Земля ходуном. Очевидцы о крымских землетрясениях 1927 года

I. Свидетельства о землетрясении 26 июня Форос. Описание землетрясения как оно ощущалось группой экскурсантов

Большая группа, живописно расположившись на пригорке, внимательно слушала лектора. Вдруг все почувствовали какое-то странное дрожание земли, казалось, близко едет грузовик. <Через несколько секунд> земля начала колебаться. Стоявшие попадали, спавшие были подброшены... и ничего не могли понять. Земля глухо рокотала и все время волновалась. Вдруг раздался страшный грохот, заглушивший все. Послышался треск. Сквозь листву деревьев был виден столб поднявшейся пыли и слышался шум горного обвала <со стороны Байдарских ворот>.

Началась паника, и по волнующейся еще земле все бросились врассыпную, боясь быть придавленными горным обвалом. Несколько секунд — и все стихло. Облако желтой пыли окутывало гору. Часть экскурсантов, бывшая в другом месте, видела редкую картину обвала. <В Форосе у главного здания санатория> дом во многих местах дал трещины, местами осыпалась штукатурка, кое-где сорвались карнизы, упала ваза, украшавшая крышу».¹

(газета «Маяк Коммуны», Севастополь, № 145, 28 июня 1927 г. С. 2)

Ялта. Из книги Н.К. Лебедева «Почему бывают землетрясения»

Шел второй час дня. Город Ялта был почти пуст, т. к. все жители попрятались от жары в домах. Вдруг пустынные улицы ожили и переполнились перепуганными жителями. Сонное безмолвие резко сменилось шумным говором. Все спрашивали друг друга, что случилось. Все слышали какой-то сильный удар, от которого затряслись дома... Многие думали, что это стреляют где-то из пушки. Прошло 7—8 жутких секунд, и только тогда догадались, что произошло землетрясение.² Все ждали второго толчка, но второго толчка не было. Только в горах спустя несколько часов в некоторых местах ощущались повторные удары, но значительно меньшей силы, чем первый.³ Вечером все боялись войти в дома, так как ждали еще подземных ударов и боялись быть раздавленными в домах. Всю ночь провели на улицах. Во время землетрясения в Крыму многие горы осыпались, но серьезных разрушений не было.

(Лебедев Н.К. Почему бывают землетрясения. М.—Л.: ГИЗ, 1927. С. 36—37)

Ялта. Из газетной статьи Михаила Артамонова

Такого землетрясения как 26.VI никогда не бывало раньше. Я лежал на кровати с книжкой в руках, на втором этаже дома.⁴ На улице был удивительный день: спокойное гладкое море, запах кипарисов, ни ветерка, ни легкого колебания деревьев. Вдруг среди этой удивительной тишины раздался гул, точно совсем близко, около самого дома, задрожал огромной силы грузовик. Гул был сильный, сильней, чем от грузовика, он возрастал. Крыша дома заскрипела, как будто по железу проходило много людей в тяжелых сапогах. Одновременно затрещал потолок, закачались стены, с карниза повалились куски штукатурки, а кровать начало подбрасывать.⁵ Я тотчас же вскочил и увидел, как гладкая стена дала трещину, в которую может войти палец, и начала качаться.

Все это произошло в одно мгновение. Не помня себя, я выбежал на балкон, а с балкона побежал в парк; чтобы не упасть от толчков, схватился за кедр. Под ногами, как в судорогах, дрожала земля... Но гул уже прекратился. Мне было видно, как накреняло и качало здание, из которого я только что выбежал, как над самой дверью появилась новая трещина.

Все вдруг прекратилось так же внезапно, как и началось. И опять всё стало тихо. Только доносилось с горы, как скатывались камни, ударяясь один о другой. С берега был виден за Ливадией, на морском берегу, огромный поднявшийся вверх, к вершинам гор, столб дыма... Дымки курились и в других местах. Но это были тучи пыли от обвалов гор...⁶ После обеда непродолжительный и слабый толчок... Волны огромной силы бьются о скалы. Прибой более силен, чем всегда.⁷

(«Известия», Москва, № 147, 1 июля 1927 г. С. 4)

Гурзуф. Из статьи Д. Фибиха «Землетрясение в Крыму

26 июня, во втором часу, Крым содрогнулся от подземной конвульсии.

Я сидел на веранде дома в Гурзуфе, когда вдруг глухо завыло, загудело что-то и, дребезжа стеклами, затрясся дом. Показалось сперва — мимо по улице, сотрясая почву, катит большой грузовик; это впечатление было не у меня одного. Все, рассказывающие потом, обычно употребляли это сравнение.

Грузовик ехал что-то очень долго. Дом дрожал, трепетал всё сильнее, будто в жестоком приступе малярии. Обвалилась и рассыпалась штукатурка, ходил под ногой пол, точно корабельная палуба... Выскочил на улицу. Уже мимо бежала под горку растерянная толпа, обгоняя друг друга, сбивая встречных.⁸ Подземный зловещий гул и колебание почвы прекратились. Люди стали останавливаться... Никто не понимал ничего. Всё было неожиданно, непонятно, дико. Неужели землетрясение?

— Смотрите! — кричала рыхлая курортница, вся вздрагивающая, как желе, выскочившая из дому простоволосой, с распущенной косой.

— Смотрите, Везувий! Лава течет! Она указывала на высокий, нависший над узкой уличкой хребет Ялты, где в нескольких местах дымилась пыль от рухнувших скал...⁹

Со страхом поглядывали на мирные отвесы Ялты: а вдруг из утробы рванется в огне и дыме новый вулкан, и огненная лава потечет по склонам, сжигая виноградники, сады, деревушки, курортные поселки?

Рассказывали о лопнувших стенах, осыпавшейся штукатурке, о предметах, упавших с полок, перебитых бутылках в винно-гастрономических магазинах. О том, как колыхалась земля под гуляющими на улицах, в парках. Как заметно для глаза качались здания.

(журнал «Красная Нива», № 29, 17 июля 1927. С. 20)

Из газетной статьи И. Мартынова «Гурзуф в дни землетрясения»

<...> в первые секунды катастрофы. Весь воздух, казалось, был наполнен сплошным гулом, грохотом, криком. Я проснулся от сильного толчка, который резко встряхнул постель, стол, комнату, двор, всю землю. Я выскочил во двор, когда на мою постель обрушилась груда штукатурки. Из домов бежали люди. В первые секунды мозг отказывался воспринимать и объяснять происходящее. Никакой последовательности восприятия не было: все воспринималось сразу и мгновенно. Особенно запутывал мысль оглушительный грохот с гор.¹⁰

Люди сгрудились по дворам, по маленьким и узким уличкам возле заборов — там, где менее нависли здания...

И снова напряженное ожидание, грохочущая земля и жутко колеблющиеся здания. Обдавая нас песком и пылью, рухнула стена соседнего дома. Крики, плач, торопливые успокаивания и — напряженная жуткая тишина.

Люди уже успели торопливо вытащить из домов кое-какие вещи, успели уже кое-как приодеться, когда земля задрожала вторично.

У школы под рухнувшим домом осталось двое детей...

Четвертый толчок, немногим уступавший по силе первому, около 2-х часов ночи, застал всё население на улицах и в парке...

При каждом толчке люди инстинктивно пытаются бежать, совершенно независимо от того, где они находятся. Там, где толпа, — толчок вызывает панику — все бегут. Куда — никто не знает. Даже если до этого они удобно сидят или лежат в хорошо защищенной от обвалов местности, люди выскакивают и пытаются бежать...

Почти все дома пострадали. Обвалились стены, углы, карнизы, трубы домов. Трещины, и глубокие, и зловещие, в каждом доме. Мечеть треснула, и минарет не обрушился только благодаря железным прутьям, пропущенным между кирпичей. Ее теперь неминуемо придется разобрать. Совершенно разрушенных домов мало. Большинство с трещинами, с обвалившимися карнизами, штукатуркой и т. п.¹¹

(«Известия», Москва, № 215, 20 сентября 1927 г. С. 4)

Бахчисарай. Из дневниковых записей Усеина Боданинского

В 1 ч. 41 м. дня произошло 5—6 толчков все усиливавшейся интенсивности. В Ханском дворце все здания пришли в движение, особенно колебался 2-й этаж ввиду своей ветхости. Дрожали окна, двери, звенели и кое-где выпали стекла. Местами сыпалась штукатурка. Окна во дворце пооткрывались. Во внутреннем дворике дворца штукатурка выпала со стен, обращенных к северу и западу. На крышах местами по скатам сползла черепица, в том числе на крыше мечети. На крыше служебных флигелей упала на запад старинная каменная труба.

(Материалы по землетрясению 26 июня и 12 сентября 1927 г. в Крыму.
Бахчисарайский государственный историко-культурный заповедник. Архив № 8.
Публикуется впервые. В 1917—1934 гг. автор был директором музея)

Феодосия. Из записок С.В. Шимановского

В 13 ч. 21 м. (время II пояса) в Феодосии и ее окрестностях ощущалось значительное колебание почвы. Сначала чувствовались слабые колебания короткого периода, как бы дрожание, а за ними, приблизительно секунд через 5 — волнообразные плавные покачивания с юго-запада на северо-восток. Общая продолжительность землетрясения не превышала 15—20 секунд. Характер и сила землетрясения — остановка часов, падение предметов и посуды с полок и из буфетов; расширение старых и появление кое-где новых трещин в стенах зданий, подземный гул, сопровождавший землетрясение...

(Шимановский С.В. Крымское землетрясение 26 июня 1927 г. / Декадный Бюлл.
Гимецентра Черноазморей, № 19, 1927. Приложение. С. 5—10)

II. Описания землетрясения 12 сентября. Севастополь. Из газетной статьи Н. Шитова

Часов в 12 ночи, проходя мимо Северной гостиницы, я и товарищ вдруг почувствовали дрожание почвы, как будто бы приближение нескольких грузовиков, потом колебания стали быстро возрастать, и вдруг с невероятным гулом почва заходила у нас под ногами.

Так выглядел один из дворов на Охотской улице в Севастополе после первого толчка. Фото 1927 г. из собрания Института физики Земли РАН (Москва)

Церковь Двенадцати апостолов в Балаклаве. Один из блоков крайней левой колонны во время землетрясения был выдвинут. Фото А. Никонова, 1994 г.

Население выбежало в нижнем белье. Крики и плач детей, истерики женщин. Приблизительно один час прошел. Вдруг город опять затрясся с жутким раскатом и грохотом.¹² После было еще несколько слабых толчков. Утром не было здания, которое не дало бы трещину. Карнизы на волоске. Во многих нет стекол, масса разрушенных труб и дымовых проходов. На вокзале свод арки изборожден трещинами и колонны покривились.¹³ Из Балаклавы приехавшие: вода там отошла на 30 саженей от берега и потом, хлынув, залила набережную и базар, смыв арбузы и часть ларьков в бухту.

(Шитов Н. В Севастополе во время землетрясения. Рассказ очевидца «Красная газета», Ленинград, № 212, 17 сентября 1927 г. С. 2.)

Севастополь, Херсонес. Из статьи П.Л. Двойченко

Возвращаясь вечером 11 сентября на заходе солнца из города в Херсонес, я невольно обратил внимание на совершенно необычайный закат солнца. Западная часть неба была охвачена ярким буровато-оранжевым светом, который эффектно отсвечивал на гладкой поверхности Карантинной бухты. Как будто пылал огромный пожар, яркий свет которого проходил через дымовую завесу. Надвигался из Болгарии циклон с густыми дождевыми тучами, и, быть может, он сопровождался пылевыми бурями, сообщившими необычайный оттенок и сильное рассеяние лучам заходящего солнца. Отблеск от водной поверхности был такой яркости, что лошадь бросалась в сторону и не хотела подходить близко к воде. Как будто этот необыкновенный закат служил предсказанием грозного ночного явления...

Я лег в кровать ровно в 12 ч. ночи и начал читать. Через несколько минут я обратил внимание на легкое дрожание своего довольно неустойчивого парусинового ложа и на мерные покачивания трости, повешенной на гвоздь над моей кроватью. Я не обратил особого внимания на эти явления, хотя в то же время почувствовал легкое головокружение. Было 12 часов 18,5 мин. ночи. По нормальным часам обсерватории мои часы оказались впереди на 7 минут.¹⁴ Почему в дальнейшем я буду указывать время по нормальным часам компасного отделения обсерватории.

В 12 час. 13 мин. начались отдельные раскаты, гул которых сначала напоминал приближающийся тяжелый грузовик, а затем — мимо проходящий поезд. Через 5 секунд гул усилился до сильного грохота, который ворвался в комнату и вызвал жуткое ощущение колебания всех стен, пола и потолка. Мое ложе расположено по направлению колебаний, которые шли от головы к ногам. Схвативши горный компас и часы, я выбежал на крыльцо и начал наблюдать падение отдельных камней с руин башни древнего Херсонеса.¹⁵ Все обитатели дома вскочили с кроватей и в полном дезабилье стремительно бросились во двор. Однако колебания почвы в это мгновение прекратились. Продолжительность главного периода колебания почвы оказалось всего 12 секунд, а с предварительной и последующей фазами около полутора минут.

Возвратившись в свою комнату, я определил направление колебаний по своей трости, которая служила мне примитивным сейсмографом и сейсмоскопом. Направление волнообразных колебаний оказалось с ю-в. 160° на с-з. 340°.¹⁶ Выйдя вторично во двор, мы отправились к руинам городской стены древнего Херсонеса и при ярком свете полнолунья наблюдали, как отвалился значительный объем кладки высокой башни и с грохотом упал в ров. Это случилось в 12 час. 23 мин., т. е. через 10 мин. после главного колебания. Площадь отвалившейся с южной стороны кладки 5,5 кв. метр., а объем около 2,5 куб. метр. С северной стороны обвалились лишь отдельные камни. Возвратившись в свою комнату, я заметил, что колебания моей трости продолжались. Камни руин упали на расстоянии до 8 метров к югу и до 5 метров к северу от перпендикуляра, что указывает на значительное раскачивание башни во время главного колебания... Руины высокой башни при въезде в Херсонес дали две опасные трещины — вертикальную, отколовшую западную часть, и горизонтальную, с наклоном к югу, которая отделила вершину от основания. В караульном помещении обвалилась штукатурка на площади 1 кв. метра.

Балаклава. Дом стоял на болотистом месте и потому сильно пострадал. Фото проф. П.А. Двойченко (1927 г.) из собрания Института физики Земли РАН

С 12 час. ночи до 9 час. утра наблюдалось 12 постепенно затухающих колебаний почвы...

Днем я отправился осматривать разрушения в городе. Они оказались довольно значительны... Особенно сильно пострадали третий и четвертые этажи, парапеты и балюстрады на крышах, причем статуи и вазы с них во многих местах были сброшены на землю. В верхних этажах появились зияющие сквозные трещины в стенах, обвалилась с потолка штукатурка, полопались местами стекла, с шумом пооткрывались запертые на замок двери, попадали лампы, вазы и другие мелкие предметы. Произошли замыкания тока низкого и высокого напряжения. Наибольшие разрушения, достигшие размеров катастрофического бедствия, оказались лишь в морской гидрометеорологической обсерватории на Павловском мыске...¹⁷

(П. Двойченко. Землетрясение в Крыму 12 сентября 1927 года; газета «Борьба», Сталинград, 1927, № 215. С. 2)

Юго-Западный Крым, деревня Мшатка к восток—северо-востоку от Байдарских ворот. Из записок И. Данилевского

В ночь с 11-го на 12-е сентября в 0 ч. 15 м. произошло продолжительное сотрясение почвы, продолжительностью около 15 сек., в котором можно было насчитать до 20 толчков одинаковой силы. Толчки резко начались, также резко и кончились; направление их с юго-юго-востока на северо-северо-запад. Толчки вертикальные, заставлявшие подпрыгивать дома и обстановку, спящих людей подбрасывало на кроватях. Подвижные предметы колебались, картины падали со стен и переворачивались. Деревья, качаясь, сходились верхушками. Штукатурка и карнизы домов обвалились. Трубы почти все обвалились.¹⁸ Большинство домов дали крупные трещины (дома в Мшатке все одноэтажные). На углах сильные трещины, местами почти выпадание углов. На даче (бывшей) Шмигельской наблюдался сдвиг колоннады вокруг здания. Трещин земли не обнаружено. Сильные обвалы с гор от Кикенеиза до Фороса. С Форосской горы свалился камень Чабан-Таш весом, по нашему определению, 700.000 пудов (11,2 тыс. тонн — А.Н.). Со скалы над Форосом, еще слабо выветрившейся, при каждом новом толчке были сильные обвалы. Сплошные обвалы, числом до 20, произошли на восток от Байдарских ворот до Лимен. Обвалы эти происходили при каждом более сильном толчке. В Мшаткинском главном источнике с двумя выходами значительно увеличился выход воды. Землетрясение сопровождалось сильным подземным гулом. Силу землетрясения оцениваем не менее IX баллов.¹⁹ Основания к оценке землетрясения в Мшатке сильнее, чем в Ялте и Севастополе следующие: сильные обвалы с гор, мшаткинские малые и низкие здания сильно пострадали, больших же зданий в Мшатке нет, и, по нашему мнению, будь они у нас, они были бы разрушены полностью.²⁰ Рядом в Форосе дворец дал значительные разрушения: рухнула балюстрада, разъехались карнизы окон, обвалился балкон. Трещины, выпадение камней и пр. сделали дом совершенно непригодным для жилья. Сильные разрушения обнаружены также в Меласском дворце. Из всех наших наблюдений мы вывели предположение, что Мшаткинский район на южном берегу был наиболее близким к центру землетрясения.²¹

(И. Данилевский. Бюллетень погоды и состояния моря за 1—10 октября 1927 г., № 28. Изд. Центральной гидрометеостанции, Феодосия).

Симеиз. Из книги В.В. Лункевича

Сентябрьские дни мне привелось быть в Крыму. А потому я расскажу вкратце то, что видел и испытал сам.

В воскресенье, 11 сентября, мы с женой отправились из Ялты в Симеиз, в обсерваторию, намереваясь провести здесь несколько дней у родных. День был на редкость очаровательный, но к вечеру стал хмуриться. На горах собрались грозовые облака. Впоследствии я с каким-то особым, непонятным мне самому чувством вспомнил черную тучу, нахлобученную на один из холмов Яйлы. Настоящей грозы однако не было. Небо чуточку поворчало, блеснуло кое-где далекими молниями, брызнуло на землю крупными, тяжелыми каплями дождя и... утихомирилось. Вновь воцарился тихий, чарующий душу покой, усугубляемый ласкою взошедшей на горизонте луны. Часов в девять, надышавшись вволю свежим воздухом, отправились мы на покой. Заснул я моментально и... два часа спустя, так же моментально, с криком «землетрясение! вставайте!» — вскочил с постели от неподражаемо зловещего шума и сумасшедшей тряски: всё бешено качалось — стены, потолок, пол, мебель, все грозно шуршало, трещало, скрипело...

Мы точно по инстинкту очутились вместе у дверей, ведущих из одной комнаты в другую. Не прошло однако и минуты, как разразился второй удар опять зловещий гул, опять бешеная пляска стен, потолка, мебели, всего громадного здания. Едва оправившись и выждав, пока все успокоилось, — а для этого нужно было 15—20 секунд, не больше, — мы бросились к выходным дверям и стремглав спустились по лестнице со второго этажа во двор обсерватории...

Там все уже были в сборе. Молчат, подавлены, как и мы, неведением, что ждет нас через миг. А кругом — жуткая, залитая лунным светом тишина. Молчит одетое в серебристую броню море. Молчат в мягком покрове лучей и горы — точно замерли в трусливом ожиданьи новой встряски. Молчит, неподвижен и лесок, прикорнувший у подножья обсерватории: всего несколько мгновений назад он весь дрожал, как в лихорадке, шумя листвой, качаясь во все стороны стволами под мощным натиском подземных сил.

Прошли первые тягостные минуты молчания. Оно прервалось: начались разговоры о том, кто что передумал и перечувствовал в роковую минуту, когда жизнь каждого из нас буквально висела на волоске. Но странно: тогда, в момент катастрофы, эти черные мысли как будто никому и в голову не приходили. Они вспоминались всякий раз лишь после того, как опасность была уже позади.

Всю ночь мы бодрствовали. Легкие толчки повторялись. Под утро раздался снова сильный удар. В предрассветной тиши, в совершенно спокойном воздухе, зашелестели листья, затрепетали деревья, судорогой дрогнула под ногами почва, заколыхался силуэт обсерватории. Опять зловещий гул и треск, а там снова жуткая тишина.

На горизонте посветлело. Скрылись сумеречные тени. Взошло солнце — безмятежное, яркое, величественное в немеркнущем блеске своем. От души точно что-то отлегло. Не было радости — мысль волновалась в догадках о том, что произошло в других домах, поблизости и вдали, с родными, друзьями, всеми вообще. Не до радости тут было. И все же день принес с собой некоторое успокоение — придал больше уверенности мыслям, воле.

Час-другой спустя стали приходить вести: сперва о случившемся в окрестностях, а потом — неизвестно какими путями — события по всему побережью Крыма — в Алуште, Гурзуфе, Ялте, Симеизе... И, как всегда в подобных случаях, все слухи на первых порах имели несколько фантастический характер: Ялта — в развалинах, Севастополь — провалился, тысячи человеческих жертв, даже в Симферополе на улицах — груда обломков и камней. Это были, конечно, преувеличения. Но правда все же оказалась в достаточной мере горькой и жестокой. Об этом свидетельствовал хотя бы тот факт, что в соседней с обсерваторией дер. Лимены из 100 хат 34 были совершенно разрушены.²² В Ялте же по подсчету, произведенному шесть дней спустя, после нескольких новых встрясок, свыше 600 домов выбыло из строя.²³

<...> Проходили часы напряженного, тревожного ожидания. А жизнь между тем предъявляла свои требования. Надо было подумать о еде и о предстоящем ночлеге под открытым небом. А для этого пришлось несколько раз подыматься в квартиру, на второй этаж, не без риска, что вот-вот раздастся новый удар и обвалится уже треснувший в разных направлениях потолок, обрушится на голову штукатурка, задвигается под ногами пол, а то рухнет какая-нибудь из внешних стен, сильно поддавшихся от первых подземных ударов. И опять-таки скажу: все эти «страхи» приходили в голову не тогда, когда взбегал по лестнице в квартиру, хватал второпях что нужно — пальто, одеяло, кастрюлю, фонарь — и так же быстро спускался обратно во двор с драгоценною ношей в руках, а после... когда о риске не было и помину. С особым спокойствием проделывала все это моя племянница, жена директора обсерватории. Она не раз подымалась в свою квартиру не только за вещами, но и для того, чтобы отвечать на целый ряд телефонных запросов, идущих из Симеиза, Алупки, Ялты. Дело в том, что до этих мест дошел каким-то образом нелепый слух, будто обсерватория предсказала, что 12-го числа пополудни произойдет новый сокрушительный подземный толчок.²⁴ И вот многие, в панике, звонили в телефон, с волнением спрашивая, правда ли это. А другие неслись в автомобилях мимо обсерватории в Севастополь, чтобы поскорее убраться из погибельного Крыма на спасительный, не ведающий «труса»^* север. Помню, как один автомобиль остановился возле нас на шоссе, как шофер его влетел впопыхах к нам на двор всё с тем же нелепым вопросом «о предсказании» астрономов, и как, получив успокоительный ответ, помчался обратно к своему экипажу... как будто слегка разочарованный.

Обсерватория, разумеется, ничего не предсказывала и предсказать не могла, ибо «предсказывать» день и час землетрясения никому пока не дано.²⁵ Но, как нарочно, в этот именно день, 12 сентября, действительно имел место один из наиболее сильных толчков в Крыму. Я особенно хорошо запомнил его — именно его, а не какой-либо другой толчок. Ибо произошел он при свете, когда представлялось возможным отметить некоторые подробности.

Это было между четырьмя и пятью часами пополудни.²⁶ Я, как и другие, отдыхал на земле, но не спал, а любовался синевой безмятежного неба. Вдруг — легкий, вкрадчивый шелест. Я невольно посмотрел на ближайшие деревья. Затрепетала листва. Качнулись раз-другой стволы. Шелест нарастал. Один лишь миг — и это уже не шелест, а жуткий шорох, сопровождаемый протяжным, воющим гулом. Все сильнее и сильнее... Точно тысячи птиц-великанов молнией неслись на нас, зловеще шурша своими мощными крыльями. Я вскочил на ноги. Земля предательски убегала из-под ног. Гул вырос в целый ураган. Обсерваторию трепало, как треплет ветер жалкую былинку в поле. Казалось, какое-то невидимое чудище из чудищ схватило это большое трехэтажное здание в пасть свою, усеянную огромными зубами, и бешено мотает головой, трясет добычу, мнет её меж челюстей и злобно чавкает... а у несчастной жертвы хрустят, ломаются кости, и громко стонет она...

Едва успел я взглянуть на обсерваторию, как с гор донесся тяжелый грохот. Я обернулся. В различных местах вдоль хребта тянулись облака пыли. Ай-Петри и другие вершины заволокло ею. То был грозный обвал, вызванный подземным ударом. Отдельные глыбы, кучи камней и щебня покатились по склонам гор. И долго пыль держалась над Яйлой. А кругом... всё вновь дышало покоем, как раньше, двадцать-тридцать секунд назад, до последнего толчка...

Целую неделю прожили мы на бивуаках во дворе обсерватории. Землетрясение не прекращалось. Мы не считали, сколько было за это время толчков. Говорят, не меньше 40, а может быть и больше. Но такого толчка, как только что описанный, я больше никогда в жизни не испытывал. Он твердо врезался в память. Он вряд ли забудется».

(Лункевич В.В. Землетрясения и вулканы. Изд. 9-е, дополн. М.—Л.: ГИЗ, 1930. С. 2—24)

Ялта. Из статьи Н.В. Кельина

Землетрясение началось во время грозы. Первый его толчок был отмечен в Ялтинском порту 11 сентября в 21 ч. 21 м. Сила его — 2 балла.²⁷ Непрерывающиеся раскаты грома и шум ливня помешали на Южном берегу его почувствовать, тем более, что двухбалльные толчки по всем существующим шкалам принадлежат к числу очень легких, почти инструментальных, воспринимаемых только очень немногими наблюдателями и большею частью в состоянии покоя...

Главный толчок наступил через 2 ч. 54,5 м., после толчка, отмеченного в Ялте в 21 ч. 21 м. И через 1 ч. 30,5 м. после толчка, отмеченного в Ангарах, т. е. в 0 ч. 15,5 м...

Большие, качающиеся часы, выставленные в витрине часового магазина Лодыженского (на Салгирной улице в Симферополе), остановились от толчка в 0 ч. 15 м. 51,5 с. Если эти часы точны и были сверены с часами телеграфа, то это время и является точным временем максимального толчка. По часам Симферопольского телеграфа землетрясение началось между 0 ч. 14 м. — 0. 15 м...

К этому времени, к счастью, закончились спектакли, концерты и собрания в клубах Ялты; публика успела разойтись по домам и начала укладываться спать. На набережной и улицах Ялты оставались запоздавшие прохожие и милиционная охрана, а на поплавках несколько кутивших компаний. Я лично подходил к Морской улице, шел от моста Учан-Су по тротуару, над морем. В природе было после грозы чрезвычайно спокойно, и тишина засыпающего города нарушалась только всплеском набегавших на узкий бичевник волн.

Молниеносно и внезапно раздался все разраставшийся и, казалось, уходивший к горам страшный гул.²⁸ Здание гостиницы «Марино», находившееся передо мной, начало совершать мелкие, по направлению к морю, дребезжащие качания; электрический фонарь, стоящий против Морской, сделал размах с SW на NE с амплитудой в 45° и погас. Погас свет и во всем городе, и единственным освещением являлся лунный свет (вероятно, оптический обман) пепельно-серого цвета, именно такой, какой наблюдается при затмениях. Сейчас же на фоне подземного гула раздался треск, как будто ломались гигантские сухие кости — это начали разрушаться здания.

Море, до того времени выбрасывавшее волны в районе бетонной подушки, вдруг стихло. Через 10—15 секунд (по мнению некоторых, 40 с. и более одной минуты) все успокоилось, и снова зажегся свет.

Первым при появлении подземного гула понял, что это землетрясение, постовой милиционер, который поднял кверху руки и закричал: землетрясение!..

Я, лично, в первый момент почувствовал, как меня качнуло в сторону моря. Закружилась голова, начало мутить, как при морской болезни, и я ощутил безнадежное чувство, так как сознавал, что бежать некуда, кругом летели во мраке камни, а справа внизу под стенкой было море. К концу первого толчка я все же уже оправился и добежал до того места, где Морская улица упирается в набережную.

По моим наблюдениям, через минуту, т. е. в 0 ч. 16 м., а по свидетельству Ялтинского порта, в 0 ч. 17 м., наступил второй толчок, короткий, сопровождавшийся непродолжительным, но более сильным подземным гулом. Электрический свет снова погас. Подвесные предметы делали размах качания почти с той же амплитудой.

Дом Инженеров на улице Боткинской в Ялте. На Боткинской было больше разрушений, чем в среднем по городу. Фотооткрытка 1927 г. из собрания Института физики Земли РАН (Москва)

Испуг населения был так велик, что уже во время первого толчка начали раскрываться окна, из которых доносились стоны и вопли.

В промежутке между первым и вторым толчками начали выбегать босые, раздетые, в одном белье, с накинутыми на плечи простынями и одеялами, люди, которые жались испуганной толпой подальше от зданий и стремились найти пристанище на узком бечевнике против Морской.

Начались истерики и стоны. Даже после того, как толчки сделались более слабыми, люди боялись возвращаться в здания.

Паническое настроение увеличилось беспокойством животных. Собаки, собравшись со всего города в стаи, особенно перед наступлением сильных толчков, с жалобным воем вылетали из темноты, и их вой усиливал зловещее впечатление, примешиваясь к разноголосым звукам отчаяния, раздававшимся из человеческой толпы...

В ту же ночь начальник Крымводхоза инженер В.М. Аполлосов, возвращаясь с Чатыр-Дага в Симферополь через Крымский заповедник, ночевал в одной из лесных сторожек. По его словам, в начале первого часа ночи среди полной тишины зашумел лес, как будто налетел сильный шквал, а затем раздался все усиливающийся гул, и загудели горы, затрещали обвалы, и мелко задребезжали осыпи. На фоне этих звуков завизжали и затрещали стены сторожки...

Я.Ю. Каупс, наблюдатель на Сарычском маяке, как раз находился во время первых толчков внутри маячной стальной башни. Маяк гудел целиком и раскачивался во все стороны, совершая винтообразные движения. Оставаться внутри, по словам Каупса, было нестерпимо, а сойти вниз по винтовой металлической лестнице и выскочить наружу было почти невозможно, ввиду качаний, гула стен, лестницы и приборов, а также наступившей дурноты. Повторные качания маяка были не длительны. Раскачиванию маяка предшествовало дрожание и гудение металлической сигнальной мачты, стоящей несколько ниже маяка на юге над морем.

Продолжительность этих двух первых сильнейших толчков с предварительными и заключительными фазами равняется, примерно, 1—1,5 минутам. Такое же мнение высказывает и проф. П.А. Двойченко.

(Кельин Н.В. Некоторые данные о последнем землетрясении в Крыму /жур. «Землеведение», Москва, 1928. Т. 30. Ч. 1, 2. С. 18—23)

Константин Федин. В Ялте 12 сентября. Очерк

Ночь на двенадцатое сентября и весь день двенадцатого я пережил в городе Ялте. Известно уже, что этот город пострадал во время землетрясения в Крыму больше других. Я хочу написать только о том, что пришлось испытать, видеть и слышать мне, поэтому мои показания могут быть субъективны, как субъективны, впрочем, показания всех свидетелей. Считаю нужным оговорить только одно: меня уже отделяет от несчастья расстояние и время, так что вряд ли я допущу какие-нибудь преувеличения в своем очерке, скорее обратное.

НОЧЬ

Я лег спать в одиннадцать часов и быстро уснул. Пробуждение было тягостно, как после мучительного, страшного сна, когда куда-нибудь летишь, низвергаешься, когда неминуемо должен разбиться, и вдруг — облитый потом — открываешь глаза и узнаешь знакомые стены.

Я открыл глаза и ничего не узнал. Я продолжал куда-то лететь. Протяжный, очень глубокий, непрерывный гул поглощал собою все. Нет, не все. С ужасной силой раздавалось скрипение стен, пола, потолка. На мою голову, на одеяло, на руки что-то дробно сыпалось, точно шел град. Подо мной уползала кровать.

Я очнулся. Я узнал, что я у себя, в своем номере гостиницы, но я еще не мог понять, что происходит. Стены трепыхались, как паруса, в которые начал ложиться ветер. Кровать моя продолжала катиться, освещенное луною окно быстро раскачивалось, и на свет видно было рябую пелену сыпавшегося с потолка мела, кусков штукатурки.

Тогда сквозь гул, скрипение и треск я мгновенно понял, что это не только в моей комнате, что это во всей гостинице, во всем городе, может быть — на всей земле. И я понял, что происходило, нашел название, слово.

Все описанное длилось одну-две секунды, пока я не нашел слова. Потом начались секунды, когда я отдавал себе отчет в происходящем. То есть не секунды, а бесконечность.

Я лежал в оцепенении. Мне кажется, я умышленно не поднимался. Разве можно было как-нибудь помочь себе? Я хорошо помню, как хотел накрыть голову подушкой. Но не накрыл. Я только вслушивался в непередаваемо жуткое соединение густого подземного стона с треском и скрипением стен. Я не шевелился. Был ли это ужас? Нет, больше. Это был конец. Я всем оцепеневшим существом своим ожидал конца.²⁹ Я совершенно готов был к смерти и уже простился со всем.

Потом я услышал крик:

— Гра-жда-не! Дверь отперта, выходите через дверь!

В этот миг бесконечность кончилась. Я вскочил, надел брюки, пиджак и босиком подошел к двери. Я отомкнул замок, вышел, дважды повернул ключ и попробовал, хорошо ли заперлась дверь.

По коридору, обезумев и поджав хвост, мчалась собачонка. Вой ее был нестерпимо пронзителен. Я побежал следом за ней.

Я забыл сказать, что померк свет. В темноте я сбежал по лестнице на узенькую, засаженную цветами площадку двора. Здесь было светлее: полная луна освещала скучившихся людей. Почти все женщины выбежали в ночном белье. Я услышал истерические крики и плач. Говорили все сразу, каждый о себе. Мне показалось, что мужчины держались бодрее. Из домов всё еще выбегали жильцы.

Немного спустя раздался новый удар. Он был короткий, не очень сильный. Было похоже, что стоишь на доске и кто-то трясет ее в одном направлении. По всему городу завыли псы. Через несколько минут — еще удар, опять не сильный.

Ялта. Пострадавшие от землетрясения во дворе дома. Открытка 1927 г.

Постепенно приходило чувство, что все кончилось, что больше ничего не будет. Старожилы-крымчане уверяли в этом. Кое-кто попробовал шутить, кое-где засмеялись. По десять раз рассказывали о том, как кто пережил первый толчок, как выбежал на двор.

Смятение проходило, и я без особой опаски вернулся в дом, чтобы обуться. Я делал всё очень медленно, и — кажется — спокойно. Пол в моем номере был усыпан мелом, куски карнизов валялись по углам, со стола упала пепельница, карандаши, книга. При свечке я мог различить только одну большую трещину над карнизом внешней стены.³⁰ Говорили, что в других комнатах разрушений больше.

Я пошел к морю. Помню, что меня влекло туда не только любопытство. Во мне уже возникло недоверие к дому, к постройке, боязнь крова. Хотя, прежде чем выйти из номера, я стряхнул с постели мусор, надеясь еще поспать...

На Садовой было темно. Вдруг вылетел из-за поворота автомобиль скорой помощи и остановился у калитки гостиницы. Значит для кого-то испытание кончилось несчастьем.

На узенькой Морской горели фонари. Вдоль тротуаров и на мостовой валялись груды кирпича, обломки карнизов. На домах чернели громадные трещины.

Набережная улица запружена людьми. Все теснятся к морю, подальше от фасадов гостиниц. С них сорваны балюстрады, угол одного дома упал, крыша повисла в воздухе. Дорога усеяна обломками камней, кирпича, штукатуркой.

Здесь, на Набережной, в толпе людей, ставших неожиданно общительными и разговорчивыми, около двух часов ночи меня застал четвертый удар. Он был мощным, но сравнительно кратким. Перед тем, как он встряхнул землю, народ заполнил Морскую, многие вошли в дома, чтобы одеться, взять вещи.

Я стоял у парапета набережной, прямо против Морской. И вот, внезапно, по этой улице, заваленной обломками камней, люди с ужасным криком ринулись вниз, к морю. Я схватился за парапет. Толпа неслась на меня, угрожая сбросить меня через железные перила на берег. Я видел вскинутые вверх руки, десятки, сотни рук, бессмысленно машущих в воздухе, видел дождь кирпичей, падающих на эти руки, в толпу, слышал вопли женщин, раздиравшие подземный гул на какие-то взрывы рычанья. Девушка упала на самом углу, сшибленная камнем или человеком. Дом подернул своим живым углом, точно плечом, и стряхнул с себя остатки каменной балюстрады.³¹

Удивительно ярко и много запечатлевается в эти страшные секунды. Мне кажется, я видел каждый обломок, падавший с крыш, слышал каждый отчаянный возглас. И в то же время я крепко вцепился в железный прут парапета и другой рукой защищался от натиска толпы, бросавшейся через перила на пляж, мимо меня.

Вероятно, это было то же оцепенение, которое держало меня в кровати.

УТРО

Тогда, перед рассветом, возникло во мне никогда не бывавшее прежде ощущение беспокойства, именно ощущение, а не чувство. Словно в грудь мою попало какое-то чужеродное физическое тело. Люди говорили со мною, я отвечал им, но видел, что их угнетает то же самое ощущение и что они каждую секунду готовы броситься в безумное бегство.

И они бросились.

Утро я встретил рядом с молом, в татарской деревянной лавчонке, за чаем. Моряки рассказали, что ночью, во время первого удара, море в бухте отошло футов на семь-восемь от берегов, так что пришлось «травить концы», чтобы парусники, стоявшие у берега, не сели на дно. От моряков мы узнали, что тогда же, ночью, во всей окрестности появилось густое облако пыли, заслонившее собою горы: это обсыпались и оползали горные склоны.

Близ мола я увидел первые развалины: невысокие дома обнажили свои чердаки, массивные фронтоны были сорваны и своею каменной грудой исковеркали стоявшие внизу вагонетки.

В лавчонке было безопасно, фанерная крыша ее, приткнутая к молу, не могла причинить особой беды.

Но когда почва, качнувшись, внезапно задергалась под ногами и всё кругом стало дрожать, как дрожит яичница, когда трясут на огне сковородку, люди повскакали со своих мест и бросились вон. Я выбежал вместе со всеми.

На угловом доме высокая пристанная мачта раскачивалась все чаще и торопливей, натягивая и ослабляя тросы.

Люди бессмысленно метались по берегу. Я увидел матерей, бегущих к морю, с грудными детьми на руках. Увидел несколько мужских лиц, и на моих глазах они обескровливались, обращаясь в гипсовые маски. Мне почему-то особенно запомнилось лицо чернокожего южанина, губы которого странно сузились и поголубели. И опять: вдоль пустынного мола (на самый мол людей не пускали; он дал трещину) мчалась с визгом собачонка и, внезапно бросившись вниз, пропала в море.

Потом все стихло. В горах рассеивались желтые облачка пыли, как дымки батарейного огня, море лежало покойно, небо было прозрачно, солнце начинало уже пригревать.

ДЕНЬ

Так постепенно пропало доверие к земле, и надежда сменилась подавляющим отчаянием. Значит — еще не кончилось, значит — ощущение тоскливого, угнетающего беспокойства не обманывает.

Днем толчки и колебания продолжались. Казалось, что они непрерывны. Ступить по земле, подойти к дому, просто взглянуть на дом стало трудно. Дома, человеческие жилища, кров, надежная защита от стихий сделались злейшим, коварнейшим врагом человека.

Я осмотрел город.

Сады, набережная наводнены людьми. Кровати с больными, детские коляски и люльки, узлы домашнего скарба, постели, тюфяки — всё это кучится и жмется под деревьями, в кустах, на дорожках, площадках садов.

По улицам, посредине дорог, навалены горы щебня. От дома отвалилась стена, внутри, как в кинопавильоне, виден кабинет врача, картины на стенах, шкафы. Внизу — спальня. Рядом — столовая. Дом разломился, точно коробочка. За решеткой видны руины богатой дачи. Здесь, под развалинами двух этажей, откопали целую семью: отца-инженера с сыном извлекли мертвыми, мать — смертельно раненой.

Неподалеку — медицинский пункт, развернутый под чистым небом. Врачи, сестры, санитары с носилками. Отсюда тяжело раненых перевозят в больницу, другие лежат тут же, на циновках, кроватях, креслах. Напротив — обвалившийся фасад клуба. Кругом — раздерганные, изорванные, расползшиеся дома. В этой части города ни одной целой постройки. На набережной, против городских станций и пароходных контор — густые толпы народа. Это — бегство, побег, отчаяние, безнадежность. Некоторое спокойствие вселяет охрана города, санитары и врачи. Но видеть мчащийся после нового толчка автомобиль с пожарными и милицией или пробирающийся между обвалин грузовик и на нем — казенные больничные гробы, на которых сидит женщина с раскрытыми стеклянными глазами, видеть это — значит ощущать с новой силой прилив тоскливого беспокойства: будет ли еще или не будет?

Оказалось — да.

Этот второй по силе и длительности колебаний толчок застал меня в городском саду (первый ночной толчок продолжался около 20 секунд; дневной, о котором я говорю, длился не менее 8 секунд). И странно: люди, собравшиеся здесь для безопасности, на большом, свободном от строений пространстве, едва раздался удар и окрестность огласилась гудом, люди бросились бежать. Фонарный столб откланивался влево и вправо, с каждым мгновением увеличивая свой размах, скамья подо мною поскрипывала и уползала. Нет, сидеть было невозможно! Я вскочил и крепко ухватился за спинку скамьи.

В этот удар земля в саду дала трещину, длиною в несколько сажен, и отовсюду слышны были грозные обвалы построек: падало то, что было подготовлено к падению ночным толчком.

Но... всюду жизнь! Спустя пять минут после того, как улегся шум, и вновь пронеслись куда-то санитарные кареты, я уже видел курортную модницу, дрожащей рукой подкрашивающую губки, и полупьяный романтичный оборванец навязчиво предлагал послушать его декламацию:

— Граждане, прошу! Я прочитаю вам стихотворение «Море»!..

Мне нужно было войти в свое жилище, чтобы взять деньги и вещи.

Гостиница, где я жил, расположена на террасах, спускающихся уступами. Весь дом причудливо слеплен из кубиков в два-три этажа, над которыми торчит живописная вышка. Все это, вместе с окружающими кипарисами, вероятно, очень хорошо для олеографии — поэтично и мечтательно. Но для... землетрясений...³²

Когда я осмотрел этот воздушный замок, я почувствовал, что не в силах в него войти; кубики расползлись и потрескались, входная лестница искривилась, кирпичи разрушенных печных труб висели на самом краю крыши.

Никитский Ботанический сад. Разгром в комнате указывает на силу толчка 5—6 баллов. Фотооткрытка 1927 г. из собрания Института физики Земли РАН (Москва)

Необходимость, однако, сильнее страха. Я заставил себя подняться по лестнице, открыть номер. Я думал уложить чемоданы. Но у меня хватило мужества только на то, чтобы подхватить их, забрать разбросанные вещи и окинуть взглядом комнату: она состояла из четырех стен и потолка, приставленных друг к другу, как игральные карты; карнизы и штукатурка наполовину обвалились...

В девять вечера я сидел на пароходе. Двадцать один час, в течение которых я жил ежесекундным ожиданием конца, сделали свое дело. И когда заработал винт, мне опять послышалось это незабываемое соединение подземного гуда со скрипением и треском стен.

Харьков, 15 сент. 1927 г.
(Писатели Крыму: Литературный альманах. М., 1928. С. 157—166.)

Симферополь. Воспоминания В.С. Мальте

Я проживал тогда с родителями на ул. Карла Маркса (в то время ул. Троцкого), в доме 52 — одноэтажном здании начала XX века, рядом с разрушенным позже, в 1930 году, собором (от землетрясений 1927 г. он не пострадал). Дом наш был каменный, добротной кладки на глиняном растворе и находился на территории областной глазной больницы, на ровном месте. Мне было шесть лет. В тот вечер наши знакомые уезжали в Москву, и родители ушли их провожать на вокзал. Я оставался дома с няней и сестрой, лег спать.

Проснулся от нараставшего гула и мягкого колебания кровати. Шум напоминал грохот приближающегося, а затем удаляющегося поезда. Нянька посадила двухлетнюю сестру под кровать. А я, помню, подумал — опять землетрясение (видимо, помнилось июньское).

Утром мы обнаружили небольшие трещины на потолке и на стене одной из комнат. В ночь землетрясения, как рассказывали родители, толчки произошли после отправления поезда на Москву. На железнодорожном вокзале провожавшие высказывали опасения, что железнодорожное полотно может сместиться и привести к крушению поезда.

В Симферополе (как позднее было сообщено) сила толчков была всего 5 баллов. Пострадали отдельные ветхие строения. Однако население было сильно напугано сообщениями о катастрофических разрушениях в Ялте. На следующую ночь, боясь повторных толчков, в домах на ночлег почти никто не оставался. Центральная магистраль Симферополя — ул. Карла Маркса, — где тогда ходили трамваи, вечером превратилась в шумный табор. Жильцы домов выносили из тесных двориков на проезжую часть улицы, подальше от стен ближайших домов и каменных заборов, мебель, узлы, кровати, и устраивались здесь на ночлег.

Была теплая южная ночь, и симферопольцы, лежа на своих временных постелях, громко переговаривались, и веселый шум молодых разноязычных голосов (татар, греков, русских) разносился по всему городу. Такая обстановка продолжалась 2 или 3 дня.

В больнице перевязочные и операционные отделения были вынесены на просторный прибольничный двор, а изобретательные сестры и санитарки из развешанных на веревках простыней и одеял соорудили палаты под открытым небом.

Наши знакомые, которые во время землетрясения находились в Гурзуфе и проживали в гостинице у берега моря, рассказывали: когда начались толчки, испуганная толпа от берега бросилась вверх по дороге от моря в ожидании приливной волны. В то же время вниз по улице двигалась встречная толпа в страхе перед грозящими обрушением скалами и нависавшими над головами строениями.

(Воспоминания Владимира Сергеевича Мальте (Москва), записанные им в февр.2003 г., публикуются впервые. Автор — уроженец Симферополя, инженер-строитель)

Гурзуф. Из газетной статьи Б. Резникова

1. Земля ходуном

Ровно в полночь с 11-го на 12-е сентября в Крыму разыгралось второе землетрясение необъятной силы. Мне еще неизвестны данные сейсмических станций, но местные жители утверждают, что сегодняшнее землетрясение значительно сильнее предыдущего июньского. Об этом же свидетельствуют и факты. Прошлый раз здесь в Гурзуфе не было жертв, а теперь обвалившимся домом убито двое детей.³³ Есть много раненых. Во многих домах треснули стены. В доме, где я живу, треснула стена и обвалился потолок.

Землетрясению предшествовал необычайной силы ливень с грозой, каких в Крыму давно уже не было. Однако, часов в десять вечера установилась ясная лунная погода. Лишь бурно шумел морской прибой при полном отсутствии ветра.³⁴ И ровно в двенадцать,³⁵ когда уже все спали и давно потух электрический свет, раздался сильный гул, вслед за которым в течение минуты продолжалось землетрясение. Почва буквально ходила ходуном. Одновременно в горах поднялся огромный столб пыли, передают, что там обвалилась скала.³⁶ Через пять минут после первого колебания почвы произошло второе, затем третье и четвертое, гораздо меньшей силы, однако, нежели первое. Через два часа и потом через каждые полчаса приблизительно мы имели новую порцию землетрясения. Я избегаю употреблять здесь слово толчок, ибо не ощущались удары, а было именно землетрясение, т. е. трясение почвы. Земля начинает двигаться под ногами по горизонтали...

Я сейчас вынужден был прервать свои записки. Сейчас, в пять часов утра снова сильное землетрясение, почти не уступавшее первому. Буквально к моим ногам свалилась стена дома. Двухэтажный дом рядом закачался, как игрушечный карточный, но устоял. И сейчас повешенные по стенам для сушки связки помидор и венки лука качаются как маятники...³⁷

При первом же гуле все спавшее население выбежало из домов, кто в чем был. Поднялся сплошной вопль и массовые истерики женщин. Разбуженные от сна дети тоже подняли плач. Все это способствовало большой панике. Отмечу, кстати, что местные жители были больше объяты паникой и больше кричали, нежели приезжие отдыхающие. Они объясняют это тем, что уже пережили подобные страхи и им теперь вдвойне страшно.³⁸ Выбежав из домов, а некоторые повыскакав из окон второго этажа, люди бросились к морскому берегу. Но на берегу кто-то крикнул что может сползти берег и волны смоют людей. Тогда все бросились назад в парк. К этому времени зажглись электрические фонари. Люди оправились немного от первого страха и здесь только многие заметили, что они в одном нижнем белье или вовсе без белья... Одна дама, одетая только в ночную рубашку, крепко зажала в руке столовую вилку, очевидно, схватив ее в суматохе как самую ценную вещь... Кто похрабрее — вернулись в дом, и затем, захватив постель, улеглись в парке. Паника понемногу стала стихать. Но при новом землетрясении снова поднялся вопль. Сидевшие и лежавшие на земле стали перебегать с места на место, надеясь найти наиболее безопасное...

Гурзуф. Дом, разрушенный обвалившейся скальной глыбой. Фото П.А. Двойченко (1927) из собрания Института физики Земли РАН. Публикуется впервые

Каждое новое колебание встречалось новыми воплями.

В ожидании открытия телеграфа осмотрел Гурзуф. Значительно повреждено много зданий, обвалился купол церкви. Телеграф испорчен; еду в Ялту. В Ялте на набережной улице почти нет здания, так или иначе не пострадавшего от землетрясения. Последние колебания почвы ощущались в Гурзуфе в 10 часов. В Ялте городская станция осаждается толпой, точно вся Ялта хочет выехать.

2. Пытка страхом

Сегодня население Южного берега Крыма провело тревожную ночь.

В пять часов вечера ощущался новый толчок значительной силы. В Гурзуфе, где я в это время обретался, от этого толчка свалилось с горы несколько домов и пострадала татарская мечеть.

Вот этот-то толчок и вселил новый страх в сердца и без того панически настроенных людей. Если до этого разные дикие слухи и предположения передавались только шепотом, то теперь стали говорить громко, что «ночью будет что-то ужасное».

Под этим «ужасным» понималось различное: одни говорили, что ночью будет такой страшный оползень, который смоет весь Южный берег Крыма или, по крайней мере, Гурзуф. Другие утверждали, не говорили, а именно утверждали, что перед восходом солнца будет такой толчок, который разрушит все здания. Третьи, ссылаясь на какие-то только им известные предсказания Пулковской обсерватории (?), утверждали, что ночью возвышающаяся над Гурзуфом гора Аунда превратится в вулкан и извержением всех уничтожит. И уж во всяком случае нужно ожидать трещины в почве, которая легко поглотит все гурзуфское население.

Эти слухи передавались и переносились как почти неоспоримые предсказания. Всем этим слухам легко верили и ждали чего-то еще более страшного.³⁹

В дома, конечно, никто не заходил, все повысыпали в парки и расположились кто как мог на ночь. Чудесный гурзуфский парк сразу превратился в бивуак, очень напоминающий большой цыганский табор.

(Резников Б. «Во власти стихии». Письмо из Крыма, доставленное ввиду порчи ялтинского телеграфа спешной почтой. «Советская Сибирь», Новосибирск, № 216, 21 сентября 1927 г. С. 2)

Ялта. Алушта. Из статьи Л.Л. «Землетрясение в Крыму»

...Крики моих соседей, протяжный вой собак и сильный толчок, от которого задребезжали стекла и заплясала мебель, заставили меня открыть глаза.

Второй толчок бросил меня на пол.⁴⁰

При падении мелькнула мысль: «землетрясение».

Одним прыжком я выскочил на улицу. В городе творилось что-то кошмарное: душераздирающие вопли полуодетых женщин, стоны ушибленных обломками, плач детей, сливаясь с треском бьющихся стекол и падающих вывесок, — создавали какую-то адскую какофонию.

Мчались кареты скорой помощи, развозя по больницам и аптекам искалеченных обломками людей и выбросившихся из окон; летели «пятерки» пожарной команды, так как во многих местах от сотрясения вспыхнули провода.

Бежали агенты милиции и ГПУ, на ходу пристегивая револьверы; в саду заседал горсовет.

Наступившее утро принесло с собой сильную по своему кошмару, оригинальную по новизне картину: длинной вереницей на протяжении всего берега растянулись тюфяки, складные постели, столы, на которых курортники и обыватели провели ночь, не желая рисковать жизнью и спокойствием.

Я иду по Боткинской улице и с ужасом смотрю на груду развалин, которая только вчера представляла собой двухэтажный дом.

Горсовет принял практические меры по созданию чрезвычайных комиссий, усилил милицейские посты для борьбы с мародерством и хищениями, частичные случаи которых были зарегистрированы, и выпустил воззвание к населению с призывом не поддаваться панике.

Еще час езды — и мы в Алуште.

Необычайное оживление царит в ней. Как только мы въехали, автомобиле облепили назойливые обыватели.

— Правда, что Ялта под водой?

— Скажите, в Гурзуфе уже всех вытащили из-под развалин?

И когда объясняю им, что Ялта спокойно стоит на своем месте, и что в Гурзуфе обвалилась только мечеть, — обыватель не верит, скептически пожимая плечами.

В Алуште пострадало много зданий, особенно гостиница Ялы-Бахча, в которой обрушились лестницы и потрескались стены.»

(газета «Тамбовская правда», № 218, 22 сентября 1927 г. С. 4)

Алушта. Из журнальной статьи П. Орешина «Земля движется»

В деревне, в горах,⁴¹ часам к 12 ночи, под большую грозу и дождь хлопнулись в уютной сакле на коврики и уснули крепким богатырским сном; кажется, никакими пушками нас разбудить нельзя было <...> Уснул я на каменной скамейке, что по всем четырем стенкам сакли тянется <...> и проспал преспокойно первый толчок, точно его и не было никогда. Отсюда сделал такое заключение, что толчок этот был не ахти велик, и никакие дома от него ни в городе, ни по побережью не разрушились.⁴²

А о том, что это был именно первый толчок, я узнал по тому, что от второго толчка я проснулся. Это подтвердил потом и хозяин сакли, старый татарин <...>

Но и проснулся я ненадолго. Мне показалось, что каменная скамеечка подо мной вздрогнула, ударила меня в скулу так, что засаднело, покачалась туда-сюда и встала опять твердо на свое прежнее место... помотал я головой туда-сюда, ничего не понял, натянул на голову одеяло и уснул на этот раз часов до шести утра.⁴³

Проснулся, хозяин сакли надо мной стоит. «Нашу саклю беда не тронула <...> Землетрясение было... да уж очень ты спал хорошо».

В соседней сакле потолка нет, а на самой середине земляного пола камень огромный, больше, чем с табуретку лежит <...> в одном доме камнем стену пробило, в другом — без всякого камня стена развалилась, в третьем потолок упал⁴⁴<...>

<В Алуште в Доме отдыха металлистов> вся штукатурка со стен и потолка на полу лежит, окна выбиты, кое-где камни вывалились...

От «давыдовской дачи» еще осталось кое-что: передняя стена, что выходила к морю, рухнула в обоих этажах, оконные рамы болтаются туда-сюда, на земле высокая груда белых от известки камней наворочена, и весь опустевший дом похож на самую безобразную развалину <...> Дача химиков <...>: безобразная развалина, стены упали так, что снаружи видна вся внутренность обоих этажей, груды белых камней, покалеченные кровати... под серым навалом камней, безобразно завалившим все комнаты. Основная гора камней лежит возле останков когда-то великолепного здания.⁴⁵

После первого же сильного толчка люди проснулись, бросились кто в ночной рубахе, кто нагишом в разные двери, женщины, и мужчины, и дети вопили в темноте не своими голосами, на них густо летела штукатурка, потом полетели камни, начали рушиться потолки, а люди бегут, потом упала одна стена, за этой стеной с грохотом рухнула другая, а люди все еще бегут, сперлись в дверях, никак разойтись не могут, наконец — двери выламываются, люди с ревом выбегают вон, в это время падает целая гора камня внутри здания, кто-то истошным голосом вопит о помощи, кого-то откапывают в темноте...⁴⁶

Алушта, дача Давыдовой (вид с юго-востока). Значительные разрушения в Алуште могут объясняться возникновением дополнительного очага. Фото из собрания Института физики Земли РАН (Москва). Публикуется впервые

<Рассказывает:> «был ли первый толчок, не было ли, не слышал. Товарищи по комнате слышали, уже бросились бежать, а я все еще сплю. Шум стоял такой <...>, а я все сплю. Вдруг меня по голове — бац! Открываю глаза, темень, крик, шум, какая-то свалка. Хотел подняться с кровати <...> хлоп — еще что-то по голове ударило. Опомнился уже засыпанный камнями, известкой. Гляжу, стена напротив меня падает прямо в комнату. Поднялся с трудом, а меня опять на кровать бросило. Стена возле кровати обвалилась, и я с грохотом, ревом и треском падаю куда-то вниз, <...> оказывается, вместе со стеной <...> чуть с ума не сошел...

(«Красная нива», Москва, № 40, 2 октября 1927 г. С. 11—13)

Коктебель. Из воспоминаний Всеволода Рождественского

Побродив по окраинным улицам <Феодосии>, закусив в греческом кабачке жареной скумбрией и прохладным терпким виноградом, я уже в сумерках отправился на базарную площадь, где без особого труда нашел попутчиков в Коктебель. Ехать нужно было на скрипучей линейке около двадцати километров, почти все время степью, уже прохладной и душистой. Неугомонное стрекотание цикад сопровождало нас всю дорогу. <...>

Разошлись уже поздно. Так как дом был переполнен, спать меня положили в мастерской на узком и длинном диване под огромным гипсовым муляжем египетской царевны Таиах. Я долго не мог заснуть, прислушиваясь к монотонному грохоту моря. Наконец усталость взяла свое. Но мне так и не суждено было провести эту ночь спокойно. <...> Снился один и тот же бесконечный сон, в котором присутствовало море, неведомый город, улицы, полные народа в странных одеждах и какая-то чуждая гортанная речь. С рейда подходила полукругом парусная вражеская эскадра, вспыхивали белые облака дыма на бортах кораблей, тяжелый, ленивый грохот канонады катился по прибрежным волнам.

Канонада росла, ширилась. Почти громовой удар прокатился над самой моей головой.⁴⁷ Я проснулся и рывком сел на своем ложе. Кто-то тряс меня за плечи: «Скорее! Скорее! Дом не выдержит. Скорее на воздух!»

И только тут я заметил, что пол словно уходит куда-то в сторону, что, вздрагивая и чуть пружиня, выгибаются стены.

«Землетрясение!» — пронеслось у меня в голове. Но это слово уже слышалось отовсюду. Хлопали двери, скрипели деревянные ступени лестниц. Весь дом был в движении, суматохе. Люди выскакивали на дворик, едва закутанные в простыни и одеяла.⁴⁸

Когда я выбежал на свежий воздух, глазам моим предстало необычайное зрелище. Всё население волошинского жилища в самых фантастических одеяниях, наскоро наброшенных на плечи, шумно и бестолково роилось среди колючих кустов небольшого дворика. Все взгляды были обращены на только что покинутый дом. А его чуть-чуть пошатывало, стены прогибались, то тут, то там давая легкие трещины. С крыши, от полуразвалившейся трубы, сыпались обломки кирпича, сползала черепица. Движение шло толчками, с самыми неправильными интервалами. Земля была неспокойной, и порою казалось, что ее, как огромную скатерть, кто-то тихонько поддергивает из-под ног. Неприятное, томительное чувство полной беспомощности. Едва ощутимые колебания продолжались всё время с легкими перерывами, и никто не знал, какой сокрушительный завершительный удар может последовать за этой легкой судорогой земли.

Больше всего тревожило море. Что, если огромный вал обрушится на берег, заливая всё вокруг. Но залив был совершенно спокоен и привычно отражал высоко поднявшуюся луну.

Только к рассвету прекратились угрожающие толчки. Напряжение первых минут испуга и недоумения сменилось усталостью и равнодушием. Женщины и дети, захватив из дому одеяла, подушки, предпочли все же остаться на ночлег под открытым небом. К ним присоединилось и старшее поколение. Молодежь решила вернуться в дом.

Поднявшись по наружной лестнице обратно в мастерскую, я увидел книги, выбитые ночным толчком из тугих рядов на полках, сдвинутую мебель и заклиненные ставни. На диване рядом с подушкой лежала привезенная когда-то хозяином со склонов Везувия вулканическая «бомба», упавшая с полки рядом с моей головой. Мелкие осколки стекла хрустели под ногами.

(Из книги «Страницы жизни». Сб. «Воспоминания о Максимилиане Волошине». М.: Советский писатель, 1990. С. 555, 557—558)

Коктебель. Из письма М. Волошина к В. Вересаеву

Я приехал из Москвы еще больной гриппом, и потом, когда болезнь уже прошла, — месяца три еще оставалось состояние неприятнейшей апатии...

А лето было, как нарочно, особенно тревожное и утомительное, со всевозможными тревогами, слухами, и личными несчастьями...

И на все это упало землетрясение. И еще: ограничься землетрясение первыми, самыми сильными ударами — было бы ничего, но оно не кончилось до сих пор, и не проходит дня, чтобы настороженный организм не отмечал 3—4 новых содроганий.⁴⁹ Правда, в общем, они идут в убывающем порядке, но нет никогда уверенности в том, что не повторится удар большей силы, который обрушит тебе весь дом на голову. Эта мысль, к которой довольно хладнокровно относишься днем, учитывая все ее малое вероятие, становится навязчивой идеей ночью, когда раздеваешься и ложишься в постель. В верхних комнатах, где качает и трясет дольше, мы спать уже не решаемся и спим внизу, в музыкальной комнате. Первые удары застали нас под вышкой в моем кабинете, где тогда рухнула вся штукатурка с западной стены вместе с картинами, книгами и посудой, стоявшей на полках, и это, очевидно, оставило некоторую психологическую травму, которая мешает спать ночами вот уже месяц.⁵⁰

Мария Степановна и Максимилиан Александрович Волошины (в центре) с гостями перед своим домом, на стене которого видны следы землетрясения

Дома предстоит очень большой ремонт с укреплением стен, стягиванием дома железным обручем, переделкой труб и балконов. Это все, конечно, не в наших возможностях, но мы надеемся на концерт в Москве... и на помощь наших летних гостей, которые обещали организовать сбор для ремонта дома <«за лето прошло 500 человек»>. На днях заходил на вашу дачу: там все благополучно. Никаких видимых дефектов. Стоит великолепная осень — теплая и тихая. Какая великолепная пора для работы, если бы не эти ежедневно о себе напоминающие сотрясения, для восприятия которых у нас выработалось какое-то сейсмографическое чувство.»

(Письмо от 11 октября 1927 г. / жур. «Дружба народов», 1983, № 9)

Коктебель. Из письма М. Волошина к А. Остроумовой-Лебедевой

Землетрясение приобрело затяжной характер. Не проходит дня, чтобы мы не чувствовали легкой дрожи, качания земли. Правда, это микроскопическая дрожь — ничему не угрожающая и недоступная восприятию тех, кто не пережили больших содроганий. (У нас выработалась микросейсмичность). Но важна здесь не сила, а психология: знаешь, чего можно ожидать, и во что эта малая дрожь может перейти.

Это постоянное напоминание о действительно страшных моментах, которые вовсе не казались такими страшными в первую минуту, действует очень расстраивающе на нервную систему. Тем более, что все в нашем укладе жизни напоминает об катастрофе.

Мы зимуем в Музыкальной комнате. Ночевать в верхних комнатах до сих пор не хватает духу. Тем не менее и здесь имеет место привычка: мы приучились не говорить и не думать о землетрясении. И как только заговоришь или подумаешь, так сейчас же и заметишь некоторую дрожь земли. Происходит это, вероятно, потому, что мелкий трепет пробегает эти месяцы непрестанно. Проще, казалось бы, объяснить это нервностью и самогипнозом. Но, увы, нет — эти ощущения у разных людей, бывших в разных местах, совпадают по времени. Так что это объективно. Ремонт и укрепление дома идет все время, но черепашьим шагом. Откладывать такие вещи нельзя: многое сместилось от первых толчков, и случись более сильное содрогание, расшатанное раньше может и рухнуть. Опоясываем каменную часть дома железными обручами. Но кузнецы, каменщики, штукатуры выматывают душу своей медлительностью, растягивая на месяцы то, что можно было бы закончить в несколько дней. А уже зима сказывается и дождями, и временными похолоданиями, и норд-остами.

(Письмо от 20 сентября 1927 г. «Дом поэта» Максимилиана Волошина. Историч. альманах «Минувшее», вып. 17. М.; СПб., 1994, с, 293—357)

Вместо послесловия

Не утомляя читателя специальными заключениями, которые можно было бы сделать из приведенных (и многих других) свидетельств, все же выделим несколько позиций, знание которых может быть полезно населению сейсмических областей, в данном случае крымчанам.

Тот факт, что 1927 году землетрясение поразило гористый Южный берег, главным образом Ялтинский район, не следует рассматривать как свидетельство именно его наибольшей опасности в Крыму и в близком будущем. Сильным землетрясениям, пусть и редким, подвержена вся южная часть Крымского полуострова от Севастополя до Керчи. Так свидетельствует история последних 2,5 тысяч лет, начиная с древнегреческих поселений.

Ныне существуют гораздо более совершенные карты сейсмического районирования Крыма, чем еще четверть века назад (а в 1927 году их вообще не существовало). Жители вновь строящихся (и качественно строящихся!) домов могут чувствовать себя в большей безопасности. Но и у обитателей старого жилого фонда есть шанс ослабить возможные сейсмические воздействия, поскольку последствия сильного землетрясения зависят не только от природных, обычно не контролируемых факторов, но и от работы головы и рук каждого. Соблюдать высокое качество проектирования и строительства — вот главный способ защититься от стихии. У каждого жителя сейсмической области, как показывает опыт, есть возможность обезопасить имущество от землетрясений умеренной силы (наиболее частых), а в исключительном случае сильного события — несколько секунд или десятков секунд для спасения жизни (если иметь холодную голову и выработать автоматизм поступков).

Сильные землетрясения никогда не возникают в одиночку, но, как правило, сопровождаются серией последующих толчков — афтершоков, в период которых соблюдение ряда предосторожностей совершенно необходимо. Несколько дней, недель, а подчас и месяцев после сильного землетрясения — это период, когда необходима особая готовность, мобилизация внимания и дисциплина поведения.

В горах опасен не только сам толчок (дома во время толчка), но и вызванные им обвалы, камнепады, оползни, каменные потоки, зимой — снежные лавины.

Все здесь написанное — это не повод для нервного возбуждения, паники, распространения небылиц. Это только способ узнать больше об очень редких, но неизбежных, каждое в свое время (увы, непредсказуемое), подземных катаклизмах. Это возможность, осознав неизбежность рано или поздно подвергнуться сотрясениям, постараться проявить элементарную предусмотрительность, элементарно обезопасить свое жилище и имущество, позаботиться о своих близких и самом себе, не полагаясь на провидение, администрацию и даже специальные ведомства по чрезвычайным ситуациям. Что именно делать — смотри «Памятки населению», время от времени выпускаемые штабом гражданской обороны Крыма.

Можно, конечно, молиться, но поначалу, и — потом готовиться.

Примечания

*. «Землетрус» с украинского — землетрясение

1. Приведенные признаки соответствуют сотрясениям в 7 баллов макросейсмической шкалы. Эпицентр землетрясения, по-видимому, располагался в относительной близости, между Форосом и Ялтой, на дне Черного моря.

2. По этим сведениям сила толчка определяется в 5 баллов, между тем как по признакам, приведенным другим очевидцем — в 7 бал. По-видимому, различия связаны с разной силой в разных местах за счет локальных грунтовых условий и/или рельефа.

3. Эти сведения об афтершоках подтверждения не имели.

4. Судя по контексту, автор находился в Ялте или ее ближайших окрестностях. Мнение, будто подобных землетрясений в Крыму не было, ошибочно.

5. Приведенные здесь и далее признаки соответствуют силе землетрясения 7 бал. по международной макросейсмической шкале.

6. Автор справедливо считает «дым», «дымки» столбами пыли от обвалов в горах, в данном случае на юго-западе, между массивом горы Ай-Петри и мысом Ай-Тодор. Обвалы (камнепады) в горах отмечали и другие наблюдатели.

7. Речь идет не об обычном прибое, который вызывается ветровым воздействием, но о возмущениях водной поверхности за счет нестабильности морского дна на этом участке берега, что отмечалось и в связи со следующим, сентябрьским землетрясением.

8. Сила сотрясений составила 6 баллов.

9. Этим подтверждается, что обвалы скал в горах Южного берега Крыма произошли в нескольких местах.

10. Грохот, по-видимому, был порожден обвалами в прилежащих участках гор. Сила толчка составила около 7 баллов.

11. По описанным признакам силу основного землетрясения можно оценить в 7—8 бал., но, возможно, последствия отражают суммарный эффект всех толчков до начала дня.

12. Сила сотрясений составила здесь ок. 5 бал., что характерно для Юго-Восточного Крыма; покачивание характерно для землетрясений, пришедших из отдаленного очага.

13. Этот толчок связан с оживлением местного очага вблизи города.

14. Сила толчка в данном месте 7 баллов. Скорее всего, указанная поправка не устраняет неточности фиксированного времени.

15. Реакция человека с холодной головой и исследователя (хотя и не сейсмолога).

16. Это совпадает с направлением на эпицентр, определенный независимо.

17. Сотрясения в городе оцениваются по интенсивности в 6—7 баллов с местными ослаблениями и усилениями.

18. Указанные признаки свидетельствуют о том, что имели место как вертикальные, так и горизонтальные толчки.

19. По современным оценкам интенсивность сотрясений на берегу не превышала 8 бал.

20. Обвалы и разрушения в Мшатке могут объясняться не столько большей силой землетрясения, сколько локальными условиями.

21. Для сентябрьского землетрясения это заключение ошибочно.

22. Сильные разрушения в деревне Лимены, как оказалось, были обусловлены неблагоприятными грунтовыми условиями.

23. В Ялте повреждениям разной степени подверглось до 80% зданий.

24. Слухи действительно появлялись в среде шокированных людей самые нелепые и неоправданные.

25. Эти слова справедливы и теперь, три четверти века спустя.

26. Толчок в 16—47 силой в Ялте около 6 бал.

27. Это был слабый предварительный толчок — форшок.

28. Это лишнее подтверждение того, что эпицентр располагался в море к югу от Ялты и волна распространялась в северных румбах.

29. Обратим внимание на ощущения человека (неподготовленного) при сотрясении 7—8 баллов.

30. Признаки 7-балльного толчка.

31. Этот афтершок проявился в Ялте с интенсивностью около 5 баллов.

32. Действительно, строительство в Крыму до того велось без учета антисейсмических норм.

33. Как будто дом разрушен скатившейся с гор крупной каменной глыбой.

34. Подобное явление отмечалось в ряде случаев и обусловлено, вероятно, подвижками на дне вблизи эпицентра.

35. Верное время: 12—14 — 12—15.

36. Как мы знаем, в горах над Ялтой и Гурзуфом было несколько обвалов.

37. Сила описанного в тексте толчка доходила до 6 баллов.

38. Ясно, что реакция людей зависит и от предшествующ. опыта пережитых землетрясений.

39. Распространение подобных слухов после события — достаточно типичное (и опасное) явление среди сейсмически непросвещенного населения.

40. Это был основной, горизонтальный толчок.

41. Описываются события в горах в нескольких километрах от Алушты.

42. Скорее всего, речь идет о местном толчке, предварявшем основной, гораздо более сильный.

43. Судя по описанию, сначала был вертикальный толчок, а затем боковые колебания.

44. Это следы камнепадов в горах. Сила сотрясения, судя по повреждениям, независимо от камнепадов, составила около 7 бал.

45. Поскольку дома стояли продольно к берегу, фасадами к морю, основные колебания, надо полагать, были направлены от моря к горам.

46. По описанию (в передаче от других лиц) в самой Алуште дело не ограничилось одним толчком, сила толчков, по-видимому, нарастала. Наибольшую силу сотрясений в Алуште можно оценить в 7—8 баллов.

47. Скорее всего, так отразился во сне предварявший землетрясение подземный гул и, наконец, сам толчок.

48. По этим и приводимым далее признакам сила сотрясений в Коктебеле определяется в 6—7 баллов.

49. Значит, афтершоковая активность продолжалась не менее месяца, хотя здесь, вдали от эпицентра, толчки ощущались слабо.

50. Сила толчка 7 баллов (в данном месте).

Составление, републикация, послесловие и примечания Андрея Никонова