Присяга курултая

Сыновья Гази II Герая в Турции — Инает Герай получает ханский титул — Массовое переселение волжских и кубанских ногайцев во владения Крымского Юрта в 1634—1636 гг. — Требование султана выступать на Кавказ — Крымские беи отказываются от похода — Оскорбление, нанесенное Крыму султанским чаушем — Курултай присягает не повиноваться Стамбулу

Почти тридцать лет назад, когда Селямет Герай несся по морским просторам от стамбульских застенков к крымскому трону, средь тех же волн в обратную сторону плыло суденышко из Крыма. Главными пассажирами на нем были четыре ребенка: Инает, Хусам, Саадет и Айваз Гераи — предусмотрительный ханский везирь Ахмед-ага спешил спасти детей Гази II от той грустной участи, что постигла при Ак-Су их старших братьев, Тохтамыша и Сефера.¹ С тех пор братья благополучно подрастали во владениях падишаха, а повзрослев, показали свою недюжинную хватку и крутой нрав. Наблюдая, как ловко они скупают у соседей одно поместье за другим, сородичи лишь припоминали пословицу «хватать зубами — игра волка»;² а Богдан-Ахмед Герай при встрече со вспыльчивым Хусамом едва не поплатился жизнью за «подвиг» своего отца при Ак-Су.³

Смышленых братьев сразу приметил Кан-Темир, мечтавший стать в Крыму «делателем ханов»,⁴ подобно своему далекому предку Эдиге. В 1628 году он уже подумывал о том, чтобы посадить кого-нибудь из них своим ставленником на бахчисарайский престол вместо Мехмеда III — но султан в тот раз предпочел вернуть в Крым Джанибека.⁵

Теперь, казалось бы, план Кан-Темира осуществился: отправив Джанибека в отставку, падишах объявил новым крымским правителем 38-летнего Инаета Герая. Однако этот выбор опирался не столько на настояния буджакского вождя, сколько на крайнюю нужду султана в крымских войсках на иранском фронте, где турки силились отнять у шаха Ереван. Полагаться в этом деле на недавнего побратима кызылбашей, Шахина Герая, не стоило — и султан рассудил, что разгром иранских армий уместнее поручить сыну знаменитого Гази II, героя прежних восточных кампаний. Инает Герай с благодарностью принял свое назначение и в марте 1635 года вместе с братьями отбыл в Крым, обязавшись незамедлительно двинуться оттуда в Армению.⁶

Отцовский опыт подсказывал Инаету, что боевые заслуги перед султаном способны существенно укрепить позиции хана при османском дворе: везирям и евнухам будет не так-то просто интриговать против крымского правителя, если тот обладает неоспоримой репутацией заслуженного полководца. Потому, прибыв в Бахчисарай, Инает Герай повелел своим подданным готовиться к персидскому походу.

Инает Герай

Тот же приказ — следовать на войну с кызылбашами — получил из Стамбула и Кан-Темир.⁷ Мирза без труда распознал в этом старый умысел приграничных пашей, которые уже давно добивались его удаления из Буджака: в Персию, в Анатолию, куда угодно, лишь бы этот степняк не спорил с ними за влияние в придунайском краю и не создавал лишних хлопот своими набегами на соседей. У мирзы оставался единственный способ остаться в родных степях: исподволь затеять какой-нибудь конфликт, а затем доказать султану, что только он, Кан-Темир, способен погасить его.⁸ Что же до Инаета Герая, на которого Кан-Темир, по-видимому, возлагал в прошлом некие надежды — то желание любой ценой остаться в Буджаке перевесило все былые симпатии.

Несмотря на согласие хана прийти на помощь, османы так и не дождались его на фронте. По прибытии в Бахчисарай Инаету Гераю пришлось посвятить порядочно времени знакомству с крымской знатью и раздаче даров по случаю своего воцарения. Затем он договаривался с беями о подготовке похода, собирал войска, переправлял своих бойцов на таманский берег и с тревогой наблюдал за ордами Кан-Темира, внезапно показавшимися у самого Перекопа.

Покуда в Крыму продолжалась эта неспешная подготовка, османы справились с иранским гарнизоном Еревана и без крымцев — а тут подступила осень, и бои, как всегда, приостановились до весны. Погостив в Черкессии, Инает Герай вернулся с Кавказа домой — тем более что здесь разворачивалось важнейшее в эти годы событие: переселение в Крым волжских ногайцев.⁹

Как уже пояснялось ранее, степные жители Крыма и окрестных земель, объединенные господством знаменитого рода Мангыт, делились на несколько больших сообществ. Гёзлевские и перекопские степи издавна населял клан Мансуров (чья ветвь процветала также и в Буджаке); по кубанским равнинам кочевала подвластная крымским ханам Малая Ногайская Орда; а на северных берегах Каспия, за Волгой, доживала свой век Большая Ногайская Орда.¹⁰

Когда-то этот заволжский улус Эдиге был могучим степным государством, всерьез угрожавшим самому Крыму, — но теперь, покоренная Московским царством, Большая Ногайская Орда давно утратила былое величие. Разрозненные и обнищавшие, лишенные столицы и единого правителя, волжские ногайцы скитались по своим степям, в точности как последние улусы Золотой Орды перед ее окончательным развалом.

В последнее время ко всем прежним бедствиям добавился новый бич: нашествие калмыков. Эти воинственные странники нежданно прибрели к Волге из монгольских степей и в первых же стычках показали себя более сильными и умелыми бойцами, чем ногайцы. Часть ногайских улусов покорилась пришельцам, а остальные, не в силах переносить еще и этой напасти, пустились бежать от калмыков на запад, к Крыму.

Всего в заволжских кочевьях обитало свыше ста тысяч человек,¹¹ и царь, конечно, не хотел потерять сразу такое множество подданных. По его приказу астраханские воеводы и донские казаки заградили ногайцам переправы через Волгу и Дон, однако ни пули, ни сабли не смогли остановить массу народа, неудержимо рвущуюся на запад. Вслед за волжанами к Перекопу потянулись и кубанцы — и в Крым потекла огромная людская река, увлекающая за собой тысячи кибиток, телег и неисчислимый сонм скота.

Этот великий исход ногайцев, начавшийся еще при Джанибеке Герае, длился до осени 1636 года. Нурэддин Саадет Герай и калга Хусам Герай поочередно выходили им навстречу, разгоняли с переправ казаков и препровождали тысячи беженцев в ханские владения.

Кочевники с Волги и Кубани заметно отличались от крымских степняков и держались в чужом краю особняком. Дабы их мирзы, по примеру буджакцев, не объединились и не создали в Крыму «государства в государстве», Инает Герай заранее повелел калге и нурэддину расселять новоприбывшую знать по разным крымским селам, по пять человек в каждом.¹² Простолюдины же целыми улусами передавались под власть крымских Мансуров и поселялись на равнинах за пределами полуострова.

Степи от Дона до Днепра заполнились множеством новых подданных крымского хана — и это очень напоминало давние времена, когда Менгли Герай заселял равнины Крымского Юрта покоренными ордынскими улусами.¹³

Разумеется, к этому значительному событию в жизни своих соплеменников не мог остаться безучастным и Кан-Темир, ведь ногайский исход привел в крымские степи многие тысячи новых воинов. Потому-то буджакский вождь и стал наведываться со своими отрядами под самый Перекоп, чтобы увести хотя бы часть беженцев в Буджак и увеличить за их счет свои силы. Возомнив себя повелителем всех ногайцев, Кан-Темир призывал крымских Мансуров покинуть хана, чтобы вместе завоевать Крым¹⁴ — но те благоразумно отклоняли эти воззвания (ибо вовсе не желали делиться властью с буджакцами), и новоприбывшие кочевники, за малым исключением, остались в распоряжении Инаета Герая.

Между тем султан сыпал угрозами в адрес хана, который до сих пор не удосужился явиться на Кавказ. Недавняя победа у Еревана пошла прахом: с наступлением весны шах снова занял город — и виноваты в этом, по мнению султана, были, конечно же, замешкавшиеся с приходом крымцы.

Едва на Черном море утихли весенние шторма, как из Стамбула в Бахчисарай прибыл чауш Асан-ага, вручивший Инаету Гераю падишахское послание. Мурад IV требовал от хана немедленной отправки в Иран 60 тысяч крымского войска, угрожая в противном случае казнить и самого Инаета, и всех его братьев. Дабы хан не отговаривался трудностями перехода через Кавказ, у балаклавских пристаней уже покачивались большие турецкие суда, готовые переправить крымских воинов в Синоп.

Инает Герай собрал своих беев, чтобы обсудить грядущую кампанию. Но военачальники в один голос заявили, что не пойдут в Иран: о каких дальних походах может идти речь, когда Кан-Темир со своей ордой снова кружит у самого Ор-Капы? Хан и сам понимал, что увести из Крыма сразу 60 тысяч человек означало оставить страну беззащитной перед происками Кан-Темира, но ответить отказом на требование султана было не менее опасно. Хан продолжал настаивать — и тогда беи, оставив обычную учтивость, выложили начистоту все, что думают по этому поводу. Во-первых, — заявили они, — падишах постоянно требует от нас услуг, а взамен не вознаграждает ни деньгами, ни поместьями; а во-вторых, если даже Ваше Величество и лишится власти, то мы не теряем ничего: султан пришлет нам другого хана, а если и не пришлет — то мы сами выберем себе нового правителя!¹⁵

Заговорив о деньгах и поместьях, беи дерзко намекали на самого Инаета Герая. Но на сей раз их намеки были беспочвенны, поскольку султанских щедрот лишился и сам хан. Всегда было заведено, что султан, приглашая крымцев к походу, сопровождал свой указ дарами хану и его первым полководцам: драгоценными саблями, почетными одеяниями и кисетами монет. К удивлению Инаета Герая, Асан-ага не привез с собой ничего подобного. Более того: Кефинский бейлербей Ибрагим-паша отказался выдать хану даже ту долю доходов с кефинских таможен, что издавна причиталась каждому крымскому правителю независимо от участия в султанских походах.¹⁶

Это было превыше всякого разумения: да за кого же считает султан своего крымского соседа, если обращается с ним в столь унизительной манере (не говоря уже об угрозе смертью, которая прежде еще никогда не звучала в письмах из Стамбула)?

Пытаясь, тем не менее, выполнить обещание, данное султану перед отъездом в Крым, Инает Герай сумел набрать небольшой отряд, поставил над ним Саадета Герая и послал брата в Балаклаву. Но Асан-ага отказался принимать столь ничтожное вспоможение и резко напомнил, что султан велел доставить в Иран 60 тысяч воинов — и ни одним меньше! Инает Герай оказался меж двух огней: крымцы не собирались трогаться с места, а османы с угрозами торопили в путь. Хан пытался успокоить возмущенных мирз, уверяя, что напишет обо всем султану, и тот непременно наградит бойцов, как это велось исстари, — но тут заговорил чауш, и отчаянные усилия хана сохранить мир пропали даром. По словам Асан-аги, падишах готовил им совершенно иное вознаграждение: если татары откажутся от похода, то султан обложит их хараджем (налогом, который платят немусульмане), а если они откажутся его выплачивать, то будет отдан приказ об их истреблении!¹⁷

Продолжать переговоры после этих жутких слов, произнесенных султанским посланцем во всеуслышание, было невозможно. Инает Герай, возмущенный неслыханным унижением, брошенным в лицо всему Крыму, оставил бесполезные увещевания. Хан приказал брату возвращаться из Балаклавы, беи стали созывать по всей стране всенародный курултай, а Асан-паша, заслышав о том, поспешил удалиться в Стамбул.

Вскоре, собравшись перед ханом, беи, мирзы и простолюдины принесли торжественную клятву на оружии: они больше не подчиняются султану и не повинуются его указам; если султан пришлет нового хана, они не выдадут ему Инаета Герая; а если турки пойдут на Крым войной, то крымцы будут сражаться с ними. Если же, добавляли крымские воины, им не устоять в этой схватке — то они сожгут свои дома и скроются в степях за пределами полуострова, лишь бы не покориться противнику.¹⁸

Что ж, если падишах не оценил уступчивости и рассудительности хана, если он грозит ему казнью, а крымскому народу — истреблением, то Инает Герай готов защищать свое государство. Его отец никогда не боялся войны с османами, и эта смелая решимость Гази Герая не раз сбивала спесь с безродных вельмож стамбульского двора. Инает Герай мог тем легче последовать отцовскому примеру, что располагал силами, о которых Гази II и не мечтал: в перекопских степях расставляли свои юрты десятки тысяч волжских и кубанских ногайцев, готовых следовать за ханом туда, куда тот прикажет.

Примечания

1. D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1595—1623, Warszawa 2004, s. 149. Айваз Герай, поименованный в списке сыновей Гази II Герая в «Розовом кусте ханов» (Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, Симферополь 2004, с. 58), в других источниках больше не упоминается. Известно также, что у Инаета Герая было девять сестер (Материалы для истории Крымского ханства, извлеченные по распоряжению императорской Академии наук из Московского главного архива Министерства иностранных дел, изд. В.В. Вельяминов-Зернов, Санкт-Петербург 1864, с. 139).

2. Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 58.

3. О конфликте Хусама Герая с Богдан-Ахмедом Гераем, сыном Мехмеда III Герая, см.: В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты до начала XVIII в., Москва 2005, с. 369, а также Примечание 68 в предыдущей главе.

4. A. Bennigsen, Ch. Lemercier-Quelquejay, Le khanat de Crimée au début du XVIe siècle. De la tradition mongole a la suzeraineté ottomane, «Cahiers du monde russe et soviétique», vol. XIII, nr. 3, 1972, p. 332.

5. S. Przyłęcki, Ukrainne sprawy. Przyczynek do dziejów polskich, tatarskich i tureckich w XVII wieku, Lwów 1842, s. 7.

6. В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 372.

7. M. Berindei, La Porte ottomane face aux cosaques zaporogues, 1600—1637, «Harvard Ukrainian Studies», vol. I, nr. 3, 1977, p. 304; Korespondencja Stanisława Koniecpolskiego, hetmana wielkiego koronnego (1632—1646), oprac. A. Biedrzycka, Kraków 2005, s. 278.

8. Этот тактический ход, служащий средством уклониться от участия в персидской кампании, не составлял секрета для политиков того времени. Английский посол в Стамбуле Томас Роу писал еще в 1626 году: «Не желая быть призванным на войну в Азии, он будет искать любые пути, чтобы остаться на месте, каждый раз поднимая на границе новые столкновения» (Wyjątki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe w czasie poselstwa jego do Porty Ottomańskiej od r. 1621 do r. 1628 inclusive, w Zbiór pamiętników historycznych o dawniej Polszczę, wyd. J.U. Niemcewicz, t. V, Lipsk 1840, s. 337). Эти слова относились к Мехмеду III Гераю, и время показало, что прогноз посла оказался ошибочен: Мехмед III Герай не был замечен в намеренном провоцировании пограничных конфликтов. Однако изложенный тут образ действий находит полное соответствие в политике Кан-Темира.

Некоторые источники добавляют, что Кан-Темир вышел-таки с ханом в персидский поход, но дойдя с ним до местности под названием «Soutoud», развернулся и отправился назад в Буджак. Поход был сорван, и Инает Герай решил наказать Кан-Темира за это (М. Kazimirski, Précis de l'histoire des Khans de Crimée depuis l'an 880 jusqu'en l'an 1198 de l'Hégire, «Journal Asiatique», t. XII, 1833, p. 438). Если «Soutoud» — это искажение гидронима Сют-Су, то следует вспомнить, что именно на реку Сют-Су в свое время переселял Буджакскую Орду Мехмед III Герай. Возможно, Инает Герай вернулся к вопросу о переселении орды — и это могло спровоцировать Кан-Темира на разрыв с ханом.

9. А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII в., Москва—Ленинград 1948, с. 246; B. Baranowski, Stosunki polsko-tatarskie w latach 1632—1648, Łódź 1949, s. 53.

10. Османские историки перечисляли эти три ногайских сообщества следующим образом: «1) Большой Ногай, которые не подчинены никакому падишаху и не принимают ничьих повелений; 2) Малый Ногай, явно выказывающие повиновение крымским ханам, но внутренне питающие к ним вражду; и 3) Мансур, известные своей жестокостью и кровопийством» (В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 372; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 60).

11. Количество кочевников, переселившихся в 1634—1636 гг. в Крымский Юрт, в точности не установлено, но общая численность волжских ногайцев накануне переселения оценивается от 80 до 120 тысяч человек. См. соответствующие расчеты в: В.В. Трепавлов, История Ногайской Орды, Москва 2002, с. 493—499.

12. А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 239—241.

13. См. работы, подробно рассматривающие события переселения волжских и кубанских ногайцев в 1634—1636 гг. во владения крымских ханов: В.В. Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 417—425; А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 223—241; В.Д. Сухоруков, Историческое описание земли Войска Донского, Новочеркасск 1903, с. 165—175; В.В. Трепавлов, Малая Ногайская орда. Очерк истории, в кн.: Тюркологический сборник, 2003—2004: Тюркские народы в древности и средневековье, Москва 2005, с. 300.

Переселение жителей Большой Ногайской Орды на территорию Крымского Юрта было массовым, но не поголовным: часть ногайцев осталась на прежних кочевьях, признав калмыцкое господство, другая часть осела в окрестностях русской Астрахани, а третья откочевала южнее, в сторону Кавказа. Это считается финалом существования Большой Ногайской Орды как государственного образования. Малая Ногайская Орда продолжала существовать еще долгие годы, хотя часть ее жителей также откочевала к Крыму. Впоследствии (особенно после репрессий Бахадыра I Герая против мансурской знати в 1639 г.) часть переселенцев подалась из ханских владений обратно на восток.

14. А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 246.

15. А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 246—247.

16. Le khanat de Crimée dans les Archives du Musée du Palais de Topkapı, ed. A. Bennigsen, p. N. Boratav, D. Desaive, Ch. Lemercier-Quelquejay, Paris 1978, p. 147.

17. Эти слова Асан-аги передает сам Инает Герай в письме к главному везирю (Le khanat de Crimée dans les Archives du Musée du Palais de Topkapı, p. 147).

18. А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 246—247. Время от времени, в моменты наибольшей напряженности крымско-османских противоречий, с крымской стороны звучала угроза «покинуть Крым и уйти в степи», на «старые юрты», «в крепость Майкоп». Помимо описываемых событий весны 1636 г., она встречается и в письме Шахина Герая Реджеб-паше 1624 г., и в разговоре калги Хусама Герая с польским послом в апреле 1637 г. (Korespondencja Stanisława Koniecpolskiego, s. 368).

О подобном же намерении «поставить на Днепре город, перевести к Днепру все крымские улусы и отложиться от турецкого султана» заявлял еще в 1593 г. и Гази II Герай (Памятники дипломатических сношений Крымского ханства с Московским государством в XVI и XVII вв., хранящиеся в Московском главном архиве Министерства иностранных дел, изд. Ф.Ф. Лашков, Симферополь 1891, с. 32; Статейный список московского посланника в Крым в 1593 году Семена Безобразова, изд. Ф.Ф. Лашков, «Известия Таврической ученой архивной комиссии», № 15, 1892, с. 82).

В реальности эта угроза была невыполнима — ведь даже если допустить, что кочевая и полукочевая прослойка населения Крымского Юрта теоретически и была способна к такому исходу за пределы полуострова, то образ жизни и хозяйствования горожан и оседлых селян исключал такую возможность. Поэтому данную фразу следует отнести к устойчивым риторическим оборотам, чья семантика лежит, прежде всего, в религиозной идеологии. Смысл фразы следует понимать следующим образом: «мусульманский правитель, чья власть лишь и удерживает эту землю в составе «дар ус-салам» («мира ислама»), покинет ее вместе с мусульманским войском — и тогда она достанется иноверцам, а вина за эту утрату ляжет на обидчика». Такое толкование подтверждают и слова Шахина Герая: «Если все мы покинем отечество, и крымские земли попадут в руки неверных, то останется ли за вами Кефе и другие ваши крепости?.. Теперь мы ожидаем от вас, что вы не сделаетесь причиной разорения здешних мечетей и медресе» (В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 356—357).