Игуменья Евдокия (Куртен). Евангелие осуществимо на земле. Воспоминания об о. Сергии Щукине

Мемуарный очерк печатается по: Вестник РХД (Париж; Нью-Йорк), № 122, 1977.

Об отце Сергии Щукине я впервые узнала в 7-м классе гимназии, осенью, когда начались занятия: учителя, классные дамы и некоторые более давние ученицы были очень взволнованы — к нам возвращается и будет преподавать Закон Божий о. Сергий. Я ничего о нем не слышала, когда поступила в 6-й класс Ялтинской гимназии, у нас был хороший священник, с которым мы проходили историю церкви и который очень живописно рассказывал о мучениках.

Об о. Сергии я узнала только, что он был выслан из Ялты генералом Думбадзе за отслуженную по чьей-то просьбе панихиду о жертвах событий 9 января в Петербурге. Все в гимназии, независимо от своих убеждений, ждали его прихода с нетерпением — и вот он пришел: небольшого роста, худенький, скромный, очень русский, с маленькой светлой бородкой и двумя вьющимися локонами по сторонам лица. Глаза светло-голубые, ясные и необыкновенно ласковые.

С первого же урока мы поняли, что он, хотя задает уроки (это было сравнительное богословие), но спрашивает мало, скорее отвечает на вопросы. Класс у нас был очень способный, все много читали, спорили о социализме, о толстовстве, о христианстве, об эгоизме и альтруизме. Поддавало жару еще и то, что преподаватель истории Д. Азбукин (двоюродный брат отца Сергия Булгакова) учил нас не столько по учебникам (они оставались пособием для средних и плохих учениц), сколько по лекциям Ключевского, Платонова, Кареева, Петрова и т. д.; то есть, обсуждал с нами вопросы философии истории. Сам он был человеком талантливым, но неверующим. Как всё это соединить с христианством и православием? И вот тут о. Сергий Щукин оказался честным, умным и глубоким руководителем. Он всё знал, всё понимал, ничему не удивлялся и только в некоторых случаях отвечал просто: «Я этого не знаю» — и честность его убеждала нас сильнее натянутых объяснений.

Он был необыкновенно ласков к ученицам, не выучившим уроки: «Почему, девочка, вы не выучили, не больны ли были, не было ли неприятностей дома?» — расспрашивал сердечно, участливо, не допуская в нас злой воли или просто лени. И потому на переменках за ним ходил всегда хвост учениц, его окружали, задавали вопросы.

Отец Сергий Щукин. Ялта, 1910-е годы. Архив Покровского монастыря в Бюсси-ан-От

Постепенно мы стали ходить в его церковь, Аутскую Успенскую, ко всем доступным нам по времени службам. Он был там вторым священником. Его низенький, но довольно обширный домик находился в самом конце церковного участка, за садиком.

Музыкального слуха у него не было, он не служил нараспев, а просто. Проповеди были короткие, проникнутые любовью и знанием жизни своих прихожан. Говорил на «о», как жители северных губерний (он происходил из семьи священника из г. Великого Устюга).

Летом 1913 года умерла от брюшного тифа его дочка Наташа, которая была моложе нас на 2—3 класса. Помню, как он стоял покорный, скорбный около ее гроба — отпевал другой священник. В о. Сергии чувствовалась бесконечная вера и покорность воле Божией.

В молодости так хочется найти идеал, и о. Сергий вызвал в нас формулу: «Если он может быть таким, как мы его узнали — мы чутко и пристально следили за ним, — то значит, Евангелие осуществимо на земле».

В год, когда мы кончили курс, осенью началась война, потом революция — наша группа пошла разными путями, но и впоследствии объединяло всех воспоминание об о. Сергии.

Ялтинская женская гимназия (1891). Арх. Н.П. Краснов. Открытка 1910-х годов

Вся деятельность о. Сергия протекала в слободках, окружавших Ялту: Ливадийская, Аутская, Шеломэ — там жил простой люд, рабочие, бедные интеллигенты, часто больные туберкулезом. Туберкулез и смерть молодых больше всего ранили сердце о. Сергия. Его звали всюду. У него не хватало времени на личную жизнь, на свою семью. Была красивая жена, после смерти старшей дочки Наташи осталось еще двое маленьких детей, лет по 5—6, Алеша и Маша.

Икона «Знамение» Пресвятой Богородицы Курской Коренной. С открытки, напечатанной по благословению Высокопреосвященнейшего Митрополита Филарета, Первоиерарха Русской Православной Зарубежной Церкви, 1968 г.

«Обожательниц» у о. Сергия не было никогда. У него было слишком много ума и безобидного юмора. Раз, когда я к нему зашла, он рассказал о беде соборного протоиерея, который не мог отвязаться от поклонницы, стоявшей каждый день часами против его балкона на дворе. Дом был высокий, на горе, и балкон в верхнем этаже. О. Сергий мне сказал: «Вот бедный батюшка, должен это терпеть, но тут есть и его вина: не надо принимать подарков, вышитых поясов и т. д.» В другой раз, уже после революции, он мне как-то сказал: «У нас в России нет антиклерикализма — наоборот, если священник сделает хоть малое усилие научить прихожан, отслужит даром требы, то люди сразу вознесут его до святости». Запомнилось и такое: «Я всё удивляюсь, что находят иные батюшки время играть в карты, ходить друг другу в гости, когда мне вот и вздохнуть некогда», — это было сказано без осуждения, скорее с удивлением. Он вообще никогда никого не осуждал — слишком любил людей, но видел их недостатки, часто с большой жалостью. Был у него тонкий, мягкий юмор. Неожиданно я увидела новую для меня черту в характере о. Сергия. Зимой 1915—16 года мы оба преподавали на вечерних курсах для рабочих, устроенных одной богатой дамой, г-жей Дараган, в одной из слободок — Шеломэ, в конце длинной и пустынной Суворовской улицы в здании начальной Алексеевской школы. Изредка попутчиком моим был о. Сергий. Один раз, пока о. Сергий ждал своей очереди урока Закона Божьего, я кончала свой урок математики. Один из рабочих, молодой парень, заговорил со мной в очень развязном тоне. О. Сергий это услышал и так твердо и серьезно осадил рабочего, что он смешался и замолчал. Недаром говорят, что самое страшное — это справедливое негодование праведника. Я увидела, что в характере о. Сергия была не только мягкая ласковость, но и большая твердость и серьезность. Во время встреч по дороге в Шеломэ мне удавалось поговорить с о. Сергием, он рассказывал случаи из своей приходской работы.

Федор Васильев. В Крымских горах. Х. М. 1873. Государственная Третьяковская галерея

Ходить к о. Сергию на дом я решалась очень редко, зная, как он занят. Налево от передней был его маленький скромный кабинет. Просидишь несколько минут и, несмотря на ласковую встречу, становится неловко оставаться долго, и все, казалось, важные дела куда-то испаряются. Выйдешь, и мир видится преобразившимся, радужным, люди на улицах словно несут на себе отблески того света, который успел согреть и освежить в маленьком кабинетике. К о. Сергию шли всякие люди: с большим горем и нуждой, люди, требовавшие поддержки и защиты.

Симеиз. Открытка издательства «АХР». С оригинала художника В.Н. Костяницына

Его здравый смысл и ум привлекали всех. Когда начались выборы на Всероссийский Поместный Собор — от Таврической епархии было выбрано три члена: о. Сергий Булгаков, о. Сергий Щукин и присяжный поверенный Салов.

Новый Симеиз. Дача И.С. Сабашникова «Панеа». Видовая открытка 1910-х годов

Его очень полюбил патриарх Тихон и впоследствии прислал ему митру. О. Сергий никогда ее не носил, так как был вторым священником церкви, настоятель которой митры не имел, но, увы, митра послужила причиной ревности бедного настоятеля о. Николая и испортила его добрые отношения с о. Сергием. О. Сергий очень огорчался и сказал, что никогда этой митры не наденет.

А. Егорнов. Предгорье Ай-Петри. Лист из фотоальбома семьи Дзеульских. Хромолитография. 1897. Собрание Н.К. Запаращук-Рыбаковской (Ялта). Воспроизводится впервые. Во врезном окне: Петр Павлович и Прасковья Александровна Дзеульские с детьми — Александром (старший, расстрелян в декабре 1920 г. в Багреевке) и Иваном. Фото И. Семенова. Ялта, 6 августа 1900 г. Публикуется впервые

Я мало знаю о прошлом о. Сергия, никогда не спрашивала, знаю только, что он родился в Великом Устюге, что (как он сам написал в своей книжке «Около церкви» изд. о-ва «Путь») пережил глубокий духовный кризис, кончил Петербургскую Духовную Академию и хотел ехать в Палестину, в Назаретскую семинарию преподавателем.

А. Писемский. Буря у мыса Фиолент. Лист из фотоальбома семьи Дзеульских. Хромолитография. 1897. Собрание Н.К. Запаращук-Рыбаковской (Ялта). Воспроизводится впервые. Во врезных окнах: Василий Ундольский (расстрелян в декабре 1920 г.), сын настоятеля форосской церкви отца Павла Ундольского (фото 1910-х годов, собрание семьи Ундольских, г. Владимир); храм во имя Воскресения Христова в Форосе (фото нач. XX в.)

Мечтал о писательстве и на этой почве познакомился с Чеховым. Чехов же и хлопотал перед архиепископом Таврическим об устройстве его в Ялте, так как уехать в Палестину ему не удалось из-за слабости легких. Он стал другом всей семьи Чеховых и оставался им до конца. Мария Павловна Чехова навещала о. Сергия до самого его отъезда из Ялты в 1926-м году. До революции посещали его все, кто интересовался духовными вопросами, — Кожевников (издатель книг философа Федорова), о. Сергий Булгаков, Вал. Ал. Тернавцев, писатели и множество людей, которым было интересно познакомиться и поговорить с о. Сергием. Особенно усилились посещения после революции, так как очень много культурных людей уезжало из России через Крым. Особенно дружна была семья о. Сергия с д-ром Кострицким, который вызван был к семье государя во время его заточения в Тобольске.

В. Овсянников. Турецкий киоск Российского Красного Креста в парке Воронцовского дворца. Лист из фотоальбома семьи Дзеульских. Хромолитография. 1897. Воспроизводится впервые. Во врезных окнах: Львиная терраса Воронцовского дворца (фото нач. XX в.); Екатерина Ивановна и Григорий Григорьевич Харченко (расстрелян в декабре 1920 г. в Ялте); фотография Сковороденко, г. Александровск, 1916 г. Собрание Н.К. Запаращук-Рыбаковской (Ялта). Воспроизводится впервые

Не знаю, как отнесся о. Сергий к революции, думаю, что, как все, он страдал, видя начавшуюся разруху. Один раз я встретила его на улице, и мы пошли вместе посмотреть на один из бесчисленных в то время «мирных» и многословных митингов. «Мир без аннексий и контрибуций» и т. д. Постояли, послушали. О. Сергий заметил: «Всё это добрые намерения, но на этом дело не остановится, придут другие люди, ожесточенные, и тогда один Господь знает, что будет».

А. Галкин. Девушка на камне. Лист из фотоальбома семьи Дзеульских. Хромолитография. 1897. Собрание Н.К. Запаращук-Рыбаковской (Ялта). Воспроизводится впервые. Во врезном окне: пианистка, выпускница Одесской консерватории Мария Григорьевна Котова, дочь Екатерины и Григория Харченко. Фото 1930-х годов. Собрание Н.К. Запаращук-Рыбаковской (Ялта). Воспроизводится впервые

9-го января 1918 года нашу Ялту обстреляли с моря большевики и взяли город. Я помню, как тогда чувствовала, что ничего не страшно, пока о. Сергий у себя в Аутской церкви — словно оттуда шла какая-то духовная защита. Начались реквизиции и грабежи, и так длилось до прихода немецких войск весной того же года, на Страстной седмице. За это время большевики утопили много офицеров, бросая их в воду в конце мола с привязанными к ногам камнями, но в городе хозяйничали не много, борьба шла в окрестностях, в горах. На Пасху их уже не было. Крым был занят немцами, продержавшимися у нас до осени того же 18-го года.

Закладка часовни-памятника в Багреевке. 10 декабря 2005 г. Фото Владимира Евдокимова

С начала революции, но не помню когда именно, начали стихийно образовываться профессиональные союзы: музыкантов, врачей, преподавателей и разных ремесленников. В Ялте всегда, особенно после революции, было много интеллигенции — люди приезжали лечиться, жить в теплом климате. В зале мужской гимназии изредка собирались учителя, и, конечно, председателем единогласно был выбран о. Сергий. В этой роли он проявил всю свою мудрость, участливость, твердость и даже свой юмор. Всем почему-то очень хотелось высказаться — не всегда удачно, и вот когда кто-нибудь запутается в своей речи, о. Сергий вставал и говорил, очень ласково: «Мне кажется, что Вы хотели сказать то-то и то-то...» и в трех словах высказывал мысль оратора. Он, обрадованный, говорил «да-да» — и сразу всё успокаивалось. Кажется, около 2-х месяцев о. Сергий пробыл в роли председателя, а затем на одном из собраний сказал: «Господа, простите меня, я больше не считаю удобным для вас оставаться председателем. Обстоятельства изменяются, вы поедете на более крупные съезды, и вам будет неловко иметь председателем священника.» Преподаватели, среди которых были и профессора с разными взглядами, иногда очень передовыми, старались его удержать. Но несмотря на общие протесты, о. Сергий остался тверд и отказался.

Эскиз проекта часовни-памятника во имя иконы «Знамение» Курской Коренной в Багреевке (арх. Александра Петрова), 2005—2006 гг. Рисунок Светланы Арефьевой

После (в Германии тогда произошла революция) явились снова большевики, продержались лето 19-го года и были отброшены Добровольческой армией. Зимой 19-го года мы, молодежь, с о. Сергием Щукиным, о. Сергием Булгаковым и графом Апраксиным устроили в мужской гимназии религиозно-философские собрания. Этому способствовало бегство с севера многих интересных людей. Были заседания на разные темы: профессор Цингер читал о проблемах физики, проф. Метальников о своих религиозных исканиях и процессе изучения живых тканей, о. Сергий Булгаков — «На пиру богов», Максимилиан Волошин — стихи о России, Валентин Ал. Тернавцев — об Апокалипсисе, зять Скрябина — Борис Шлецер — прочел «Поэму последнего действия» Скрябина, много было и других докладов о религии, о поэзии.

Вид горы Ай-Петри со стороны Нижнего Мисхора. Рисунок Екатерины Мещеряковой (урожд. Куртен). Бум., кар. 1922. Архив Покровского монастыря в Бюсси-ан-От. Воспроизводится впервые

1 ноября 1920 года после падения Перекопа большевики окончательно заняли весь Крым. С 7 декабря под руководством Бела Куна начались расстрелы «в порядке проведения «Красного террора». Официально известно, что в Ялте должно было быть расстреляно 6000 человек. Эти расстрелы происходили за городом, в лесу, на даче присяжного поверенного Фролова-Багреева и закончились 25 марта 1921 года. После этого наступила передышка.

Санаторий «Горное солнце» (бывш. — им. А.И. Кривошеина; ныне «Беларусь»). Рисунок Екатерины Мещеряковой (урожд. Куртен). Бум., кар. 1922. Архив Покровского монастыря в Бюсси-ан-От. Воспроизводится впервые

О. Сергий был неожиданно арестован весной 21-го года, не в общем порядке, а отдельно. Его отвели в так называемый «Общий отдел» — домик рядом с дачей д-ра Кострицкого. Волнение в Ялте поднялось чрезвычайное: все так называемые «тяжелые» союзы — грузчиков, дрогалей (возчиков), портовых рабочих, обитатели слободок с женами и матерями переоделись в чистые рубахи, чтобы, если нужно, умереть за о. Сергия. Религиозные общины татар, греков, караимов, евреев отправили депутатов в ЧК. И о. Сергия через два дня выпустили. Но, как всегда у большевиков, это был тактический шаг. Дня еще через два, ночью, его арестовали и увезли по шоссе к Севастополю. У чекистов работала кухаркой одна из ялтинских женщин. Она им сказала: «Не смейте вредить о. Сергию, он столько сделал народу и моей семье. Он святой человек». Может быть из-за этих волнений, его везли нарочно медленно: то лопались шины, то еще что-то случалось, но каждый раз, в Севастополе и Симферополе, он опаздывал к моменту групповых расстрелов и его переправляли дальше. В конце концов он оказался в Харькове. Там в это время шла ликвидация шаек, хозяйничавших на Украине во время гражданской войны. Расстреливали также и многих членов бывших коммунистических «троек», сделавших свое дело при Бела Куне, в большинстве своем морфинистов, кокаинистов, очевидно, не годившихся большевикам для дальнейшего употребления. По ночам тюрьма застывала в ужасе: шли отбирать людей на расстрелы. В этой обстановке, среди разбойников, в тесноте заключенные отводили о. Сергию уголок около окна для молитвы. Они ему на прощанье из мякиша хлеба сделали шахматные фигурки и доску из спичечной коробки. Отобрано это было у него при освобождении из тюрьмы в Москве, и о. Сергий страшно жалел об этом. В Харьковской тюрьме он заболел тифом, и, думая, что он умер, его вместе с трупами повезли хоронить на кладбище. Но когда обнаружили, что он подает признаки жизни, его вернули обратно в камеру. Потом перевезли в Москву и только там, ровно через год после ареста, в 1922 г. выпустили с сильным нефритом. Его поместили в университетскую клинику к проф. Плетневу. Там я его и увидела. Он выздоравливал, но был очень слаб. Мы с ним ходили по коридору клиники, и он рассказал о своих переживаниях, прибавив, что никогда он так хорошо не молился, как в тюрьме.

Рисунок Екатерины Мещеряковой (урожд. Куртен). Бум., кар. Надпись рукой автора: «Февраль. Март — 1922 г. Москва. О. Сергий Щукин у Шулейкиных после похорон Шуры» (имеется в виду семья академика, геофизика, основателя Черноморской гидрофизической станции в пос. Кацивели в Крыму Василия Владимировича Шулейкина, двоюродного брата «Шуры» — А. Мещерякова). Архив Покровского монастыря в Бюсси-ан-От. Воспроизводится впервые

В это время — март, апрель, начало мая 1922 г. — я была в Москве и много разговаривала с о. Сергием. После его выздоровления от нефрита ему дали комнату в Марфо-Марьинской обители, построенной Великой княгиней Елизаветой Федоровной. Княгиня была уже убита в Алапаевске, клиника при ее монастыре перешла в руки государства как 2-я университетская клиника, но монастырь с настоятелем о. Митрофаном Серебрянским еще существовал. Там я и встречала Пасху с о. Сергием. Интересно то, что он рассказал мне о своем аресте. Надо иметь в виду, что о. Сергий — при всей его духовности, прозрачности и любвеобильности — не был ни визионером, ни мистиком в западном смысле этого слова. Он был трезв духом и церковен.

Скит старца Софрония в Кизилташской обители в Гурзуфе. Рисунок Екатерины Мещеряковой (урожд. Куртен). Бум., кар. 1922. Архив Покровского монастыря в Бюсси-ан-От. Воспроизводится впервые

Месяца через два, когда о. Сергий выздоровел и отдохнул в Марфо-Марьинской обители, его потянуло вернуться в Ялту к своей семье. Он говорил: «Я отдал всю жизнь своей приходской и общественной работе, теперь я буду свободнее, а у меня двое детей — я должен заняться ими», — но поехать в Ялту весной 22-го года было еще почти невозможно, и он должен был пока найти работу в Москве. Раз как-то мы с ним зашли в одну окраинную московскую церковь, и он спросил там, не нужен ли им священник. Я ждала его на улице, он вышел и с юмором сказал: «Они не принимают иначе, как по выбору, а ведь на соборе я сам стоял за выборное начало, а оно вот как ко мне повернулось». Вскоре после того я уехала к отцу в Могилевскую губернию, а о. Сергий вернулся-таки к своей семье в Ялту.

Встретила я его там уже в период НЭПа, когда всё в России пришло в сравнительно нормальный порядок. Летом 1923 года Ялта была вся отремонтирована, следы голода исчезли, переменился только состав населения — наверх выплыли nouveaux riches, образованные люди превратились в гувернанток, учителей. О. Сергий жил у себя, служил в Аутской церкви, помогал в хозяйстве своей семье: доил козу, рубил дрова. Однажды пришел в церковь с огромным синяком под глазом — во время дойки коза брыкнула. Ялту заливали толпы коммунистической молодежи, приезжавшие группами с севера: курносые, голубоглазые, белобрысые — совсем новый для нас тип. В церковь не ходили.

Ялта. Храм Св. Иоанна Златоустого. Разрушен (за исключением колокольни) в 1941 г. Восстановлен архитектором А.В. Петровой в 1998 г. в первоначальном облике по проекту Г.И. Торичелли (1834). Фрагмент фото В. Сокорнова, начало XX в.

Тем временем я нашла маленький скиток в горах над Гурзуфом в 17 км от Ялты, во главе стоял старец Софроний. К монастырю я всегда стремилась, посетила многие из них на севере: Зосимову пустынь, Оптину, Киево-Печерскую лавру, маленькие монастыри вокруг Гомеля. И тут, найдя монастырь, я стала реже видеть о. Сергия. Один раз мне очень захотелось познакомить его с о. Софронием, и мы вместе пошли в наш монастырек. По дороге о. Сергий говорил, что он совсем не знаком с монашеством, кроме Александро-Невской Лавры ни одного монастыря не видел — тем интереснее было познакомить его с этой стороной духовной жизни. Ему очень понравился о. Софроний — но видеться им больше не пришлось — о. Сергия опять вызвали в ГПУ в Симферополь вместе с другими священниками Ялты. Он вернулся дня через два: «Такие стали вежливые, даже стул предложили». Но одновременно сказали ему, что никаких обвинений предъявить ему не могут, но просят уехать из Ялты: «Вы слишком популярны, выберите себе любой город». О. Сергий, конечно, выбрал Москву и переехал туда, кажется, в 1925 году со своей семьей, получив приход в центре города на Арбате, в Спасо-Песковской церкви. Новые прихожане его так же полюбили, как и мы в Ялте.

Увидала я о. Сергия в Москве только в конце 1931 г. — это оказался последний год его жизни. Прежде всего, конечно, я поехала в церковь Спаса на Песках. Родное лицо, родной голос. В церкви поговорили. Оказалось, что он, как все священники в то время, не имел права жить в городе, поэтому он поселился в Филях под Москвой. Я остановилась на противоположном конце Москвы и хлопотала о своем паспорте, бывала на службах в его церкви сколько могла, церковь была всегда полна народу, но всегда можно было немного поговорить. Одна пожилая дама, жившая прежде в Ялте, г-жа Масловская, переехала в Москву и заботилась об о. Сергии. Когда она получила наследство в Польше, власти ее выпустили за границу, так как значительная доля наследства должна была быть отданной государству. Она никем и ничем не была связана и могла остаться за границей, но из-за о. Сергия она всё-таки вернулась и привезла ему массу теплых вещей, белья и т. д. К ее великому огорчению, о. Сергий всё это отдал своему сыну Алеше, большому и красивому юноше, своей дочери и другим людям. У него действительно никогда ничего не было, но всегда оставалась забота о ближних.

25 сентября были именины о. Сергия. После обедни и причастия он возвращался пешком к себе в Фили. В одном месте улица была перегорожена высокими железнодорожными рельсами, и когда о. Сергий их переступал, из гаража напротив выехал грузовик. О. Сергий попятился, оступился, упал затылком на эти рельсы и разбил голову. Через два дня он скончался в больнице, не приходя в сознание. Так окончилась его жизнь. Он лежал в гробу в Спасо-Песковской церкви 3 дня. В Москве еще было много открытых церквей: из каждой приходили священники со своим причтом, служили панихиду над его гробом.

Отпевать захотел митрополит Сергий. Лицо о. Сергия было покрыто воздухом, я так его и не видела. Народу набралось огромное количество, так как в газеты догадались поместить маленькую заметку: Сергей Николаевич Щукин скончался такого-то числа (по новому стилю), отпевание в такой-то церкви. Арбат — улица широкая, был так запружен народом, что остановились трамваи — в это время вещь невиданная. Похоронили его на маленьком, теперь уже уничтоженном, Дорогомиловском кладбище и могилу обсадили молоденькими елочками.

Могила о. Сергия Щукина на Введенском кладбище в Москве (останки перенесены в 1939 г. в связи с ликвидацией Дорогомиловского кладбища). Фото Л.И. Аносовой

После смерти о. Сергия я навестила его вдову — она мне показала много его ненапечатанных рукописей и рассказала, с каким нетерпением он меня ждал целый день, когда было назначено наше свидание. Мне как раз в этот день пришлось ездить по делам куда-то за город, ждать очереди, и, несмотря на все старания, я так и не могла придти к о. Сергию — как могла я знать, что это было бы последнее свидание? Как горько было потом вспоминать об этом — ему так хотелось узнать о Ялте и ее жителях, которых он любил и которым отдал почти всю свою жизнь.

В 1927 году, когда нас всех поразило известие о согласии митрополита Сергия на компромисс с советской властью, нам очень важно было узнать мнение о. Сергия об этом. Я тогда была в Ялте. Мне передали, что на этот вопрос о. Сергий ответил так: «Если бы я был моложе, я, конечно, отказался бы от подчинения м-ту Сергию, но теперь, пройдя опыт жизни, я понимаю, что прежде всего надо сохранить единство церкви, не раскалывать ее». Поэтому о. Сергий не примкнул ни к т. н. Иосифлянам, ни к другим группам. Но так же, как почти всё московское духовенство, принимал позицию митр. Сергия с болью душевной и неохотно.