоном и Боспором. На рубеже XI—XII вв. воздвигаются новые оборонительные сооружения Чуфут-Кале и Сюрени, строительство которых Д.Л. Талис связывает со временем укрепления позиций Византии в Северном Причерноморье при Алексее I Комнине (1081—1118 гг.). Их сооружение, по нашему мнению, могло осуществляться на месте давно заброшенных укреплений или убежищ времен императора Юстиниана I, возможно, с использованием какой-то части старых блоков известняка.

Кроме строительства крепостей, в VIII—IX вв. в результате переселения иконопочитателей возникают пещерные монастыри (Инкерман, Чильтер, Шулдан, Качи-Кальон и др.). Одновременно с византийцами в VIII—IX вв. в Крым переселяются группы ранних болгар, принесших с собой некоторые элементы салтово-маяцкой культуры.

Переселение в Юго-Западный Крым византийцев, постепенное восстановление в Крыму власти Византии после хазарского владычества, усиление культурного влияния империи, деятельность византийской христианской церкви нашли отражение в распространении названия «греческие христиане» или просто «греки» и «гречане», неоднократно употреблявшегося позднесредневековыми авторами по отношению к части населения горного Крыма. Вместе с тем на протяжении всего средневековья употреблялись названия «готы» и «Готия» (Вильгельм де Рубрук, Джованни Монтекорвино, Шлецер, Иоганн Шильтбергер, Иосафат Барбаро, Матвей из Мехова, Бусбек и др.). Бусбек в сер. XVI в. записал 68 слов из языка крымских готов, которые, по мнению В.Н. Топорова, могут быть отнесены к крымско-готскому диалекту.

Сведения о времени проникновения в Юго-Западный Крым племен готского союза, известных под общим названием «готы», их этническом составе и территории расселения могут предоставить могильники позднеримского и раннесредневекового времени. Это, в первую очередь, некрополи с трупосожжениями сер. III — первой пол. V в., для которых характерно разнообразие черт погребального обряда: на территории совхоза «Севастопольский», Чернореченский, Бельбек I, т. н. «могильник Бертье-Делагарда» вблизи р. Черной, Ай-Тодорский, Чатырдагский. Причем могильники Чернореченский, Бельбек I и на территории совхоза «Севастопольский» — разноэтнично-биритуальные. Кроме трупосожжений, в них распространены захоронения с трупоположениями, в которых доминировали сармато-аланские погребальные традиции.

Могилы с трупосожжениями разделяются на урновые (урны установлены в каменные ящики, обложены плоскими камнями или просто положены в ямы) и безурновые (в небольших ямах). Отмеченные в погребениях конструкции и детали обряда — обкладка урны камнями; трупосожжение под каменным закладом; размещение урны на каменной вымостке-площадке; покрытие горла урны миской, фрагментом сосуда или камнем; расположение урны вверх дном; наличие сосуда-приставки; сжигание всех вещей погребального инвентаря вместе с покойником; ссыпание в урну или ямку кальцинированных костей вместе с остатками погребального кострища и побывавшими в костре вещами; посыпание урны остатками кострища и фрагментами разбитых обгоревших сосудов; преднамеренно разбитые в древности урны; ритуальная порча заупокойного инвентаря (в том числе меча из Чатырдагского могильника); расположение на территории могильников ям-тризн — характерны для памятников позднеримского времени Скандинавии, вельбаркской, пшеворской и Черняховской культур. В Скандинавии до позднеримского времени бытуют даже каменные ящики с трупосожжениями, сосуществуя с урнами, обставленными камнями. Правда, следует также иметь в виду, что кремация как в каменных ящиках, так и в урнах, накрытых мисками и фрагментами сосудов, реже — трупосожжения в ямках характерны и для гето-даков, входивших вместе с сармато-аланами и другими племенами в готский союз и принимавших активное участие в готских походах.

Направление проникновения пришлого населения в Крым в позднеримский период помогают установить находки вещей Черняховской культуры. К группе этих находок из разноэтничных варварских могильников Крыма, а также Боспора и Херсонеса относятся сероглиняная гончарная керамика (биконические миски, кубки, кувшины, трехручные вазы); предметы вооружения (умбоны, рукоятки от щитов, боевые топоры и т. п.); обломки костяных многочастных гребней с циркульным орнаментом; пирамидальные костяные подвески с кружальным орнаментом; двучленные прогнутые подвязные фибулы разных вариантов, среди которых выделяются две фибулы скандинавского типа с декоративным зерновым кольцом (могильник у совхоза «Севастопольский») и кнопкой на головке (Скалистинский могильник); двупластинчатые фибулы разных вариантов, пряжки и другие предметы убора. Попадая в среду развитого товарного производства, племена готского союза начинают пользоваться преимущественно античными вещами, что нашло отражение в инвентаре могильников позднеримского периода. Установить время проникновения этих племен в Крым, кроме хронологизации некрополей, помогают клады антонинианов быстрого накопления, один из которых, заканчивающийся монетами Галлиена (253—268 гг.), найден на Керченском полуострове, второй, заканчивающийся монетами Деция Младшего (251 г.) — в Юго-Западном Крыму. В состав последнего входила и серебряная фибула III в. придунайского типа, позволяющая связать данный клад, как и многие провинциально-римские монетные клады этого времени, с военной добычей племен готского союза, захваченной в результате успешных действий против Римской империи. Ай-Тодорский клад IV—V вв. содержит три медных подражания монетам «лучистого типа», которые, по мнению В.А. Сидоренко, могут свидетельствовать о переселении из Центральной Европы в Крым примерно в нач. V в. какой-то группы варваров. Значительное количество монет и античных вещей в инвентаре крымских могильников позднеримского времени указывает на то, что население, оставившее эти памятники, обитало и действовало на территории, где были развиты товарно-денежные отношения. Сосредоточение могильников сер. III — первой пол. V в. в Херсонесской округе, на Ай-Тодоре, южном склоне горы Чатырдаг, т. е. в стратегически важных районах, вряд ли было случайным. Не исключено, что Херсонес и Римская империя уже от времен Константина I стремились использовать разноэтничные племена готского союза для контроля над военно-политической обстановкой в Таврике. Возможно, именно такая политика позволила Херсону уцелеть в эти бурные времена.

Обряд трупосожжения во всех крымских могильниках полностью исчезает с V в., очевидно, под влиянием христианства. С кон. V в. в могильнике у высоты «Сахарная головка» в Инкерманской долине в относительно небольшом количестве появляются мезодолихокранные грацильные узколицые черепа средиземноморского типа. Не исключено, что эти черепа, могли принадлежать потомкам тех групп фракийцев, которые участвовали в грабительских походах готских племен, проникали в Крым в составе разноэтничных дружин и до нач. V в. кремировали умерших. Типичных же для германцев антропологических особенностей на территории Крыма пока не обнаружено. Если на исторической арене под именем «готы» выступали разноэтничные группы, то связать их с каким-то определенным антропологическим типом не представляется возможным.

В раннесредневековых могильниках на основе обряда трупоположения господствуют сармато-аланские погребальные традиции, что может свидетельствовать также о продолжении смешения готов с аланами. Правда, в женских погребениях многих могильников (Суук-Су, Артек, Кореиз, Лучистое, Скалистинский, Ароматнинский, Эски-Кермен, Терновка) и на Боспоре обнаружены большие орлиноголовые и ромбические пряжки кон. VI—VII вв. в комплексе с парными двупластинчатыми и пальчатыми фибулами, т. е. полные, по мнению А.К. Амброза, комплекты женского парадного костюма готов. Таким образом, крымские готы, смешавшись с аланами и распространив свое имя на название населения и территории Юго-Западного Крыма, сохранили свой язык до XVI в. В результате такого смешения в XV в. появилось название «готаланы». Причем предки средневековых аланов, по свидетельству Аммиана Марцеллина, уже в позднеримское время объединяли различные сарматские племена. Их разнообразные погребальные традиции представлены в крымских могильниках III—IX вв., особенно в юго-западной части полуострова. Поэтому полное отсутствие упоминаний об аланах в Крыму в раннесредневековых письменных источниках, связанное, очевидно, с употреблением собирательного названия «готы», в определенной степени компенсируется данными могильников. Открытые в них типы погребальных конструкций (склепы-катакомбы, подбойные могилы, могилы с заплечиками, узкие грунтовые и плитовые могилы), зафиксированные детали погребального обряда (захоронения в деревянных колодах, положение костяков с вытянутыми конечностями, иногда со скрещенными в голенях или подогнутыми в коленях ногами, размещение кистей рук на тазовых костях, подстилка из кошмы или травы, следы интенсивного горения в погребениях, куски обгоревшего дерева, подсыпка из древесного угля, покрытие дна могилы глиной и т. п.), искусственно деформированные черепа, лепная керамика сарматских типов (в том числе сосуд с зооморфной ручкой из Скалистинского могильника) и т. п. характерны для сармато-аланских могильников от Нижнего Поволжья до Среднего Подунавья. Антропологические исследования устанавливают сходство крымских краниологических серий с черепами сармато-аланского типа.

Крымские некрополи помогают также установить генетическую преемственность между переселившимися сюда в позднеримское время группами племен и большей частью раннесредневекового населения Юго-Западного Крыма. Так, в Скалистинском и Лучистинском раннесредневековых могильниках обнаружены погребальные комплексы IV—V вв. При этом ранние погребения Скалистинского некрополя по форме конструкций и составу погребального инвентаря (полки вдоль задних стенок склепов или ниши в стенках, обилие керамики, преобладание захоронений в колодах, наличие погребений с оружием, Черняховские вещи, идентичность форм лепной керамики и т. п.) очень сходны с погребениями близлежащего кладбища позднеримского времени Озерное III. Скалистинский могильник находится вблизи Баклинского городища и, судя по синхронности ряда памятников, возможно, связан с ним.

Прямая связь между могильниками позднеримского и раннесредневекового времени прослеживается по памятникам Инкерманской долины. Чернореченский могильник функционировал до VI в., в раннесредневековом же могильнике у высоты «Сахарная головка», расположенном на расстоянии всего лишь 0,5 км от некрополя на территории совхоза «Севастопольский», наблюдается характерная для более ранних памятников Инкерманской долины черта — преобладание подбойных могил (59,3%), что существенно отличает их от других раннесредневековых могильников Юго-Западного Крыма. Кроме того, здесь открыты детское погребение в амфоре и амфора, обложенная камнями. Самые ранние погребения этого могильника датируются второй пол. V в. Возможно, он связан с раннесредневековым поселением у Загайтанской скалы.

Невдалеке от Инкерманского могильника, на скале Монастырская, в VI в. возникает небольшая крепость Каламита, первый строительный период которой предположительно относится к эпохе Юстиниана I. Эски-Керменский могильник непосредственно связан с крепостью, также построенной в VI в. Могильник на склоне Чуфут-Кале синхронен раннесредневековым находкам и строительным остаткам, обнаруженным на плато. У подножия Мангупа начато исследование раннесредневековых катакомбных могильников. Могильник VI—VIII вв. у с. Большое Садовое в Бельбекской долине расположен в 2—2,5 км от Сюреньского укрепления. Не исключено, что именно политика Византии в Крыму в VI в., стабилизация положения в Юго-Западной горной Таврике способствовали резкому увеличению населения в этой части полуострова и, следовательно, появлению большого количества погребальных памятников, часть которых прямо или косвенно была связана с крепостями и укреплениями, располагавшимися во второй гряде Крымских гор, вдоль границы византийских владений в Крыму. К ним, вероятно, и тяготело оседлое население. Очевидно, это и были те самые «готы-федераты», которых упоминает Прокопий Кесарийский.

Таким образом, население Юго-Западного Крыма формируется в период походов разноэтничных племен готского союза, проникает на полуостров в основном из Северо-Западного Причерноморья и продолжает существовать здесь в раннее средневековье. В его состав входили различные группы готских и сармато-аланских племен, а также, возможно, потомки смешавшихся с ними северных фракийцев. Бо́льшую часть населения в период раннего средневековья несомненно составляли сармато-аланы.