XXXIX. Государь император в Крыму. Окончание войны. Черноморцы в Москве

«Война молчит и жертв не просит;
Народ, стекаясь к алтарям,
Хвалу усердную возносит
Смирившим громы небесам.
Народ — герой! В борьбе суровой
Ты не шатнулся до конца;
Светлее твой венец терновый
Победоносного венца!»

Некрасов.

Несколько дней горел Севастополь. Только к тридцатому августа стали понемногу утихать пожары и взрывы. Союзники, занявшие Малахов курган и Корабельную сторону, не решались первые дни заглядывать в город. Он представлял из себя пустыню и груды развалин.

При занятии Севастополя союзники нашли там около 4 000 пушек, которых, к сожалению, не могли увезти наши войска, 600 000 ядер, бомб и картечи, 630 000 патронов и около 16 000 пудов пороху. Этим порохом они взорвали наши замечательные сооружения, сухие доки, — нашу гордость и украшение.

Доки эти находились в конце Корабельной бухты. В камне иссечен был бассейн, в 400 футов длины, в 300 — ширины и 24 фута глубины. Для поправки разного ранга кораблей сделано было пять отдельных доков, отделявшихся шлюзами. Три главных шлюза были в 58 футов ширины. Вода в доки проведена была из Черной речки.

Постройка этих замечательных доков стоила более пяти миллионов рублей.

Разгуливая по городу, победители уничтожили и испортили все более дорогое и ценное. Но они не захотели устроиться в Севастополе, а остались на своих прежних биваках, оставив в Севастополе несколько батальонов.

С отступлением наших войск на Северную сторону и с занятием союзниками развалин Севастополя обе воюющие стороны стали укрепляться на новых местах. Как мы, так и союзники строили новые укрепления и батареи, изредка поддерживали перестрелку.

Между тем, шли переговоры о мире.

В это время славная армия была обрадована пролетевшим по ее рядам известием о скором прибытии в Крым государя императора Александра II.

Неприятель в это время намеревался двинуться со своим флотом и осадить Николаев.

В Николаев прибыл государь император и лично следил за ходом оборонительных работ; Город энергично и быстро укреплялся.

Высокое, неоцененное внимание выказывал государь на каждом шагу крымской армии. Ежедневно посещал он госпитали и лазареты, как отец заботился о раненых и больных воинах, награждал отличившихся, и никому не было отказа в просьбах. Желая видеть поскорее войска славной армии, государь приказал все морские экипажи и некоторые полки двинуть в Николаев. И не было самой маленькой команды, к которой сам царь не выезжал бы навстречу, при вступлении в город. Это были трогательные, незабвенные минуты. Государь встречал со слезами на глазах защитников Севастополя. Необыкновенно милостивыми, задушевными словами он благодарил войска за их славную службу престолу и отечеству. Въезжая в средину рядов, государь разговаривал и ласкал почти каждого солдата, каждого матроса.

После оставления Севастополя. Один из оставленных бастионов. (Снимки французов)

28 октября государь в сопровождении Великих Князей-севастопольцев и огромной свиты посетил крымскую армию. Император прежде всего проехал в Бахчисарай.

В два часа дня колокольный звон бахчисарайской церкви и радостные крики собравшейся толпы народа возвестили о прибытии Государя. У входа в церковь государь встречен был духовенством с крестом и святой водой.

Из Бахчисарая его величество изволил выехать для осмотра десятой дивизии.

Войска, только что пришедшие из Севастополя, ожидали государя.

— Я горел нетерпением видеть мою храбрую крымскую армию! — воскликнул растроганным голосом государь.

Неумолчным, перекатным криком раздалось восторженное «ура!» Государь пронесся по рядам и, остановясь посреди войск, махнул рукой. Музыка и крики восторга замолкли.

Войска союзников

— Благодарю, ребята, за службу! — воскликнул царственный полководец. — Благодарю! Именем покойного государя, именем отца моего и вашего... благодарю вас.

— Ура! Ура! — загремело снова.

Государь продолжал со слезами на глазах:

— Я счастлив, что имею возможность лично благодарить вас за вашу геройскую службу. Давно это было моим желанием!

Не пересказать словами, что произошло после этих слов: крики восторга, благодарности и готовности умереть.

Государь сошел с лошади и пошел по батальонам.

Много сердечных слов участия, внимания, благодарности было произнесено милостивым царем.

Подойдя к камчатскому полку и заметив, что в строю всего один батальон, государь спросил о причине.

Командующий полком ответил, что другой батальон — на аванпостах.

Его величество произнес громким голосом:

— Один батальон камчатцев стоит четырех.

Осчастливленные камчатцы отвечали радостными криками.

«Тут же его величество изволил заметить под знаменем двоих унтер-офицеров, — пишет очевидец. — Один был старик, другой — молодой. Высоченного роста, с георгиевскими крестами, с французскими саблями у пояса, вместо тесаков, и с пистолетами за поясом, эти богатыри были как две капли воды похожи друг на друга».

— Как фамилия? — спросил их государь.

— Михайловы. Отец и сын, ваше величество, — в голос ответили унтер — офицеры.

— Отчего вы так вооружены? — снова спросил император.

— Нам пожалованы сабли князем Васильчиковым за храбрость нашу, — отвечали Михайловы.

— Вы волонтеры? — опять спросил государь.

— Так точно, ваше величество. Мы добровольно пришли из новгородских поселений в Севастополь, желая умереть за ваше величество и за веру православную.

— Спасибо вам, ребята, за хороший пример! — сказал император. — Спасибо вам! Не забуду вас. Приходите ко мне в Петербург.

— Благодарим покорно, ваше величество, — отвечали молодцы.

Великие Князья удостоили особенного внимания Михайловых, рассматривали их сабли, пистолеты, расспрашивали о последнем штурме, в котором оба героя принимали участие и оба были легко ранены и не вышли из строя.

После церемониального марша государь вызвал всех офицеров и сказал:

— Благодарю вас за то, что вы всегда впереди!

— Не пощадим себя, государь! — кричали со всех сторон офицеры.

Затем император обращался ко всем начальникам и для всех находил милостивое слово.

— Благодарю тебя за третий бастион, — сказал государь генералу Павлову и протянул ему руку.

Осмотрев войска, расположенные на Алме, Каче, Бельбеке и в Байдарской долине, государь со всеми говорил ласково, милостиво всех благодарил. Он принял от офицеров их скромное угощение — завтрак, и все были так счастливы. Казалось, что отец находится между своими детьми.

По отъезде из Крыма, государь осчастливил войска новым милостивым приказом и установил медаль.

«В память знаменитой и славной обороны Севастополя я установил для войск, защищающих укрепления, серебряную медаль на георгиевской ленте для ношения в петлице. Да будет знак этот свидетельствовать о заслугах каждого и вселять в будущих сослуживцах ваших то высокое понятие о долге и чести, которое составляет непоколебимую опору престола и отечества».

В начале 1856 года начались мирные переговоры. Заключено было перемирие.

Чествование защитников Севастополя у Ново-Троицкого трактира 17 февраля 1856 года

Долина Черной реки ожила после заключения перемирия. Везде виднелись красные мундиры, английские, французские, и наши родные серые шинели.

Французы, англичане и наши солдаты сходились в долине Черной реки и мгновенно заводили знакомство, смеялись, тараторили, менялись деньгами, кольцами, различными мелкими вещами. Союзников занимали наши деньги: каждый хотел иметь на память о России монету. Наших же солдатиков более занимали какая-нибудь уморительная глиняная трубка в виде головы, в исторической шляпе, или беленькая носогрейка (известное изделие сент-омерских фабрик, десятками миллионов в год расходившееся но белому свету).

По всей долине бродили охотники: дичи было множество, и поминутно раздавались выстрелы. Вот упала убитая утка в нашу сторону; услужливый русский солдатик тотчас отыскал ее и перебросил убившему, показывая при этом разные любезные жесты и говоря на французском языке собственного изобретения.

Толпы французов и англичан гуляли по берегу, высматривая русских и все русское. В этих толпах бродили сотни корреспондентов разных газет, подмечая каждый шаг, улавливая всякую фразу, изучая всякое движение.

Встреча в Москве черноморских моряков, возвратившихся из Севастополя, 18 февраля 1856 г.

Многие приезжали сюда верхом, в одноколках и в других экипажах.

Лишь только остановятся и перекинутся словечком француз и русский, сейчас около них соберется толпа. Все так любезны, вежливы.

18 марта 1856 года были подписаны в Париже мирные условия. По этим условиям русские не имели права держать флот на Черном море. После ужасной, кровопролитной войны мир принят был с восторгом.

Союзники обнимались, целовались, поздравляли друг друга и не мало выпивали.

В Камыше загремели выстрелы с флота, и на кораблях развевались флаги французские, английские, турецкие, сардинские и. даже русские. Салютовала артиллерия, гремели выстрелы повсюду.

Союзники положительно наводняли русский лагерь: приходили толпами, чуть ли не целыми полками, конечно, без оружия, лезли к русским с любезностями, звали к себе. Приходилось их угощать.

Тяжело было вернуться русским в родной, дорогой сердцу Севастополь. Особенно горестно было ступить на землю Корниловского бастиона.

«Горько было на сердце, — пишет участник войны, — когда я, сотворив крестное знамение, снова ступил на эту землю, облитую кровью моих друзей и собратий. Всюду валялись обломки оружия, обрывки амуниции, туры, фашины. Привидением казался мне Малахов курган. Ноги дрожали, дух замирал. Мне казалось святотатством безопасно проходить по этому месту. Во многих местах наружный ров кургана обвалился. На месте, где взбежал на курган Мак-Магон, перекинут через ров мостик. По тому месту, где соединена с курганом «куртина» и по которому проникли в курган первые неприятельские войска, проложена дорога. Мы поехали по этой дороге и опять-таки с крестным знамением вступили в лабиринт полуосунувшихся траверзов, покрывающих курган. Малахов курган со стороны Севастополя трудно узнать, в такой степени он изменил наружный вид свой: его прежние укрепления, ныне обращенные к нашей стороне, совершенно переделаны. О, какое ужасное чувство наполняло грудь при этом посещении! Прошлое казалось тягостным сном. Давно ли мы сюда прибегали на тревогу?.. Давно ли здесь распоряжались Нахимов, Истомин, Хрулев?.. Давно ли здесь повсюду были видны русские шинели, звучала родная речь?.. Никто из нас и думать не мог, что будут здесь другие властители и сами явимся здесь гостями. Нет, здесь невыносимо тяжело. Скорее домой, чтобы не видать французского флага на истерзанной башне Истомина, свидетельнице стольких подвигов нашей славы и стольких смертей наших героев...»

Посещение развалин Севастополя было еще тягостнее для защитников по воспоминаниям.

Угощение защитников Севастополя в Москве 18 февраля 1856 года

Двинулись в обратный путь союзники, стараясь с собою захватить все, особенно англичане.

Пошли и наши полки домой. Наступили дни радостных свиданий тех счастливцев, которые остались в живых. Но каково было тем несчастным матерям, женам, которые издали смотрели на счастье других и сами рыдали о далеких могилах в Севастополе!

Много было этих могил, и не было уголка в России, где бы не проливались горькие слезы.

Во всех городах севастопольцам устроили торжественные встречи; встречали с крестами, с хлебом-солью, с колокольным звоном.

Кокорев, принимавший севастопольцев в Москве

Особенной торжественностью отличалась встреча Москвы;

Черноморцы вступили в Москву через Серпуховскую заставу, разукрашенную флагами, лентами, зеленью.

Еще накануне в Москву собрались сотни тысяч народа. Пришли, приехали из соседних сел, деревень, из всех ближних городов.

Около заставы была толкотня и давка.

Накануне из Петербурга приехали морские офицеры, чтобы раздавать солдатам медали.

В восемь часов утра показались черноморцы, славные защитники Севастополя. В старых, истертых шинелях, с загрубевшими, черными лицами, с грудью, украшенной медалями и георгиевским крестом, медленно двигались они усталые, измученные.

Встрепенулись все русские сердца при виде этих родных героев. Никто не мог быть в эти минуты спокоен. Что-то неотразимое влекло всех к ним, выстрадавшим свою лучезарную славу... Хотелось пожать их руки, обнять, плакать... Все волновались.

— Голубчики наши родимые! Мученики, — пробегало шепотом в толпе.

Загремело громовое: «Ура! Ура!»

Черноморцы остановились. Вперед вышли уполномоченные от Москвы: Кокорев и Мамонтов. Они держали на серебряном блюде огромный каравай хлеба¹.

Все смолкло. Настала мертвая тишина. Кокорев передал хлеб-соль офицерам и громко воскликнул:

— Служивые! Благодарим вас за ваши труды, за кровь, которую вы проливали за нас, в защиту веры православной и родной земли! Примите наш земной поклон!

Кокорев стал на колени и поклонился в землю. Мамонтов и все сопровождающие их сделали то же. И весь народ упал на колени и кланялся севастопольцам.

Восторженно, радостно, шумно и величественно встречала Москва героев-защитников. И вся Русь сливалась во единую радость с Первопрестольной и покрывала неувядаемой славой защитников Севастополя.

Примечания

1. Такой колоссальной величины, что для того, чтоб его спечь, пришлось выстроить особую печь.