По автотрассе

Какое странное и манящее и
несущее и чудесное в слове: дорога!
и как чудна она сама, эта дорога...
Н.В. Гоголь

Всякий раз, готовясь к путешествию, куда бы оно ни предстояло, испытываешь особое, волнующее чувство. Воображение заранее рисует картины неведомого края, ведет по нему, обгоняя подлинные впечатления. Оно рисует их особенно щедро, когда предстоит путешествие в такой край, как издавна воспетый поэтами Крым.

В Крым путешествуют с давних пор. Еще во времена Ивана III приставал к его берегам корабль тверского купца и отважного русского землепроходца Афанасия Никитина. Возвращаясь в Россию после своего знаменитого "хождения за три моря" в далекую Индию, где он побывал за тридцать лет до Васко да Гамы, Афанасий Никитин прошел вдоль берегов Тавриды, стоял с кораблем в Гурзуфе три дня, высадился в Кафе. Он увидел край прекрасный и дикий, полный несметных сокровищ, жадно расхищавшихся чужеземцами. Солнечная Таврида была тогда пленницей в руках иноземных захватчиков.

Триста с лишним лет минуло после путешествия Афанасия Никитина, когда Россия вернула, наконец, древние славянские земли в Крыму. Каковы были они, эти земли, пять столетий находившиеся под властью турок и татар? Ученые, писатели, художники, передовые общественные деятели — вся прогрессивная Россия обращает свои взоры к Тавриде. Все, что приходит оттуда, встречается с огромным интересом.

В 1781 году по заданию Российской Академии наук отправляется из Петербурга в южную Россию известный путешественник Василий Зуев. На следующий год, еще до того, как Екатерина II подписала официальный рескрипт о включении Крыма в состав Российской империи, он побывал, и в Тавриде. Зуев поражен богатством и разнообразием природы полуострова — "малой землицы, но изобильно всем для составления особенного государства от самой натуры снабженной". С огорчением отмечает он, однако, что богатства эти хищнически истребляются кочевниками.

Через несколько лет после Зуева большое путешествие в Крым и по Крыму предпринимает судья П. Сумароков. Его наблюдения пополняют и развивают то, что увидел в Тавриде Зуев. Все они говорят об одном: обильная земля, способная давать разнообразнейшие плоды, лежит в запустении; нужны человеческие руки, большой труд, чтобы вывести ее из застоя и дикости.

Записки Сумарокова, оставшегося в Крыму на много лет, вышли из печати под названием "Досуги крымского судьи". Они были первой книгой такого рода о Крыме, его природе, экономике, истории.

Одним из первых русских ученых путешествовал по Крыму и поселился в нем навсегда участник многих научных экспедиций по России, организованных Академией наук, известный ботаник, академик П.С. Паллас. К произведенному им полтора столетия назад описанию растительных богатств полуострова еще и теперь обращаются иной раз ученые. Своими трудами Паллас во многом содействовал развитию в Тавриде садоводства и виноградарства.

По Крыму путешествуют писатели и художники. Они открывают миру поэтическую Тавриду — край величественной и яркой красоты. О нем пишут Державин, Батюшков, Мицкевич. Крым покорил Пушкина. Он объехал Тавриду морем — от Керчи до Гурзуфа, взбирался на вершины гор, бродил по просторам долин, всматривался в замысловатые орнаменты мрачных ханских дворцов. Поэтические образы, навеянные Тавридой, — бессмертный вклад Пушкина в сокровищницу мировой литературы.

Говоря о путешествиях в Крым времен Екатерины, да и гораздо более поздних времен, нужно иметь в виду, что такая поездка была предприятием весьма сложным и дорогим, доступным далеко не каждому. В Крым добирались месяцами. Путешествие Василия Зуева от Москвы до Херсона на почтовых продолжалось три с половиной месяца! В 1823 году, через сорок лет после Зуева, министр внутренних дел граф Кочубей ехал из Петербурга в Крым два месяца. Он писал, что путешествие это представляло величайшие трудности, а расходы составили не один десяток тысяч рублей.

Путешествовали в Крым по-разному. Ездили по сухопутью на перекладных. Древний ямщицкий путь лежал от Москвы на Тулу, Орел, Курск, Харьков, затем через Полтаву, Кременчуг и Херсон на Перекоп. Ездили водным путем, тоже на своеобразных перекладных, Волгой до Царицына, потом, перебравшись сухопутьем на Дон, до Ростова и Азовским морем до Керчи. Спускались и по Днепру парусными судами, пароходами к Черному морю, на Севастополь.

Вот как описывает один из путешественников поездку в Крым по сухопутью в третьей четверти XIX века:

"Вы едете из-под Москвы зимою по шоссе, на котором ежеминутно останавливается ваш грузный экипаж, въезжая подрезами на голый камень. Около Курска вам угрожают совершенною остановкою и требуют, чтобы вы поставились на колеса (колеса, разумеется, должны быть с вами). Вы молите богов, как бы вам дотащиться санями хоть до Харькова: и вдруг за Курском застреваете в таких снежных сугробах, откуда вас не в силах вытащить девять лошадей. Вы едете почти целиною по двадцати пяти верст в день! У Харькова вместо снежных сугробов песок; за Екатеринославом опять невылазные снега; у Перекопа разлив вод и еще более невылазная грязь; подъезжаете к Симферополю — пыль, жара печет, по полю фиалки. Вот вам поездка по России!.. То на волах, то на руках ямщиков и обозных, то колесами, то санями, откапываясь от снега, утопая в зажорах, сбивая подреза на камнях, ломая одно дышло за другим на косогорах — тащитесь вы, бедные грешники, осужденные вместо путешествия на домашнюю поездку".

И вот мы отправляемся в Крым сегодня. Из Москвы туда можно ехать поездом. Путь это не новый, существует он почти три четверти столетия. Но скорый или курьерский, заменившие неторопливый и скрипучий поезд прежних времен, домчит вас до Симферополя в тепле и покое за тридцать шесть — сорок часов вместо нескольких суток, требовавшихся для такой поездки прежде.

Можно совершить путешествие в Крым и водным путем, тоже известным уже с давних времен, но, по существу, созданным заново. Волго-Донской канал имени Ленина — звено, связавшее воедино пять морей нашей Родины, — открыл прямую водную трассу и в Крым. Уже не убогими пароходиками, "на перекладных", передававшими пассажира по этапам, как транзитный груз, ездят сегодня водным путем в Крым. Водные экспрессы пришли на смену пароходикам. И, пока пишутся эти строки, может быть, прямо из Москвы начнут курсировать в Крым комфортабельные теплоходы, только вступив на который, пассажир уже окажется на курорте.

Можно сегодня ехать в Крым и самым старым путем — древними грунтовыми дорогами, уже знакомыми нам несколько по энергичным высказываниям в их адрес путешественников прежних времен. Но и на них все чудесно изменилось.

Кратчайшим прямым путем через поля и леса, холмы и степи перекинулась от Москвы до Симферополя асфальтированная автомобильная магистраль; где перекрыла, где выпрямила, а где и совсем перекроила по-своему старые дороги. И кратчайшая, она протянулась почти на полторы тысячи километров, пролегла через две республики и восемь областей страны. Крым далеко от Москвы, если говорить о разделяющем их пространстве, хоть магистраль и сократила его на несколько сотен километров. Если же измерять расстояние временем, которое тоже входит теперь в систему измерения путей, окажется, что он совсем близко. Рейсовый автобус покрывает расстояние между Москвой и Симферополем в полтора суток, а легковой автомобиль может пройти его за неполные сутки, то есть быстрее, чем добирались прежде в пределах Крыма из Симферополя до Перекопа.

Новый путь в Крым, открывшийся только в советские годы, — воздушный, еще больше приблизил полуостров к стране. Пассажирский самолет приземляется в Симферополе через четыре часа после вылета из Москвы.

Итак, у желающего побывать в Крыму сегодня большой выбор удобных путей туда: сухопутных, водных, воздушных. Можно ехать любым. Для того, кто хочет, путешествуя, увидеть как можно больше, самой интересной, пожалуй, будет поездка по автотрассе.

Добрынинская площадь Москвы. Возле нее, на одной из соседних улиц начинает свой рейс автобус с белой табличкой над окнами: "Москва — Харьков — Симферополь".

Вот прохладным июльским утром подкатывает он к автостанции — вместительная и быстроходная красно-желтая машина Московского автозавода имени Сталина, хорошо знакомая не только москвичам, ставшая уже привычной и в самых отдаленных уголках страны. За шелковыми занавесями сквозь раскрытые окна видны высокие спинки массивных мягких кресел, одетых белыми чехлами. Такими креслами оборудуются пассажирские самолеты. И этот автобус специально приспособлен к дальнему пути.

Тринадцать пассажиров, сдав водителю на хранение чемоданы, занимают места, нажимом кнопки регулируют, в зависимости от настроения, степень наклона спинок своих кресел. Их можно сделать удобными для любого положения, почти до лежачего.

Сигнал водителя, и, глухо урча, автобус трогает с места. "Счастливого пути!" — доносятся в окна последние возгласы провожающих. Путешествие в Крым началось.

По московским улицам лежит путь на далекий полуостров. Здесь, у самого центра столицы, его истоки. Он течет просторными магистралями, пересекает обширные площади. Раскрываясь постепенно, встает перед глазами Москва — великий город, пути из которого ведут во все концы страны. Как хороша она в легкой дымке пробуждающегося трудового дня, словно кристаллы, хранящая в своем облике все самое высокое и чистое, что создала ее многовековая культура, — от шедевра древнего русского зодчества, Кремля, до сияющих граней новых зданий, устремленных к солнцу!

Город обрывается почти сразу, без обычных унылых и неблагоустроенных окраин. Только что сверкали зеркальными витринами магазинов многоэтажные жилые здания, тянулись вдоль магистрали одетые в зелень скверов заводские корпуса, и вдруг все это сразу отступило назад. Одна лишь магистраль, такая же просторная и чистая, как в центре города, продолжает свой путь из столицы на юг.

Необъятный простор открывается теперь вокруг. И плавный бег машины по шоссе стремителен — похож на полег. Упругие струи воздуха врываются в окна, и легкие занавеси взмахивают ритмично, как крылья.

Проплывают за окнами светлые рощи, неожиданно открывающие в своей глубине то уютную поляну, густо поросшую цветами и травой, то изящный изгиб речки. Невыразимо милый, поэтический пейзаж Подмосковья! Потом рощи отступают, и на их месте уже расстилаются поля, лишь у самого горизонта очерченные сизосиней кромкой далекого леса. Серебрится, словно течет, сквозная зелень колосящейся ржи, стелются тяжелой ботвой картофельные поля, белорозовой пеной вскипает цветущая гречиха. А над ними рокот распластавшегося самолета или дымок заводской трубы, выглянувшей из-за леса, чеканная вязь столбов высоковольтных линий, шагающих куда-то прямиком через поля и рощи, — новые детали современного Подмосковья, приметы человеческого труда, бурного кипения жизни, дополняющие ныне левитановские пейзажи.

Индустриальные мотивы, вкрапленные в пейзаж, время от времени приобретают самостоятельное звучание.

Возникают на пути промышленные города: Подольск, затем Серпухов — форпосты на подступах к индустриальной столице — Москве. Одни из старых городов страны по возрасту, они ничего почти уже не сохранили в своем облике от прежних черт. Прямые улицы, огромные заводские корпуса, масса зелени определяют их сегодняшнее лицо.

За Подольском леса становятся обширнее и гуще. Автотрасса пролегает кое-где сквозь них прямиком, и сильный, чуть терпкий запах влажной лесной чащи доносится в окна. Вот он тут, совсем рядом, кругом старый заколдованный лес, пришедший в наши дни из давно-давно сложенной народной сказки.

Непроходима лесная глушь. Клочья косматого мха свисают со стволов деревьев, поваленных, видно, когда-то бурей, а может быть, и просто отживших свой век. Старые ели до самой земли опустили тяжелые ветви и замерли так, не шелохнутся. Глухой полумрак под ними. Здесь уж не пробьется к свету ни одна травинка. Даже птичьи голоса звучат в этой чаще как-то неуверенно и робко. Торжественная тишина царит в дремучем лесу — старом засечном лесу, какие заслоняли еще Московскую Русь от татарских набегов.

На многие десятки километров уносит вперед каждый час пути. Сколько красок, звуков, ароматов врывается в распахнутые окна автобуса! Насколько же такая поездка интереснее самого комфортабельного путешествия поездом. Там постоянный и однотонный железнодорожный пейзаж — железнодорожная насыпь, защитные полосы деревьев, непрерывно мелькающая перед глазами цепочка столбов отгораживают от живых и непосредственных впечатлений, мешают им. Здесь на ленточке шоссе, перекинувшегося прямо через поля и леса, они не ограничены ничем. Необъятной, обильной, прекрасной и близкой встает перед глазами родная земля.

Вот появляется впереди большой город. "Тула", — оповещает белый указатель на обочине дороги. Проезжавший, хоть и не один раз, Тулу поездом, наверное, хранит немного впечатлений о городе: вокзал, где принято покупать знаменитые тульские пряники, несколько заводских корпусов, видимых с железнодорожного пути. Автотрасса, пересекающая Тулу из конца в конец, позволяет познакомиться с ней поближе.

Древний русский город, город-кузнец и воин, пронес он сквозь века традиции и своих мастеров и своих воинов. Был когда-то сторожевым постом на южных рубежах столицы, берег ее от набегов диких кочевников. Седой кремль, воздвигнутый еще в начале XVI века, с изъеденными временем зубцами толстых каменных стен, но еще внушительный и грозный, — свидетель этих времен. А рядом на просторной площади — бронзовая скульптура советского воина, остановившего врага у самых стен города всего несколько лет назад. Тульского комсомольца Сашу Чекалина и многих других героев Отечественной войны туляков знает вся страна.

Еще лет четыреста тому назад в городище, на месте которого выросла Тула, жили кузнецы. Каждый в своем доме ковали они из железа всякую снасть.

Мастерство тульских кузнецов исстари разносторонне и виртуозно. Они делали все. Василий Зуев, побывавший в Туле по пути в Крым, поражался искусству туляков: "На дому мастера делают штуцеры, охотничьи ружья, пистолеты, шпаги, кровати, кресла, дверные замки, кофейные мельницы, стенные и церковные часы, стальные цепочки к часам, пряжки, пуговицы, рессоры, сенокосные косы, железные молоты для заводов, валы, станы на денежный двор, льют также маленькие чугунные пушки и прочее".

"Народ здешний, — отмечает Зуев, — трудолюбив, здоров, имеет вид веселый и вольный". Это были те самые бесшабашные и талантливые тульские умельцы, вызывавшие всеобщее восхищение, о которых молва шла, что сумели будто бы и блоху подковать.

В наши дни потомки тульских умельцев заняты не менее сложным, но куда более важным делом. Вспышки домен металлургического завода, гул цехов машиностроительных предприятий отмечают их сегодняшний труд. Широкая панорама крупного индустриального города, возникающая перед глазами, показывает, что традиции тульских мастеров не только сохранились, но и развиваются ныне в новых масштабах и новом качестве. Об этом свидетельствует и большое красивое здание инженерно-механического института, проплывающее возле трассы. Дети тульских кузнецов приходят на заводы во всеоружии знаний, овладев современной техникой. Да иначе теперь и нельзя. Одного уменья и даже виртуозности в кузнечном ремесле уже недостаточно сегодня, чтобы выпускать столь сложные машины, как самоходные комбайны или намечаемые к массовому выпуску картофелеуборочные комбайны, которыми снабжает теперь тульский кузнец тульского крестьянина. Ведь и нынешний тульский крестьянин не тот многострадальный русский мужик, судьба которого потрясала Толстого.

Вот она и Ясная Поляна — место, дорогое каждому в нашей стране. За стройными кварталами Тулы, за новыми заводскими поселками, раскинувшимися вдоль трассы до самого Щекина — шахтерского города, что вырос на месте маленькой захолустной станции Ясенки, на 195-м километре от Москвы поворот на Ясную Поляну. Возле трассы — бюст великого писателя, убранный цветами. Направо вдали чуть видно сквозь густые заросли старого парка массивное белое здание — усадьба Толстых. Здесь, в дедовском доме, больше ста двадцати пяти лет тому назад родился Лев Николаевич Толстой, здесь прожил он, в общей сложности, свыше пятидесяти лет, здесь задумал и написал, многие из своих бессмертных произведений, здесь и похоронен на краю оврага в старом лесу. Отсюда гигант русской мысли видел всю Русь, богатую и обильную народными талантами, народной силой, которым нельзя развернуться, ибо "...шайка разбойников — судьи, министры, цари, чтобы получить деньги, губят людей..."

А сегодня колхозные ребята из Яснополянской школы создают школьный планетарий, организуют выставку своего технического кружка, где представлены сделанные ребячьими руками действующие модели шагающего экскаватора, портального крана, земснаряда, водопровода, макеты металлургического завода и шахты. Таковы ныне потомки тех, кто из окрестных нищих и голодных деревень босиком бегал в первую школу, открытую в Ясной Поляне Толстым...

Вскоре за Ясной Поляной начинаются тургеневские места. Густые, укосные среднерусские луга, ароматные и мягкие, с медовыми клеверами, с тонким мятликом и шершавой тимофеевкой. Луга перемежаются глубокими балками, оврагами. Где-то вот тут, наверное, сидели у костра в ночном вихрастые мальчишки из "Бежина луга" и с замиранием сердца слушали страшные небылицы. Вот огромные, может быть еще тургеневских времен, ивы над речкой, застывшей, как и они, з тишине знойного летнего дня.

А рядом новое, молодое племя — юные березовые рощи, сбегающие в широкие балки. Четкие ряды белоснежных стволов говорят о том, что поселились здесь эти березки не сами по себе: леса посажены людьми. Таких лесов не встречал Тургенев, бродя с ружьем по здешним косогорам. Их выходили внуки тех орловских мужиков, кто, дойдя до последней крайности, отправлялся темной вьюжной ночью в казенный или барский лес, рубил деревья тайком, готовый на все, лишь бы залатать заледенелую дырявую избу, обогреть посиневших, высохших от голода ребятишек.

Стрелка у шоссе указывает вправо. Здесь поворот на Спасское-Лутовиново — в Дом-музей И.С. Тургенева. Неподалеку от поворота приткнулась к краю асфальта полуторка. Шофер, лежа под машиной, ожесточенно крутит что-то в моторе. Двое, мужчина и женщина, выходят к автобусу, поднимают руки. Водитель притормаживает.

— Пожалуйста, подвезите до Орла, — просит женщина. — Так спешим, так спешим, а тут машина как на грех сломалась.

Новые пассажиры оказались людьми общительными. Через полчаса уж известно, что оба местные, орловские, он — техник-строитель, она — учительница, что спешат в Орел на совещание по колхозному культурному строительству, а живут в Спасском, в колхозе имени Тургенева.

Каково же сегодня это село, с которого рисовал Тургенев жизнь орловского мужика, когда писал в "Записках охотника": "Орловский мужик... живет в дрянных осиновых избенках, ходит на барщину... ест плохо, носит лапти... изба лепится к избе, крыши закиданы гнилой соломой".

Попутчики охотно рассказывают. В селе, кроме них, больше двадцати человек интеллигентного труда: пятнадцать учителей, три медицинских работника, агроном, зоотехник, агролесомелиоратор. В школах, кружках, на курсах учится свыше пятисот человек. В каждом доме книги, газеты, радио. Село, разрушенное за войну, строится.

Какова она ныне, орловская деревня, видно и из окон автобуса. Широкие хлебные поля, давно позабывшие, что такое чересполосица, колхозные села с добротными общественными постройками. Вырвавшаяся в советские годы из ужасающей, извечной нищеты, снова разрушенная дотла войной, орловская деревня поднимается сейчас волей Коммунистической партии вместе с другими среднерусскими деревнями на уровень идущих впереди к богатству и изобилию.

Мценск, Орел, Кромы, Фатеж, Курск... Мы едем теперь дорогами войны, по местам кровопролитных сражений на Орловско-Курской дуге. Здесь нанесен был врагу удар, подкрепивший Сталинградскую победу.

Чаще, чем в других местах, встречаются здесь возле дороги земляные холмики, обнесенные оградой, заботливо убранные свежими цветами и увенчанные красной звездой — могилы воинов Отечественной войны. В одной из деревень за Мценском, как символ скорби и памяти народной, — скульптура женщины, возлагающей венок на одну из таких могил.

В памяти народной еще свежи страшные годы войны. Почти нет семьи, которой не нанесла бы она тяжелых, трудно заживающих ран. Тем энергичнее усилия народа прочно поселить на своей земле мир. И на недавних полях сражений, кроме могильных холмиков воинов, уже почти не увидишь следов войны. Новый Орел вырос на месте древнего города, превращенного фашистами в пустырь, в кладбище. Здесь все новое: дома, улицы, мосты. Возрожденный Курск, где десять лет назад почти невозможно было найти дома, стены которого не торчали бы мертвыми скелетами, просвечивающими насквозь, теперь красивый и благоустроенный, входит в будущее вместе с лучшими городами страны. Поднимаются его сады, вновь посаженные на месте истребленных гитлеровцами старых, тех знаменитых курских садов, "кои, — по выражению Василия Зуева, — город со всех сторон представляют будто в лесу стоящий".

Тихие сумерки спускаются на землю. В мягких матовых тонах возникают перед глазами села с вечерними дымками над ними, уходящие вдаль хлеба, уже принимающие золотую окраску спелости, темные островки рощ, рассеянные между ними, кудрявые яблоневые сады. Очертания постепенно расплываются, краски гаснут. Только занавеси окон, как веера, нагоняют с прохладным ветерком запахи живой земли, мирные и родные.

Уже в полной темноте гирляндами огней открывается впереди Харьков. Он начинается густыми пригородными рощами, излюбленным местом харьковских дачников, о чем можно судить по мелькающим среди зелени сплошным изгородям. Рощи подступают к шоссе, переходят в ярко освещенные парки, затем в прямые магистрали большого красивого города.

Проезжая Харьковом сто семьдесят лет назад, Василий Зуев насчитал в нем менее чем на шесть тысяч жителей 1700 домов. О происхождении города и его названия он рассказывает такую народную легенду.

Поселился когда-то в этих местах, богатых природою, но безлюдных, Харитон-пчеловод. "Трудами своими и способностью места развелся он скоро так, что многие из других мест стали к нему приходить для сожительства". А поскольку на Украине принято сокращать имена — Харько от Харитона, то и пошло название: Харьков хутор, затем слобода, город.

Так или не так это было в деталях, легенда правильно подмечает основное: с давних пор Харьков — это город-земледелец.

Во времена путешествия Зуева харьковский горожанин еще выезжал с сохой за околицу, сеял пшеницу, разводил бахчи. Возле дома непременно сажал сад и ставил пасеку. Так было и вокруг города. "Земля, — пишет Зуев, — будучи наиплодороднейшая, составляет главное жителей упражнение, так что где ни поедешь, везде поверхность оной покрыта наибольшей частью хлебом, а потом или бахчами, или плодовыми садами".

Харьков и сейчас не потерял связи с землей. Но иные времена, иная и связь. Здесь один из крупнейших в стране тракторных заводов, предприятия, выпускающие сельскохозяйственные машины, институты, связанные с сельскохозяйственным производством. Мощной техникой, передовой научной мыслью вооружает теперь Харьков колхозную деревню.

Прекрасен этот город в сверкании водопадов электрических огней, шумный и веселый, несмотря на поздний час. Всюду мягкий украинский говор; нарядные, оживленные люди выходят из театров и кино, из лекционных залов и клубов. Блистают чистотой широкие прямые улицы. Вдоль них по краю тротуаров живая кайма цветников. Город весь расшит чудесными украинскими узорами из цветов. Утопают в цветах парки и скверы. Целые панно и художественные вышивки из цветов на украинские мотивы расстилают в них искусные харьковские цветоводы. Такому искусству, как и бережному отношению к нему всех, от мала до велика, могут позавидовать многие и многие города.

Довольно длительная, двухчасовая остановка в Харькове позволяет побродить по нему, окунуться, хоть и ненадолго, в живую струю его улиц, побывать у памятника великому кобзарю Тарасу Шевченко. А потом снова в путь. Водитель включает ночное освещение. Кресла, превращенные нажимом кнопки в мягкие постели, потихоньку убаюкивают, и автобус превращается в спальный вагон, с шестидесятикилометровой скоростью несущийся по гладкому шоссе.

С Харькова трасса автомагистрали отходит от старого проезжего пути в Крым. Прежняя дорога, которой ехал и Зуев, поворачивала отсюда на юго-запад — на Полтаву, Кременчуг, Херсон. Автомагистраль срезала этот многокилометровый угол, устремившись на юг кратчайшим путем...

Солнце выплыло из-за горизонта прямо против левых окон автобуса и сейчас же проникло во все уголки, неумолимо будя спящих. Да и можно ли было спать в это удивительное утро!

Озаренная первыми солнечными лучами сквозь нерассеявшуюся еще дымку, вставала перед глазами Украина. Белоснежные хаты с голубыми или розовыми наличниками вокруг окон, чью неприкосновенную чистоту ревниво оберегают домовитые хозяйки. Пышные мальвы и маки, выглядывающие из-за плетня. Плотно обступившие хаты деревья, полные пунцовых вишен, молодых еще, покрытых матовым налетом яблок, сизосиних слив — все это как тихая и задушевная, давно знакомая украинская дума.

И тут же новые мотивы, широкие и властные. За околицей новый колхозный сад. До самого горизонта и вперед и направо и налево разбежались пунктиром аккуратные, как по линейке, ряды. Такой сад уж не запрячешь за плетень. Вольно разместились деревца; много лет пройдет, прежде чем сомкнутся их кроны. Будущие сады, как и люди, должны жить просторно.

А за садом бесконечное море хлебов. Ослепительным серебряным блеском отсвечивает колышущаяся поверхность созревшего ячменя. Красной медью отливает тяжелая, густоколосая пшеница. А потом набегают золотые волны подсолнечника, зеленые просторы кукурузных полей. И все это с богатырским размахом, во всю ширь привольной украинской степи.

Всеми красками изобилия цветет Украина. Не такой ли видел ее перед собой великий кобзарь, когда шел сквозь строй в далекой ссылке? Расправила свои плечи Украина "в семье великой, в семье вольной, новой" и уверенно идет в ясное будущее.

Украине теперь принадлежит и Крым, куда ведет нас автотрасса.

Вспомним, как выглядит он на карте Советского Союза. Маленький почти остров, целиком погруженный в морскую синеву, лишь узкой ленточкой суши — Перекопским перешейком — прикреплен он к материку, к той его части, где светлозелеными тонами обозначены на карте степи Украины. Эти же тона лежат и на северной части полуострова: украинская хлебная степь переходит в крымскую. Вскоре здесь пролягут и общие реки: Днепр с Украины завернет каналом в Крым, будет поить и его поля.

Тесно связаны они между собой, взаимно обогащают и дополняют друг друга в хозяйственной жизни. Заводы украинского металлургического гиганта "Азовстали" варят сталь и чугун из руды, которую дает Керчь; Донбасс дает Крыму свой уголь, минеральные удобрения. Из крымского легкого ракушечника, из белого инкерманского камня воздвигаются стены новых зданий в украинских городах; Киев, Харьков, Одесса посылают в Крым машины и металл, сложную медицинскую аппаратуру для здравниц. Вместе выходят в Черное и Азовское моря крымские и украинские рыбаки.

Давние традиционные связи объединяют ученых Крыма и Украины. Их совместными усилиями открыты и все шире обращаются на нужды народного хозяйства неисчерпаемые химические богатства Сиваша. Вместе они совершают путешествия вглубь времен, страница за страницей раскрывают большую и сложную историю края.

И когда заглянешь в историю Крыма, станет видно, как с давних времен в совместной многовековой борьбе против иноземных захватчиков складывались и укреплялись узы дружбы между русским и украинским народами, связавшие их навеки.

Трехсотлетие воссоединения Украины с Россией, отмеченное всей страной как великий праздник народной дружбы, стало для Крыма рубежом, окончательно закрепившим его экономические и культурные связи с Украиной. Первая сессия Верховного Совета СССР четвертого созыва приняла в 1954 году закон о передаче Крымской области из состава Российской Федерации в состав УССР.

Добровольная и безвозмездная передача русским народом Крыма — одной из богатейших областей страны, ее жемчужины, — украинскому народу имеет поистине историческое значение. Она не только проявление безграничного доверия и любви русского народа к украинскому народу, она наглядное доказательство совершенно новых, невиданных в человеческой истории, социалистических отношений между нациями, в которых нет и не может быть места каким-либо территориальным притязаниям.

С глубокой признательностью братскому русскому народу приняла Украина этот дар, включила в свою семью тружеников Крыма. Вместе с ними она поведет край к новому расцвету.

Сутки пути по автотрассе уносят нас на юг почти на тысячу километров. Одновременно происходит как бы стремительное путешествие во времени. Картины природы, сезонные работы на полях проплывают перед глазами словно при ускоренной киносъемке. За сутки путешественник делает скачок во времени, равный примерно месяцу. Действительно, еще вчера в Подмосковье нас окружали зеленые поля ржи, только-только выбросившей колосья с нежными, словно слипшимися остями. Потом, прямо на глазах, эта рожь, с продвижением на юг, все свободнее и увереннее расправляла свои колосья. На Орловщине она стала золотисто-зеленой, за Курском — соломисто-желтой. На Харьковщине ей на смену пришла крепкая приземистая пшеница, шелестом жестких остей возвещающая о своей спелости.

И вот уже проплыл, рассекая лопастями сухие волны хлебов, первый самоходный комбайн — умное и сложное изделие тульских мастеров, а может быть, мастеров и других мест, мало ли золотых рух в нашей стране!

Чем южнее, тем фронт уборки шире. Не единичные комбайны-разведчики, а целые группы их движутся теперь по полям — "Сталинцы-6", мощные, сухопутные корабли с капитанскими мостиками комбайнеров наверху и тяжелыми гусеничными тракторами впереди; темноголубые самоходные с белыми зонтами тентов, защищающих комбайнеров от солнечных лучей. Эти машины уже почти целиком взяли на себя крестьянскую страду: жатву, молотьбу — самую мучительную часть былого мужицкого труда, само название которой говорит о страдании. Советский Союз — подлинная родина комбайна. Только в Советской стране, стране великой заботы о трудовом человеке, смог он стать массовой машиной, есть здесь ему где и разгуляться на бескрайных колхозных полях.

Высокие копны вымолоченной соломы ложатся за комбайнами кучными рядами, почти рядом одна с другой. Богатый урожай убирает Украина. Вереницы грузовиков и бестарок несут поток звонкого зерна по проселочным дорогам, по магистрали. Флегматичные волы, осторожно переступая, словно боясь споткнуться, влекут по стерне к виднеющемуся на пригорке омету огромный воз соломы, на котором чуть виден девичий голубой платок возницы. А на очищенных от соломы пространствах уже рокочут тракторы, поднимающие многолемешными лущильниками черную, как бархат, славно поработавшую землю.

С приближением к Новомосковску, на тысячном километре от Москвы, мягкие украинские холмы становятся круче. Горизонты суживаются. Шоссе делает петли вверх и вниз, постепенно спускаясь в приднепровскую низменность.

Новомосковск в окружении воды. Река с затонами, болотистыми разливами, густо поросшими осокой, тесно охватывает город. И дальше вода встречается довольно часто: речки, ставки. Возле них белая россыпь колхозной домашней птицы — куры, гуси, утки. Птицефермы, как правило, у самой воды. Дремлют в прохладе приречных лугов стада.

Вскоре справа начинают вырисовываться, расти, занимая все более солидный кусок горизонта, силуэты большого города. Лес фабричных труб над ним, густая сеть высоковольтных линий, расходящихся от города по степи во все концы, помогают узнать его еще издали.

Запорожье, энергетическое сердце юга страны еще с тех лет, когда к электрификации делались первые шаги. Здесь, на скалистых берегах могучей реки, к концу первой пятилетки выросла крупнейшая в СССР Днепровская гидроэлектростанция имени Ленина — Днепрогэс. Более полумиллиона киловатт энергии, что давала она ежегодно, позволили стране поднять Донбасс, вырастить индустрию Приднепровья.

Днепрогэс создала и нынешнее Запорожье. Еще задолго до того, как был уложен первый бетон в плотину, по берегу реки начали возводиться дома рабочего поселка. Их окна смотрели на Днепр, на длинный каменистый остров Хортицу, словно казачья сабля, рассекший реку на два русла. Здесь, на Хортице, был когда-то центр вольной Запорожской Сечи. Отсюда на легких "чайках" спускались запорожцы по Днепру в Черное море, отсюда вылетали на буйных конях в степь, преграждали татарским кочевым ордам пути грабительских походов на Украину, на Русь. Здесь Богдан Хмельницкий накапливал воинские силы, отсюда начал он поход за освобождение Украины.

За годы пятилеток поселок вырос в мощный индустриальный бастион страны. "Запорожсталь", "Днепроспецсталь", заводы ферросплавов, коксохимические, первенец советского комбайностроения завод "Коммунар" — каждое из этих предприятий, собранных здесь, у днепровских порогов, по существу, целый город.

Мы проезжаем улицами Запорожья. От Днепрогэса до старого городка Александровска, лежавшего в нескольких километрах от плотины, протянулся новый город. Кварталы трех-пятиэтажных красивых зданий, объединенных в стройный архитектурный ансамбль, перемежаются зелеными массивами, просторными площадями. Школы, кинотеатры, дворцы культуры выделяются тщательностью отделки, особой продуманностью архитектуры. Как не похож этот полный света и зелени город на старые фабричные города, душившие людей теснотой, копотью и грязью!

Гудят цехи запорожских заводов, разрушенных войной и вновь возрожденных. Вновь несут им провода ток Днепровской ГЭС, тоже уничтоженной гитлеровцами и поднятой народом из руин. А неподалеку уже вырастает новая гидроэлектростанция, на Каховке — одна из того богатырского племени энергетических гигантов, что поднимут нашу страну к новым вершинам.

С продвижением от Запорожья дальше на юг степь становится все однотоннее и строже. Реже и мельче разрезающие ее балки. А мосты начинают пролегать только через подразумеваемые реки. В их руслах — ни капли воды. Чувствуется приближение сухих южных степей.

Но вот за одним из поселков по обеим сторонам трассы возникает молодая аллея. Километр за километром отсчитывают придорожные столбы, но аллея не кончается. Кудрявую белую акацию сменяют вишневые деревца, усеянные плодами, затем черешни, абрикосы, яблони — все, чем богаты местные сады, все представлено в этой многокилометровой садовой аллее, протянувшейся по сухой открытой степи. Это дорога будущего, какой, хочется верить, скоро станут и все остальные тысяча четыреста километров пути между Симферополем, и Москвой.

Во многих местах вдоль автотрассы уже подрастают деревца. Хотелось бы только, чтобы везде занимались их выращиванием так же любовно и вдумчиво, как здесь, чтобы сажались деревья не вообще — преимущественно вездесущие тополя, ясени да клены, а самые интересные и характерные для данной зоны, главным образом плодовые деревья. Созданные в едином плане по единой мысли, эти насаждения, словно живая книга, говорили бы о богатствах и красоте каждого края. Насколько прекраснее и поучительнее стала бы тогда эта замечательная трасса, жить которой, как и тем деревцам, что возле нее подрастают, в будущем.

Сила человеческого труда, преображающего землю, находит здесь выражение и в другом — в бесконечных квадратах лесных полос, расчертивших степь. Эти полосы, уже выросшие, тенистые и птицеголосые, огибают поля, сады, луга. И пшеница под их защитой — в человеческий рост, сочной зеленью расстилаются травы.

С приближением "черешневой столицы" — Мелитополя — все больше садов, главным образом черешен. И сам Мелитополь — сплошной плодовый сад, лишь кое-где уступивший место для зданий и улиц.

За Мелитополем степь выравнивается совсем. Ни один холм, ни одно деревцо не оживляют ее на многие километры.

В сгустившихся сумерках показывается Сиваш. Шоссе все больше и больше приближается к железнодорожному полотну, сопровождающему автомагистраль справа. Их прижимают, теснят заливы Сиваша, подступающие и справа и слева. Наконец и шоссе и железная дорога, совсем прижавшись друг к другу, ныряют ненадолго в узкий коридор суши, только и оставленный им водами Сиваша, а вырвавшись из него на простор Чонгарского полуострова, расходятся в разные стороны.

Дальше воды Сиваша совсем преграждают им путь. Но железнодорожная магистраль, упрямо идущая на юг кратчайшим путем, напрямик перешагивает дамбами и железобетонными фермами своих мостов пролив Сиваша, остров, еще пролив и устремляется в степные просторы Крыма.

А шоссе избирает другой путь. Оно поворачивает в юго-восточный угол Чонгара, где тот почти смыкается с Тюп-Джанкойским полуостровом, вытянувшимся навстречу с крымской стороны, и перешагивает на него через Чонгарский мост.

Вот и Крым. Автобус пойдет дальше крымскими степями к Симферополю. Продолжая путешествие на нем, нам не увидеть въездов на полуостров, как не видят их едущие скорым или курьерским поездом, проходящим сивашские дамбы и мосты глухой ночью, не увидеть степей. Через два часа, до рассвета, автобус уже будет в Симферополе. А побывать в этих местах, познакомиться с ними необходимо каждому, кто хочет увидеть и понять Крым во всей его многогранности и своеобразии.

Свое самостоятельное путешествие по Крыму мы и начнем, высадившись из автобуса у ворот полуострова и подтянув удобнее ремни походного рюкзака.