Побег

Способы поиска, задержания и ареста бывших солдат и офицеров, чиновников и беженцев чекистами твердо освоены и в процессе многократного проведения этих операций отработаны до мелочей. Созданные и применяемые в годы гражданской войны, в дальнейшем они были использованы при разработке и издании специальных приказов, инструкций и руководящих указаний по методике обнаружения и обезвреживания «врагов народа». Не отставала и особая служба охраны и содержания в тюрьмах и концлагерях арестованных и уже осужденных лиц, та служба новоявленных красных тюремщиков, «пролетарское око» которых не оставляло узникам никаких шансов вырваться на свободу.

Но побеги из чекистских застенков все же были. Стремление к свету и свободе побеждает уныние, отчаяние и чувство безысходности всегда, когда в подобных чрезвычайных условиях в человеке пробуждаются все ранее неведомые жизненные силы, крепнут воля и решимость. Он ищет выход и за малейшую возможность спастись готов заплатить своей жизнью.

В архивах найдено несколько дел о побегах заключенных:

1. Глинский-Гуцко Петр Ювенальевич, 1897 г. р., уроженец Витебска, студент. По постановлению коллегии ВУЧК от 21 августа 1919 г. объявлен «вне закона»^* как «поддерживающий тесную связь с белогвардейцами и своим побегом подтвердивший предъявленное обвинение»¹.

2. Житкевич Григорий Тимофеевич, 1893 г. р., уроженец с. Б. Биски, Елисаветградского уезда, офицер. По постановлению особой тройки ВЧК от 7 сентября 1920 г. подлежал расстрелу. Однако 12 сентября 1920 г. бежал из-под стражи особого отдела ВЧК 14-й армии².

3. Растригин Василий Федорович, 1902 г. р., уроженец хутора Соколовско-Кудрючинского, станицы Новочеркасской, Донской области, казак. Находился в госпитале после ранения. По постановлению Донецкой ГубЧК от 2 января 1921 г. подлежал расстрелу, «но ввиду побега его из больницы» объявлен вне закона³.

4. Щербина Александр Алексеевич, 1902 г. р., уроженец Херсона, солдат. По постановлению Николаевской ГубЧК от 14 марта 1921 г. «объявлен вне закона, ввиду того, что Щербина А.А. скрылся от суда и следствия»⁴.

Однако не все попытки к бегству заканчивались успешно и не всегда беглецы обретали свободу и сохраняли свою жизнь.

Божко Федор Евгеньевич, 1894 г. р., уроженец Лохвицкого уезда, Полтавской губернии, полковник генштаба УНР, содержащийся под стражей, в ночь с 12 на 13 декабря 1921 г. при попытке к бегству был убит⁵.

И.С. Шмелев в своей эпопее «Пути небесные. Солнце мертвых» рассказывает о злоключениях семерых офицеров, уклонившихся от регистрации и бродивших в горах в окрестностях Алушты. Чтобы выманить всех скрывающихся от регистрации лиц, чекисты и ревкомы разных уровней широко пропагандировали объявленные советской властью акты амнистии, согласно которым обещалось прощение всем участникам контрреволюционных выступлений, в частности солдатам и офицерам Белой армии. Листовки с призывами расклеивались в городах и селах, разбрасывались даже в горах, лесах и иных пустынных местах, где могли скрываться беглецы. Многие отчаявшиеся люди, не имея никакого пристанища, измученные голодом и неопределенностью, поверили этим обещаниям. Были и такие, кто относился к своей дальнейшей судьбе с традиционной русской беспечностью, а потому сами приходили в ревкомы⁶.

К лицам, совершившим тяжкие преступления в первые годы советской власти, амнистия применялась по необъяснимым и удивительным причинам. По докладу особой следственной комиссии по делу Я.Г. Блюмкина Президиум ВЦИК 16 мая 1919 г. принял постановление «Об освобождении из заключения Блюмкина». В нем указано: «Ввиду добровольной явки Я.Г. Блюмкина и данного им подробного объяснения обстоятельств убийства германского посла графа Мирбаха президиум постановляет Я.Г. Блюмкина амнистировать»! Из этого следует, что для террористического режима Блюмкин был неоценимой находкой, поскольку его можно было использовать как наемного убийцу. А осложнение отношений между Германией и Россией в связи с убийством германского посла не очень огорчало руководство России.

Я.Г. Блюмкин вскоре был принят на службу в ЧК, где в 1918—1920 гг. выполнял «особые» поручения РКП(б) и ВЧК на территории Украины. Был начальником штаба 79-й бригады 27-й Омской дивизии на Южном фронте, затем ее командиром. Был принят в члены РКП (б), выполняя задания партии в Закавказье, Монголии, Турции, где встречался с Троцким и стал его курьером. Эта встреча, по мнению руководства, стала куда более тяжким преступлением, чем убийство германского посла, и на этот раз ему не простили. Судебная коллегия ОГПУ 3 ноября 1929 г. вынесла постановление о его расстреле⁷.

На какие амнистии ссылались чекисты? Попытаемся найти их в давно исчезнувших из обращения СУ РСФСР и СУ РКПУ и определить степень достоверности обещаний.

Декрет ВЦИК от 6 ноября 1920 г. «Об амнистии к 3-й годовщине Октябрьской революции»⁸.

Эта амнистия применялась к тем, кто уже был осужден или находился под следствием. Она предусматривала: освобождение от наказания всех, осужденных не к лишению свободы; досрочное освобождение из-под стражи или замену лишения свободы иными мерами; пожизненное заключение заменяется срочным; лишение свободы до конца гражданской войны заменяется пятилетним сроком; приговоры к высшей мере наказания, не приведенные в исполнение к 7 ноября 1920 г., подлежат пересмотру для «выяснения возможности смягчения этого наказания»; в месячный срок пересматриваются списки заложников (!) и военнопленных гражданской войны и освобождаются «те из них, содержание коих не вызывается крайней необходимостью» (?); отменяются наложенные на сельские общества на основе круговой поруки (!) имущественные взыскания за укрывательство дезертиров.

Эта амнистия к солдатам и офицерам Белой армии не подходила, поскольку они еще не были осуждены и под следствием не находились.

По постановлению V Всеукраинского съезда Советов от 5 марта 1921 г. «Об амнистии» к рассматриваемым вопросам имеют отношение несколько позиций⁹.

Статья 4. Предусматривает замену высшей меры наказания на 5 лет лишения свободы лицам, совершившим ко дню амнистии преступления, за которые уже определена или должна быть назначена высшая мера наказания, если они искренне раскаялись.

Статья 6. Осужденным в судебном или административном порядке к лишению свободы на 5 лет и менее по обвинению в контрреволюции, государственной измене, шпионаже... понижается наказание на одну треть.

Отсюда следует, что амнистия могла быть применена лишь к тем, кто осужден или находится под следствием в ожидании суда и наказания. Кроме того, исходя из буквального текста постановления, амнистии не подлежали лица, репрессированные тройками особых отделов ВЧК за службу в Белой армии.

Однако в практике применения амнистий постановление от 5 марта 1921 г. впервые предусматривает освобождение от наказания лиц, которые явились с повинной.

Статья 1. Виновные в бандитизме, если они добровольно явились в распоряжение местных властей не позднее 15 апреля с. г., сдадут все имеющееся у них оружие и дадут обязательство не принимать участия в вооруженных выступлениях против советской власти, — от ответственности освободить.

О бывших солдатах и офицерах Белой армии и возможности применения к ним амнистии здесь не говорится.

Поражает своим обманом «крымская» амнистия от 1 мая 1921 г. В преамбуле постановления уже не скрывается факт массовости выступлений населения Крыма против советской власти. Причиной такого явления называется не репрессивная и грабительская политика новых властей, что было в действительности, а несознательность людей¹⁰.

В преамбуле постановления указано:

«В первые периоды образования в Крыму советской власти в 1918 и 1919 гг. небольшая часть населения Крыма, главным образом татарского, по своей несознательности и темноте, была вовлечена врагами советской власти на путь враждебного к ней отношения, не редко и открытого против нее выступления как отдельных граждан, так и целых групп сел и деревень».

Амнистия применяется: к гражданам (крымчанам), селам и деревням целиком, которые в Крыму вели борьбу по своей «темноте» в 1918 и 1919 г.; к ушедшим в горы и ставшим на путь вооруженного бандитизма; к гражданам, принимавшим участие в борьбе с советской властью в рядах армии Врангеля; к бывшим солдатам и командному составу армии Врангеля; не крымчанам, ушедшим в горы и продолжающим вести борьбу, если они чистосердечно раскаялись и до 20 мая 1921 г. явятся в уездные ревкомы для получения удостоверений. Все дела на осужденных лиц и тех, кто находился под следствием, кроме последней категории, прекращаются, а виновные освобождаются от наказания.

Несмотря на то, что «крымская» амнистия предусматривала освобождение от наказания более широкого круга лиц, совершивших преступление, и якобы распространялась даже на солдат и офицеров Белой армии, она преследовала чисто пропагандистские цели, т. е. она, не имея юридической силы, практически не применялась. Ведь правом принятия амнистии обладал, как известно, ВЦИК, а не Крымревком, который ее провозгласил. Даже для того времени было бы полным абсурдом, если бы постановления об амнистии принимались не только в Крыму, но и в других губерниях, и каждая из них по своему усмотрению карала бы и миловала¹¹.

При этом общая политика в отношении бывших участников контрреволюционных выступлений проводилась неизменно и четко выдерживалась.

Амнистия к очередной годовщине октябрьской революции устранила «крымские отклонения», поставила всех на свои места и всем воздала по заслугам. Это видно из очередного декрета центральной власти.

Декрет ВЦИК от 4 ноября 1921 г. «Об амнистии»¹². Он предусматривал применение амнистии к осужденным и ожидающим суда, находящимся под следствием, а не к тем еще не установленным, не арестованным лицам, которые скрываются и надеются на «прощение» за свою службу в контрреволюционных формированиях. Среди множества разных положений и условий об освобождении от наказания или его смягчении обращает на себя внимание статья 3 о замене высшей меры наказания на 3 лет лишения свободы, но с оговоркой «в зависимости от существа дела». Что скрывается здесь под «существом дела»? Согласно инструкциям НКЮ по применению амнистий того времени, замена высшей меры наказания на лишение свободы к лицам непролетарского происхождения не допускается. В статье 5 декрета указано нераспространение амнистии:

• на осужденных к высшей мере наказания с заменой на лишение свободы по предыдущей амнистии;

• на осужденных за бандитские преступления;

• на осужденных за участие в белогвардейских заговорах, шпионаже и открытых вооруженных выступлениях.

Таким образом, скрывающиеся от регистрации и троек особых отделов ВЧК бывшие офицеры Белой армии под действие перечисленных декретов об амнистии не подпадали по нескольким причинам:

• они не являлись осужденными или репрессированными во внесудебном порядке и следствие против них еще не велось;

• если бы в отношении их и было вынесено постановление «тройки», но к 7 ноября постановление о расстреле еще не исполнено, амнистия к ним не применялась, поскольку они, как правило, были непролетарского происхождения;

• офицеры, безусловно, относились к «участникам белогвардейских заговоров» и «открытых вооруженных выступлений», а потому и не могли рассчитывать на амнистию.

Чекисты, конечно, знали об этом, но, распространяя обычную для них ложь о всепрощении беглых (зеленых) офицеров по амнистии, пытались выманить их из горных убежищ и уничтожить так же беспощадно, как и тех, которые не скрывались и, образовав очереди, своевременно прибыли на регистрацию.

Семеро офицеров, о которых, не называя фамилий, рассказывает И.С. Шмелев, тоже поверили лживым обещаниям, прибыли в особый отдел и немедленно были арестованы. Автор книги пишет об этом так:

«Там в городе подвал... свалены люди там, с позеленевшими лицами, с остановившимися глазами, в которых — тоска и смерть. Там и те семеро, бродивших в горах... Обманом поймали (их) в клетку».

Осознав неизбежность конца, офицеры решили бежать. Для отвлечения внимания охранников они выбрали одного своего узника. Жребий выпал офицеру татарской национальности, который и принял на себя выстрелы охранной команды, а шестерым удалось скрыться¹³.

Именно благодаря таким беглым стала известна правда о невиданном терроре большевиков и ужасных военных преступлениях. Тщательно скрываемая тайна массового расстрела военнопленных и противников советской власти для определенного числа людей в России и более широко за границей перестала существовать.

И.С. Шмелев не указывает, были ли наказаны стражники, допустившие этот массовый побег подлежащих расстрелу узников. Как большевики расправлялись с такими охранниками и членами расстрельных команд за проявленную халатность, видно из довольно яркого случая, происшедшего в Ялте. Материалы об этом случае, как ни странно, были найдены в архивном деле среди анкет бывших белогвардейцев¹⁴.

Из рапорта Андросюка П.Ф., 24 лет:

«В 1917 году я был призванный в армию и до демобилизации служил на Черноморском флоте на канонерке "Кача". Потом добровольно поступил в Красную армию в отряд Муравьева, а потом в отряд Дыбенко. С приходом Красной армии в Ялту я по направлению коменданта порта был командирован в особый отдел. Сегодня я вместе со Старокожко повел переданного нам т. Агафоновым неизвестного человека... на определенное Агафоновым место. Я приказал ему раздеться. Он снял фуражку, куртку и побежал... Часов пять мы искали его, но не нашли. 19 декабря 1920 г.» (подпись).

Из рапорта Старокожко Г.М., 24 лет:

«...Сегодня утром я был свободен и пошел на дачу эмира Бухарского попросить бушлат. Когда я спросил т. Агафонова о бушлате, он сказал, что когда я свободен, то следует идти с ним. Прийдя на место, я с Андросюком повел переданного нам взводным командиром невысокого роста худощавого человека в военной форме во двор к яме и приказали ему раздеться, как вдруг в согнутом виде (он) побежал. Мы тщательно начали искать... Но он как сквозь землю провалился. 19 декабря 1920 г.» (подпись).

Из этих документов вполне понятно, что два матроса, служащие особого отдела в Ялте, той самой команды, специализирующейся на расстрелах людей, проявили невнимательность и потеряли бдительность. В результате этого неизвестный человек, которого Удрис и Агафонов решили расстрелять отдельно от остальной группы в количестве 201 человека, от неминуемой смерти просто убежал.

Мотивируя основания к привлечению Андросюка и Старокожко к дисциплинарной ответственности за халатность в виде трех месяцев принудительных работ, следователь по результатам дознания составил заключение, в котором указал:

«19 декабря с. г. им было поручено начальником расстрелять одного из осужденных, но благодаря халатному отношению к своим обязанностям конвоиров Старокожко и Андросюка — осужденный убежал».

Легко представить ярость Удриса, когда он читал заключение следователя, предлагавшего столь мягкое наказание матросам. Его неистовое негодование вылилось в резолюции, начертанной им зло, крупно и витиевато на заключении следователя:

«За халатное отношение к службе, невыполнение приказа комотряда и внесение в отряд дезорганизации — обоих расстрелять».

21 декабря 1920 г. вместе с очередной группой жертв террора окровавленные тела Старокожко и Андросюка были свалены в ту же яму, куда 19 декабря они собирались отправить неизвестного.

Подобных случаев побега обреченных было не так уж много. Побеги, да еще смертников, всегда были чрезвычайным происшествием. Они объяснялись слабостью режима их содержания, отсутствием внутрикамерной агентурной разработки, недостаточной квалификацией охранников, нарушениями должной дисциплины и пролетарской бдительности и влекли за собой определенные оргвыводы для начальствующего состава команд. Поэтому еще в годы гражданской войны факты побегов заключенных и иных неприятных случаев пытались скрыть от высшего начальства. Чтобы не «портить статистику», случаи побега старались не оформлять документально. Возможно, что небольшое количество архивных дел о побегах объясняется именно этими причинами.

Примеры расправы с беглыми военнопленными свидетельствуют о грубом нарушении норм международного гуманитарного права. Так, статья в Гаагской конвенции от 5 октября 1907 г. предусматривает:

«Лицо, бежавшие из плена ...подлежат дисциплинарным взысканиям (а не уголовным. — Авт.). Военнопленные, удачно совершившие побег и вновь взятые в плен, не подлежат никакому взысканию за свой прежний побег»¹⁵.

Но если пленных, покорно склонивших головы перед победителями и терпеливо ожидавших решения своей участи, расстреливали в массовом порядке, то что уж говорить о беглецах. Победитель, как справедливо говорили древние, — худший из господ, напыщенный, тщеславный и упорный противник милосердия.

Какова дальнейшая судьба беглецов, никто не знает. Если они не смогли выехать за границу, то, скорее всего, поменяли фамилии, города, где их знают, весь свой облик, манеру поведения, профессию и жили в постоянном страхе, ожидая каждую минуту опознания и ареста.

Именно такая судьба постигла некоего Александра Пахомовича, с которым в 1950 или в 1951 г. довелось познакомиться мне и моим сверстникам в Макеевке. Для нас, молодых рабочих, детей войны с 5—6-классным образованием, бегающих по вечерам (иногда) в так называемую школу рабочей молодежи, он был настоящей интеллектуальной находкой. Хромой и загадочный дед «Пахомыч» работал в своей будке (рундуке) сапожником, куда мы часто заглядывали. Он рассказывал нам о громадах гор, расчесывающих тучи, горных ущельях, скалах, искрящихся при закате, о невиданном нами море. Ярко рисовал его безбрежные просторы и неустанные перекаты волн — то высоких, сердитых, способных разбить скалы, то тихих, ласковых, что нежно набегают на галечный берег, однообразно шурша камушками. Обычно море чарует каждого, кто его видит, его просторы словно свидетельствуют о вечности природы и показывают ничтожество всех наших забот, увлечений, несчастий и неудач. Его величие восстанавливает в душе человека равновесие, придает ему новые силы, вселяет надежду и уверенность в будущее.

Среди удушающего дыма макеевских заводов, закоптелых домов и чахлых деревьев, дымящих терриконов, грязи и пыли представленные Пахомычем картины казались фантастическими и вызывали недоверие. Поэтому у каждого из нас невольно появилась мечта побывать где-то там, в Крыму, самому увидеть и убедиться в том, что на свете существует не только «всесоюзная кочегарка», как называли иногда Донбасс, но и тот восхитительный край, о котором с таким вдохновением поведал нам дед Пахомыч. Его речь также удивляла нас своей последовательностью, убедительностью, простотой и красочностью изложения. Казалось, что он не просто рассказывает, а читает книгу. Сравнения в его рассказах были без излишнего нагромождения, целесообразны и уместны. Он декламировал множество стихов поэтов, о которых мы никогда не слышали. Помню один небольшой отрывок:

Дикою, грозною ласкою полны,
Бьют в наш корабль средиземные волны...
Много земель я оставил за мною,
Вынес я много смятенной душой...

Через несколько лет я узнал, что эти стихи написал поэт Е. Баратынский¹⁶.

От Пахомыча мы впервые услышали такие имена, как Теккерей, Кампанелла, Гонкур, Шопенгауэр, Авиценна, и много других имен известных и малоизвестных писателей, философов, ученых. Рассуждая о справедливости, гуманности и счастье человека, он давал довольно оригинальные им определения. Счастьем, например, он считал — желать и достигать желаемого.

Нас, естественно, интересовало, кто он и каким образом занесло его в этот отравленный индустриализацией город. Но Пахомыч был немногословен. Свою службу в Морском флоте отрицал. Из его редких отдельных воспоминаний нам стало известно, что он родился в Пензенской области. Побывал в Турции, Болгарии и Крыму, откуда, по его словам, еле унес ноги, и приехал на Донбасс к своему брату, работавшему в то время маркшейдером в шахте. В шахте он тоже добывал уголь, пока не получил тяжелую травму, а сейчас уже много лет сапожничает. Считая его глубоким стариком, мы были сильно удивлены, когда он заявил, что ему всего 54 года. Вскоре Пахомыч внезапно исчез, а в его будке стал работать другой человек. Говорили, что Пахомыч умер. От чего он умер, когда и где похоронен, сказать нам никто не смог. Просто загадочная история.

Вспоминая с теплотой через многие годы этого неизвестного человека, оставившего глубокий след в моей душе, я для себя решил, что названный Александр Пахомович, безусловно, был белым офицером и одним из тех, кто в годы гражданской войны или после нее убежал от чекистов и неминуемого расстрела.

Возможно также, что в ноябре 1920 г. он бежал с Белой армией за границу, а потом, поверив мифам об амнистии, вернулся в Россию. Узнав на месте о трагической судьбе возвращенцев, он был вынужден скрываться от советской власти. Может быть, в действительности все было по-другому, но уж очень загадочной была для нас фигура 54-летнего старика, образованность которого и удивительные логические рассуждения никак не соответствовали внешности и роду деятельности этого интересного человека.

Примечания

*. Вне закона — древний обычай, означающий лишение человек покровительства богов и законов, которого каждый может убить. Официально объявление «вне закона» в России введено Петром I в 1716 г. в Воинском уставе. В религиозной сфере это означало отлучение от церкви.

1. ЦГАООУ, № 70425 фп.

2. ЦГАООУ, № 71761 фп.

3. Там же, № 71609 фп.

4. Там же, № 7210 фп.

5. Там же, № 69446 фп.

6. Шмелев И.С. Пути небесные. Солнце мертвых. — М., 1991. — С. 54—55, 75.

7. Красная книга ВЧК. — М., 1990. — Т. 1. — С. 310.

8. Амнистия и помилование в СССР. — М., 1959. — С. 87—88.

9. Там же. — С. 140—142.

10. Амнистия и помилование в СССР. — С. 145—147.

11. Конституция РСФСР 1918 г. — Ст. 49 «с».

12. Амнистия и помилование в СССР. — С. 92—94.

13. Шмелев И.С. Пути небесные. Солнце мертвых. — С. 81.

14. Архив СБУ, № 74766 фп.

15. Дипломатический словарь. — М., 1971. — Т. 1. — С. 359—361; Международное право в избранных документах. — Т. 3. — С. 275—276.

16. Баратынский Е.А. Полное собрание сочинений. — Л., 1989. — С. 201.