Дервиш у ворот

Бахадыр Герай уклоняется от азакского похода — Тайные контакты между Азаком и ногайскими мирзами — Расправа хана с буджакской и мансурской знатью — Поход калги Исляма Герая на Украину — Болезнь и смерть Мурада IV, слухи о том, что османский престол перейдет к Гераям — Казнь Шахина Герая на Родосе

На следующий год все грозило повториться снова: падишах опять настаивал, чтобы хан шел освобождать Азак. Минувшей зимой Мурад IV взял Багдад и теперь желал продолжить победный марш до самой персидской столицы — иными словами, крымскому правителю вновь предстояло идти на Дон самому, если не считать незначительного подкрепления из Кефе. Хану пришлось придумывать новый повод уклониться от невыполнимого задания.

Истинная опасность для Крыма и османских владений, — пытался он убедить султана, — исходит вовсе не с Дона, где самочинствует всего лишь большая разбойничья шайка, а с Днепра, где сам король вновь возводит крепость Кодак и расставляет сторожевые отряды по берегам. Недолог час, поляки с украинцами захватят Джан-Керман, и это станет куда большим бедствием, чем падение отдаленного Азака, ибо запорожцы за последние годы уже дважды подбирались к самой крымской столице. Поэтому крымцам следует не кружить бесцельно под стенами Азакской крепости, а скорее ударить на Речпосполиту, дабы разрушить коварный план соседей. О таком позволении Бахадыр Герай и попросил Мурада IV.¹

Но прежде, чем Стамбул дал свой ответ, Крыму пришлось надолго отвлечься и от Азака, и от Кодака, ибо в стране развернулись драматические события, ставшие заключительным аккордом в той братоубийственной борьбе, что уже более десятка лет терзала Крым изнутри.

Как уже было сказано, Бахадыр Герай обещал буджакским мирзам полную безопасность в Крыму и отказался от мести за убийство Хусама и Саадета. Однако ханская милость, призванная прекратить затянувшуюся вендетту, была принята за слабость. Опустевшее место степного владыки, которого побаивались и хан, и сам султан, после гибели Кан-Темира манило многих. И первым, кто мог мечтать о таком чине, был Гулюм-бей, под началом которого, помимо крымских Мансуров, теперь оказалась и вся Буджакская Орда с ее влиятельными предводителями. Если бы бею удалось поднять за собой все степные улусы от буджакцев до волжан, он смог бы стать даже могущественнее Кан-Темира — и тогда давний спор за влияние в Крыму завершился бы решающей победой потомков Эдиге.

Замысел, конечно, был очень рискованным, и потому следовало позаботиться о поиске союзников. И такие союзники, готовые подставить плечо, нашлись. Ими могли стать донцы — те самые донцы, которые недавно с успехом овладели Азаком.

В Москве хорошо сознавали, что если «если Азов будет за государем, то и Большая Ногайская Орда, и Улус Гази, и улусы Кан-Темира будут служить государю».² Потому-то, сидя в Азаке, донские казаки не оставляли попыток залучить ханских ногайцев на свою сторону и вернуть волжских беженцев обратно — тем более, что у донцов были друзья, способные помочь в этом: астраханские татары на царской службе, помогавшие казакам в захвате крепости.³ Видимо, именно эти астраханцы и направили письма в Крым, призывая своих собратьев бросить хана и перебраться на Дон.⁴

Их призывы упали на подготовленную почву. Урак-мирза, выросший в Москве и не упускавший случая напомнить об этом, как-то раз уже обмолвился прежде, что готов подчинить Крым Московскому царству.⁵ Это, вероятно, и определило выбор союзника: мансурская знать Крыма начала тайно готовиться к откочевке к Дону, причем многие волжские ногайцы, хорошо помнившие тягостное соседство с русскими казаками, отвергали этот замысел.⁶

Бахадыр Герай быстро узнал о происходящем. «Все вы обманываете меня, — разоблачал он подозрительно упорное нежелание мирз воевать с казаками, — чуть ли не половина ваших сами сидят с азакскими людьми, а вы беспрестанно с ними переписываетесь!».⁷ В нынешнюю пору, когда осмелевшие донцы открыто угрожали Крыму, тайные переговоры с врагом равнялись государственной измене — и хан, не дожидаясь, пока страну охватит очередной мансурский бунт, взялся за самые суровые меры, чтобы покончить со своеволием степной знати. Как показал опыт, ни суровость Инаета, ни милость Бахадыра не смогли угасить в мирзах мятежных устремлений. Хану оставалось одно: разорить их гнездо дотла.

В мае 1639 года Бахадыр Герай устроил так, чтобы вся верхушка буджакцев разъехалась в гости: кого-то пригласили к себе на пиры придворные аги, а кого-то призвал на совет во дворец сам хан. Как только заговорщики покинули свои улусы и оказались разобщены, хан приказал казнить их всех до единого, что и было тотчас исполнено. Тело Урак-мирзы (на совести которого, по словам современников, лежала гибель восемнадцати ханских родичей⁸) было брошено в выгребную яму ханского двора, а Салман-Шах с последним сыном Кан-Темира кинулись наутек. Они пытались спрятаться у волжских переселенцев, но те выдали их хану, и Бахадыр Герай казнил их.⁹

Затем ханский гнев обернулся на предводителей крымских Мансуров. Сафа Герай явился с войском в их улусы и истребил там всю знать, от мала до велика, начиная с Гулюм-бея, его сыновей и братьев. Те, кому посчастливилось бежать в Азак или в Польшу, с ужасом рассказывали, что было казнено до полусотни мирз, а спаслось лишь пятнадцать. Осиротевшие буджакские и мансурские улусы были переданы под начало знатных волжан из семейства Ур-Мамет, не причастных к убийству Хусама и Саадета и сохранивших верность хану.¹⁰

Так в Крыму свершился настоящий переворот: знатнейший и могущественнейший клан, десятилетиями пытавшийся диктовать свою волю ханам, был за считанные дни приведен в полную покорность бахчисарайскому престолу. Ширины уже давно не отваживались всерьез спорить с ханом за влияние в Крыму — а теперь настал черед уяснить это и Мансурам. Времена менялись, и эпоха всесилия знати уходила в прошлое.

Случившееся нельзя назвать вздорной вспышкой ханского гнева, ибо еще заранее, предрешив расправу с ногайскими мирзами, Бахадыр Герай заручился одобрительной фетвой Кефинского муфтия Афиф-эд-Дин-эфенди.¹¹ Для того, чтобы муфтий, подчинявшийся не хану, а одному лишь падишаху, согласился со столь суровым решением, безусловно, требовались очень веские доводы — и таким доводом могла стать только государственная измена.

Мураду IV пришлось не по нраву то, что Бахадыр Герай, отговариваясь польской угрозой, снова оттягивает поход под Азак. Ханский посланец был принят в Стамбуле неприветливо, а поход на Польшу султан запретил¹² — между тем, уже подошла зима и донскую кампанию пришлось отложить до следующего года. Похоже, что именно на такой отказ и рассчитывал Бахадыр Герай, который на самом деле не собирался воевать ни на востоке, ни на западе. Хан предпочитал заключить с соседями мир в обмен на увеличение ежегодных выплат: так он поступил с Москвой (пусть ханским служителям и довелось прибегнуть к рукоприкладству, чтобы заставить русских послов согласиться на требуемые суммы¹³), к этому же он склонял и Польшу.¹⁴

Мурад разгадал уловку Бахадыра. Внезапно переменив свое решение, он приказал хану собираться в польский поход, да еще и поставил задачу: собрать не менее 8 тысяч невольников, ибо империи нужны гребцы для галерного флота. Не ожидавший столь резкого разворота Бахадыр Герай замешкался — и Мурад IV резко укорил его: «Почему вы до сих пор пребываете в праздности и не посылаете войска на неверных? Или вы с ними заодно?».¹⁵

Возглавить поход охотно взялся калга Ислям Герай. Мечтая отомстить неприятелю за проведенные в плену годы, он повел своих бойцов не на Подолье и Галичину, куда обычно ходили крымские войска, а в те же места, где одиннадцать лет назад сам попался в руки польских солдат — на Киевщину. Султанский приказ был исполнен: Исляму Гераю удалось собрать нужное количество пленников. Но навстречу ему с Западной Украины уже несся быстрым маршем Конецпольский — и калга счел за лучшее повернуть обратно. Польское войско пыталось преследовать его, однако поднявшиеся февральские бураны остановили погоню. Так калга отомстил за свое былое поражение — правда, дорогою ценой: в походе погиб его брат, нурэддин Сафа Герай.¹⁶

К тому времени, как войско вернулось из похода, весь Крым уже обсуждал новость о недавней кончине турецкого султана. Болезнь и смерть Мурада IV заставила весь османский мир с тревогой задуматься о будущем империи. Все одиннадцать сыновей Мурада умирали один за одним в младенчестве, и единственным наследником трона остался его брат Ибрагим. Султан умирал тяжело. Панически страшась подступающей гибели, он со смертного ложа грозил казнью врачам за их недостаточное усердие, а под конец надумал умертвить и собственного брата. Мурада не заботило, что на этом прервется род Османов: тиран хотел завещать трон своему фавориту, главному оруженосцу. Перепуганным придворным удалось спасти Ибрагима лишь благодаря тому, что Мурад уже не мог встать и вскоре испустил дух.¹⁷

Жизнь Ибрагима была спасена, но этот единственный наследник дома Османов мало годился к правлению. Пусть и не в той степени, как Мустафа I, он тоже был слегка не в себе, проведя всю юность в неотвязном ужасе перед грозящей ему казнью и не раз становясь свидетелем, как эта участь постигала других его родичей. Впрочем, душевный изъян нового султана не имел особого значения, ибо фактическим распорядителем империи стал умный и расчетливый везирь Кара-Мустафа-паша.¹⁸

Смерть султана, как это случалось уже не впервые, напомнила о давнем неписаном уговоре Стамбула с Бахчисараем. «Вы должны знать, — докладывал королю польский посол из Стамбула, — что нынешний султан Ибрагим — последний из Османской фамилии, и что весь род Османов уже сходит на нет. Вся империя ляжет на татар, на крымских Гераев, которые заранее возгордились надеждой на такое господство и не слушаются турков».¹⁹

Питал ли какие-то надежды в связи с этим сам Бахадыр Герай — неизвестно, хотя именно на него и намекал королевский дипломат. Однако Бахадыр был вовсе не единственным в ханском роду, кто мог грезить о распространении своей власти на три материка османских владений.

На Родосе до сих страдал в своей затянувшейся ссылке Шахин Герай. Надежды на то, что падишах возведет его на ханский трон, уже дважды обернулись глубоким разочарованием, а теперь, со смертью Мурада, и вовсе угасли. Не полагаясь более на Стамбул, Шахин Герай начал действовать сам: он возобновил связи со своими сторонниками в Крыму и стал искать способы вернуться на родину. Бахадыр Герай с тревогой доложил об этом в османскую столицу — и везирь, догадываясь, что амбиции Шахина Герая вряд ли ограничиваются одним лишь крымским престолом, постановил немедленно избавиться от закоренелого бунтовщика. Тут как раз подоспел и подходящий повод.

Неурядицы и потрясения последних лет вызвали волну грозных пророчеств не только в Крыму, но и в Турции. Так, по Стамбулу разнеслось предсказание некоего звездочета о том, что Османскую империю ждут великие бедствия от «человека, носящего птичье имя». Этим и воспользовался Кара-Мустафа-паша со своими единомышленниками. Ведь зловещее «птичье имя», означающее «Сокол», носит не кто иной, как Шахин Герай! — убеждали они падишаха. — Это он станет виновником надвигающихся несчастий! Неудивительно, что легковерный султан без раздумий утвердил решение везиря.

Зная хитрость и предусмотрительность Шахина, везирь предпринял все меры, дабы не спугнуть осторожного Сокола. И когда новоназначенный египетский наместник Наккаш-Мустафа-паша по пути к месту службы завернул на Родос и пригласил Шахина Герая на загородный пир, тот, не заподозрив подвоха, стал готовиться к встрече. Но весть о секретном задании, полученном пашой от везиря, неведомым путем просочилась наружу и стала известна одному из местных дервишей, живших молитвой и подаяниями.

Стремясь предотвратить смертоубийство, дервиш поспешил к дому Шахина Герая и постучал в ворота. Он сказал вышедшим слугам, что хочет немедленно передать их господину очень важное сообщение. Но Шахин Герай отказался от встречи с ним, решив, что нищий дервиш лишь ищет повода попросить у калги милостыни. Не желая утруждать себя напрасной болтовней, Шахин Герай отсыпал горсть монет и приказал передать их незваному гостю, чтобы тот ступал с миром. Так и не добившись встречи, дервиш ушел. Шахина Герая еще могла бы спасти оставленная дервишем записка с предупреждением о смертельной опасности — но гордый калга пренебрег и ею: он слишком торопился на пиршество, спеша разведать последние столичные новости.

Эта оплошность стоила Шахину жизни: едва явившись к паше, он был схвачен и задушен шнуром — в точности так, как это сталось ранее с его заклятым врагом Кан-Темиром.²⁰

Примечания

1. B. Baranowski, Stosunki polsko-tatarskie w latach 1632—1648, s. 100, 104; Korespondencja Stanisława Koniecpolskiego, s. 536, 540. Военная активность польского правительства на Днепре в тот момент не была направлена против Крыма. И восстановление Кодака, и расстановка сторожевых отрядов на Запорожье, столь тревожившие хана, были, в первую очередь, средством усилить контроль над украинскими казаками. В 1639 г. Речпосполита еще не планировала наступления на Крым (хотя оставалось лишь несколько лет до того, как эта идея будет выдвинута).

2. С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. IX, с. 208.

3. С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. IX, с. 205.

4. Le khanat de Crimée dans les Archives du Musée du Palais de Topkapı, ed. A. Bennigsen, p. N. Boratav, D. Desaive, Ch. Lemercier-Quelquejay, Paris 1978, p. 157.

5. Л.М. Савелов, Посольство С. И Тарбеева в Крым в 1626—1628 гг., «Известия Таврической ученой архивной комиссии», № 39, 1906, с. 98—99.

6. Le khanat de Crimée dans les Archives du Musée du Palais de Topkapı, p. 157.

7. A. A. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 269.

8. E. Schütz, Eine armenische Chronik von Kaffa aus der erste Hälfte des 17. Jahrhunderts, «Acta Orientalia Academiae Scientarum Hungaricae», vol. XXIX, nr. 2, 1975, s. 155.

9. Grausame Zeiten in der Moldau. Die Moldauische Chronik des Miron Costin, 1593—1661, s. 148; А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 283.

10. Korespondencja Stanisława Koniecpolskiego, s. 543; Grausame Zeiten in der Moldau. Die Moldauische Chronik des Miron Costin, 1593—1661, s. 148; E. Schütz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 155; В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 379; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 61; А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 283; B. Baranowski, Stosunki polsko-tatarskie w latach 1632—1648, s. 79.

11. В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 379; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 61.

12. B. Baranowski, Stosunki polsko-tatarskie w latach 1632—1648, s. 104.

13. Подробное изложение хода этих переговоров см. в: А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 272—281. Хан требовал либо удвоения «упоминков», либо освобождения Азака, тогда как московские посланцы отказывались давать от имени царя такие обязательства, невзирая на побои и пытки, применявшиеся к ним придворными. Впоследствии, принимая крымские посольства в Москве, царская канцелярия согласилась на увеличение выплат, однако на очень незначительную сумму.

14. Материалы для истории Крымского ханства, с. 252—256.

15. Korespondencja Stanisława Koniecpolskiego, s. 575.

16. Korespondencja Stanisława Koniecpolskiego, s. 584—585, 589—590, 596—598; B. Baranowski, Stosunki polsko-tatarskie w latach 1632—1648, s. 105—112; M. Horn, Chronologia i zasięg najazdów tatarskich na ziemie Rzeczypospolitej Polskiej w latach 1600—1647, w: Studia i materiały do historii wojskowości, t. VIII, cz. 1, Warszawa 1962, S.63.

17. J. von Hammer, Geschichte des Osmanisches Reiches, V Bd., Pest 1829, s. 283—286.

18. C. Imber, The Ottoman Empire. 1300—1650: The Structure of Power, New York 2002, р. 82—83.

19. Wielka legacja Wojciecha Miaskowskiego do Turcji w 1640 г., opr. A. Przyboś, Warszawa — Kraków 1985, s. 102.

20. В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 379; J. von Hammer, Geschichte des Osmanisches Reiches, V Bd., s. 312.

Шахин Герай похоронен в небольшом дюрбе у мечети Мурад-Реис-паши на северной оконечности Родоса. Как и мавзолей Джанибека Герая, находящийся на том же кладбище, усыпальница Шахина Герая с мраморным памятником внутри сохранилась доныне (Z. Çelikkol, Rodos'taki Türk Eserleri ve Tarihçe, Ankara 1992, s. 46—47, plan III, res. 61, 64, 65).

Нельзя не отметить совпадения «пророчества» стамбульского астролога с реальными историческими событиями далекого будущего: совпадения случайного, однако небезынтересного. Через 105 лет на свет появится другой «человек с птичьим именем» — Шахин Герай, сын Ахмеда Герая, последний хан Крыма (1777—1783 гг.), который действительно станет источником множества хлопот для Османской империи и одним из главных проводников российского влияния в Крыму. Правление Шахина Герая закончится его отречением от престола и ликвидацией Крымского ханства.