Предисловие

«Воображенью край священный...» С какой, казалось бы, легкостью воскликнул поэт об этой земле. Однако путь «воображенья» был не так прост, как это может показаться на первый взгляд. На «брегах Тавриды» поэт слушал не только говор волн, но и голоса предшественников, уже побывавших здесь, иногда даже «думал» их стихами.

Пушкинская Таврида — своеобразный южный полюс Пушкиным же созданного петербургского мифа в русской литературе. «Важным здесь является, — обосновывает Т. Николаева сформулированную представителями "Московской семиотической школы" проблему вычленения (или от-членения) семиотически значимого "Х-текста" от примыкающих к нему явлений иного семиотического статуса, — не только умение увидеть в пределах одного (или многих текстов) некий неявный новый текст заданной структуры, но и осознать его не как шифровку или прорыв подсознательного, а как общеобращенный факт литературного бытия, со всеми собственными единицами плана выражения и плана содержания»¹. Явный пушкинский «крымский текст» не только важнейший этап развития романтизма в его творчестве, но и поворотный пункт в становлении исторического сознания поэта.

Больше всего о Тавриде Пушкин «думал» стихами Семена Боброва, по выражению Юрия Лотмана, поэта «гениального, но полузабытого»². В последние годы он не раз извлекался из «полузабвения», но проблема «Пушкин и Бобров» после 1900 года еще ни разу не ставилась. Поэтому автор и уделяет этой теме особое внимание, естественно, не ограничиваясь ею, отдавая дань крымскому «пушкиноискательству» и «пушкиноборчеству» и других поэтов. Дальнейшая эволюция образа Тавриды рассматривается в контексте его демифологизации, пушкиноискательства символистов, новой эллинизации Осипом Мандельштамом, создания оппозиционного этому образу мифа Киммерии Максимилиана Волошина. Известный и новый историко-литературный материал автор пытался осмысливать с позиций современной литературоведческой и общегуманитарной методологии. Тем самым, возможно, намечается заполнение исследовательской ниши взаимодействия мифологии и русской литературы.

Тема, думается, имеет не только научную, но также просветительскую и общекультурную значимость. Нынешний идейный вакуум в российском обществе, вкупе с осуществленной постмодернизмом радикальной эстетической «демифологизацией», вынуждает искать и осмысливать имеющиеся в прошлом позитивные энергетические импульсы (как пишет Эрнст Блох в «Тюбингенском введении в философию», «чистые гештальты попыток, гештальты Исхода, то есть реальные модели еще не Удавшегося»³). Таврида в наше время — некое российское инобытие, и от этого культурного наследия не стоит отказываться, как это порою делается, как бы в пику противоположной политической крайности вокруг «инобытия», насчет «Крыма — российской земли». Автор книги стремится к более серьезной «таврической» идентификации современного российского сознания, будучи уверен, что филология может этому поспособствовать.

В качестве одного из приложений публикуется малоизвестная работа известных ученых и литераторов Ирины Медведевой и Николая Томашевского (жены и сына выдающегося пушкиноведа Бориса Томашевского) «За Пушкиным по Крыму». Автор выражает благодарность Марии Николаевне Томашевской за предоставленную ею возможность поместить в книге это произведение из ее архива.

Данная работа была начата мной в виде диссертации под руководством стиховеда и критика Владимира Ивановича Славецкого (1951—1998), памяти которого книга и посвящается.

Примечания

1. Николаева Т.М. «Московский текст» в переписке Пушкина // Лотмановский сборник. Т. 2. М., 1997. С. 577.

2. Лотман Ю.М. Между вечностью и пустотой (Из наблюдений над поэтикой сборника И. Бродского «Урания») // Ю.М. Лотман. Избр. статьи: В 3-х т. Т. 3. Таллинн, 1993. С. 305.

3. Блох Э. Тюбингенское введение в философию. Екатеринбург, 1997. С. 30.