XVIII. Вылазки. Подвиг Шевченка. Прапорщик Кондратьев. Юнкер Сергеев

Частые ночные вылазки составляли особенность защиты Севастополя. В руках славного гарнизона это было могущественное средство наносить вред неприятелю и даже на время останавливать его работы.

Вылазки производились почти ежедневно.

Бывало, в темную ночь соберутся охотники, главным образом моряки, и, чутко прислушиваясь, отправятся на стук неприятельских лопат и кирок.

Впереди — матросы, хорошо знающие местность. Ведь неприятельские батареи построены на земле и из земли родной, им принадлежащей.

Смельчаки тихо подползают к траншеям... Вдруг вдали раздается громкое, протяжное «ура». Французы бросают кирки и лопаты... Англичане бегут, покрывшись своими одеялами... А наши уже в траншее. Набросились на неприятеля, и что там происходит — подумать страшно... В тесноте, в духоте слышны трескотня и скрещивание оружия. Там раздается русское «ура», там слышатся вопли и стоны раненых, проклятия, с которыми часто сливается молитва умирающих.

Натешивши свою русскую удаль, наши молодцы возвращались на батарею. Французы густою стеной двигались их преследовать. Секреты, заметив их, давали знать, что идет неприятель. На бастионах раздавался крик: «К орудиям!» Тучи картечи в то же мгновение запрыгают по темному нолю. Заслышав первые выстрелы орудий, в прикрытиях бастионов и батарей загрохочут барабаны. По оборонительной линии пойдет огненная работа. Все небо ежеминутно вспыхивает сверкающими змейками; слышен глухой гул бегущего народа, топот лошадей, грохот и треск лопающихся снарядов... Все это сливается в один тяжкий, продолжительный стон, висящий над Севастополем.

Осень и зима были особенно губительны для неприятеля. Трудно переносили они жизнь в траншеях, залитых водой и переполненных грязью, или во время холода и русских морозов. В это время союзники в своих подступах держали мало войска. Но, чтобы доказать нам, что они всегда готовы к бою и что вылазки их не страшат, что нечаянное нападение на них невозможно, они прибегали к разным хитростям. Вдруг среди ночной тишины французы или англичане откроют страшный огонь из своих траншей, забьют наступление, закричат «ура». А сами, хитрецы, даже не выходят из своих нор. Огонь из траншей заставит отступить наши секреты. Стрелковая цепь, ближайшие батареи, слыша наступление, откроют огонь. Пальба загорится по всей линии. Наконец, когда светящие ядра осветят местность, тогда только все поймут, что это — фальшивая тревога.

Такие тревоги повторялись часто и очень изнуряли гарнизон. Иногда воюющие так ожесточались, что ложная тревога обращалась в действительную, и укрепление забирали.

Чтобы отучить неприятеля от подобных выходок, защитники почти ежедневно предпринимали ночные вылазки.

Вылазки задерживали работы союзников, утомляли и беспокоили.

С нашей стороны в вылазках проявлялась необыкновенная удаль и молодечество.

Кучки храбрецов, врываясь ночью в неприятельские подступы, нападали врасплох и производили в них возможную порчу: срывали насыпи, разбрасывали туры, фашины, мешки и пр. Произведя всеобщую тревогу в лагере, наши охотники возвращались домой, забрав в добычу: оружие, одежду, инструменты и проч.

Очень часто какой-нибудь десяток удальцов ночью поднимал на ноги всю неприятельскую армию. С первым криком «ура!» наших охотников, бросавшихся в штыки, союзники, не разобрав, в чем дело, били тревогу по всему лагерю. После этого пройдет час-два. Наши удальцы уже давно отступили. Сидя на батарее в кругу товарищей, они балагурят, показывают забранные вещи...

— Смотрите, братцы, шапка-то «ихняя» ветром подбита... И как она на голове держится... Поди ж ты! Тоже амуниция! — говорит молодой солдат, показывая французскую кепи.

— А я у «англичанина» одеяло уволок!.. Они завсегда под одеялами спят... Право слово, — рассказывает другой.

— Солдат у них нежный... Ничего! грейся, мусью, под одеяльцем у себя в аглицкой земле... А у нас — снежком да морозом прикрывайся.

— Мы тебя по-своему погреем.

Солдаты смеются и укладываются спать.

А в неприятельском лагере войска все еще стоят под ружьем и ждут нападения русских.

Вылазки были особенно тяжелы для англичан. Французы — те собирались быстро и, если тревога оказывалась ложною, так же быстро расходились. Англичане, наоборот: прекращали работу, свертывали свои одеяла, застегивались с ног до головы... И пока соберутся на выручку своих товарищей, наших молодцов и след простыл.

Охотники уйдут, а английские войска стоят, как статуи, по нескольку часов, а иногда всю ночь ждут приказаний. Тяжелы были для них эти вылазки.

В вылазках особенно отличались черноморцы. Своими молодецкими действиями известны были войсковой старшина Головинский, есаул Даниленко, лейтенанты Бирюлев и Астапов, мичман Титов и многие другие.

Но, несмотря на помеху, работы противников все подвигались ближе и ближе. Французы даже успели занять наши ложементы.

19 января для того, чтобы прогнать противников из этих ложементов, была назначена большая вылазка под командой отважного лейтенанта Бирюлева.

Ночь была лунная, а потому пришлось ждать темноты. В три часа стемнело.

Отряд был собран. Солдатам было объявлено, что они должны выгнать неприятеля из ложементов и успеть перестроить завалы, т. е. поворотить их к неприятелю.

По команде офицеров все сняли фуражки, набожно перекрестились и двинулись в путь.

Не прошли охотники и 20 шагов, как в неприятельском секрете раздался выстрел.

Лейтенант Бирюлев

— Завидели, проклятые! — говорили солдаты. — Снежок-то выпал порядочный, так отряд наш чернеется по дороге.

Наши все-таки двигались вперед. Из траншеи взвилась сигнальная ракета, и по всей линии затрещал орудийный огонь.

Вдруг к лейтенанту Бирюлеву подбежал унтер-офицер, посланный с бастиона.

— Адмирал приказали сказать вашему благородию... Ой, мол, не воротиться ли назад! — с трудом переводя дух, едва выговаривая слова, докладывал посланный.

Возвращаться назад было жаль. Пошел обильный снег и скрывал отряд от неприятеля.

— Скажи его превосходительству, — отвечал лейтенант Бирюлев, — что у нас пока все благополучно. Раненых и убитых нет. Скажи, что наши молодцы просятся вперед. Так ли, ребята?

— Так точно! — крикнули бравые голоса.

Охотники подвигались все ближе и ближе к ложементам. Потеряв

за густым снегом наш отряд, неприятель прекратил пальбу. Водворилась могильная тишина, от которой становилось жутко. Подойдя к подошве горы, на которой были расположены отнятые ложементы, отряд остановился. Сняв фуражки, солдаты перекрестились трижды и стали взбираться на гору.

— Кто идет? — окрикнул французский часовой наших охотников, когда они уже были в 30 шагах.

Ответа не было. Часовой повторил вопрос. Но солдаты двигались молча.

— Кто идет? — в третий раз окрикнул француз.

— Русские! — громко ответил лейтенант Бирюлев и крикнул «ура!» Вперед, ребята, в штыки! — послышались голоса офицеров, бывших с охотниками.

Наши с размаху врезались в ложементы.

Французы были наготове и встретили наших залпом, а сами отступили в траншею, оставив 18 убитых. Наши бросились за ними, и пошла резня. Из первой траншеи по пятам французов охотники пробрались во вторую... Там только и слышно было, как скрещивались штыки, ломались приклады, раздавались крики и стоны страданий и смерти.

Пока в траншеях длился бой, наши молодцы, заняв ложементы, уже оборотили их против неприятеля. Цель вылазки была достигнута и охотникам было приказано отступить из траншей. Французы бросились за ними и снова ворвались в ложементы. Опять стычка, и французов прогнали. Шесть раз пришлось бросаться в штыки, сражаться с французами и прогонять их.

При одном из таких нападений, несколько французских стрелков прицелились в лейтенанта Бирюлева на самом близком расстоянии.

Заметив это, матрос Шевченко перекрестился, кинулся вперед и заслонил своей грудью начальника.

Шевченко был любимый ординарец Бирюлева и сопутствовал ему на всех вылазках.

Пораженный несколькими пулями, самоотверженный матрос упал, не сказав ни слова, не издав ни звука.

Бирюлев бросился к Шевченку, но он был уже мертвый.

— Ваше благородие, не останавливайтесь! Нельзя теперь!.. Наши молодцы в третью траншею прочесались... Как бы беды не вышло! — остерегал своего начальника другой матрос.

Бирюлев бросился вперед и приказал отступить.

Охотники отступали в полном порядке. Французы преследовали. Для отражения их наши несколько раз переходили в наступление. С криками «ура» они врывались в траншеи, заваленные неприятельскими телами.

К неприятелю стали подходить подкрепления. Лейтенант Бирюлев приказал отступить к городу.

Охотники уже стали спускаться с горы, как к Бирюлеву подбежал один пехотный унтер-офицер.

— Нс ладно, ваше благородие, — сказал он. — Кажись, наш остался в неприятельской траншее. Слышно, по-нашему шибко ругается. Выручить бы!?

— Конечно, выручить! Назад! — крикнул Бирюлев.

Охотники повернули, бросились в траншею и выручили товарища. Затем они отступили к 3 бастиону, захватив в плен 2 офицеров и 7 человек нижних чинов и унося с собою тело матроса Шевченка.

Это была славная вылазка. Но, к несчастно, не обошлось без потерь. Мы потеряли убитыми одного офицера — прапорщика Кондратьева, трех нижних чинов и 34 ранеными. В числе убитых стояло и прославленное имя матроса Шевченка. Рассказ о его подвиге и само-пожертвовании облетел весь Севастополь. Имя его осталось навсегда памятным русскому народу¹.

В приказе по войскам главнокомандующий князь Меньшиков писал:

«Товарищи! Каждый день вы являете себя истинно храбрыми и стойкими русскими воинами; каждый день поступки ваши заслуживают и полного уважения и удивления; говорить о каждом отдельно было бы невозможно. Но есть доблести, которые должны навсегда остаться в памяти нашей, и с этою целью я объявляю вам:

Подвиг Шевченка

«30 флотского экипажа матрос Игнатий Шевченко, находившийся во всех вылазках около лейтенанта Бирюлева, явил особенный пример храбрости и самоотвержения в вылазке, бывшей на 20 января. Когда молодцы наши штыками вытеснили уже неприятеля из траншей, пятнадцать человек французов, отступая, прицелились в лейтенанта Бирюлева и его спутников; Шевченко первый заметил, какой опасности подвергается его начальник, перекрестясь, кинулся к нему заслонить его и молодецкою своею грудью принял пулю, которая неминуемо должна была поразить лейтенанта Бирюлева.

«Шевченко упал на месте, как истинно храбрый воин, как праведник.

«Сделав распоряжение об отыскании его семейства, которое имеет все право воспользоваться щедротами всемилостивейшего государя нашего, я спешу, мои любезные товарищи, сообщить вам об этом, поздравить вас, что вы имели в рядах своих товарища, которым должны вполне гордиться».

В эту же вылазку погиб геройской смертью юный прапорщик Кондратьев. Это был всеобщий любимец, и все горевали, что этот жребий пал именно на него.

Юноша, полный отваги, во цвете молодости, красоты и силы, он был единственным утешением и кормильцем старушки-матери. Она жила где-то далеко в глуши города Славянска, Харьковской губернии, и страдало, болело любящее сердце матери по воине-сыне, сражавшемся за родину где-то далеко от нее. Что она переживала в эти горестные минуты, каждый поймет.

Кондратьев думал, и вспоминал, и говорил о своей матери и мальчике-брате постоянно. Он во всем себе отказывал и посылал им каждый сбереженный грош.

После смерти его нашли письма старушки-матери, которых нельзя было читать без слез. Сколько любви, сколько переживаемого горя и сколько трепета за него, за любимого сына, сколько нежности было в этих простых, искренних беседах матери с кормильцем-сыном. Какие нежные убеждения не отказывать себе ни в чем во имя ее, потому что он еще молод, а она уже отжила свое, и много ли ей надо! И тут же, в последнем письме, посреди горячей благодарности за присылку нескольких десятков рублей, она с восторгом рассказывает, что купила себе своего любимого цветочного чаю, которого уже не имела 8 дней.

Кондратьев жил в доме под Малаховым курганом со своими друзьями. Одного из них, Кравченка, он скоро потерял и был сильно огорчен. Он вызвался быть распорядителем на его похоронах. Возвратясь с похорон, юноша был в очень мрачном настроении. Товарищи благодарили его за печальные хлопоты.

— Не стоит благодарности, господа, — отвечал он. — Сегодня я похоронил Кравченка, кто-то из вас завтра похоронит меня!

Когда была назначена вылазка Бирюлева, Кондратьев сам вызвался вести охотников охотского полка. Он часто ходил на вылазки.

Весь этот день до вечера он молча просидел в своей комнате перед камином. Точно его томило предчувствие, или он мысленно прощался с матерью, с молодой жизнью. Товарищи старались развеселить его шутками, болтовней. Ничто не помогало.

Но вот пришли сказать: пора! Охотники собираются. Товарищи стали убеждать Кондратьева не итти сегодня на вылазку.

— Не ходи, голубчик Кондратьев! Ты сегодня сам не свой. Откажись... Еще есть время.

— Нет... я этого не сделаю!.. Пора.

— Не ходи! Охотников за тебя много... Право, послушай нас, — уговаривали его.

— Пойду!.. Если убьют меня, то, по крайней мере, мои бедные мать и брат будут иметь кусок хлеба. Пожалуйста, только, господа, похороните меня как можно скромнее, чтобы после меня больше денег можно было послать матушке.

И славный юноша пошел навстречу смерти.

Подбегая к траншее, Кондратьев с охотниками наткнулся на французский секрет. Завязался рукопашный бой. В пылу его Кондратьев увидел, как два зуава наскочили на нашего солдата. Одного наш молодец успел повалить штыком. Другой размахнулся, чтобы поразить его в бок. Тигром бросился Кондратьев спасать своего солдата и шашкой разрубил врагу голову. Тот повалился, но, падая, чем-то задел взведенный курок своего ружья.

Ночная вылазка

Выстрел пришелся прямо в сердце Кондратьеву. Он не успел и простонать. Разъяренные охотцы залили кровью французские траншеи за смерть любимого офицера. В ту же ночь они, рыдая, положили труп его в комнате, против того самого камина, около которого он сидел, Бог весть с какими мечтами.

Утром розовый гроб Кондратьева был обвит цветами и, орошенный горючими слезами товарищей, опущен на «Братском кладбище» в могилу.

Для перевозки тела на Северную, адмирал Панфилов дал свой адмиральский катер и сам вместе с генералом Заливкиным и с другими офицерами нес гроб юноши-героя от его квартиры до бухты.

Также трогательна была жизнь и смерть другого юного героя, юнкера Сергеева.

Юнкер Сергеев служил на 10 батарее резервного батальона. Это был маленький, слабый, тщедушный юноша, похожий на десятилетнего мальчика. Офицеры и солдаты очень его любили. Солдаты оберегали его и называли «наш маленький барчук».

Местный житель, страстный охотник, Сергеев превосходно знал окрестности, и всегда водил ночные секреты, и участвовал в вылазках. Его крошечной фигурке удобно было неприметно ползти по земле. Эта охота скоро обратилась у него в страсть. Не было ни одной ночи, чтобы он не провожал охотников в секреты или на вылазках.

В Севастополе у него были «детки», о которых он нежно заботился. Это были его маленькие брат и сестра. Они были сироты и жили у чужой женщины. В каждую минуту передышки старший брат навешал их и, как мог, помогал.

Однажды на вылазке Сергеев впереди всех вскочил в неприятельскую траншею. Перед ним стоял высоченный француз. Юнкер бросился к нему. Маленький, слабый, он едва управлялся с пехотным ружьем. Такой воин, конечно, не устрашил гиганта — француза. Тот без труда выбил из его рук ружье, схватил за шиворот и понес его к своим, как кошка котенка.

Наши матросы стремительно бросились за ним и отбили своего «маленького барчука».

— Чуть не задушил меня, проклятый! — рассказывал юнкер товарищам.

А они смеялись и шутили над его бессильной храбростью.

Юноша, во что бы то ни стало, мечтал заслужить Георгиевский крест.

— Вы все уже украшены... И я не хочу отставать от вас... Я буду стараться заслужить такую же награду, — говорил он своим сотоварищам.

Он был уже представлен ко кресту. Но не дождался этой награды.

В одну из вылазок, он, как и всегда, первый бросился в траншею. Но в то же мгновение упал с открытым ртом, пронзенный двумя пулями.

Уже в гробу дождался юнкер-герой желанной награды. Так все непрочно в жизни.

Когда хоронили юнкера и за гробом рыдая шли его «детки» и товарищи, то печальную процессию встретили Великие Князья Михаил Николаевич и Николай Николаевич. Они пошли за гробом, расспросили об убитом и приняли на свое попечение осиротелых детей.

Примечания

1. В 1902 году в городе Севастополе матросу Шевченку поставлен памятник за его геройский поступок.