Меж двух огней (1520—1521)

Цель борьбы крымских ханов за воссоединение Великого Улуса — Мехмед и Сахиб Гераи совершают поход на Москву — Нападение Хаджи-Тархана на Крым и возвращение крымской армии из похода

Будь жив Менгли Герай, он, без сомнения, гордился бы сыном, который овладел отцовским умением одерживать победы без боев и сражений. Теперь под венцом Гераев, помимо Крыма, были собраны Ногайская Орда и Казанский юрт. Надежды воссоединить Великий Улус становились все более основательными. Для того, чтобы они наконец стали реальностью, Мехмеду Гераю оставался последний шаг: овладеть центральным улусом бывшей Орды, что располагался на Нижней Волге.

Эта полупустынная, засушливая и удаленная от Крыма область не представляла бы никакого интереса для крымского хана, если бы не одно обстоятельство: эти земли были освящены вековой традицией как центр великой империи, и над безбрежными ковылями тамошних степей поныне высились развалины запустевшей столицы золотоордынских ханов. Обладание этой землей, именовавшейся Тахт-Эли («Престольный Край»), искони составляло первую цель всех, кто боролся за ордынский трон. Наряду с обладанием белым шатром великого хана, оно служило признанным символом наивысших полномочий и ключом к власти над всею Ордой.¹ Владетель этой территории имел право требовать, чтобы все народы Кыпчакской Степи признавали его верховным государем. Именно к этому и стремился Мехмед Герай.

После падения Орды пустоши Тахт-Эли вошли в границы Хаджи-Тарханского юрта. Мехмед Герай давно уже приглашал Василия III вместе ударить на этот последний оплот Намаганов. Хан не возражал, чтобы после совместной победы русские поставили в Хаджи-Тархане свой гарнизон и пользовались природными богатствами края. «И рыба, и соль, и все, что нужно, — то пусть будет брату моему, великому князю, — писал Мехмед Герай, оставляя за собой главное: — А мне бы только слава была, что город — мой».²

В этих словах Мехмеда I Герая заключается вся суть великоимперской политики Крыма.

В мире, где столетиями тянулись войны за малейшие клочки земли, где великие державы поглощали целые континенты (вспомним, что Менгли и Мехмед — современники Колумба и Кортеса), Крым вел странную войну без завоеваний и аннексий: войну за символы власти рухнувшей под собственным весом империи. Крымское ханство не расширяло своей территории и даже не собирало дани с подчинившихся ему тюркских государств: целью Гераев была та самая «слава» — то есть, признание всеми окраинами Орды династического старшинства крымских ханов, что автоматически означало вечный мир с правителями этих окраин. Крошечный Крым, который несколько тысяч кочевников могли дотла разорить за считанные недели, выстраивал вокруг себя широкий пояс вассалов-союзников, чтобы не опасаться, как в прежние годы, внезапных нашествий из степи. А других противников у Крыма пока еще не появилось...

Василий III не соблазнился каспийскими осетрами и солью. Князь не стал помогать Крыму против Хаджи-Тархана: московский правитель вовсе не собирался ослаблять тамошних Намаганов, а напротив, старался помочь поверженной династии, поставив ее отпрысков над Касимовым и над Казанью. Стало очевидным, что Московия в нарушение договора о совместной с Крымом борьбе против «детей Ахмеда и Махмуда» круто развернула свой прежний курс и встала на сторону недругов Крыма. Поэтому хан счел нужным предостеречь московского соседа, дабы тот прекратил свою дружбу с Намаганами и оставил надежды свергнуть в Казани Сахиба Герая. Приняв такое решение, Мехмед Герай стал готовиться к походу против Василия III — первому крымскому походу на Москву.

Прежде, чем начинать эту кампанию, Мехмед Герай попытался примириться с хаджи-тарханским правителем Джанибеком и предложил ему заключить союз против Василия. «Мы с тобою братья, — писал хан, — я дружил с московским князем, но он изменил мне: Казань была нашим юртом, а он посадил там султана из своей руки, которого Казанская земля, за исключением одного сеида, не хотела. Казанцы прислали ко мне человека просить у меня султана — и я им в Казань отпустил султана, а сам иду на московского князя со всей своею силою. И если ты хочешь быть со мной в дружбе и в братстве, то выйди и сам на московского князя».³ Мехмед Герай не добился желаемого: Джанибек остался при своих промосковских симпатиях.

Хан планировал вывести свою армию на Москву весной 1521 года, сразу вслед за отъездом Сахиба Герая, чтобы отвлечь на себя русские силы, пока брат укрепится в Казани.⁴ Но поход пришлось отложить до лета: крымскому выступлению воспротивился Стамбул.

Осенью 1520 года скончался грозный султан Селим I, так и не успевший отомстить Мехмеду Гераю за свое давнее унижение. Наследник Селима, Сулейман I, относился к хану столь же холодно⁵ — ведь пребывая в Крыму рядом с отцом, и он не избежал бы гибели, если бы последнее слово в том давнем споре осталось за Мехмедом Гераем.

Сулейман вел войну с Венгрией, на стороне которой стояла Польша — и потому Московия, давний враг польских королей, рассматривалась в Стамбуле как ценный союзник.⁶ Узнав о приготовлениях хана, Сулейман пригрозил ему: «Мы слышали, что ты хочешь пойти на землю московского князя. Побереги свою жизнь и не ходи на него, ибо он мой большой друг, а если пойдешь на московского князя — то я пойду на твою страну».⁷ Мехмеда Герая это раздосадовало, но отнюдь не испугало: разумеется, султан не бросил бы войну в Европе ради того, чтобы сражаться с Крымом.

Смена на османском престоле сильно обеспокоила Саадета и Геммета Гераев. У молодого султана в начале правления было бессчетное множество более важных проблем, нежели вмешательство в крымские семейные ссоры. Не в силах более бездействовать, крымские гости падишаха отправились к устью Днестра и созвали к себе всех обитавших там кочевников — очевидно, для того, чтобы вторгнуться в Крым. Но у Мехмеда Герая уже было собрано все крымское войско, с которым он и встал за Перекопом, готовый во всеоружии встретить беспокойных родичей. Хан отправил к Геммету и Саадету гонца с письмом, но те изорвали его послание в клочья: «Не нужен нам ни посол твой, ни твои грамоты!».⁸ Заговорщики явно нервничали: они прекрасно понимали, что своих сил для борьбы с Мехмедом у них недостаточно, а султану некогда прийти им на помощь. Понял это и Мехмед Герай. Не колеблясь более ни минуты, он повел своих людей на Москву.

В июле крымское войско пересекло пограничья Московии, быстро продвинулось вглубь страны и достигло берегов Оки. Растерянность застигнутых врасплох воевод еще более усилилась от известия, что от Казани к Москве навстречу Мехмеду Гераю движется и Сахиб Герай. Двое ханов-братьев шли на противника с разных сторон, и Василий III оказался меж двух огней. Не желая рисковать головой, князь бежал из своей столицы, скрываясь по пути от ханских дозорных отрядов в стогах сена. Наместником в осажденной Москве остался царевич Петр — бывший Худай-Кул, брат по отцу Мухаммед-Эмина и Абд-уль-Лятифа.⁹ Мехмед и Сахиб встретились у селения Коломна и, объединив свои силы, в начале августа подошли к московским стенам.

Столица, куда от пожаров и разрушений в разгромленных крымцами и казанцами подмосковных селах сбежались огромные толпы крестьян с имуществом и телегами, оказалась не готова к обороне. В Кремле имелся артиллерийский отряд, но его многопудовые пушки были разбросаны по всему городу, а запасов пороха к ним приготовлено не было.¹⁰ Как говорили очевидцы, город вполне можно было бы взять приступом или сжечь, но целью Мехмеда Герая был не захват и разрушение Москвы, а устрашение князя Василия.

Поэтому, не растрачивая сил на штурм Кремля, Мехмед Герай легко согласился на мирные переговоры с осажденными. Он принял посланные ими дары¹¹ и заявил, что готов покинуть земли Московии, если Василий III признает его верховенство на тех же условиях, на которых прежние московские князья признавали господство ордынских ханов. Стремясь любой ценой отвести грозу от столицы, Петр с боярами выдали хану от имени князя соответствующую грамоту, содержанием которой Мехмед Герай остался вполне доволен.

Ханские армии отошли от Москвы к Рязани и занялись сбором выкупа за пленных, которых во множестве захватили в землях Московии. Мехмед Герай приказал наместнику Рязани Ивану Хабару, как слуге своего московского вассала, лично явиться в ханскую ставку и выдать крымскому войску провиант. Желая оттянуть время для подготовки артиллерии к обороне, Хабар ответил, что ничего не знает о вассальной зависимости Василия III от Мехмеда Герая. Тогда ему направили княжескую грамоту, в которой Москва признала свое вечное данничестве в отношении Крыма. Пока Хабар внимательно знакомился с содержанием документа, его пушки с крепостной стены начали обстрел ханских позиций. Крымские командиры уже были готовы штурмовать город — но тут по войску внезапно разнесся ханский приказ немедленно возвращаться домой. Сборы были спешными: как говорили, крымцы снялись с места и стремительно ушли на юг, даже не успев забрать у Хабара ту самую грамоту, что должна была стать главным трофеем московского похода.¹²

Выяснилось, что пока крымская армия находилась в Московии, полуостров подвергся нападению хаджи-тарханцев. Их пришло всего шесть сотен, но поскольку защищать Крым было некому, незваные гости сотворили здесь все, что им заблагорассудилось: они захватили в плен большое число женщин с детьми и угнали несметные стада скота. Спасаясь от набега, крымские жители покидали обжитые места и бежали в Кефе под защиту турецкого бея.¹³

Примчавшись в Крым, ханская армия уже не застала хаджи-тарханцев на полуострове и не успела перехватить налетчиков: забрав добычу, те успели скрыться от возмездия. До сих пор Хаджи-Тархан не осмеливался нападать на Крым, и эта вылазка, сорвавшая московский поход, стала для хана окончательным доводом в пользу военного удара по Нижней Волге. События московской кампании показали, что хаджи-тарханские Намаганы, сдружившиеся в последние годы с Москвой, не оставят Крым в покое до тех пор, пока не будут разгромлены окончательно.

Что до Василия III, то бегство князя из Москвы и подписание унизительного договора (лишь благодаря случайности не сохранившегося в руках у хана), конечно, отнюдь не укрепили его авторитета. Наказав виновных и невиновных, Василий попытался защитить свою пошатнувшуюся репутацию, собрав огромное войско на Оке и вызвав Мехмеда Герая на бой. В ответ хан безучастно заявил, что привык начинать войны лишь тогда, когда решит это сам.¹⁴ (Не исключено но, впрочем, что князь, знавший военные обычаи крымской армии, именно на такой ответ и рассчитывал).

Несмотря на досадную утрату главного трофея, Мехмед Герай добился своей цели: князь был предупрежден о тяжких последствиях, которые может повлечь за собой вражда с ханом. Теперь Мехмеду Гераю можно было смело выступать на Хаджи-Тархан: не приходилось сомневаться, что Василий еще долго не осмелится чинить ему каких-либо препятствий.

Примечания

1. H. İnalcık, Power Relationships Between Russia, the Crimea and the Ottoman Empire as Reflected in Titulature, in Passé turco-tatar, présent soviétique. Études offertes à Alexandre Bennigsen, Paris 1986, p. 179.

2. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 377.

3. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 679. Сеиды — представители высшего мусульманского духовенства, возводившие свое происхождение к пророку Мухаммеду. См. об этой категории в: Д.М. Исхаков, Сеиды в позднезолотоордынских татарских государствах, Казань 1997.

4. И.И. Смирнов, Восточная политика Василия III, с. 38.

5. Московский агент в турецком Азаке доносил Василию III: Мехмед Герай, желая поссорить Стамбул и Москву, писал Сулейману, что московский правитель продает артиллерийское вооружение врагу султана, персидскому шаху — «а османский государь этому не потакал, знает его собачьи уловки, а хочет, государь, дружбы с тобой, как и его отец» (Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 706). Неприязненное отношение султана к Мехмеду Гераю подтверждает и процитированная ниже в тексте угроза хану на случай, если тот ударит на Московию.

6. H. İnalcık, The Origin of the Ottoman-Russian Rivalry, p. 54; K. Wawrzyniak, Ottoman-Polish Diplomatic Relations in the Sixteenth Century, Bilkent University 2003, p. 31—32.

7. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 682.

8. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 678; И.И. Смирнов, Восточная политика Василия III, с. 38.

9. Об обстоятельствах, приведших Худай-Кула на службу великому князю, см. Примечание 43 в этой же главе.

10. Этот беспорядок в подготовке обороны дал основание Сигизмунду Герберштейну (австрийскому послу при московском дворе) сделать следующее наблюдение: «Таков неизменный обычай московитов: держать все под спудом и ничего не приготовлять заранее, но если приступит нужда, тогда только делают все впопыхах» (С. Герберштейн, Записки о Московии, с. 173).

11. Любопытный бытовой штрих: источник сообщает, что «наместник и другие защитники города сочли за лучшее умилостивить царя Мухаммед-Гирея, послав ему обильные дары, в особенности же мед» (С. Герберштейн, Записки о Московии, с. 174). Здесь наверняка подразумевается не пчелиный мед (водившийся в Крыму в таком изобилии, что его продавали в Стамбул, и вряд ли представлявший ценность для хана), а распространенный у русских алкогольный напиток того же названия. Можно предположить, что Петру было известно о пристрастии Мехмеда Герая, и он рассчитывал подобным подарком вывести главнокомандующего армии противника «из строя».

12. С. Герберштейн, Записки о Московии, с. 173—175; С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, Т. V, Москва 1872, с. 336—338; И.И. Смирнов, Восточная политика Василия III, с. 39—43.

13. И.В. Зайцев, Астраханское ханство, Москва 2004, с. 87; И.И. Смирнов, Восточная политика Василия III, с. 43—44.

14. С. Герберштейн, Записки о Московии, с. 176.