Отпрыск Намаганов (1519—1521)

Ногайцы спасаются в Крымском ханстве от нашествия казахов — Смерть казанских ханов Абд-уль-Лятифа и Мухаммед-Эмина — Московский ставленник Шах-Али на казанском троне — Свержение Шах-Али и воцарение в Казани Сахиба Герая

Летом 1519 года в Крыму появились послы ногайского правителя Шигима, сообщившие, что ногайцы атакованы с востока страшным противником и просят у хана убежища в крымских землях.

Оказалось, что у северного берега Каспия появились неожиданные гости, о которых в тамошних краях давно уже не слыхали. Это были казахи, которые много лет странствовали далеко на юге, а теперь повернули к степям между Уралом и Волгой — туда, где обитала Ногайская Орда. Казахский хан Касым считал эти земли своими владениями и решил вернуть их в повиновение.

Гигантское войско казахов неслось через безлюдные полупустыни к волжским берегам. Уж на что ногайцы считались отважными воинами, но противостоять этому натиску они не могли. Ногайские улусы тысячами бежали к Волге и перебирались на ее западный берег. Здесь их подстерегал хаджи-тарханский хан, грабивший обессиленных беженцев в отместку за их недавний союз с Крымом. Подданным Шигима оставалась одна дорога — дальше на запад, во владения Мехмеда Герая. Сам Шигим до Крыма не добрался: успев попросить хана об убежище, он погиб в схватке на переправе. Во главе ногайцев встали новые правители: двоюродные братья Агиш и Мамай.¹

Вытеснив ногайские улусы на запад и достигнув берега Волги, казахи остановились и стали разведывать, что за земли лежат далее. Мехмед Герай был начеку. Когда Селим I пригласил его в военный поход против Польши, хан отказался, пояснив причину: «В землях, что были ранее населены племенем ногайцев, которых мы недавно подчинили, обосновались разбойники, называемые казахами, под предводительством своего хана. Они пришли, как бродяги, и встали там, внимательно наблюдая за нами. Если мы предпримем войну против польского короля, то они объединятся с ханом Хаджи-Тархана, который также является нашим давним недругом, и разорят нашу страну».²

Казахи еще никогда не встречались в бою с крымцами, и Касым-хан счел за лучшее остаться на месте — тем более, что на территории к западу от Волги он не претендовал.

Теперь, когда в причерноморских степях кочевали десятки тысяч вооруженных ногайцев, обязанных хану своим спасением и подчиненных ему, Мехмед Герай мог гораздо увереннее чувствовать себя в отношениях со своенравной крымской знатью. Хан окружил себя аристократами из племени Мангытов — и теми, которые только что примчались из-за Волги, и теми, что уже давно жили в Крыму. Мангыты стали его первыми друзьями и приближенными особами. Даже в соседних государствах стало известно о предпочтениях хана, который «крымских татар перестал любить, а сильнее стал любить ногайских татар, которых у него было множество, держа их близ себя и считая их своими доброжелателями».³ Естественно, это не нравилось крымским вельможам, но поделать они ничего не могли: объединенные силы крымских и волжских Мангытов не уступали мощи Ширинов.

Укрепив таким образом свои позиции и покончив с мятежом Ахмеда, хан наконец-то смог вернуться к делам Великого Улуса — тем более, что там разворачивались важные события, затронувшие его сводных братьев в Казани.

Мухаммед-Эмин, который в 1505 году восстал против своих московских покровителей, вышел победителем из двухлетней войны и заключил с Василием мир. Внешне мало что изменилось в отношениях хана и великого князя, но на деле Московия лишилась былого влияния на Казанский юрт.⁴ В 1516 году Мухаммед-Эмин серьезно заболел — да столь тяжко, что не приходилось сомневаться в скорой кончине хана. Возникал уместный вопрос о преемнике престола. Детей у Мухаммед-Эмина не было, но в любом случае первым наследником хана являлся его младший брат, Абд-уль-Лятиф.

Как уже говорилась, судьба Абд-уль-Лятифа в Московии сложилась трагично: он был отстранен от власти, многие годы провел на положении пленника, и все попытки Менгли и Мехмеда Гераев вернуть его в Крым оказались напрасными. Когда всем стало очевидно, что Мухаммед-Эмин скоро умрет, Василий не посмел в открытую нарушить древний чингизидский обычай и был вынужден публично признать своего пленника наследником казанского трона. Однако князь решил любыми средствами не допустить Абд-уль-Лятифа к власти. Василий ждал случая, чтобы вновь подчинить Казань, и мечтал о таком правителе, который находился бы в полной зависимости от Москвы. Разумеется, непокорный Абд-уль-Лятиф не годился на эту роль, и потому князь готовил казанцам в правители совсем другого кандидата.

Касимовским юртом, бывшим уделом Нур-Девлета, более двадцати пяти лет управляла крымская династия: после Нур-Девлета там правил его старший сын Сатылган, а затем младший, Джанай. Но когда в 1512 году Джанай умер, линия потомков Хаджи Герая в Касимове пресеклась. Желая продолжить ее, Мехмед Герай предлагал Василию в касимовские ханы Сахиба Герая или кого-нибудь из своих сыновей, но тот отдал юрт Шейх-Авлияру — скрывшемуся в Московии после разгрома Орды двоюродному брату Шейх-Ахмеда.

Не вызывало сомнений, что московский князь назло крымскому хану пытается возродить из пепла дом Намаганов, с которым сообща боролись их предки. Мехмед Герай гневно возражал против этого, а крымские Ширины (чьи родичи занимали в Касимове первые посты при дворе) заявляли, что пойдут войной на Касимовский юрт и выбьют оттуда ордынскую династию, — но ни хан, ни беи ничего не добились. В 1516 году Шейх-Авлияр умер, оставив трех сыновей-подростков: Шах-Али, Джан-Али и Тохтамыша. Старшего из них князь и вознамерился сделать казанским ханом, но до поры держал свой замысел в секрете.⁵

Что же касалось законного наследника казанского трона, Абд-уль-Лятифа, то в те времена было известно немало хитрых снадобий, позволявших быстро избавиться от неугодных лиц. Почти сразу же вслед за тем, как князь признал Абд-уль-Лятифа будущим ханом Казани и поселил его в Подмосковье, тот скоропостижно скончался от некоей таинственной болезни. Странная своевременность его кончины вызывала подозрения. Стараясь отвести их, слуги великого князя даже допустили к смертному ложу Абд-уль-Лятифа крымского представителя, дабы тот убедился в ненасильственной природе смерти.⁶

Как и Мухаммед-Эмин, Абд-уль-Лятиф не имел сыновей: эти два бездетных брата оказались последними представителями династии Улу-Мухаммеда.⁷ Теперь наследниками казанского трона по праву становились сводные братья казанских правителей: дети Менгли Герая. Младшего из них, Сахиба, отец с рождения прочил на волжский престол: еще в 1510 году, когда Нур-Султан ездила в Казань и Москву повидаться со своими сыновьями, Менгли Герай отправил с ней и девятилетнего Сахиба Герая, чтобы познакомить беев Казанского юрта с их будущим повелителем.⁸ Законность такого порядка наследования не вызывала сомнений, и потому Мехмед Герай открыто сообщил Василию, что после смерти Мухаммед-Эмина в Казань будет отправлен Сахиб Герай. Князь лишь промолчал в ответ, не желая до времени раскрывать свои карты.⁹

В декабре 1518 года Мухаммед-Эмин, обессиленный мучительной болезнью, скончался. Весть об этом быстро достигла Крыма. Сахиб Герай был готов ехать в Казань — но тут в Крыму случился мятеж Ахмеда Герая, и хану пришлось отложить все свои ближайшие планы: и весенний поход на Хаджи-Тархан, и отправку младшего брата на казанский престол.

Тем временем Москва, давно уже поджидавшая этого момента, возвела на казанский трон своего ставленника Шах-Али. Прибыв в Казань под защитой русского военного отряда, тринадцатилетний хан подписал с великим князем вассальный договор. Зависимость Казани от Москвы не только возобновилась, но и значительно усилилась.¹⁰ Крымские послы в Москве возмущались назначением ордынца в казанские правители — но бояре лицемерно разводили руками: мол, мы предлагали татарам в ханы родича Мехмеда Герая, но они отказались и настойчиво требовали себе в правители Шах-Али.¹¹

Новый хан вызвал неприязнь подданных при первой же встрече: уродливая внешность юноши — огромный живот, короткие ноги, бабье лицо с длинными ушами — никак не соответствовала народным представлениям о царственном облике. Сами русские тоже потешались над его безобразием, добавляя: «Такого им, татарам, нарочно избрали царя в унижение и насмешку».¹² Очень скоро Шах-Али дал казанцам гораздо более серьезные поводы к ненависти: всеми делами юрта стал заправлять от его имени боярин Карпов, по татарской столице разгуливали отряды русских стрельцов, и все это весьма походило на чужеземное завоевание. Беи попытались втолковать хану, что ему не следует излишне потакать иноземцам — но в результате очутились в темнице, а кое-кто и на плахе.¹³

Казанские посланцы отправились в Крым. Они просили Мехмеда Герая прийти на помощь татарам и отправить в Казань, как было уговорено, младшего брата. И если вначале бунт калги помешал Мехмеду Гераю вовремя помочь казанцам, то теперь хан мог осуществить свой давний план. Весной 1521 года Мехмед Герай снабдил Сахиба Герая тремястами лучших воинов и благословил его в путь.¹⁴ Малая численность отряда не должна удивлять: ведь речь шла не о захвате Казанского юрта крымскими войсками, а лишь о присылке правителя со свитой. Казанцы намеревались справиться с ненавистным Шах-Али и его стрельцами собственными силами.

Как только крымский принц появился в волжской столице, татары подняли восстание против московского засилья. Стоявший в городе русский гарнизон был истреблен полностью вместе с гвардией Шах-Али. В руки восставших попался и сам потомок Намаганов. Казанцы хотели немедленно казнить навязанного им в ханы чужака, но победитель, Сахиб Герай, удержал их от этой меры: каков бы ни был Шах-Али, он принадлежал к царственному потомству Чингиза, а проливать ханскую кровь считалось недопустимым деянием.¹⁵ Во внимание следовало принять и молодой возраст хана-неудачника, оказавшегося марионеткой в чужих руках. Можно было надеяться, что урок пойдет юнцу на пользу, и в будущем Шах-Али воздержится от участия в сомнительных интригах иноземцев. (Забегая вперед, стоит отметить, что благие надежды Сахиба Герая не оправдались: повзрослев, Шах-Али превратился в заклятого врага Гераев, а татарам еще не раз пришлось испытать на себе его тяжелую руку тирана).

Помиловав противника, Сахиб Герай отпустил его на все четыре стороны. С Шах-Али сняли дорогие одежды, оставив одну рубаху, посадили на худую лошадь, и вместе с тремя сотнями свиты вывели вон за городские ворота. Вслед за бывшим ханом отправился и разоруженный русский воевода — его оставили в живых, дабы тот из первых уст доложил князю о казанском разгроме.

Изгнанники двинулись к Москве, путь к которой оказался очень непростым. Чтобы избежать встреч с разбойниками, Шах-Али и его безоружным спутникам пришлось обходить стороной торные дороги и блуждать по лесам, питаясь падалью, ягодами и травой. Наконец им все же удалось добраться до русской столицы, где Василий III, уже не чаявший дождаться своего любимца, был чрезвычайно рад увидеть его снова.¹⁶

Примечания

1. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 668; В.В. Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 155—160; А. Исин, Казахское ханство и Ногайская Орда во второй половине XV—XVI в., с. 59—65.

2. Ch. Lemercier-Quelquejay, Les khanats de Kazan et de Crimée face à Moscovie en 1521, p. 488—489; Le khanat de Crimée dans les Archives du Musée du Palais de Topkapi, p. 114.

3. Книга Степенная царского родословия, в Полное собрание русских летописей, т. XXI, ч. II, Санкт-Петербург 1913, с. 603; В.В. Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 168. Конечно, это противопоставление крымцев ногайцам следует распространять не на всё население страны, а лишь на соперничающие группировки знати: Ширинов (которых хан действительно едва ли мог «любить» за их планы свергнуть его) и Мангытов, на которых он рассчитывал как на противовес Ширинам.

4. М.Г. Худяков, Очерки по истории Казанского ханства, Москва 1991, с. 61—69; Sh. Daulet, The Rise and Fall of the Khanate of Kazan (1438 to 1552): Internal and External Factors that Led to Its Conquest by Ivan the Terrible, New York University 1984, p. 179—185.

5. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 377—378, 663; В.В. Вельяминов-Зернов, Исследование о касимовских царях и царевичах, Санкт-Петербург 1863, с. 247—251; И.И. Смирнов, Восточная политика Василия III, «Исторические записки», № 27, 1948, с. 24—27.

6. М.Г. Худяков, Очерки по истории Казанского ханства, с. 72—73; И.И. Смирнов, Восточная политика Василия III, с. 25, прим. 33.

7. Мухаммед-Эмин и Абд-уль-Лятиф действительно оказались последними наследниками династии Улу-Мухаммеда, несмотря на то, что у них был брат по отцу — Худай-Кул, имевший собственных сыновей. Но еще в 1487 г. Худай-Кул был увезен из Казани в Москву в качестве пленника, обращен в православие и получил имя Петр. Сменив вероисповедание, он утратил всякие права на престол Казанского юрта и ничем, кроме происхождения, не отличался от русских бояр. В 1521 г. он оборонял Москву от Мехмеда и Сахиба Гераев. См.: С. Герберштейн, Записки о Московии, Москва 1988, с. 170—171; В.В. Вельяминов-Зернов, Исследование о касимовских царях и царевичах, с. 177—189.

8. Постниковский летописец, в Полное собрание русских летописей, т. XXXIV, Москва 1978, с. 10; М.Н. Бережков, Нур-Салтан, царица крымская, «Известия Таврической ученой архивной комиссии», № 27, 1897, с. 14; Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 678.

9. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 520, 597—598; И.И. Смирнов, Восточная политика Василия III, с. 26. Единое имя которое носили ордынский (Улу-Мухаммед), крымский и казанский ханы, приведено в разных диалектных формах: так, для ордынских и казанских деятелей употреблена Кыпчакская форма «Мухаммед», а для крымских — используемая в крымскотатарском языке форма «Мехмед».

10. И.И. Смирнов, Восточная политика Василия III, с. 27.

11. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 661.

12. С. Герберштейн, Записки о Московии, с. 172; В.В. Вельяминов-Зернов, Исследование о касимовских царях и царевичах, с. 258.

13. История о Казанском царстве (Казанский летописец), в Полное собрание русских летописей, т. XIX, Санкт-Петербург 1903, с. 31; М.Г. Худяков, Очерки по истории Казанского ханства, с. 80.

14. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 678.

15. История о Казанском царстве, с. 32.

16. История о Казанском царстве, с. 32—33; С. Герберштейн, Записки о Московии, с. 172—173.