«Кто вступил на мое царство копытом...» (1480—1486)

Гибель ордынского хана Ахмеда — Пребывание в Крыму его сыновей — Нашествие Сеид-Ахмеда II на Крым и Кефе — Новая внешняя политика Крыма: союз с Москвой и разрыв с Литвой — Поход Менгли Герая на Киев

Если Менгли Герай имел все основания торжествовать по поводу своего чудесного возвращения на родину, то у Ахмед-хана новости из Крыма могли вызвать лишь досаду и разочарование. В самом деле: едва у Сарая появилась надежда вернуть под свою власть мятежную крымскую провинцию, как, вопреки всем ожиданиям, Менгли Герай вернулся на престол, да теперь еще и в новом статусе османского союзника.

Потерпев неудачу в Крыму, Ахмед решил поправить свой пошатнувшийся авторитет в другом владении Орды — Московии.¹ Ахмед отправил московскому великому князю Ивану III суровое письмо, требуя от него беспрекословного подчинения и исправной выплаты дани. Князь ответил дерзостным отказом — и тогда в 1480 году ордынский правитель выступил против непокорного вассала. Хан дошел до пограничной реки Угры, но, встретив хорошо подготовленное княжеское войско, не решился вступить в бой и повернул обратно.² Отступая, Ахмед пригрозил Ивану, что еще вернется, и попытался устрашить его своими былыми победами: «Недруг встал на моем царстве копытом, и [тогда] я встал на его царстве всеми четырьмя копытами»³ — писал хан, намекая на недавнее вторжение Орды в Крым (и умалчивая, что эта победа давно сменилась поражением). Угрозы Ахмеда остались невыполненными. На обратном пути его повстречали давние недруги: сибирский хан Ивак и ногайский бей Ямгурчи. Подкараулив момент, они напали на спящий ордынский лагерь, ворвались в шатер Ахмеда и убили его.⁴

Сыновья погибшего хана — Сеид-Ахмед, Муртаза и Шейх-Ахмед — оказались в бедственном положении. Теперь, когда их войска разбежались, им приходилось опасаться любой шайки грабителей, каких немало рыскало тогда по степям. Главный ордынский бей, Темир из рода Мангыт, повел принцев в Крым, чтобы там попросить помощи у Менгли Герая. Расчет бея оказался верен: крымский правитель гостеприимно встретил скитальцев и за собственный счет снабдил их лошадьми, одеждой и всем необходимым. Хан надеялся, что сможет сделать вчерашних врагов своими союзниками и даже принять их на свою службу — но не тут-то было: поправив силы в Крыму, беженцы покинули Менгли Герая и со всем подаренным добром ушли в степи. Хан погнался было за неблагодарными гостями — но сумел задержать лишь одного Муртазу, который теперь из гостя превратился в заложника.⁵

Взамен погибшего Ахмеда ордынским ханом стал его сын, Сеид-Ахмед II. Под предлогом освобождения Муртазы из крымского плена он начал собирать войска в поход на Менгли Герая. Правда, Сеид-Ахмед весьма опасался, что на помощь к Менгли Гераю придут османы, и потому заранее постарался разузнать, много ли турецких войск стоит сейчас в Крыму.⁶ Видимо, разведка донесла, что османский гарнизон в Кефе невелик, и опасаться нечего. Кроме того, совсем недавно, в 1481 году, Мехмед II умер, и вместо свирепого завоевателя, наводившего ужас на соседние страны, Османской империей стал править его сын Баезид II — человек добросердечный и миролюбивый.⁷ Получив эти обнадеживающие сведения, Сеид-Ахмед с Темиром двинулись в бой.

Удар ордынских войск на Крым был настолько силен, что Менгли Герай не удержал позиций и, раненый, бежал в крепость Кырк-Ер. Муртаза вышел на свободу и присоединился к брату. Цель похода была достигнута, но Сеид-Ахмед не пожелал остановиться на этом и решил завоевать Крым. Видимо, взять Кырк-Ер ордынцам оказалось не по силам, и Сеид-Ахмед, грабя встречные села, направился к Эски-Кырыму. Он осадил город, но старая столица крепко удерживала наступление, и взять ее удалось лишь хитростью: Сеид-Ахмед пообещал, что не причинит жителям никакого вреда, если те прекратят сопротивление и впустят его. Горожане, поверив, открыли ему ворота. Как только хан добился своего, он отрекся от принесенной клятвы — и ордынское войско разграбило город, истребив в нем многих жителей.⁸

Опьяненный успехом, Сеид-Ахмед задумал вслед за этим проучить и турок, продемонстрировав новому султану, кто является истинным хозяином причерноморских земель. Огромная ордынская армия приблизилась к Кефе. Уверенный в своем превосходстве, Сеид-Ахмед направил посыльного к османскому наместнику Касым-паше с требованием сложить оружие и сдать Кефе ордынцам. Касым-паша принял ханского представителя на удивление любезно, предложив ему подождать до завтра, покуда для высокостепенного хана будут приготовлены дары. Посол отправился на ночлег, а паша тем временем незаметно отдал кое-какие распоряжения.

Наутро Касым-паша пригласил посла в беседку полюбоваться дарами, приготовленными для вручения хану вместе с ключами от городских ворот. Неспешный осмотр подарков еще продолжался, когда в помещение стремительно вошел турецкий офицер. Он доложил паше, что падишах прислал из Стамбула флот, дабы покарать Сеид-Ахмеда за творимые им бесчинства. Касым подозвал ордынского гостя, чтобы тот взглянул на море — и ханский посол увидел, что из-за прибрежного мыса в Кефинский залив выходит вереница турецких галер. Суда выстроились в линию вдоль берега и дали дружный залп из бортовых орудий. В ответ им грянули выстрелы османских пушек с башен Кефинской крепости. Сбросив маску приветливости, Касым-паша грозно заявил ордынскому посланнику: «Пойди и скажи своему хану, что слуга падишаха не может стать слугой кому-либо другому, и пусть он готовится к битве!»

Ордынские воины, стоявшие на морском берегу под стенами Кефе, ранее не сталкивались с тяжелой артиллерией, и вид грохочущих пушек произвел на них очень сильное впечатление. Когда перепуганный посланник вернулся от паши и пояснил, в чем дело, у ордынцев дрогнули нервы, и они стали отступать, пока турки не расстреляли их из своих смертоносных орудий. Отступление превратилось в поспешное бегство, и Касым-паше, наблюдавшему за этой сценой, оставалось лишь гордиться своей находчивостью: ведь и «внезапный визит стамбульского посланца», и военная демонстрация кораблей были подготовлены им самостоятельно, без всякой помощи из столицы.

Менгли Герай со своими беями бросился в погоню за отступавшим врагом. Напуганное османами ордынское войско стало теперь легкой мишенью для крымцев, которым удалось отбить у Сеид-Ахмеда всю добычу и пленников, захваченных им в Крыму.⁹

Опасность миновала, а османы показали, что могут оказать Крыму неоценимую помощь в обороне от ордынских набегов. И все же сам факт нашествия, пусть и успешно отраженного, не мог не вселить в хана тревоги за будущее страны: было очевидно, что новое поколение правителей-Намаганов вступило в яростную борьбу с Гераями за Крым и не откажется так просто от своих намерений. Сражаться с ними в одиночку Менгли Гераю было тяжело, и он занялся поиском союзников.

Растеряв собственные окраины, Орда лишилась и бывших славянских вассалов. Потерю Украины и ее переход в состав Великого княжества Литовского признал еще Тохтамыш. Что же касалось Великого княжества Московского, то и оно успешно продвигалось к освобождению от ордынского господства, о чем свидетельствовал недавний провал Ахмеда. Борьба с общим противником, Сараем, делала Крым и Москву союзниками, и Менгли Герай, давно уже пытавшийся наладить контакты с Иваном III, продолжил прерванные турецким нашествием переговоры. Вскоре хан и великий князь принесли друг другу обязательство сообща бороться против Ахмеда, а затем и его сыновей.¹⁰

С точки зрения Крыма этот союз означал, что Москва признаёт крымского хана повелителем всей Великой Орды и переходит к нему в формальное подданство, сбросив зависимость от Сарая. Унаследовав традиционное ордынское верховенство над московским великим князем, Менгли Герай отказался от привилегий, унижавших союзника: он освободил Ивана от выплаты дани и стал называть его в письмах «своим братом». Щепетильный вопрос о титуле был очень важен для Ивана III, ведь хан как представитель господствующей династии был бы вправе называть ордынского вассала и «холопом», однако вместо этого признал московского правителя равным себе, что сильно укрепило авторитет Ивана среди соседей.¹¹

Правда, соглашение с Иваном стоило хану старинной, наследственной дружбы с Казимиром, ведь Московия, издавна посягавшая на земли Литовской Руси, была непримиримым врагом Литвы. Пытаясь найти управу на Ивана, король завел переговоры об антимосковском союзе с ордынскими ханами. Эта новая политика стала большой ошибкой Польско-Литовского правителя: слабеющая Орда ничем не помогла ему в борьбе с московскими притязаниями, зато сближение с Сараем надолго рассорило короля с гораздо более ценным союзником — Крымом.

Готовя свой роковой поход 1480 года, о котором говорилось выше, Ахмед попросил у Казимира помощи, и тот пообещал прислать ему литовские силы для совместного удара на неприятеля. Отряды Казимира уже готовились выступить на подмогу Орде — но Менгли Герай бросил им навстречу крымские войска, и вместо похода на Московию литовцам пришлось защищать свои владения. Это и стало причиной поражения Ахмеда, который, не дождавшись прибытия союзников, не рискнул сражаться с русскими в одиночку и отступил назад навстречу своей гибели.

Оценив успех этой крымской кампании, Иван III неуклонно настаивал, чтобы хан не оставлял борьбы с Литвой и нанес свой следующий удар в самый центр Литовской Руси — Подолье либо Киев.¹² Менгли Герай согласился, что Казимира следует предостеречь от дружбы с Сараем, и приказал своим войскам собираться в поход вдоль Днепра.

Киевский воевода Иван Хоткевич узнал о приближении крымской армии за четыре дня до ее прихода и стал готовиться к обороне. Под защиту стен Киевской крепости собрались жители всего города и окрестных селений, туда же были перенесены казна и драгоценности из Киево-Печерской лавры.

Менгли Герай подошел к Киеву 10 сентября 1482 года. Приближаться вплотную к крепости, а тем более идти на ее штурм, хан не стал: ведь в этом случае для воеводы не составило бы труда обстрелять наступающее войско из пушек и отбить атаку. Поэтому, держа основные силы на расстоянии от укреплений, крымские воины зажгли с двух сторон окружавшие крепость деревянные жилые кварталы и, чуть отступив, стали дожидаться, пока огонь сделает свое дело. Пламя быстро охватило ветхие постройки, перекинулось внутрь укрепленной цитадели — и Киев пал без всякой битвы. Те, кто надеялся укрыться в крепости, были изгнаны пламенем наружу, а те, кто спрятался в монастырских пещерах, задохнулись от дыма. Покидая горящие укрепления, защитники Киева попадали в плен к крымскому войску; среди пленников оказался и сам воевода с семьей. Крымские войска вошли в поверженный город и собрал там богатую добычу, а затем хан повел своих людей домой.¹³

Менгли Герай немедленно сообщил о победе московскому союзнику и послал ему в подарок два драгоценных трофея из знаменитого собора Софии Киевской: золотую причастную чашу и золотой поднос для богослужений.¹⁴ Нанеся Казимиру сокрушительный удар чужими руками, Иван от души благодарил Менгли Герая за его верность данному слову.¹⁵

Король не мог отплатить хану ответным ударом и предпочел уладить дело миром. Впрочем, он не упустил случая остро уязвить крымского соседа, справившись у него через послов: мол, ходят слухи, что хан воюет с Литвой по приказанию Москвы? Выпад попал точно в цель. Менгли Герай возмутился: разве московский князь, его подданный, вправе повелевать хану?!¹⁶ Этим спор и ограничился, и Казимир взялся за восстановление разрушенного города.

Казимир, похоже, знал, какую струну задеть в душе Менгли Герая — ведь Иван, несмотря на свой статус «младшего брата», все-таки располагал одним средством, которое если и не позволяло ему приказывать хану, то, во всяком случае, придавало немалую убедительность тем смиренным челобитиям, что направлялись им из Москвы в Крым.

Дело в том, что волею судеб в руках московского князя оказался тот самый козырь, которым когда-то со столь сокрушительными последствиями распорядились генуэзцы: в гостях у Ивана пребывал ханский брат Нур-Девлет.

Примечания

1. В источниках и исторической литературе встречаются разные наименования страны, которая с XVII века станет называться Россией: «Московское государство», «Русское государство», «Московская Русь» и др. В Европе эта страна была известна как «Московия». Эта краткая форма используется в книге наравне с основной: «Великое княжество Московское».

2. С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. V, Москва 1872, с. 95—103; В.В. Каргалов, Конец ордынского ига, Москва 1980, с. 102—113. В популярной исторической литературе это событие принято за веху окончательного освобождения Великого княжества Московского из-под ордынской зависимости. В русской и мировой историографии не раз высказывалась обоснованная критика этого тезиса, однако поход Ахмеда действительно стал последним в истории нападением Орды на Московскую Русь.

3. А.А. Горский, Москва и Орда, Москва 2000, с. 198.

4. Устюжский летописный свод (Архангелогородский летописец), в Полное собрание русских летописей, т. XXXVII, Москва-Ленинград 1950, с. 93—94; Н.М. Карамзин, История государства Российского, кн. II, т. VI, Санкт-Петербург 1842, с. 91—100.

5. В.В. Трепавлов, История Ногайской Орды, Москва 2002, с. 123; В.В. Вельяминов-Зернов, Исследование о касимовских царях и царевичах, с. 116.

6. Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 53.

7. А. Кримський, Історія Туреччини, Київ—Львів 1996, с. 122; Г. Іналджик, Османська Імперія. Класична доба 1300—1600, Київ 1998, с. 40—41.

8. M. Kazimirski, Précis de l'histoire des Khans de Crimée, p. 354—355.

9. M. Kazimirski, Précis de l'histoire des Khans de Crimée, p. 355—356; В.Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 235.

10. Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 1—11, 18—20, 25—26 и др.

11. А.Л. Хорошкевич, Русь и Крым: от союза к противостоянию. Конец XV — начало XVI вв., Москва 2000, с. 113; F. Koneczny, Sprawy z Mengli Girejem, «Ateneum Wileńskie», rok I, nr. 3—4, 1923, s. 143. Династическое неравенство между двумя правителями сохранялось и признавалось обеими сторонами, хотя и не подчеркивалось. Московский князь писал свои письма в Крым в форме прошений («челобитий»), а хан отвечал ему повелениями («ярлыками») — в точности так же, как это ранее было принято во взаимоотношениях Москвы и Сарая. Хотя Московия и была освобождена от выплаты дани, за великим князем сохранилась обязанность ежегодных подношений хану и его двору, что на двустороннем уровне трактовалось теперь не как дань («выход»), а как личные подарки хану («поминки»). См. также А.Л. Хорошкевич, Русь и Крым: от союза к противостоянию, с. 116—123, 137—139, 240—258; М.А. Усманов, Жалованные акты Джучиева Улуса, с. 195—202; С.Ф. Фаизов, Поминки-«тыш» в контексте взаимоотношений Руси—России с Золотой Ордой и Крымским юртом, «Отечественные архивы», № 3, 1994, с. 49—52; C. G. Kennedy, The Juchids of Muscovy: A Study of Personal Ties Between Emigré Tatar Dynasts and the Muscovite Grand Princes in the Fifteenth and Sixteenth Century, Harvard University 1994, p. 53—58.

12. Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 34.

13. M. І. Грушевський, Історія України-Руси, т. IV, Київ 1994; В. І. Ульяновський, Київський воевода в Криму: «змова князів» і трагедія Києва 1482 р., «Сугдейский сборник», вып. II, 2005, с. 367—369.

14. Софийская вторая летопись, в Полное собрание русских летописей, т. VI, Санкт-Петербург 1853, с. 234.

15. Памятники дипломатических сношений, т. I, с. 35.

16. F. Koneczny, Sprawy z Mengli Girejem, s. 155. К слову, сами русские именно так и воспринимали эту ситуацию, говоря в своих летописях: «Князь же великий послал к Мен Гирею крымскому, повелел воевать Королёву землю» (Софийская вторая летопись, с. 234).