Валентина Науменко. Путешествие на край России. «Поездка в Крым» В.А. Жуковского. К 100-летию первой публикации

Науменко Валентина Георгиевна
(Москва)
Родилась в Феодосии. Доктор филологических наук, доцент по кафедре всемирной литературы. Автор научного издания «История "русского Оруэлла"» (М., 1999), учебных и учебно-методических пособий по современной зарубежной литературе и культуре, публиковалась в альманахе «Anglistica» (М., 1999—2000). Член Российской ассоциации изучения проблем англистики. Работает над темой «Крым и мировая культура».

Дорожные записки выдающегося поэта, автора знаменитых баллад, переводов, члена Петербургской Академии Художеств, который пользовался любовью в кругах русского образованного общества в начале XIX века, современному читателю почти незнакомы. «Поездка в Крым» первого русского романтика — фрагмент из позднейшей серии его «Дневников»¹. Это короткое путешествие в сентябре 1837 года, которое совершалось в рамках обширного путешествия Его Императорского Высочества по России со 2 мая до декабря. Василий Андреевич Жуковский, состоявший в свите Наследника (будущего императора Александра II), придавал большое значение этому событию. В письме к императрице Александре Федоровне 10 мая 1837 года из Ярославля он говорил: «Наше путешествие можно сравнить с чтением книги, в которой теперь великий князь прочтет одно только оглавление, дабы получить общее понятие о ея содержании. После начнет он читать каждую главу особенно. Эта книга Россия; но книга одушевленная, которая сама будет узнавать своего читателя, и это-то узнание есть главная цель теперяшняго путешествия»². В статье «Путешествие по России Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича» в первом номере «Современника» за 1838 год Жуковский назовет его самой «радостной неожиданностью» 1837 года, достопамятного «многими происшествиями». «Мое любопытное путешествие»³, — скажет о нем наследник престола в письме к Николаю I.

1830-е годы в России без преувеличения могут быть названы годами путевых записок. В каждом номере «Северной пчелы» помещались отрывки из путешествий русских или иностранных авторов. П.А. Плетнев сетовал, что Жуковский не публикует свое описание поездки в Крым, где пребывал на службе. Он угадал, написав в 1838 году в «Современнике» следующие строки о «Путешествии В.А. Жуковского по России»:

В. Жуковский. Портрет работы К. Брюллова (1837)

«Эти прекрасные страницы истории, в свое время не вышедшие в свет, будут считать отложенным капиталом литературы»⁴. Мы уже, вероятно, никогда не узнаем, не захотел или не нашел времени напечатать свои дорожные записи наставник Александра Николаевича. Всё это «обстоятельства», о которых Плетнев тогда же сказал, что они «кажется, оставят надолго нашего поэта в долгу перед отечеством и всеми почитателями его таланта». Только в 1901 году в Приложении к «Русской старине» были впервые опубликованы «Дневники» Жуковского благодаря подвижничеству ученого-археографа и библиографа Ивана Афанасьевича Бычкова.

Именно он имел дело с бумагами знаменитого поэта, пожертвованными его сыном Павлом Васильевичем Жуковским в 1884 году в Императорскую Публичную Библиотеку, между которыми находились несколько дневников. На «весьма важное» их значение для биографии Жуковского Бычков обратил внимание еще в составленном им в 1887 году описании этих бумаг. Он не только в полном виде напечатал «Дневники» Жуковского, но и «счел не бесполезным сопроводить их некоторыми, лишь самыми необходимыми, объяснительными примечаниями». Научный подвиг Ивана Афанасьевича Бычкова очевиден. Если учесть пробелы в серии дневников поэта, краткость, зачастую однословность заметок, неразборчивость почерка, карандашные строки (записная книжка, озаглавленная «Поездка в Крым» 31 августа-сентября 1837 г., «писана большей частью карандашом»⁵), то стремление Хранителя Отделения рукописей Публичной Библиотеки определить логику развития дневниковых записей, установить их даты заслуживает безусловного уважения, примечания — доверия. Мы убедились в этом после просмотра «Северной пчелы» за 1837 год, на страницах которой подробно освещалось Русское путешествие Наследника, мартовского тома «Современника» за 1838 год, «Описания пребывания императорской фамилии в Крыму в сентябре 1837 года» С.В. Сафонова (Одесса, 1840), дорожных писем С.А. Юрьевича, состоявшего при цесаревиче флигель-адъютантом: разночтений с записями Жуковского почти нет.

В «Путеуказателе по России», составленном зимой 1836/ 37 годов В.А. Жуковским и К.И. Арсеньевым, среди «примечательностей» на пути Его Высочества важнейшими были города, селения, лица Юга. Заметим: маршрут был определен очень быстрый, и впечатления были мимолетными. Не случайно в письме к графине Л.К. Виельгорской из Вятки 18 мая 1837 года прозвучало: «наша скачка»⁶. Интересно сопоставить письма Жуковского и Юрьевича. Из Казани 22 июня 1837 года Жуковский обращается к императрице с всеподданейшею просьбой: «чтобы по прибытии в Вознесенск не оставаться в Вознесенске, а прямо ехать вместе с Арсеньевым в Крым: «Я желаю иметь более времени и свободы для обозрения нашей Италии, которую, вероятно, после не удастся увидеть»⁷. Из дорожного письма Семена Алексеевича Юрьевича своей жене (Вознесенск, 26 августа 1837 года): «Сегодня из свиты Его Высочества двое Жуковский и Арсеньев уже отправились прокатиться в Крым сами по себе, по собственному желанию»⁸.

Титульный лист первого издания

Путешествие наставника великого князя Александра Николаевича на край Империи «по собственному желанию» и полувековой этап присоединения Крыма к России совпали. К этому добавилась и смерть Пушкина в день рождения великого поэта-романтика, что можно рассматривать как знак, что он хотел что-то сказать Пушкину на Юге, а возможно, и нам. Во всяком случае не взглянуть на четко обозначенные в дневнике 1837 года «Пребывание в Одессе с 27—30 августа» и «Поездку в Крым» было бы большим упущением.⁹ Жуковский искал на берегах Черного моря друга, Поэта, ученика, хотел побыть с ним вместе. На это указывают многие отметки его «крымского» дневника. «Выехали 31 в ½ 7 после обеда, отобедав с Николаем Раевским, который много говорил о Пушкине»¹⁰. Это ему Пушкин посвятил поэму «Кавказский пленник». «9 сентября, четверг. Бахчисарай. Путешествие пешком. Городничий. Дворец. Осмотр горниц ночью. Двор. Пушкин<а> фонтан... 11, суббота. Чтение Бахчисарайского Фонтана»¹¹.

С Бахчисараем и Южным берегом связаны наиболее яркие эпизоды путешествия Жуковского по Крыму. Нет сомнений, что человек, путешествующий в темноте до Бахчисарая, спешащий при свете месяца в ханский дворец к воспетому Пушкиным Фонтану слез и слушающий или(и) читающий гениальные строки поэта, переживает его ранний уход как глубокую творческую и человеческую трагедию. И вот: «20. Прогулка вместе с графинею Воронцовой» после разговоров во время обедов, вечеров с прибывшим 17 сентября в Алупку Раевским, и, наконец: «21, вторник. Приезд ночью в Орианду. Прерванная любезная сцена. Фикельмон. Интересный разговор о политике, Пушкине, драме, романах, В. Скотте, Шатобриане, Тургеневе, истории»¹². Слова «политика, Пушкин, история» не потерялись в обрамлении переезда из Алупки в Ореанду, встреч с людьми блестящего круга, прогулок, завтраков, галантных сцен, рисования. Их предваряет единственное суждение, имеющее в отрывистых записях Жуковского характер прямой речи: «Вы, граф, в Крыму точно на конгрессе». Это о Нессельроде, которого он увидел во время посещения князя С.И. Мещерского из свиты императора. Нельзя забывать о совете Плетнева вслушиваться в суждения Жуковского, разобрать его слова, заметить самый образ его мыслей. Никто уже и никогда не прольет свет на то, какой смысл вкладывал в слово «конгресс», обратясь к Нессельроде, и о чем думал и что вспоминал во время «интересного разговора» с австрийским посланником Жуковский, для которого воспоминание было синонимом нравственности. Могли ли Жуковский и Фикельмон не знать, что имя Господина Вице-Канцлера (так весной 1837 года называла Нессельроде «Северная пчела») дойдет до потомков, помимо всего прочего, в связи с весьма любопытным обстоятельством: выездом 31 марта до м. Таурогена Нидерландского Посланника Барона Геккерена с подарком от Николая Первого стоимостью в 12 тысяч рублей.¹³

Документальные материалы Архива внешней политики Российской империи свидетельствуют, что Нидерландский Посланник увозил с собой золотую, украшенную бриллиантами табакерку с портретом Его Императорского Величества»¹⁴. В газетах, и прежде всего в «Северной пчеле», такое событие не отмечено. И это при том, что обо всех пожалованных императором грамотах, бриллиантовых перстнях и фермуарах обязательно сообщалось в первых строках «внутренних известий». Черновики двух писем, в которых фигурируют три лица, открывающие галерею русских вельмож второй четверти XIX века: Государь Император, господин Вице-Канцлер и светлейший князь П.М. Волконский, министр Императорского Двора и Уделов, в какой-то мере устраняют препятствия, стоящие на пути более полного освещения и раскрытия нашего исторического прошлого. Можно высказать мнение: «политика, Пушкин, история» не случайно переплелись в ночном разговоре в Ореанде двух близких ко двору людей. Похоже, гуманистические спасители при дворе никого не спасали. Все, что произошло с Пушкиным, не случайная авария 1837 года. Это сама эпоха. И тяжело переживающий трагедию России Жуковский искал следы Пушкина в ее Южном Доме.¹⁵

Полуостров узнал в 1820 году Ученика, назвавшего его «златым пределом», «мирною страной, где все для сердца мило», через 17 лет пришел черед учителя. Он переезжал через пажити, где холод и зима», спускался по зигзагу во время путешествия в Бахчисарай, не побоялся отъехать в дождь до Каралеса через «разорванные утесы и волдыри утесов», проезжал густым лесом до Мердвена, спустился по Чертовой лестнице с помощью палки (!) по пути из Байдар в Алупку и молчал тогда, когда другие с «невольным трепетом» говорили о Крымском Чертовом Мосте¹⁶. Сколько их, таких спусков и взъездов по крутизне при ярком свете и темными ночами, преодолел Жуковский! Не забудем: ему было 54 года, у него болела нога, его мучила простуда, он не раз падал с лошади, испытывал на себе ошибки проводников, попадал в обвалы. Но, как видно из текста путевого дневника изломанного усталостью писателя, он по-прежнему жаждал полноты жизни, стремился в те уголки полуострова, где, возможно, не однажды¹⁷ бывал юный Пушкин. Как здесь не вспомнить строки из письма В.А. Жуковского к С.Л. Пушкину 15 февраля 1837 года: «...еще по привычке продолжаешь искать его...»¹⁸ Внимание Жуковского к Пушкину в Крыму можно рассматривать не только как прощальный жест старого русского друга, художника, учителя (учителя одновременно и другого лица русской славы: будущего Царя-Освободителя). Пушкин — часть Крыма, русской общественно-культурной жизни, той самой, на которую в сентябре 1837 года обращен пристальный взгляд Жуковского: он — ее участник и свидетель. Поиски им следов Пушкина означают, что в идее братства людей, в идее солидарности ученика и учителя он видел естественное проявление человеческого сознания, состояния души. Дневники позволяют отметить, что этот компонент не только присутствует в их «крымском» фрагменте, но и в самой истории его жизни и творчества. С тех пор как появился Пушкин, в поэзии мысль эта оказывала все более глубокое влияние на Жуковского. Она пронизала ночи и дни и отдельные творческие мгновения осени 1837 года на Черноморском побережье.

Не пропуская с первых шагов Русского путешествия ни одной достопримечательности, Жуковский и на юге глубоко воспринял все прекрасное и величественное не только в лицах, но и в природе. Он не был первым или единственным, кто писал о ней. Крымская осень дала жизнь путевой прозе и письмам Жуковского, Демидова, Григорьева, Муравьева-Апостола, Измайлова, как весна — воспоминаниям Всеволожского. Жуковский считал: «...надо изучать природу и с покорностью принимать то, что она даст, и будешь богат» (из письма Г.Ф. Рейтерну).¹⁹ В момент, когда новые журналисты задумали преобразовать отечественный язык, искажая его, звучали голос здравого смысла и чистый русский язык в «Поездке в Крым». Описывая переезд из Алупки в Бахчисарай или из Байдар в Алупку, он использовал слова в точном значении, сгущал образ природы. 9 сентября. Утро, Ай-Петри, сосновый и дубовый лес, «прелестные места с просветами на реку и утесы при ярком освещении», потом тихая езда в темноте по долине среди тополей и утесов — все сливается: солнечный свет со светом месяца, взъезды по крутизне и спуск по зигзагу, утесы над рощами и речкой и вид на долину вниз с путешествием по равнине, или 15 сентября. Туман, утро, солнце, лес, игра лучей в лесу, разнообразные деревья, кустарник, камни — вновь возникает образ осеннего Крыма одновременно реальный и зримый и внутренне изменчивый. То, что Жуковский увидел в природе полуденного края, под кровлей живописной татарской хижины в Бинж-Ламбате или в домах местных помещиков, особенно в день приезда императрицы в Бахчисарай — 11 сентября — в одеждах, нравах, обычаях, рукоделии татар и караимов, оставило у него приятное впечатление: «Прекрасный вид собравшегося народа» (и, может быть, странный?) Его любознательность, интерес к окружающему миру и людям отмечали все современники.

П. Соколов. Портрет цесаревича Александра Николаевича (1829). Бумага, акварель. Лист из альбома императрицы Александры Федоровны. ГАРФ

Море, блеск воды, зелень (желтая ночью на ровной степи в начале сентября и багряная с яхонтовыми «пунктами» при ярком общем свете и красном свете сквозь облака в Байдарской долине вечером в середине месяца), «синие вершины» вдали и «фиолетовые на зеленом поле» вблизи, белые одежды татарских женщин, красный камзол и зеленое платье караима в белой чалме — цвет у Жуковского становится одним из главных средств построения дневниковых записей о Крыме, акцентирования наиболее существенного в них. И не случайно его биограф Плетнев скажет: «Он каждое чувство и каждое действие, изображаемое им, обставляет живыми картинами природы, списанными со всей художническою точностию. Сколько новых богатств в этом отношении открыли ему области, прилежащие к обеим сторонам Урала, на всем протяжении хребта его! Не говорим уже о Крыме и Южном его береге, который поэт изучил во всех отношениях»²⁰.

Таврида, о которой В. Пассек в «Очерках России» напишет как об «опасной сопернице Италии и Швейцарии», имея в виду «ее пленительные долины и Чатырдаг», кажется, более всего удивила Жуковского своими небесами и садами. Переполненный впечатлениями после обозрения Ришельевского лицея, Института благородных девиц, Ришельевского музея и библиотеки, посещения театра, где слушали оперу молодого Беллини, Жуковский через пять дней пребывания в Одессе покидает этот город, о котором не говорит ничего в отличие от Николаева («Город красивый», «Прекрасный чистый город»). И вдруг — «Перекоп». Вслед за этой записью в «Дневнике» появляются слова, звучащие как название картины: «Лунная ночь с облаками». Не похоже на прежние записи о Юге. Как будто что-то изменилось вокруг настолько, что главным становится вот это впечатление художника от природной красоты. Тут же автор «Поездки в Крым», говоря о «дороге совершенною степью» (через 35 лет Евгений Марков в «Очерках Крыма» подчеркнет: «русскою степью»), отметит: «Подернутое небо», все то же небо, покрытое легким слоем облаков, как бы пеленой. Заметки немногословные, но в них уже читаются художественные описания виденного поэтом в ночь с 1 на 2 сентября в степном Крыму. Красота, рожденная от союза луны с облаками, вероятно, индуцирует появление путевых строк «Вид на горы», «Облака над ними» и «Прекрасное восхождение луны»: тема первых крымских записей продолжается. В ночь на 3 сентября уже в Симферополе Жуковский напишет: «Яркость луны» и «Горы как дым». Именно так: не в плане сравнения, а образа (облика) — «как дым». Любопытно, что и Ю.Н. Бартенев летом 1842 года сделает следующую запись в своем «крымском» дневнике: «...Здешние горы дымятся облаками или свинцовым туманом, их закрывающим»²¹. Завершается же «Поездка в Крым» тогда, когда путник скажет 30 сентября: «Перекоп». Однако раньше, 24 сентября, появится строка, как бы замыкающая сюиту картин, созданную Жуковским: «Переезд ночью в Алушту при лунном и звездном сиянии». Какое живописное изображение ночи и жизни! В Германии зимой 1821 года он отметил в «Дневнике»: «Жизнь наша есть ночь под звездным небом; наша душа в лучшие минуты бытия открывает сии звезды, которые не дают и не должны давать полного света, но, украшая наше небо, знакомя с ним, служат в то же время и путеводителями на земле»²². Чуть раньше там же, в Германии: «Мир существует только для души человеческой. Бог и душа вот два существа, все прочее — печатное объявление, приклеенное на минуту»²³. Человека, для которого неясность и отдаленность всегда имели смысл, открытое небо, южные звезды в союзе с лунным светом²⁴ могли смирять. Не о том ли «Подробный отчет о луне», представленный поэтом Государыне Императрице Марии Федоровне 18 июня 1820 года в Павловске? Лунное и звездное сияние обозначает и время. Судьба созерцающего его Жуковского отражалась в нем. Глядя в осеннее звездное небо, Жуковский в который раз постигал природу человеческого сердца. Весь его путь по Крыму — это яркий нескончаемый поток, не разделенный на дни, а скорее состоящий из них как мозаика. Было много переездов и много путешественников, но все обгоняло время, которое поэт считал «самым верным, сильным, но медленным создателем лучшего», — утро, день, вечер, ночь. Время всё помнит и всех. И всё и всех сохраняет: и ореховое дерево принца де Линя, и церкви, и монастыри на утесах и в прекрасных долинах, и «Пушкина фонтан», и его стихи, и его самого — вечного спутника Жуковского, и «Силу. Ея характер» при упоминании о Севастополе и Крыме, а ведь им еще только предстояло войти в мировую историю. Именно потому, что время возможно определить только через его соответствие дождю, осени, звездному свету, образ Крыма становится важным для понимания психологического облика художника и его творчества: без обращения к Южному слову Жуковского немыслимо издание полного собрания его сочинений.

Вероятно, прав В. Измайлов: «крымское чудо» — это сады. К слову Жуковского устремлен Никитский сад. К языку садов поэт устремлен давно. В 1805 году он считал садоводство «отдохновением вместе с чтением» (из «Журнала»). Для него, видевшего много знаменитых европейских садов, Никитский сад — один из нескольких заповедников России, источник, обогащающий плодами жителей Крыма и лечащий «всеми прелестями лучших климатов на воздухе» всех, в том числе и путешественников. В записной книжке не сказано, что Россия нашла «свою Италию» (об этом, как уже говорилось, речь в одном из писем императрице), но сравнение одной из крымских рек с швейцарскою Лучиной с «ее бурной стремительностью» оставляет ощущение райского места для отдыха, лечения и удовольствий. Составители двухтомника «Крым в русской литературе» В.Н. Злобин и Е.В. Петухов говорили о Крыме начала XIX века: «Лопата русского сапера только еще пробивала первые дороги на Южном берегу, и были еще молоды первые парки, и в них еще не было ни мимоз, ни пальм, ни редких субтропических растений»²⁵. При всей молодости юных парков они имели и лавровые рощи, и корковый дуб, и редкую виноградную лозу. Какие блестящие имена звучат на страницах «Дневника» Жуковского: Ришелье, Румянцев, Стевен, Гартвис, Воронцов... — учредители и усовершенствователи русских садов! До Жуковского в 1823 году И.М. Муравьев-Апостол писал: «Я думал, что какой-нибудь волшебник занес меня в дремучий лес, на берега Амазоны: но дикость исчезла; передо мною Никитский сад, устроенный уступами на мысе... Я видел здесь мирт, кипарис, каковых лучше не видал в Андалуси и Тоскане; одним словом, здесь растут на открытом воздухе все деревья и кусты, коими гордятся южные края Европы...»²⁶. «Драгоценный сад» — так назовут Никитский сад участники ученой экспедиции Анатолия Демидова в Южную Россию и Крым в октябре 1837 года. Ранее, в 1815 году, «романтическая природа Никитского сада с лучшей стороны» предстала В. Броневскому.

И вновь о саде пишет Жуковский, когда прибывает в Алупку. Только теперь речь о верхнем саде, охранявшем околодворцовое пространство Воронцовых: «из равняемых скал, между коими чудные растения, водопады, аллеи, пещеры». Это что-то наподобие висячих садов Семирамиды. И сегодня поражают своей изысканной красотой нижний и верхний пейзажные парки Алупкинского дворца со свободно изогнутыми аллеями, «хаосом» — естественным нагромождением диабазовых глыб. Эти сады с их светлым, как во времена Жуковского, началом соотносятся с Небом. До Жуковского П. Сумароков был убежден, что «Алупкинские сады превосходят все прочие». В «Очерках Швеции» во время путешествия наследника по Европе поэт, сравнивая лабиринт скал в «гранитном царстве» с подобным в Алупкинском саду в Крыму, напишет: «...здесь камни голы, зеленый плющ их не одевает, и между ними не пробиваются лавры, а вместо живописных деревьев юга, обвитых плющом и виноградом, торчат на их голых вершинах и боках однообразные ели и сосны и изредка березы, которых корни сквозь трещины гранита проникают в землю и, переплетаясь на поверхности камня, составляют для него какое-то чудное, кружевное покрывало»²⁷. Недаром в 1843 году Жуковский даст совет почтдиректору по Москве А.Я. Булгакову ехать в Крым, а не за границу.

Назначение путевых записок поэта и педагога свидетельствует, на наш взгляд, о том, что их автор мог ожидать встретить в читателе слушателя истории своих путешествий и созерцателя живописного пространства. И не удивительно, что Жуковский увозил из Крыма не только путевой дневник, приближающийся, по справедливому замечанию А.С. Янушкевича, к популярному в то время типу журнала-записок, но и альбом рисунков. Он давно открыл в себе художника, а 13 октября 1830 года стал «почетным вольным общником Академии Художеств». В рукописи Ю.Ф. Виппера «История училища Живописи, ваяния и зодчества» отмечается, что 5 декабря 1843 года среди лиц, поступивших в Московское Художественное Общество до издания Устава, был признан Действительным Членом, не подвергаясь баллотировке, Василий Андреевич Жуковский²⁸. П.И. Нерадовский в Список художников с указанием дат рождения и смерти внес имя Жуковского²⁹. В архиве Государственного музея изобразительных искусств им. Пушкина имя В.А. Жуковского есть в издании «Русские граверы и их произведения с 1764 г.»³⁰.

Верно, что из драгоценного художественного наследия поэта изданы в настоящее время «ничтожно малые крохи». Это касается и «крымского альбома». Благодаря публикации А.И. Коробочко в журнале «Юность» (1964)³¹, читатели узнали о существовании в Библиотеке Зимнего дворца зеленой папки с 93 рисунками Жуковского, подаренными им будущему императору Александру II. Это их он назвал в записи от 18 сентября 1837 года: «Мои рисунки». Наверно, их имел в виду и Плетнев, когда говорил о работе Жуковского карандашом в помощь воображению и убежденно подчеркивал: «До какой степени он живописец не только с пером в руке, но и с карандашом. Это занятие он "столько же почти любит, как и поэзию"»³². Фотокопии с оригиналов четырех рисунков были помещены в «Юности»: «Саблы. Вид на Бешуй», «Шума. Ключ Кутузова», «Переход от Мердвена к Симеизу» и в «Науке и жизни» (1983, № 12): «Георгиевский монастырь в Крыму»³³.

Недавно в отделе редкой книги Российской государственной библиотеки нами в ОРК РГБ обнаружено издание «Рисунки: Альбом» В.А. Жуковского³⁴ из частного собрания Евграфа Евграфовича Рейтерна, сенатора, известного знатока изящных искусств, сына живописца Г. Рейтерна, друга и тестя В. Жуковского. Переплет сделан из белого муара на крышках и корешке. Это работа Э. Рау (конец XIX — начало XX в.). Наше внимание привлекли две редкие литографии по рисункам В.А. Жуковского «Мисхор» и «Вид Симеиза из Алупки», исполненные в Германии и рисованные на камне И.-А.Лазинским. Они были опубликованы впервые в иллюстрированном вестнике для собирателей книг и гравюр «Русский библиофил» в № 7—8 за 1912 год, посвященном В.А. Жуковскому³⁵, затем в альбоме «Рисунки русских писателей XVII — начала XX века» (1988)³⁶. Вероятно, первый рисунок поэт сделал 8 или 19 сентября, второй — 16-го. С.А. Юрьевич, восхищаясь Алупкинским дворцом, в письме к жене 20 сентября 1837 года не забыл отметить: «Жуковский наш снял очерк его»³⁷. За полтора года до Юрьевича путешествовавший по «стране, необходимой для России», «завороженный Алупкой» Н.С. Всеволожский воскликнул: «Приятно было бы иметь табакерку из гринштейна, а здесь из него целый дворец!»³⁸

Вид Симеиза из Алупки. Литография И.-А. Лазинского по рисунку В.А. Жуковского (из быв. собрания Е.Е. Рейтерна). Отдел редкой книги Российской государственной библиотеки

Известно, что альбомы видов России 1837 года принадлежали также И.М. Виельгорскому, воспитаннику В.А. Жуковского³⁹, и археологу Г.И. Спасскому. Рисунки Жуковского не только «говорят» об его уникальной способности к эстетическому восприятию Крыма»⁴⁰; они поддерживают в нас мысль, что ни для кого из тех, кто в том далеком сентябре побывал на юге, крымская тема не была столь существенной, как для него. Крым стал не просто темой писателя и художника, но исключительно важным личным переживанием. По дневниковой прозе Жуковского можно судить, каким был Крым в 1837 году, соединивший его в одно и то же время года на несколько недель с Пушкиным. Глядя на литографии по его крымским рисункам, видишь то Небо, по которому мчался великий князь, и оно действительно «прекрасно, широко и светло: это наша родная Россия». «Весь 1837 год прошел у него под знаком именно России — не в творчестве, а в жизни, — подчеркнул в беллетризованной биографии Жуковского Борис Зайцев. — В эти месяцы ему была показана Россия в разных видах, и обширно, и глубоко, и величественно»⁴¹.

Мисхор. Литография И.-А. Лазинского по рисунку В.А. Жуковского (из быв. собрания Е.Е. Рейтерна). Отдел редкой книги Российской государственной библиотеки

Для большинства читающей публики остается неизвестным и принципиальное существование видов Крыма в альбоме императрицы Александры Федоровны, адресата Жуковского в Русском путешествии⁴². В альбоме среди прочих есть виды Бахчисарая, Ай-Петри, интерьеров Воронцовского дворца, сделанные 12—19 сентября 1837 года.

Дневниковое и изобразительное наследие В.А. Жуковского в его Отечестве оценено в гораздо меньшей мере, чем его поэзия. Что знали современники о его «Поездке в Крым»? Почти ничего. Неизвестными остались и его «Черты истории государства Российского» — плод деятельности как наставника цесаревича Александра Николаевича. А ведь он надеялся осенью 1837 года познакомить с ними русское общество. Однако «Черты истории...» были изданы в ограниченном числе экземпляров и лишь в 1880 году переизданы в 30-м томе «Сборника Императорского Русского Исторического Общества», посвященном годам учения наследника цесаревича (из сообщения И. Бычкова в «Русском вестнике»).

Только однажды, 3 мая 1902 года, записи Жуковского в дневнике его о пребывании в Крыму, напечатанные в «Русской Старине», покажутся «так обстоятельны и интересны» членам Таврической Ученой Архивной Комиссии, что они позволят себе привести в «Известиях» ТУАК эту часть дневника целиком и дополнить примечания к тексту дневника, сделанные Бычковым, в некоторых местах своими⁴³. Очевидно, что и Б.Л. Модзалевский, редактор и составитель примечаний к «Архиву Раевских» (СПб., 1908), хорошо знал «записи Жуковского», опубликованные И.А. Бычковым.

В последние годы дневники Жуковского становятся предметом внимания исследователей и все же продолжают оставаться лакуной, препятствующей осознанию его творческой и духовной эволюции, общественно-культурной жизни России первой половины XIX века прежде всего потому, что сто лет не переиздавались. В 20-томном собрании сочинений классика нашей литературы, издающемся ныне, «Дневникам» отведены 13 и 14 тома (в 1999-м вышел первый том, в 2000-м — второй). В «Литпамятниках», куда А.С. Янушкевич давно отдал тексты «Дневников», их издание не осуществлено. До сих пор не издан «крымский альбом» и не сбылась мечта автора статьи в «Юности» А.И. Коробочко: о систематической публикации графического наследия Жуковского: превосходные рисунки, по-своему комментирующие его литературное творчество, для большинства читателей остаются неизвестными.

Возврат забытых страниц нашей истории — и каких! — повысит интерес к прошлому. Сентябрьский дневник, равно как и рисунки Василия Андреевича Жуковского, — источники русской «биографии» Крыма — должны занять в национальной культуре место, соответствующее их подлинному значению. Перспективы поисков и исследований этих пластов творчества великого русского романтика по-прежнему открыты. Они и в целом дневник Русского путешествия, и «полный живописный маршрут промелькнувшего перед глазами» необходимы для познания внутреннего мира и нравственных запросов человека нескольких эпох, для будущей Истории Русской Словесности и Искусства. «Московский наблюдатель» так отозвался о сочинениях Пушкина: «Всякий образованный Русский должен иметь у себя всего Пушкина: иначе он и не образованный и не Русский» (1838, кн. 1, апрель). Сказанное в полной мере относится к Жуковскому.

Примечания

1. Ссылок на «Поездку в Крым» нет и в объемном научно-справочном издании по истории Украины А.А. Непомнящего «Записки путешественников и путеводители в развитии исторического краеведения Крыма: последняя треть XVIII — начало XX века» (Киев: Институт укр. археографии и источниковедения НАН им. М. Грушевского, 1999), хотя автор привлек действительно обширный круг архивных документов и специальной литературы для выявления такого вида источников исторического краеведения Крыма, как записки путешественников по Крыму.

2. Сочинения В.А. Жуковского. Изд. 7. Т. 6: Проза (1835—1852) и письма (1799—1852). СПб., 1878. С. 311.

3. Венчание с Россией: Переписка Великого князя Александра Николаевича с императором Николаем I, 1837. М., 1999. С. 73.

4. В.А. Жуковский в воспоминаниях современников. / Сост. О.В. Лебедева и А.С. Янушкевич. М., 1999. С. 360.

5. Бумаги В.А. Жуковского, поступившие в Императорскую Публичную Библиотеку в 1884 г. Разобраны и описаны И. Бычковым. СПб., 1887. С. 15.

6. Сочинения В.А. Жуковского. Изд. 7. Т. 6. С. 661.

7. Сочинения В.А. Жуковского. Проза (1835—1852), о воспитании Государя Наследника (1826—1829) и письма к особам царской фамилии (1826—1849). Изд. 8. Т. 6. СПб., 1885. С. 316.

8. Русский Архив. М., 1887. Кн. 2. № 6. С. 174.

9. Б. Глинский в статье «Жуковский» в Русском Биографическом Словаре (Пг., 1916. Т. 7. С. 107) счел нужным написать: «Путешествие по Крыму продолжалось почти месяц». Это единственное упоминание темы «Жуковский на юге» в российских справочных изданиях.

10. Дневники В.А. Жуковского. СПб., 1901. С. 354. Отметим также: автор научного детектива «Неизвестный или Непризнанный Пушкин» Кира Викторова (СПб., 1999) в ч. I «Муза Пушкина, или Утаенная любовь» пересматривает академические воззрения на произведения Пушкина, в частности, обратившись к «Воображаемому разговору с Александром I» А. Пушкина (1824). Она считает самым существенным то, что произведения, перечисленные поэтом в его любопытном «Совете» Александру прочесть его книги (в т.ч. и «Кавказского пленника»), были «адресованы лично Александру I».

11. Дневники В.А. Жуковского. Спб., 1901. С. 358, 359.

12. Там же. С. 361, 362.

13. В светских кругах русского общества зимой 1837 г. ходили слухи о подаренной Геккерену Николаем I табакерке в подтверждение обычая присылать табакерку послам, окончательно покидающим свой пост. На страницах книги П.Е. Щеголева «Дуэль и смерть Пушкина. С приложением новых материалов из нидерландских архивов» (СПб., 1999) звучат имена посланников, знавших о полученном Геккереном без прощальной аудиенции у царя подарке. Среди них преемник Геккерена И.К. Геверс, английский посол граф Дёрам, сардинский посланник граф Симонетти, граф М. Лерхенфельд из Баварии, виртембергский посланник известный в Европе князь К.Л. Гогенлое, писавший своему властителю, что в Петербурге дипломаты сильно упрекают и порицают Геккерена за принятие табакерки.

14. АВПРИ Архивного Управления МИД СССР. Ф. 339. «Коллекция документальных материалов на отдельных писателей и видных общественных деятелей, путешественников». Оп. 924. Д. 75. О пожаловании нидерландскому посланнику Геккерену по случаю отъезда золотой, украшенной бриллиантами табакерки. Март-апрель 1837 г. Известно: драгоценную табакерку с бриллиантами Николай I подарил А.Ф. Львову за создание Гимна «Боже, Царя храни!», в этом случае полностью оправдывая мнение, высказанное в популярном «Живописном обозрении» за 1836—1837 гг. (М. Т. 2) в статье «Жуковский»: «Внимание монархов России отличало все, что только составляло честь Отечества и славу их царствований».

15. Об убитом поэте вспоминала молодежь из свиты Наследника. А.В. Адлерберг, которого А. Тыркова-Вильямс в книге «Жизнь Пушкина» назвала «очень умным» из сверстников вел. кн. Александра Николаевича, писал в «Журнале путешествия Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича по России в 1837-м году» о посещении Государем, Императрицей и Его Высочеством «старого ханского дворца.., прославленного поэмою Пушкина «Бахчисарайский фонтан»: «12 сентября. В числе многочисленных фонтанов дворца примечателен именно описанный Пушкиным, по преданию сооруженный в память Марии, христианской невольницы последнего хана Крымского, ея подругами» (ГАРФ. «Коллекция Зимнего дворца». Ф. 728. Оп. 1. Ч. 2. Дело 1774. Т. 1. С. 227).

16. П. С.....ий. Воспоминания о Крыме // Сын Отечества. СПб., 1838. Т. 3. № 6. С. 7.

17. Опираясь на рукопись, хранящуюся в РГАЛИ, А.П. Люсый в кн. «Пушкин Таврида Киммерия» (М., 2000) в гл. «Ангел утешенья» (С. 74—81) приводит гипотезу происхождения «Фонтана», принадлежащую перу русского мыслителя Д.С. Дарского. Ученый считал вполне вероятным, что Пушкин трижды совершал путешествие в Крым: в 1820, 1821 и 1823 гг.

18. Сочинения В.А. Жуковского. Изд. 7. Т. 6. Спб., 1878. С. 8.

19. В.А. Жуковский. Эстетика и критика. М., 1985. С. 369.

20. В.А. Жуковский в воспоминаниях современников. М., 1999. С. 361.

21. Бартенев Ю.Н. Жизнь в Крыму. 1842 год // Русский Архив, издаваемый Петром Бартеневым. М., 1898. Кн. 2. № 5. С. 68.

22. Дневники В.А. Жуковского. СПб., 1901. С. 102.

23. Там же. С. 99.

24. «Лунные переживания» были и у С.А. Юрьевича. В одном из писем к жене он говорил о своем восхищении луной: «...Восхождения луны около девяти часов вечера, вчера мною виденнаго, я никогда не забуду» // См. прим. 8. С. 182—183.

25. Крым в русской литературе. Сб. первый под редакцией П.А. Павленко. Симферополь, 1948. С. 5.

26. Муравьев-Апостол И.М. Путешествие по Тавриде в 1820 году. СПб., 1823. С. 157, 158. Добавим, что ещё Модзалевский сообщал: Н.Н. Раевский-старший был большим любителем ботаники, и эта любовь перешла к его сыну и внукам. Раевский-старший писал из Болтышки сыну о новой оранжерее, где в 17-градусный мороз окружен цветами, зеленью, пьет кофе... один. Д. Давыдов говорил, что высокочтимый воин вернулся к семье, своим цветам и огородам. О Карасане, доставшемся Н.Н. Раевскому-младшему, О. Шишкина, путешествовавшая по Крыму в 1848 г., писала: «окруженная садами прекрасная дача». 14 марта 1843 г. Ю.Н. Бартенев, описывая «жизнь в Крыму», отмечал: «Посетил генерал Раевский. Соединяет в себе совершенно противоположные влечения: страсть повелевать фалангами со страстью и увлечением к растениям, цветам, садоводству, вообще ко всем мирным занятиям». Добавим, что Н.Н. Раевский-младший участвовал в образовании Московского общества любителей-садоводов. Его сын М.Н. Раевский станет Президентом Императорского Рос. Об-ва садоводства. Другой сын — Н.Н. Раевский (третий) в 1870 г. на выставке виноградарства и виноделия награжден большой серебряной медалью и 50 рублями за южнобережное вино «Мадера».

27. Сочинения В.А. Жуковского. Изд. 8. Т. 6. С. 36.

28. Отдел рукописей Государственной Третьяковской галереи (ОР ГТГ). Ф. 4. Ед. хр. 89. С. 32. Рукопись Ю.Ф. Виппера «История училища Живописи, ваяния и зодчества». Гл. 2.

29. ОР ГТГ. Ф. 31. Ед. хр. 2324. С. 1. Нерадовский П.И. Список художников с указанием дат рождения и смерти.

30. Голицынский флигель ГМИИ им. А.С. Пушкина. Ф. 23. Оп. 1. Д. 13. С. 131. «Русские граверы и их произведения с 1764 г.»

31. А. Коробочко. Крымский альбом В.А. Жуковского // Юность. 1964. № 2. С. 103—104.

32. См. прим. 20.

33. «Георгиевский монастырь в Крыму» был среди экспонатов выставки, поев. 200-ле-тию со дня рождения Жуковского, подготовленной ГЛМ. В 1999 г., делая обзор графики Жуковского, хранящейся в коллекции Литературного музея Пушкинского Дома, А.В. Лебедкова сообщила, что в одном из альбомов А.Ф. Онегина находятся 9 акварелей с видами Крыма, сделанные в 1837 г. (атрибуция Л.Е. Мисайлиди). Обзор Лебедковой имеет место среди материалов научной конференции «Рисунки петербургских писателей», организованной Пушкинским Домом и С.-Петербургским университетом, прошедшей в Музее Ахматовой в Фонтанном Доме в мае 1999 г. и посвященной 300-летию Петербурга.

34. Жуковский В.А. Рисунки: Альбом. Б. м., б. г.

35. Год и номер выхода в свет «Русского библиофила» с видами Крыма из собр. Е.Е. Рейтерна узнали из: Библиография периодических изданий России 1901—1916. Л., 1960. Т. 3. С. 64.

36. В Списке произведений, представленных в альбоме «Рисунки русских писателей XVII — начала XX века» (М., 1988) на с. 66 под №№ 45 и 46 помещены два вида, которые обнаружены нами в ОРК РГБ, под названиями: «Вид с крыши Воронцовского дворца в Алупке» (1838?) Литография И.-А. Лазинского ГЛМ и «Мисхор» (1838?) Литография И.-А. Лазинского ГЛМ. В частном собрании Е.Е. Рейтерна и на офорте «Мисхор», виденном нами в Отделе гравюры и рисунка ГМИИ им. А.С. Пушкина, имя создателя литографии обозначено иначе: «И.А. Лазинский». В «Дневниках» Жуковского отведено место летнему путешествию 1832 г. за границу. 25 августа в картинной галерее Ганау он увидел «прекрасный ландшафт» пейзажиста Иоганна-Адольфа Лазинского (1809—1871). Во время Западного путешествия Наследника 1838 г. Жуковский, посетив 31 июля выставку современных дюссельдорфских живописцев, отметил две картины Лазинского. 3 августа, переезжая из Дюссельдорфа в Эмс, он встретился с Лазинским на пароходе. В «Дневниках» поэта есть запись: «В Кобленце у Лазинского: его ландшафты...»

37. Русский Архив. М., 1887. Кн. 2 № 6. С. 194.

38. Всеволожский Н.С. Путешествие чрез Южную Россию, Крым и Одессу в Константинополь, Малую Азию, Африку, Мальту, Силилию, Италию, Южную Францию и Париж в 1836 и 1837 г.г. М., 1839. Т. 1. Гл. 3. С. 75.

39. Авторы опыта биографии человека 1830-х годов «Бедный Жозеф»: жизнь и смерть Иосифа Виельгорского» Е.Э. Лямина и Н.В. Самовер сообщили, что «изобразительная летопись путешествия и дорожный дневник Иосифа не найдены. Скорее всего, они погибли вместе с другим его имуществом при пожаре Зимнего дворца» (С. 154). В Крыму граф И. Виельгорский не был.

40. До В.А. Жуковского художественно прославил полуостров академик Никанор Григорьевич Чернецов, который находился в Крыму с весны 1833 до декабря 1836 г. А.П. Вергунов и В.А. Горохов, авторы «Русских садов и парков» (М.: Наука, 1988), знали о пейзажных работах В. Жуковского и Н. Чернецова. Заметим также, что еще раньше Малороссии и Крыму посвятил свои рисунки П.П. Свиньин, позже — Н.Н. Каразин.

41. Зайцев Б.К. Далекое. М., 1991. С. 119.

42. ГАРФ. Личный фонд Николая I. Ф. 672. Оп. 1. Ед. хр. 478. «Альбом с собственными рисунками императрицы Александры Федоровны».

43. По решению участников памятного заседания Таврической Ученой Архивной Комиссии (12 апреля 1902 г. исполнилось 50 лет со дня кончины Жуковского) было принято постановление: напечатать в «Известиях ТУАК» сообщение Правителя дел Арсения Маркевича «В.А. Жуковский в Крыму в 1837 году», а также о некоторых данных из жизни поэта, которые связывали его имя с Крымом // Известия ТУАК. Симферополь, 1902. № 34. С. 26—38.