VIII. Алминское сражение

«Я спою, как росла богатырская рать,
Шли бойцы из железа и стали,
И как знали они, что идут умирать
И как свято они умирали...»

Апухтин.

В то время, когда неприятель высаживался на берегах Крыма, наши войска с концов полуострова стремительно двигались по направлению к реке Алме. Сам главнокомандующий князь Меньшиков вел отряды из Севастополя.

— Мне нужны подкрепления и подкрепления, — предписывал князь, рассылая своих адъютантов.

И подкрепления шли из Симферополя, из Перекопа и из села Аргин.

Подойдя к левому гористому берегу Алмы, наши полки и батареи расположились бивуаками. Бивуаки эти растянулись по горам на 7 верст. Внизу протекала река Алма, которая несла свои мутные воды в море. Правый берег реки был довольно ровный, открытый. Вдали виднелась Евпатория, за нею, точно лес, — мачты неприятельских судов.

С левой стороны от лагеря синело море и устье Алмы. В самом устье реки была мель из наносного песку. Это был отличный брод для пешеходов, но повозки двигаться не могли. Вблизи моря в 23 верстах от Севастополя были расположены три татарских деревни: Алма-Тамак, Бурлюк и Тарханлар. Между этими деревнями живописно раскинулись татарские строения, сады, рощи и виноградники. Около деревни Бурлюка через реку Алму был перекинут мост, который охраняли наши войска.

Место, которое заняли русские войска, было очень высокое. Под ногами войск, вдоль всего фронта, извивалась речка Алма.

Войска того времени отличались железною дисциплиною, сознанием своего долга и любовью к родине. Поднявшись на защиту родного города, севастопольские орлы были готовы биться за свое гнездо до последней капли крови, лишь бы отстоять его и не отдать врагу.

Младший вахмистр Зарубаев

Казацкие разъезды сообщили, что союзники в огромном количестве остановились в шести верстах от нашей позиции. Во время разъездов младший вахмистр Зарубаев захватил в плен французского офицера и привел его. Это был первый пленник.

Ночь перед Алминским сражением была темная и холодная. У нас и у неприятелей мелькали огни, горели бивуачные костры.

В обоих лагерях многие горемычные в последний раз склоняли на землю свою голову, чтобы забыться в тяжелом сне. Но до сна ли было: вспоминались близкие, родные, милые сердцу, и каждый думал, суждено ли с ними увидеться. Ночь проходила в томительном ожидании. Солдаты в полной боевой амуниции расположились кучками. Все готовились к бою: кто чистил ружье, кто горячо молился, кто думал горькую думу. Были и такие, которые, перекрестившись, прошептали: «Да будет воля Твоя», и заснули крепким сном.

Из-за моря розовым потоком лучей занялась заря. Огни на позициях потухли. На раннем рассвете с неприятельского адмиральского корабля раздался выстрел зоревой пушки. Во французском лагере забили зарю; послышалось пробуждение и в английском лагере; проснулись турки. В русском лагере вслед за зарей раздались трогательные звуки духовного гимна: «Коль славен наш Господь в Сионе».

Утро 8 сентября 1854 года поднялось ясное и жаркое. По случаю праздника во всех полках служили молебны; священники обходили ряды, осеняли всех крестом и окропляли святой водою. Все становились на колени и горячо молились.

После раннего и поспешного обеда, солдаты начали приводить в порядок оружие и амуницию. Все почти надели чистое белье. Без шума, без обычной солдатской суеты совершалось это последнее для многих приготовление.

В десятом часу утра со стороны нашего правого фланга послышались звуки полкового марша. Это подошли из Керчи на выручку товарищам первый и второй батальоны московского полка. Батальоны эти спешно шли в подкрепление и, менее чем в трое суток, сделали 220 верст. Позабыв о большом переходе, лихие московцы прошли мимо полков с музыкою, с песнями, с бубнами, с плясунами.

Дивизия Боске обходит нас в Алминском сражении

Молодцы — солдаты не успели даже отдохнуть, даже зарядить ружей, голодные и томимые жаждой, они тотчас же посланы были в самый жаркий бой.

К 10 часам батальоны стояли уже в колоннах на назначенных местах, готовые к атаке.

Влево, по направлению к морю, виднелись также неподвижно стоявшие колонны неприятелей.

Около полудня на левом фланге нашем раздались первые выстрелы. Сквозь дым пылающего Бурлюка показались красные мундиры английских солдат... Их встретил сильный огонь наших батарей и штуцеров. Англичане повернули назад. Но, подкрепленные новыми силами, они бросились через мост, через брод и ворвались в наш эполемент. Наша первая линия, понеся огромные потерн, стала отступать... Загорелось сражение.

Полковник Ракович спасает знамя минского полка

В это время храбрый французский генерал Боске с дивизией зуавов и алжирских стрелков обошел нашу позицию с левого фланга и взобрался на утесы около устья реки Алмы, которые князь Меньшиков считал неприступными. Зуавы втащили туда даже свою артиллерию. Для храбрых нет неприступных скал. В бой с дивизией Боске вступил только один 2-й батальон минского полка, под командой полковника Раковича.

Минцы бросились в штыки на зуавов.

Знамя 2-го батальона несколько раз переходило из рук в руки. Наконец, батальонный командир Ракович бросился на зуава, и сам вырвал из его рук знамя и пронзил его штыком.

Грохот орудий, свист пуль, проклятия, мольбы, ржанье лошадей, крики и стоны мучительной смерти, — все слилось в один ужасный, страшный гул, полный злобы и разгоревшейся мести.

Генерал от инфантерии князь П.Д. Горчаков II

Всякий имеет понятие, хотя понаслышке, что такое сражение, что такое война. Во время Алминского сражения французский главнокомандующий Сент-Арно заболел холерою и все-таки сам распоряжался на поле брани.

В Алминском сражении особенно отличался владимирский полк. Князь Горчаков повел 3-й и 4-й батальоны владимирцев. Появление владимирцев задержало наступление англичан. Они остановились и, подпустив наших на 150 шагов, открыли огонь всем фронтом. С обеих сторон посыпались безостановочные выстрелы. Под князем Горчаковым была убита лошадь. В это время генерал-лейтенант Квицинский бросился на помощь с 1-м и 2-м батальонами владимирского полка.

Они стояли позади эполемента. С первым движением этих батальонов был ранен пулею в грудь командир полка полковник Ковалев. Пуля ударилась в середину его георгиевского креста и прошла на вылет. Командира унесли на перевязку, а полк пошел один в атаку.

Осыпаемые выстрелами неприятельской батареи, под градом пуль, взяв ружья на руку, не стреляя, владимирцы храбро шли вперед. Это была страшная для врагов живая стена штыков, двигавшихся в молчании. Владимирцы отчаянно-храбро шли в штыки.

Английский главнокомандующий лорд Раглан со своей свитой с удивлением смотрел на молодецкую атаку владимирцев.

Рассказывают, что он бросился к своим артиллеристам и сказал: «Надо остановить эту лавину».

Действительно, эта была какая-то лавина, неудержимо катившаяся вперед.

Под градом пуль владимирцы, не стреляя, храбро шли вперед

Неприятельские орудия живо переправились в брод и стали против левого фланга наступающих. Не успел неприятель оглядеться, как владимирцы стремительным натиском в штыки выбили неприятеля и, скрывшись за бруствер, открыли губительный огонь по неприятелю, бежавшему по мосту.

В это время русские уже ослабевали. Бой происходил только в двух местах: против моста дрались владимирцы с англичанами, а влево от них минский и московский полки отбивались от французов.

Владимирский полк бился храбро, подкреплений к нему не приходило. Жестокий огонь неприятельской цепи в короткое время лишил полк большей части его начальников и офицеров. Все лица, окружавшие князя Горчакова, были перебиты или переранены. Под ним самим была убита лошадь, шинель его была прострелена шестью пулями.

Несмотря на отчаянное положение, все еще надеясь удержать за собою позицию, князь Горчаков велел владимирцам еще раз броситься в штыки. Солдаты пришли в остервенение и массами лезли вперед и гибли, бедные, без толку. Завязался рукопашный бой. Остатки храброго полка бились насмерть, кто штыком, кто прикладом.

Была минута, когда колонны англичан, в десять раз многочисленнее, казалось, не решались атаковать маленькую горсть храбрецов. Но это была мгновенная передышка. За этим мгновением последовал залп всего английского фронта.

Лишившись почти всех своих офицеров и не видя близкой помощи, горсть храбрых принуждена была отступить. Солдаты пытались спасти хотя орудия. Одно из них люди пробовали на себе тащить в гору, но, по тяжести его и огромной убыли людей, бросили.

Владимирцы покинули укрепления, имея в своих рядах только одного штаб-офицера, двух ротных командиров и семь обер-офицеров; многие из них были ранены. Полк лишился полкового командира, трех батальонных, 14 ротных, 30 офицеров и 1300 человек нижних чинов.

Начальник дивизии генерал — лейтенант Квицинский и командир бригады генерал Щелканов были тяжело ранены. Последний отказался, чтобы его спасали.

Генерал-лейтенант О.А. Квицинский

— Оставьте меня здесь, ребята... Все равно, где умирать, — говорил он слабеющим голосом подбежавшим к нему солдатам. — Идите, спасите начальника дивизии.

В это время в эполемент уже ворвались англичане. Начальник дивизии генерал Квицинский упал раненый. Фельдфебель 3 роты Алексей Николаев подбежал к нему, взвалил к себе на плечи и понес вслед за отступающим полком. Пули градом сыпались за ними. Генерал Квицинский получил еще рану в руку. Фельдфебель уже изнемог под своей драгоценной ношей, но к нему на помощь подоспел майор Никольский с несколькими солдатами. Из ружей сделали носилки, перевязали их подтяжками, которые торопливо снял с себя Николаев, и тяжело раненого понесли вслед за отступающим полком.

Неприятель, утомленный геройским сопротивлением, даже не преследовал этих храбрецов.

Вместе с владимирским полком и московский и минский отступили по большой Севастопольской дороге к Каче. Отступление прикрывал генерал Хрущов с волынцами. Это был добрый и любимый начальник и храбрый воин.

Сражение было проиграно, да и не мудрено. Небольшая часть храброй русской армии удерживала грудью несколько часов гораздо более многочисленного и лучше вооруженного врага.

Герцог кембриджский, осматривая после сражения поле, усеянное трупами, печально проговорил:

— Еще одна такая победа, и у Англии не будет армии.

Много храбрых полегло на поле сражения.

Наступил вечер. Южные сумерки спустились над полем битвы, полем страданий... Тысячи убитых и раненых виднелись на этом поле. И всюду стоны, вопли и страдания, — страдания без конца. Кто молил позвать доктора, кто просил пить, кто в предсмертной агонии призывал родных, милых сердцу, кто, изнемогая от боли, молил Бога послать лучшее успокоение — смерть... Повсюду валялись оторванные части тела: руки, ноги, головы... Люди, лошади, обломки орудий плавали в лужах крови. Все поле было изборождено ядрами, и не было крошечного пространства, где бы не лежал искалеченный труп.

Над полем носились стаи хищных птиц, громко кричали, точно радуясь, что им есть чем поживиться.

Тяжко больной холерой Сент-Арно командует в Алминском сражении

В самом начале сражения за нашим фронтом, в лощине, на татарской лошаденке, остановился мальчик-матрос. Он привязал лошадь к кустам, снял с плеч котомку и вынул оттуда бинты, корпию, тряпки, ножницы.

Загорелось сражение, и в лощину стали приносить раненых. Мальчик живо стал делать перевязки, бинтовать поломанные члены, помогать, успокаивать. Здесь образовался случайный перевязочный пункт.

— Спаси тя Христос, землячок! Спасибо, ласковый! — благодарили матросика солдаты.

— Я — девушка, Дарья. Из Кривой Балки, — ответил матросик.

Много запекшихся кровью губ прошептали благословение молоденькой девушке за ел святой подвиг.

Это была первая сестра милосердия — Даша-Севастопольская. Но о ней речь впереди.

Но всему полю на месте бывшего сражения заметно было торопливое движение: хоронили убитых, собирали в груды разбросанные члены человеческого тела, сжигали одежду и изломанное оружие. Лошади длинными рядами везли на суда раненых французов, англичан, русских.

Даша-Севастопольская

А река Алма, видевшая это страшное, кровопролитное дело, равнодушно несла свои мутные воды, обагренные кровью, в море. По берегам ее виноградники и сады были помяты и поломаны проходившими войсками; дома жителей сожжены или разбиты и обезображены пролетавшими бомбами; земля изрыта ядрами, всюду валялись осколки гранат, обломки оружия, ранцы, эполеты. 11 над всем этим печальнее всего возвышались свежие насыпи могил безвременно погибших.

Место это долго сохраняло следы страшного побоища и навсегда приобрело известность в сердце русского народа.

Получив известие о проигранном сражении, государь император писал князю Меньшикову:

«Буди воля Божия! Ты и твои подчиненные исполнили долг свой, как смогли. Больно неудачи, по еще больнее потеря! Будем надеяться на милость Божию и не терять надежды на светлые дни.

«Да благословит тебя и все войска Господь! Скажи им, что я по-прежнему на них надеюсь и уверен, что скоро мне вновь докажут, что упование мое не напрасно. Пошли мой поклон и благословение Корнилову и нашим храбрым морякам; их положение меня крайне озабочивает. Бог милостив, унывать мы не должны! Обнимаю».