Сто лет поисков

Судьба Керкинитиды — одного из малых городов Причерноморья — сложилась очень непросто. В отличие от большинства других древнегреческих колоний, местоположение которых было установлено достаточно давно, а следовательно, так или иначе проводилось их изучение, о существовании Керкинитиды долго судили только по монетам и письменным источникам. В археологическом же исследовании самого памятника можно условно выделить три этапа, принципиально отличающихся по своим целям и задачам, а также по научному уровню проведения полевых работ. Поскольку отсутствовала точная локализация древнего города (то есть привязка его названия к конкретному археологическому объекту), первый этап был, естественно, связан главным образом с поисками Керкинитиды на местности. Он охватил значительный по времени промежуток от 70-х гг. XIX в. до 1918 г.

Уже Ф. Брун пытался отождествить древний город с реальными строительными остатками и источником пресной воды¹, где значительно позже (уже в наше время) было открыто античное городище «Чайка». Однако по-настоящему первые археологические разведки в Западном Крыму и поиски Керкинитиды предпринял в 1873 г. наш земляк, выпускник Симферопольской гимназии Платон Осипович Бурачков. Он отметил находки античной керамики на пространстве между Мойнакским озером и Евпаторийским Карантином. Отсутствие достаточно заметных следов построек не позволило ему тогда же предположить расположение именно здесь древнего города². Острота дискуссии, развернувшейся вокруг локализации Керкинитиды, потребовала от П.О. Бурачкова проведения в 1880 г. повторного, более детального обследования всей этой территории. Оно носило на этот раз форму не ознакомительной экскурсии, а настоящего широкомасштабного поиска, во время которого был снят план местности с нанесением на него всех видимых на поверхности следов поселении и участков проведенных раскопок³. Тем не менее, сам характер раскрытых Бурачковым строений, интерпретированных им как остатки селищ, не подтвердил предположение некоторых авторов о расположении здесь античного города. Из раскопок П.О. Бурачкова наибольший интерес вызывает открытое им укрепление, состоящее из участка куртины, протяженностью около 150 м, фланкируемое двумя круглыми башнями.

План местности между г. Евпаторией и Мойнакским озером, снятый П.О. Бурачковым, с обозначением на нем участков раскопок и видных следов поселений и курганов (по ЗООИД, 12).

В 1893 г. в связи со случайными находками памятников античного искусства эта территория была вновь обследована инженером Н.Ф. Романченко⁴. Результаты работ в окрестностях Евпатории (большей частью визуальных) вызвали настолько большой интерес, что Таврическая Ученая архивная комиссия (ТУАК) попросила этого петербургского коллекционера прислать подробное сообщение о них для публикации в «Известиях» общества⁵. Однако это предложение не было реализовано.

В 1895 г. тем же Н.Ф. Романченко были проведены раскопки могильника у Евпаторийского Карантина и остатков ранее обнаруженной античной постройки у Мойнакского озера⁶. Во время раскопок у последнего был найден рельеф с изображением апофеоза (обожествления) Геракла. Изучение тех же объектов было продолжено Н.Ф. Романченко и в 1896—1897 гг. Были раскрыты остатки античных сельскохозяйственных усадеб на побережье упомянутого выше озера, а также получены новые данные о некрополе у современного города с захоронениями, относящимися к V—II вв. до н. э. Здесь были зафиксированы как трупосожжения, так и трупоположения в плитовых гробницах. Несмотря на значительную территориальную удаленность открытых Н.Ф. Романченко археологических объектов, он сделал заключение о том, что обнаруженный им некрополь и архитектурные остатки принадлежат Керкинитиде⁷. Против этого предложения свидетельствует прежде всего русифицированный характер раскрытых построек, разбросанных к тому же на значительном расстоянии друг от друга, в то время как для античных городов и других памятников городского типа свойственна достаточно плотная застройка. Иными словами, у Н.Ф. Романченко не было веских оснований для локализации древнего города на берегу Мойнакского озера, являвшегося, по его мнению, в античную эпоху морским заливом.

Свою работу в Евпатории Н.Ф. Романченко совмещал с отдыхом на тогда уже хорошо известном крымском курорте, перепоручив наблюдение за самим процессом раскопок одному из своих рабочих. Из попадавшихся в ходе работ археологических находок выбирались только целые эффектные вещи, а, например, терракотовые статуэтки с отбитыми деталями, сколами просто выбрасывались. Зато древние монеты, страстным собирателем которых был образованный инженер, вызывали у него особый интерес. Часть из них он приобрел у местных торговцев древностями. Именно так был найден абсолютно новый монетный тип Керкинитиды — с изображением головы Геракла на аверсе и орла на молнии на реверсе. Читатель может сделать вполне справедливый вывод о дилетантском, любительском уровне раскопок Н.Ф. Романченко. Но с профессиональной точки зрения такая оценка не умаляет значения их результатов для понимания исторической значимости северо-западного побережья Крыма, густо заселенного в античную эпоху: они показали перспективность проведения здесь дальнейших археологических поисков. Вместе с тем, открытие целого ряда первоклассных образцов античного искусства (например, краснофигурного кратера со сценой трапезы в андроне^*, позолоченного лаврового венка) и древних монет самым прямым образом указывали на существование тут весьма значительного археологического объекта, возникшего еще в V в. до н. э., который, однако, тогда еще предстояло открыть.

Н.Ф. Романченко (1871—1923).

Взятый за основу план П.О. Бурачкова с обозначением на нем мест раскопок Н.Ф. Романченко. Условные обозначения: А — Карантин; Б — три кургана; Г — следы крепостной стены и башни; Ε — место раскопок 1895—1897 гг.; Ж — место раскопок 1895 г., где была найдена плита с Гераклом; чуть ниже — место раскопок 1897 г. (по ИАК, № 25).

Рельеф с изображением апофеоза Геракла, найденный в 1895 г. Н.Ф. Романченко в развалинах одной из усадеб на берегу Мойнакского озера.

План побережья Биюк-Монайкского озера с изображением мест раскопок. Условные обозначения: а — грязелечебница; б — гостиница; в — место раскопок 1895 г.; г — место раскопок 1897 г.; д — купальня; е, ж — фундаменты, открытые в 1897 г. (по ИАК, № 25).

К сожалению, начатые Н.Ф. Романченко работы в дальнейшем никем не были продолжены, а сам он увлекся изучением и реставрацией архитектурных памятников северного зодчества. Дальнейшее же активное развитие Евпатории и связанная с тем распродажа участков земли под дачную застройку привели к разрушению как некрополя, так и остатков эллинистических построек. Кроме того, уничтожению их в значительной степени способствовал постоянный коллекционерский спрос на античные предметы прикладного искусства, и особенно монеты, со стороны многочисленных отдыхавших тут любителей старины, таким способом приобщавшихся к античной культуре, не покидая великолепных песчаных пляжей евпаторийского побережья. Кладоискательство и ограбление древних могил стало основным занятием целых семей. Этот «промысел» и тогда обеспечивал относительно безбедное существование.

Тревожные сигналы о бедственном положении античных древностей стали поступать не только из Евпатории, но и многих других мест Северного Причерноморья. Время от времени в Археологическую комиссию передавались отдельные разрозненные находки, случайно приобретенные тут известным историком Ю. Кулаковским или другими учеными. Часть рядовых по значимости археологических предметов Комиссия переправила в музей Одесского общества. Наиболее же интересные изделия оставлялись в столице — в коллекции Эрмитажа. Особый интерес, безусловно, представляет случайно открытое в 1903 г. при земляных работах надгробие Амбатии, дочери Геродота, второй половины IV в. до н. э. с надписью (эпитафией) на дорийском диалекте. Оно остается до сих пор единственным памятником лапидарной эпиграфии Керкинитиды. Эта погребальная стела явилась одним из аргументов дорийского происхождения апойкии. Отдельные керамические материалы с клеймами (вероятно, большей частью из разграбленных погребений) были собраны и опубликованы учителем местной гимназии В.Ф. Штифтаром. Им же в 1916 г. был раскопан (с привлечением гимназистов) один из курганов вблизи города.

Гидрия, использованная в качестве урны для праха кремированного покойника. 425—400 гг. до н. э. Раскопки 1897 г. Н.Ф. Романченко.

Погребальный венок, обнаруженный в гидрии. Бронзовые позолоченные листья плюща с керамическими ягодами и цветами. Последняя четверть V в. до н. э. Слева от венка на снимке — средневековый амулет, справа — бронзовая статуэтка.

Новые, настоящие в прямом смысле археологические изыскания были вызваны планировавшимся в 1916 г. строительством грязелечебницы у Мойнакского озера. Несмотря на отсутствие достоверной информации о характере памятника, его топографии, на основании лишь ранее полученных данных начало строительства было приостановлено с целью проведения археологических исследований. Деятельное участие в этом приняли выдающийся историк и искусствовед, профессор Петербургского университета М.И. Ростовцев и глава Московского археологического общества графиня П.И. Уварова; они обратились непосредственно к императору и таким образом предотвратили разрушение памятника. Тем не менее, сами раскопки вряд ли стали возможными без активного содействия евпаторийского головы — человека незаурядного — С.Э. Дувана, организовавшего финансирование этих работ в сумме 3 тыс. рублей из бюджета города. Кроме того, евпаторийская управа опубликовала отдельной брошюрой ею полученную записку М.И. Ростовцева, в которой обосновывалась необходимость таких исследований^**. Официальным руководителем раскопок был назначен известный археолог — антиковед Б.Ф. Фармаковский — приятель М.И. Ростовцева по стажировке в Афинах; фактически же работы проводил член Археологической комиссии, руководитель раскопок Херсонеса Л.А. Моисеев, который долгое время участвовал в изучении Ольвии под руководством Б.Ф. Фармаковского. Полевые работы проводились в течение двух археологических «кампаний» с 25.XII. 1916 по 14.VI. 1917 г. и с 28.XI. 1917 по 16.1.1918 г.

Керамические клейма Фасоса и Синопы, купленные Ю. Кулаковским в Евпатории в 1902 г.

Раскопки Моисеева, как и следовало ожидать, начались на берегу неоднократно упоминавшегося выше озера с единственной целью — проверки наблюдений Н.Ф. Романченко. Здесь были открыты на значительной площади остатки большого «эллинистического загородного дома», прекратившего существование в конце II в. до н. э. Он перекрывал какие-то еще более ранние постройки культового характера. В действительности же, как сейчас мы можем заключить, тут были выявлены развалины не одной, а двух типичных (как мы знаем теперь) сельскохозяйственных усадеб, примыкавших одна к другой. Чисто сельский облик раскрытых Л.А. Моисеевым сооружений привел его к вполне справедливому выводу, что они не являются остатками самого города, который следует искать в другом месте. Работы были срочно перенесены в район старого Евпаторийского Карантина, возведенного еще во второй половине XVII в., туда, где были в свое время открыты Н.Ф. Романченко древние погребения.

Античные предметы, приобретенные Ю. Кулаковским в Евпатории в 1902 г. Терракота, херсонесское клеймо.

Стела Амбатии, дочери Геродота. Обнаружена случайно в 1903 г. при земляных работах. Хранится в Государственном историческом музее.

Некрополи античных городов, как правило, начинались за городскими стенами и развивались в противоположную от них сторону. На основе столь, казалось бы, простого соображения осуществилось открытие на Карантинном мысу весьма выразительных архитектурных остатков античного города, сразу же отождествленных Л.А. Моисеевым с Керкинитидой.

В процессе дальнейших раскопок здесь, за так называемым Шакаевским садом, на западной окраине Евпатории, были раскрыты западная оборонительная стена города с двумя квадратными башнями и примыкающий к ним участок городской застройки с мощенной плитами улицей, а также небольшой фрагмент южной (прибрежной) крепостной стены. В выявленной жилой застройке Л.А. Моисеевым были выделены в одном случае три, а в другом — четыре разновременных строительных периода, которые он первоначально относил в целом ко времени от V до рубежа II—I вв. до н. э., отмечая при этом полное отсутствие более поздних сооружений. Спустя некоторое время им была предложена более дробная и, как стало теперь ясно, менее точная периодизация строительной застройки городища: наиболее ранние сооружения археолог на этот раз отнес к концу VI—V вв. до н. э., следующие — к IV— концу II в. до н. э. и, наконец, позднейшие — к I—II вв. и. э.⁸. В датировке последнего периода он исходил на этот раз уже из общеисторических взглядов того времени, противоречащих археологическим наблюдениям, полученным ранее в процессе полевых работ.

Л.А. Моисеев не ограничился изучением древнего городища: он провел также исследование некрополя Керкинитиды, где им были выявлены различные типы погребальных сооружений: обычные грунтовые могилы, склепы, погребения младенцев в амфорах, сооружения под курганной насыпью. Особенно важна для нас намеченная Л.А. Моисеевым самая предварительная схема пространственного развития античного могильника — от оборонительных стен в западном направлении.

Таким образом, Моисеевым было проведено — и в достаточно короткие сроки — комплексное археологическое изучение новооткрытого градостроительного памятника, включающего городище с его фортификационными сооружениями, некрополь, а также аграрную округу, что само по себе могло бы послужить целой исследовательской программой для работы современной археологической экспедиции, с той лишь весьма существенной разницей, что большинство античных объектов в те времена еще не были застроены. Основное внимание он сосредоточил на изучении оборонительных строений с целью выявления конфигурации и площади древнего города. Однако методика полевых работ на городище оказалась на недостаточно высоком уровне. Это прежде всего проявилось в отказе Л.А. Моисеева от успешно примененного им при раскопках сельскохозяйственных усадеб и хорошо известного ему по работам в Ольвии метода изучения античных городов широкими площадями. Он ограничился здесь прокладкой нескольких траншей в разных направлениях и зачисткой всех естественных обнажений грунта. Такой подход не позволил археологу с должной полнотой раскрыть хотя бы один объект.

Сложное положение, в котором оказался Л.А. Моисеев в годы интервенции и гражданской войны, не позволило ему подготовить и вовремя сдать в Археологическую комиссию научный отчет о раскопках в Евпатории и опубликовать основные их результаты. Они остались почти неизвестными как для специалистов, так и публики, интересующейся древностями. Тем не менее достаточно полное представление о работах тех лет можно получить при знакомстве с напечатанной публичной лекцией Л.А. Моисеева, а также с его, к счастью, сохранившимися письмами в Археологическую комиссию, чертежами и фотоснимками, дневниками и описями находок. Подробность и высокое качество экспедиционной документации позволяет извлечь из этого материала ценнейшую информацию по интересующему нас вопросу.

Учитель латинского языка местной гимназии — археолог-любитель В.Ф. Штифтар.

Член Археологической комиссии, заведующий раскопками Херсонеса Л.А. Моисеев (1882—1946) — открыватель Керкинитиды.

План Карантинного мыса в Евпатории 1915 г., на котором были обнаружены остатки Керкинитиды. Римскими цифрами обозначены участки раскопок Л.А. Моисеева в 1917 г.; прописными буквами — 1929 г.

Как видно из всего сказанного, первый период многолетнего исследования явился этапом поисков и сопоставлений различных по своей сути точек зрения. Его закономерным итогом стало открытие раннее не известного древнегреческого города и некрополя, получена первичная информация об этом памятнике. К сожалению, приходится признать, что результаты наиболее важных раскопок 1917—1918 гг. не получили должного отражения в печати. Не восполняет такой пробел и единственная упомянутая выше публикация Л.А. Моисеева, страдающая нечеткостью изложения, лишенная чертежей и фотографий. Приходится констатировать — первые раскопки Керкинитиды остались практически незамеченными, а результаты их почти не использовались исследователями Северного Причерноморья.

Второй этап (1929—1978 гг.), по продолжительности примерно равный первому, начался с очень скромных раскопок Керкинитиды, вновь проведенных Л.А. Моисеевым, в которых принимала участие и М.А. Наливкина (ее мы будем вспоминать еще не раз). Тогда были открыты остатки северной оборонительной стены, которые позволили уточнить не только ее местоположение, но и совсем по-иному, исходя из особенностей ландшафта, реконструировать направление всей восточной крепостной линии города. Немного времени спустя М.А. Наливкина, анализируя результаты последних работ, пришла к выводу об основании древнего поселения на совершенно пологом месте на берегу залива. Само же всхолмление на территории городища было воспринято как результат накопления культурных отложений⁹. В цитируемой здесь статье М.А. Наливкина дала крайне субъективную, определяемую какими-то личными мотивами оценку работам Л.А. Моисеева, назвав их недостаточно научными и прямо дилетантскими.

Вскоре после всего этого, несмотря на то, что Евпаторийское городище находилось в ведении местного городского музея, его территория была включена в парковую зону ближайшего санатория, а затем стала интенсивно застраиваться. В 1932 г. местный краевед, преподаватель гимназии до революции и школьный учитель после нее, упомянутый выше В.Ф. Штифтар, обследовав дно большого (около 500 м²), вырытого на территории памятника котлована, сделал ряд очень ценных археологических наблюдений и занес их в дневник. Он же, как того и требует археологическая методика, выполнил схематические обмеры каменных кладок и собрал значительный вещественный материал. Однако, к нашему большому сожалению, перечисленная выше полевая документация не сохранилась до наших дней, а сам исследователь, вероятно, разделил печальную участь своих земляков: был расстрелян фашистами в числе мужского населения г. Евпатории в январе 1942 г. Единственным, хотя и достаточно существенным, но очень кратким источником информации о его раскопках может послужить их сжатое (в надежде на скорую публикацию) описание, сделанное П.Н. Шульцем.

Руководитель Евпаторийского отряда Тавро-Скифской экспедиции М.А. Наливкина (1904—1981).

П.Н. Шульц (1899—1982) — организатор исследования Керкинитиды.

План и разрезы раскопа II в центральной части памятника. 1952 г.

Важность подобной работы авторитетнейшего советского ученого заключается в выделении им трех строительных горизонтов раскрытого участка Керкинитиды, которые в целом относятся ко второй половине IV—I вв. до н. э. В нижнем ярусе — на самом дне котлована, обследованного Штифтаром, был открыт мощенный плитами двор с колодцем, окруженный постройками. Исходя из подобных наблюдений, П.Н. Шульц пришел к интересным выводам общего характера, сводящимся к следующему: древний город возник на отлогом песчаном берегу, что топографически резко отличает Керкинитиду от остальных пунктов колонизации, а площадь памятника достигает 10 га¹⁰. Причем, по мнению ученого, «плоский песчанистый берег позволил придавать плану города геометрическую правильность», но, с другой стороны, это неминуемо потребовало создания огибавших его со всех сторон оборонительных сооружений¹¹.

Приведенное выше описание раскопок 1932 г. было сделано П.Н. Шульцем попутно, в процессе комплексного обследования Северо-Западного Крыма возглавляемой им Евпаторийской экспедицией ГАИМК^***. В процессе этого обследования им была выдвинута концепция одновременного появления здесь в IV в. до н. э. двух противостоявших одна другой оборонительных систем — греко-скифской и скифо-сарматской. Первая из них, включая и Керкинитиду, прекратила существование на рубеже II—I вв. до н. э., вторая дожила до III—IV вв. н. э. Эта на первый взгляд стройная модель получила полное признание современников, но отражала слабую степень изученности (буквально — почти неисследованность) археологических объектов района. На самом же деле все эти памятники оказались разновременными и разнохарактерными, возникшими в разные исторические эпохи¹². Такое чисто логическое построение основывалось на предположении одновременного выдвижения греков и скифов на побережье Северо-Западного Крыма. На самом же деле эти процессы не совпадают и разделены относительно длительным промежутком времени.

В марте—апреле 1941 г. сотрудник Евпаторийского краеведческого музея П.И. Филонычев обследовал в округе Керкинитиды (тогда еще дачном районе курорта) место находки светильника с 30-ю медными древнегреческими монетами, одна из которых была очищена и оказалась херсонесской. Тут было открыто основание круглой башни, сложенной из крупных блоков известняка¹³. Судя по топографии объекта, он мог быть одним из остатков тех круглых сооружений, которые обозначены на плане у П.О. Бурачкова.

Здание V в. до н. э. в нижнем ярусе памятника, перекрытое более поздним IV в. до н. э. подвальным помещением. 1952 г.

В 1950—1952 гг. археологические исследования античного города и его ближайшей округи проводила уже упомянутая М.А. Наливкина при самом прямом содействии, а вернее благодаря таковому, П.Н. Шульца. Ее работы начались с открытия участка южной оборонительной стены укреплений города, в так называемом раскопе I¹⁴. Затем она продолжила изучение круглого сооружения П.И. Филонычева, расположенного уже теперь в курортной зоне здравницы. Оно было интерпретировано ею первоначально как круглая башня II—III вв. до н. э.¹⁵. С последним согласился и А.Н. Щеглов.

Наиболее интересные результаты были получены в 1952 г. в самой возвышенной части городища (раскоп II), где культурные отложения были вскрыты на всю их глубину и доведены до стерильного в археологическом отношении песка (до 5,5 м), а также выявлена разновременная жилая застройка центра Керкинитиды. М.А. Наливкина выделила в толще древних напластований четыре строительных периода, самый ранний из которых относится к рубежу VI—V вв. до н. э., а позднейший — к рубежу нашей эры: I в до н. э. — I в. н. э.; промежуточные же архитектурные сооружения она отнесла к эллинистическому времени — IV—III и II вв. до н. э. Предложенная хронологическая схема, как нетрудно заметить, в своей основе почти полностью соответствует стратиграфической периодизации П.Н. Шульца с той лишь разницей, что им были зафиксированы строительные остатки VI—V вв. до н. э. Особенно впечатляющим оказалось подвальное помещение одного из жилых городских домов, построенных в IV в. до н. э. с широким лестничным маршем. Причем последнее оказалось не единственным, судя по дверному проему, оно соединялось еще по крайней мере с одной подвальной комнатой. Таким образом, мы имеем дело с целым подвальным этажом. Такое архитектурное решение получило большое распространение в Ольвии; известны такие подвалы, хотя и в меньшем количестве в Херсонесе. Не меньший интерес представляет жилой комплекс начала V в. до н. э. — установленный своими стенами на чистый песок. Иначе говоря, постройка принадлежит к самому древнему ярусу многослойного памятника.

Архитектурные остатки разновременной жилой застройки на раскопе III, 1952 г. — на дне траншеи, прорытой поперек всего городища.

Архитектурные остатки на раскопе III. 1952 г.

Результаты раскопок 50-х гг. получили широкое освещение в литературе: именно они познакомили научную общественность с одним из малых и почти незнакомых городов Северного Причерноморья, каким являлась Керкинитида. После же 1952 г. археологическое исследование памятника, к большому сожалению, долго не возобновлялось, а его территория на виду всего населения города, сотрудников краеведческого музея и многочисленного штата санатория стала интенсивно застраиваться. Особенно губительным для древнего города и непростительным для нашего поколения было развернувшееся в 60—70-е гг. санаторное строительство, проводившееся без какого-либо предварительного научного обследования. Весьма удручающим является и тот факт, что в Евпатории не нашлось ни одного человека, который бы сообщил о безобразиях, творящихся на территории памятника. Увы!!! Можно лишь с сожалением вспоминать нескрываемую радость Л.А. Моисеева по поводу отсутствия в его время современных зданий на Евпаторийском городище.

Невосполним ущерб, нанесенный памятнику античной цивилизации, которой гордятся все европейские страны. Проводящиеся сейчас раскопки могут лишь отчасти компенсировать понесенные утраты.

В 1975 г. молодой сотрудник городского музея (к сожалению, сейчас уже покойный) Б.Ю. Михлин провел небольшие охранные раскопки участка некрополя на месте строительства кафе «Театральное». Им были выявлены погребения двух типов: трупоположения (грунтовые могилы, плитовые гробницы, захоронения младенцев в амфорах) и кремация. В 1977 г. при прокладке траншеи по ул. Гоголя был случайно обнаружен и оперативно исследован каменный склеп IV—III вв. до н. э. с уступчатым перекрытием и повторными скифскими погребениями конца II в. до н. э.¹⁶. Однако эти раскопки не удалось превратить в постоянные изыскательские работы.

Таким образом, второй этап изучения Керкинитиды сопровождался накоплением новой информации о памятнике, углублением знаний о нем. Однако археологические раскопки и на этом этапе носили в основном эпизодический, если не сказать случайный характер, велись без четко сформулированных целей и задач. Они были, в большинстве случаев, связаны со строительными работами на территории древнего городища и некрополя и проводились различными лицами. Это в конечном счете отразило коренным образом изменившуюся градостроительную ситуацию самой Евпатории: в течение относительно короткого времени Карантинный мыс с остатками античной Керкинитиды из западной окраины современного города превратился в самый что ни на есть центр курорта. В этих условиях, когда территория памятника еще не была объявлена заповедной, она неминуемо была включена в хозяйственное пользование. Накопленных данных о Керкинитиде оказалось недостаточно даже для правильного оконтуривания древнего городища, определения его размеров, конфигурации, выяснения характера оборонительной системы и жилой застройки.

Полевые исследования Керкинитиды и на втором этапе не стали систематическими, что отрицательно сказалось и на сохранности памятника. Это в значительной мере объясняется отходом Л.А. Моисеева от археологической деятельности и потерей на какое-то время интереса к Керкинитиде, которая еще не успела стать популярной. Неудивительно поэтому, что случайные раскопки последующих лет как по своим масштабам, так и по целям значительно уступали работам самого Л.А. Моисеева, исследователя, несомненно, незаурядного, который сумел проявить себя, потеряв в силу не зависящих от него причин возможность заниматься археологией, в разработке геологии Крымского Южнобережья. Пригодилось ему окончание естественного факультета Гейдельбергской Академии. Перед нами ярчайший случай того, как порой судьба отдельного ученого влияет на участь открытого (можно даже сказать — рожденного) им памятника.

Печальную судьбу ученого пришлось разделить и основным результатам его раскопок, которые долгое время оставались вне поля зрения исследователей, в том числе и такого знатока крымских древностей, как П.Н. Шульца.

Исследователь некрополя Керкинитиды Б.Ю. Михлин (1947—1982).

Например, открытие позднеархаического горизонта Керкинитиды (VI—V вв. до н. э.) долго необоснованно связывалось с именем М.А. Наливкиной. Она и сама (складывается такое впечатление) настойчиво это подчеркивала, лишая Л.А. Моисеева приоритета на столь важное наблюдение¹⁷. Ведь М.А. Наливкина была прекрасно осведомлена об итогах первых раскопок Керкинитиды, поскольку в течение кампании 1929 г., как уже сказано, работала под его руководством. В настоящее время историческая справедливость восстановлена: каждому, кто причастен к изучению Керкинитиды, отдается должное.

Закономерным результатом второго этапа, можно даже сказать событием в области советской античной археологии, явилась монография А.Н. Щеглова «Северо-Западный Крым в античную эпоху» (1978), где был подведен итог изучения древнего города. И хотя упомянутый автор не проводил раскопок на его территории и был вынужден пользоваться лишь материалами своих предшественников, он дал, тем не менее, наиболее объективную оценку Керкинитиды. Вполне понятно, что продолжающиеся в настоящее время работы вносят коррективы, и иногда весьма существенные, в предложенные ранее гипотезы и предположения. А.Н. Щеглов единственный из всех авторов, писавших о Керкинитиде, коснулся планировки города в целом. По его мнению, она начиная с V в. до н. э. осуществлялась согласно регулярной «гипподамовой» системе. Он выделил в культурных напластованиях памятника четыре горизонта: 1 — начало V—первая половина IV в. до н. э.; 2 — вторая половина IV—начало II вв. до н. э.; 3 — рубеж II—I вв. до н. э.; 4 — рубеж нашей эры — середина — вторая половина II в. н. э. Однако предложенная им периодизация вытекает не столько из анализа культурных отложений, сколько из соображений чисто исторического порядка, базирующихся на оценке общей ситуации в Северо-Западном Крыму. Неудивительно, что эта схема полностью совпадает с главными хронологическими вехами истории всего региона. Нельзя, однако, согласиться с утверждением А.Н. Щеглова о прекращении существования Керкинитиды во II в. н. э. Оно целиком базируется на монетах, позднейшие из которых принадлежат Фаустине Старшей (138—141 гг. н. э.). Однако сами эти монеты были лишь приобретены Н.Ф. Романченко в Евпатории и никакой уверенности в их происхождении с древнего городища нет. К тому же при раскопках Керкинитиды столь поздние нумизматические находки не сделаны.

Таким образом, несмотря на незначительный объем фактической информации, полученной в 1929—1978 гг. (поскольку данные Л.А. Моисеева практически не использовались), главное достижение этого этапа заключается в переходе от литературно-историографического метода к разработкам исторической проблематики на основе археологических данных. Начало такому подходу было положено в 30-е годы П.Н. Шульцем, а развитие свое он получил в работах А.Н. Щеглова.

В 1979 г. сотрудниками Евпаторийского краеведческого музея были проведены охранные раскопки по линии уже прорытой траншеи на западной окраине городища. В ней, следовательно, были уже отчасти уничтожены верхние культурные отложения. Здесь были выявлены строительные остатки трех периодов, относящиеся суммарно к V—III вв. до н. э., включая и фундамент оборонительной стены середины IV в. до н. э.¹⁸. Они предшествовали тем последующим работам, которые коренным образом изменили наши представления о памятнике, о его исторической судьбе и внесли нечто новое в понимание исторических процессов, протекавших в Таврике в I тысячелетии до н. э.

Уже в конце 70-х гг. нашего столетия на повестку дня встал вопрос о полной реконструкции Центрального детского клинического санатория, расположенного на территории античной Керкинитиды, и связанном с ней капитальном строительстве, неизбежно влекущим за собой уничтожение древних наслоений. Именно так ранее полностью погибла для науки часть застройки памятника — при сооружении многоэтажных зданий: школы, столовой и прочих строений. Как известно, в 1978 г. был принят, но и поныне почти бездействует закон УССР «Об охране и использовании памятников истории и культуры». Этот законодательный акт как тогда, так, к сожалению, и сейчас отнюдь не гарантирует охрану памятников от гибели.

Вполне реальная опасность осознавалась нами в те, как теперь принято называть, застойные годы. В таких сложных условиях с немалым трудом и, в основном, благодаря неутомимой и энергичной деятельности известного крымского археолога О.И. Домбровского был создан Евпаторийский отряд Южно-Крымской экспедиции. Работы носили полностью охранный характер и должны были предшествовать строительству новых корпусов санатория, т. е. стояла конкретная задача максимально изучить на полную глубину культурные напластования и строительные остатки памятника перед окончательной застройкой его территории. Иной постановки вопроса перед администрацией военного санатория в тех условиях быть не могло. Однако с самого начала мы отчетливо сознавали, что открытие новых архитектурных объектов на территории древнего города сможет коренным образом изменить судьбу этого уникального памятника. Надежды наши если не полностью, то в основном оправдались. Территория городища с тех пор уже не застраивается.

Современный план городища Керкинитида с обозначением участков раскопок разных лет и пробуренных на нем скважин. 1988 г.

Первый «раунд» наших раскопок охватил 1980—1982 гг. Затем они были на год прерваны, а с 1984 г. систематическое изучение Керкинитиды продолжает Западно-Крымская экспедиция Института археологии АН УССР. Крупномасштабные исследования 80-х гг., по существу, послужили началом третьего, продолжающегося доныне этапа изучения античной Керкинитиды. В процессе этих работ на широкой площади и на современном методическом уровне были раскрыты фортификационные сооружения и жилые кварталы восточного района древнего города, получен обширный и разнообразный археологический и эпиграфический материал (граффити на сосудах), позволяющий дать принципиально новое освещение исторического развития Керкинитиды, проследить процесс становления и развития этого небольшого античного государства-полиса.

В 1985—1986 гг. экспедиция возобновила раскопки некрополя города для выяснения его топографии, погребального обряда и характера погребальных сооружений. Возникавшие в процессе проведения всех этих работ осложнения удавалось преодолевать, хотя и не всегда легко.

Итак, подведем итог сказанному: мы можем выделить в истории изучения Керкинитиды три этапа. Первый из них связан с поисками древнего города на местности и его первыми, в основном разведочными раскопками. Второй характеризуется дальнейшим накоплением источниковедческой информации о памятнике и переходом к историческому осмыслению археологических материалов. И, наконец, третий этап; он связан не только с систематизацией, обобщением и исторической интерпретацией накопленных за все годы археологических данных, но и с дальнейшими планомерными раскопками древнего города, рассчитанными на многие годы. Логическим их завершением должны стать музеефикация и экспонирование уникальных по своей сохранности остатков Керкинитиды. Будем надеяться на это.

Примечания

*. Подробно об андроне см. ниже.

**. ГАКО, ф. 681. он 2, № 609. — Л. 127—134. См.: Ростовцев М.И. О необходимости немедленного расследования античных остатков около нынешней Евпатории и о желательности основания местного музея в Евпатории. — Евпатория: Изд-ние Евпаторийской Гор. управы, 1916, — 8 с.

***. ГАИМК — Государственная Академия истории материальной культуры — предшественник Института археологии АН СССР.

Список использованной литературы

1. Бpун Ф.К. Опыт соглашения противоположных мнений о Геродотовой Скифии и смежных с нею землях // Древности Геродотовой Скифии. — Вып. 2-е. 23. — СПб. — 1872.

2. Бурачков П.О. О местоположении... — С. 122—123.

3. Бурачков П.О. Опыт соглашения... — С. 245.

4. Романченко Н.Ф. К вопросу о древнем поселении вблизи Евпатории // Археологические известия и заметки. — 1894. — № 1. — С. 9—15.

5. Протоколы заседаний // ИТУАК. — 1893 — № 19. — С. 118.

6. Романченко Н.Ф. Таврическая губерния. Материалы по археологии Евпаторийского уезда // 3аписки Русского археологического общества. — Т. 8. — Вып. 1—2. — 1896. — С. 223—225.

7. Романченко Н.Ф. Раскопки в окрестностях Евпатории // ИАК. — 1907. — № 25. — С. 186—187.

8. Моисеев Л.А. Херсонес Таврический и раскопки в Евпатории в 1917 г. // ИТУАК. — 1918. — № 54. — С. 252, 259.

9. Наливкина М.А. Северо-Западное побережье Крыма в эпоху античной колонизации // Проблемы истории докапиталистических обществ. — 1934. — № 9—10. — С. 163.

10. Шульц П.Н. О работах Евпаторийской экспедиции // СА. — 1937. — № 3. — С. 253; он же. Евпаторийский район. 1933—1934 гг. // Археологические исследования в РСФСР. 1934—1936. — М. — Л. — 1941. — С. 268—269.

11. Шульц П.Н. Евпаторийская экспедиция. 1933—1934 гг. // Архив ЛОИА. — Ф. 2, оп. 1. д. 202, — л. 20.

12. Щеглов А.Н. Северо-Западный Крым... — С. 9—10.

13. Филонычев П.И. Иллюстрации к отчету о разведывательных раскопках в Евпатории в 1941 г. // Архив Евпаторийского краеведческого музея. — № 213. — Рис. 1 — 6.

14. Наливкина М.А. Основные итоги работ Евпаторийского отряда // КСИИМК. — 1952. — № 45. — С. 114—115; она же. Раскопки Керкинитиды и Калос-Лимена (1948—1952) // История и археология древнего Крыма. — Киев, 1957. — С. 261.

15. Наливкина М.А. Раскопки в Евпатории // КСИИМК. — 1953. — № 51. — С. 133.

16. Михлин Б.Ю. Раскопки некрополя Керкинитиды в 1975 г. // СА. — 1981. — № 3. — С. — 181—192; Михлин Б.Ю., Бирюков А.С. Склеп с уступчатым перекрытием в некрополе Керкинитиды // Население и культура Крыма в первые века нашей эры. — Киев, 1982. — С. 28.

17. Наливкина М.А. Раскопки в Евпатории (предварительные итоги) // КСИИМК. — 1955. — № 58. — С. 64; она же. Торговые связи античных городов Северо-Западного Крыма // Проблемы истории Северного Причерноморья в античную эпоху. — М., 1959. — С. 183; она же. Керкинитида и Калос-Лимен (некоторые итоги изучения) // Античный город — М.—Л., 1963. — С. 55.

18. Анохин В.В. К хронологии строительных остатков западного района Керкинитиды // Проблемы исследования античного и средневекового Херсонеса. 1888—1988: Тезисы докл. — Севастополь, 1988. — С. 3—5.