XVII. Балаклавское сражение

После первого бомбардирования союзники поняли, что взять Севастополь приступом не так-то легко. Они решили вести правильную осаду и заставить севастопольцев сдаться.

Укрепления и работы неприятельские все ближе и ближе подходили к Севастополю. Князя Меньшикова это очень беспокоило. Он уже собирался оставить Южную сторону и с помощью кораблей перевезти гарнизон на Северную.

Но, чтобы отвлечь внимание союзников от Севастополя, решено было произвести нападение на неприятельские войска, расположенные около Балаклавы. Город Балаклава, с его прекрасной бухтой, был самый важный пункт для англичан. Это был их порт, арсенал и складочное место, откуда они получали все необходимое для войска.

В это самое время в Севастополь прибыла 12-я пехотная дивизия, под начальством генерала Липранди. Ему-то и поручил князь Меньшиков это дело.

Генерал Липранди был опытный боевой генерал и добрый начальник. Он относился к солдатам хотя строго, но справедливо и заботился о них.

Накануне балаклавского сражения он внимательно осмотрел укрепления союзников и заметил, что Балаклава укреплена двумя рядами редутов: первый ряд — около сел Чоргун и Кадыкой и второй ряд — около Сапун-горы. Редуты оберегались турками.

Решено было с 16-тысячным отрядом начать атаку от села Чоргун, овладеть редутами перед селением Кадыкой и подняться с артиллерией на Сапун-гору, которая не была еще сильно укреплена.

12 октября генерал Липранди обходил войска и приветливо здоровался. Его встречало радостное «ура».

— Завтра нам придется поработать, — говорил генерал. — Смотрите же, чтобы ни одной пули на ветер!..

— Рады стараться! Ура! — отвечали солдаты.

Наступил тихий, теплый, прекрасный вечер, каких много в Крыму осенью. Солдаты подошли и расположились лагерем на берегу Черной речки у Трактирного мостика.

Лагерь представлял живописный, оживленный вид. Повсюду виднелись ружья, составленные в козла, орудия, зарядные ящики, лошади. Солдаты садились около костров и тихо, сдержанно разговаривали.

Одни наказывали землякам и товарищам переслать в случае смерти на родину деньги, другие слушали рассказы о сражении, иные, понуря голову, думали свою, может, последнюю горькую думу: вспоминали далекую родину, близких... Не слышно было ни шуток ни песен. Кое-где под кустами блестели огоньки зажженных свечей. Там сидели офицеры.

Они тоже тихо беседовали; некоторые сжигали свои письма, другие писали духовные завещания или передавали друг другу последнюю волю.

Но вот все стихло. Солдаты легли спать. В тишине изредка слышалось ржанье лошадей, бряцанье оружия дежурных да сдержанный шепот.

Генерал-лейтенант И.П. Липранди.

Утро 13 октября было пасмурное. Лагерь проснулся при первом рассвете. Солдаты стали возиться около лошадей и орудий. Многие, готовясь к смерти, надевали чистое белье. Все горячо молились. Несообщительные, молчаливые пластуны, обратившись на восток, шептали какие-то свои заговоры о сохранении жизни в сражении.

Скоро была готова каша. Солдатам дали по чарке вина. Некоторые, даже большие любители водочки, отказывались и не пили, ожидая своего последнего часа.

— Не... Сегодня баста!.. Не пью, — говорил старик служивый. — Не охота, братцы, на тот свет под хмелем итти. Это не способно!

Молодой солдатик взглянул на него, тряхнул головой и тоже отказался от чарки.

В шестом часу утра пехота быстро разобрала ружья; кавалерия села на коней; артиллерия взяла орудия на передки.

Отряд был готов. Вдали показался верхом на лошади генерал Липранди. Объезжая войска, он говорил:

— Будем драться храбро, ребята, как на Дунае!

— Ура! Ура! Постоим! — отвечали солдаты.

— С вами, ребята, не сомневаюсь в победе!

— Ура! — победным криком вырвался возглас из могучей груди богатырей-солдат.

Войска двинулись по двум ущельям. По главному, от села Чоргун в Кадыкой, шла колонна генерал-майора Левуцкаго; левее его, за горою, двигался генерал-майор Семякин. По второму ущелью, из села Чоргун в Байдарскую долину, следовал отряд генерал-майора Гриббе, а по Трактирному мосту переправлялась колонна полковника Скюдери, а за ним — кавалерия и артиллерия под начальством генерал-лейтенанта Рыжова.

Войска двигались в глубоком молчании; даже лошади не ржали.

Но вот вдали раздался ружейный выстрел, потом другой, еще и еще. Дело началось. Все приободрились.

Колонна генерала Гриббе первая дошла до места назначения. Полсотни казаков, шедших во главе, бросились на стоявший по дороге у часовни Иоанна Постного неприятельский пикет и оттеснили его... Он даже не сопротивлялся. Затем пехота заняла село Комары.

В это время на Кадыкойских высотах стала артиллерия и открыла по укреплениям огонь. Все колонны нашего отряда были уже на местах, С появлением наших войск в виду неприятеля, турки открыли огонь со всех передовых редутов, но скоро должны были прекратить. Азовский полк атаковал 1-й редут. Азовцы как шмели облепили укрепление: кто лез в амбразуры, кто атаковал с тыла, и началась штыковая работа. Турки бежали, оставив много убитых. Укрепление с орудиями и лагерем досталось победителям. Азовцы тотчас же поставили здесь свои знамена.

Балаклавское сражение. (С французской гравюры)

Скоро русские овладели всеми передовыми редутами.

Союзники встревожились. В Балаклаве ударили тревогу. Оба главнокомандующих, Сент-Арно и лорд Раглан, прискакали на поле сражения.

Лорд Раглан послал к генералу Лукану с приказанием атаковать нашу позицию легкой кавалерией.

— Куда же я ее пущу? — спрашивал генерал Лукан посланного.

— Там, милорд, наши враги. Там остались наши пушки, — отвечал посланный, указывая на первые редуты.

Генерал Лукан поручил Кардигану исполнить приказание.

Кардиган понимал, как опасно это поручение. Прежде всего, ему придется двигаться под перекрестными огнями нашей пехоты.

Но Кардиган молодецки понесся во весь карьер на нашу кавалерию.

Пехота быстро свернулась в каре и встретила атакующих батальным огнем.

Англичане уже рубили прислугу, но подоспели уральцы и уланы. Произошла страшная схватка. Редуты переходили из рук в руки. Храбрый Кардиган дрался отчаянно.

Балаклавское сражение. Схватка русских с англичанами

Эта храбрая английская бригада, сделав блистательную атаку, понесла огромную потерю: 400 убитых, 6о раненых, один офицер и 22 нижних чина взяты в плен.

Хотя на помощь подоспели французы, но отбить взятые позиции не могли.

В минуту самой жаркой схватки к нашему фронту подскакал французский офицер и кричал по-русски с польским акцентом: «Руби их! Руби их, русских!»

Русские пытались взять его живым в плен. Но чья-то пуля повалила его на землю. Он был ранен.

После отбития атаки к этому офицеру подошел русский офицер и спросил, кто он и как попал в ряды неприятелей.

Тот, уже умирающий, озлобленный, поднял руку с револьвером и хотел выстрелить. Солдаты вырвали у него револьвер.

Рядом лежал другой смертельно раненый молодой офицер. Он снял свои часы и медальон с портретом и умолял передать их парламентеру и просить отправить на родину. Просьбу его, конечно, исполнили.

«Приобретение местности, а отнюдь не число убитых, доставляет победу», говорил Фридрих Великий.

Наши войска остались на занятых ими укреплениях.

В добычу нам досталось одно турецкое знамя, и орудий, турецкий лагерь, 6о патронных ящиков и шанцевый инструмент.

Вечером, когда люди собрались на биваке, рассказам не было конца. Солдаты щеголяли в неприятельских обновах: кто во французской кепи, кто в английской шинели или в чем-нибудь турецком. Все были рады, поздравляли друг друга с победой, целовались, обнимались. Подчас становилось грустно, когда вспоминали о тех, которых уж нет в их рядах.

Победа на Кадыкойских высотах очень возвысила дух севастопольцев; она ободрила войска, указала им возможность победы над союзниками.

Государь император писал князю Меньшикову:

«Слава Богу! Слава тебе и сподвижникам твоим, слава героям-богатырям нашим за прекрасное начало наступательных действий. Благодарю тебя, любезный Меньшиков, что предугадал мою волю, объявив мое спасибо войскам-молодцам; оно ими вполне заслужено. Надеюсь на милость Божию, что начатое славно довершится так же.

«Не менее счастливит меня геройская стойкость наших несравненных моряков, неустрашимых защитников Севастополя. Господь воздаст им за все их доблестные подвиги, которым и примеру еще не бывало. Я счастлив, что, зная моих моряков-черноморцев с 1828 года, был очевидцем, что им никогда и ничего нет невозможного, был уверен, что эти несравненные молодцы вновь себя покажут, какими всегда были и на море и на суше. Вели им сказать всем, что их старый знакомый, всегда их уважавший, ими гордится и всех отцовски благодарит, как своих дорогих и любимых детей. Передай им эти слова в приказе, а флигель-адъютанту князю Голицыну вели объехать все экипажи с моим поклоном и благодарностью.

«Да хранит вас Господь Великосердый!

«Обнимаю тебя душевно. Мой искренний поклон всем. Липранди обними за меня за славное начало».