Путеводитель по Крыму
Группа ВКонтакте:
Интересные факты о Крыме:
Аю-Даг — это «неудавшийся вулкан». Магма не смогла пробиться к поверхности и застыла под слоем осадочных пород, образовав купол. |
Главная страница » Библиотека » «Под сенью Ай-Петри»
Никита Струве. Мать Евдокия(23.XI.1895—24.VI.1977)СТРУВЕ Никита Алексеевич (р. 1931) (Париж)
На 82-м году жизни, после двухлетней мучительной болезни, скончалась игуменья Евдокия, основательница и настоятельница Покровской общины в Бюсси-ан-От. По времени рождения мать Евдокия принадлежала к тому поколению, которому было суждено или погибнуть от сыпняка, испанки, в тюрьмах и лагерях, или остаться «незамеченным» на задворках внутренней или внешней эмиграции, или же стать свидетелем эпохи: Меня, как реку, Эти строчки Ахматовой мать Евдокия могла бы с полным правом применить и к себе, и, как великая поэтесса, она «сделала, пожалуй, все, что можно», из того, что ей было дано Богом и судьбой. Екатерина Courtin, отец — француз, скептик-вольтерьянец, мать — русская, из генеральской семьи Борисоглебских, росла в Ялте, «у самого моря», в состоятельной семье, баловницей родителей, друзей, казалось бы, и судьбы. Домашнее обучение, няньки, мисс, поездки за границу, бонтонное воспитание, в котором религия занимала третьестепенное место: о ней вспоминали по большим праздникам, на Рождество и на Пасху. Позднее поступление в гимназию, где произошла во многом решающая встреча с законоучителем, о. Сергием Щукиным: «Глядя на него, — любила она говорить, — мы понимали, что христианство не мечта, а вполне реально осуществляется в жизни». Отец Сергий Щукин принадлежал не к чиновничьему духовенству, а к тем смиренным священникам сокровенного сердца, «теплым заступникам мира холодного». Но в нем было и большее, диапазон его пастырского влияния был на редкость широк. Он был другом Чехова, С. Булгакова, его высоко ценили А. Карташев и патриарх Тихон, и вместе с тем он был народным священником, близким к простому люду и обездоленным. Постоянное общение с умирающими от чахотки в Крыму не умалило его радости приятия жизни, и главной его болью и заботой было разобщение между Церковью и миром. В каком-то смысле про него можно сказать, что он был «движенцем» до возникновения Движения...
Вторая определяющая встреча уже по окончании гимназии в годы разрухи — с молодым историком Мещеряковым, дружившим с о. Сергием Булгаковым. В 1920 году состоялся их брак, а в 1922 году, по дороге в Москву, куда он ехал рукополагаться в священники, Мещеряков заболел сыпняком и умер. О последующих годах мать Евдокия рассказывала как о времени отчаяния, метаний и мучительных поисков. Поездки по тогда уже закрывавшимся монастырям (мать Евдокия побывала и в Оптиной) закончились в Крыму. В Кизилташе небольшой женской обителью руководил отец Софроний, человек строгой и святой жизни, хорошо знакомый с вековой традицией умного делания. Раньше туда же поступила ее младшая и единственная сестра, ныне здравствующая мать Дорофея1. В этой общине в 1927 году, когда усиливались преследования и начиналась церковная смута, мать Евдокия приняла тайный постриг. Ей, как и всем монашествующим, предстоял путь исповедничества, если не мученичества. В 1932 году мать Евдокию арестовали, но тут помогло французское происхождение, вернее «законное» французское подданство, и вместо того, чтобы отправиться на восток, в ссылку или лагерь, всей семье разрешили выехать во Францию...
А во Франции церковная жизнь находилась в бурном расцвете. Порвав с Москвой, митрополит Евлогий нашел в церковном народе опору для своей разносторонней пастырской деятельности: множились приходы, возникали миссионерские движения, благословлялись самые смелые начинания. Богословское творчество, вдохновляемое о. Сергием Булгаковым, находилось на высшей точке развития. Мать Евдокия, знавшая о. Сергия еще по Крыму, естественно влилась в это течение: участвовала в Булгаковских семинарах, в экуменических встречах, преподавала английский язык в Богословском институте, пыталась вместе с матерью Марией Скобцовой создать монашескую общину. Однако темпераменты и устремления матери Марии и матери Евдокии были слишком различны. Мать Мария была целиком в социальной деятельности, в отдаче себя ближнему, в несколько хаотическом бурлении и кипении. Мать Евдокия мечтала о молитвенной, духовной жизни, хотя и участвовала в этом своеобразном «хождении в мир»: одним из её послушаний или подвигов было выискивать по моргам тела одиноких эмигрантов, покончивших с собой или погибших в катастрофах, и устраивать им христианское отпевание и погребение. В 1938 году мать Евдокия вместе с сестрой и двумя другими новопостриженными монахинями, матерью Бландиной (Оболенской) и матерью Феодосией (Соломянской), отделились от «Православного дела» матери Марии и обосновалась в 50 километрах от Парижа на небольшом участке с домом и курятниками. Жизнь была нищая, община маленькая и равноправная, но уже тогда мать Евдокия «естественно» ее возглавляла: природная величавость при полной простоте и неподдельной ласковости, твердый ум и волевой упор, большая светская и богословская культура (от английских романов и русской поэзии до Исаака Сириянина), абсолютная уравновешенность и гармонический склад личности выделяли ее среди других и заставляли признавать ее авторитет. После войны подвернулась новая возможность найти подходящее помещение для монастыря: известный профессор права Борис Ельяшевич решил пожертвовать монахиням свой поместительный «барский дом» в 150 километрах от Парижа, на краю огромного леса От... В 1946 году туда переехали мать Евдокия, мать Бландина, мать Феодосия (все трое испытавшие глубокое влияние о. Сергия Булгакова и бережно хранящие его заветы) и присоединившаяся к ним офранцуженная гречанка, человек совершенно другого склада, простой народной веры... Это смешение интеллектуальных монахинь и простых, русских и не русских, выявило широту стремлений матери Евдокии, ее глубокую церковность...
Сам переезд четырех монахинь в пустой и необорудованный дом, без всяких средств, был актом веры... не знаю, рассчитывала ли на что-нибудь мать Евдокия, вообще расчет не входил в ее отношение к жизни... Сокровенная ее мечта состояла в том, чтобы положить основание женскому монашеству, одновременно традиционному и открытому к миру, в духе православной традиции, но приспособленному к сегодняшнему дню, без узости и фанатизма, и, главное, без филетизма, без национальных ограничений... Постепенно община стала пополняться: в 1950 году к ней присоединилась мать Ия (✝ 1977), человек большой судьбы, проживший до 1943 года в России, где она провела много лет в тюрьме и ссылке за отстаивание церкви; мать Сергия (✝ 1972), истая монахиня Пюхтицкого монастыря, мать Иоанна Баржанская (✝ 1977), достигшая в последние годы поразительного просветления и бесстрастия. Гречанку заменила англичанка, мать Мария, посвятившая себя вместе с матерью Евдокией переводу всех богослужебных книг на английских язык2... Были и более простые монахини, занимавшиеся коровами, курами и т. д. Одно время община достигала 14 человек. С.И. Фудель, вспоминая о дореволюционных монастырях, с грустью отмечал, что они были глухи к миру, жили своей благополучной жизнью, не заботясь о нем: «Мир, — писал он, — был слишком оставлен». Мне кажется, мать Евдокия чувствовала, что современное монашество не может пройти совершенно мимо мира, что оно не только должно быть открытым к современной культуре, но и как-то вобрать ее в себя. Помню, как-то она мне сказала, что помимо традиционного правила ей очень много дает в подготовлении к причастию... чтение Чехова! У всякого другого такая фраза прозвучала бы дешёвкой или диссонансом, но у матери Евдокии, трезвой и собранной, совершенно не склонной ни к каким новшествам, еще менее чудачествам, это было выражением глубокой интуиции: не запирать монашество в раз и навсегда выработавшиеся в средневековье формы, сохранить постоянную связь с реальной жизнью. Всегда ли удавалось матери Евдокии это нелегкое сочетание свободы и традиции, открытости к миру и верности молитвенному подвигу? Бывали моменты, когда казалось, ритуализм (верность не о. Сергию Булгакову, Алексею Мечеву, Сергию Щукину и другим духоносным священникам, а буквальное следование настольной книге «правил» о. С. Булгакова) снова брал верх или, наоборот, когда в стены монастыря допускалось слишком много мирского, светского... Но не нам судить. «Удача» как таковая вообще не принадлежит этому миру: существенно устремление, усилие, открывание новых путей... Так или иначе, Покровская община — единственный женский монастырь, созданный в эмиграции и существующий уже более сорока лет...
С грустью наблюдала мать Евдокия отсутствие смены. Ей так хотелось, чтобы община продолжала жить, хотелось передать тот опыт, который был дан ей Богом через превратности судьбы. Последние годы она много болела, мало выходила из комнаты. Два года назад злополучный грипп окончательно подкосил ее силы. И тем не менее, хотя годы и болезни не всегда позволяли узнать прежнюю мать Евдокию, такую жизнеутверждающую, деятельную и веселую, те, кто видел ее в первый раз, не могли не поразиться ее качествам: твёрдости и ласковости, высокому уму, соединению юмора и серьезности, какой-то природной мягкой властности, которые и позволили ей сплотить из очень разнообразных людей дружную общину.
В этом году, как бы исполняя её заветное мечтание, в общину прибыло четыре молодых послушницы «совокупльшеся от конец земли»: англичанка, американка, француженка, немка... залог будущего и знак времени. Православие может выжить на Западе только на межнациональной основе. Русское малится, исчезает, чтобы возросло и укрепилось православие местное, западное. На сподвижницах матери Евдокии (из четырех основательниц Бюсси в живых осталась только мать Феодосия) лежит трудный, но непреложный долг: не только сохранить общину, но и возгреть тот всеправославный дух, который вкладывала в неё мать Евдокия. Примечания1. Возглавляет старческий дом в Муазене. 2. Это поистине, огромный труд. Издается он сначала типографией монастыря, а затем, после тщательной проверки, английским издательством Faber and Faber.
|