В эмиграции

Вскоре большинство участников этой выставки, а также многие «батилиманцы», среди них и Иван Яковлевич Билибин, эмигрировали за границу. В декабре 1919 года он вместе с небольшой группой художников и своим другом писателем Е.Н. Чириковым с женой и дочерьми, покинул Крым. Сначала они оказались в переполненном беженцами Новороссийске, где свирепствовала эпидемия тифа. Чтобы увезти за границу еще не окрепших после тифа сестер Чириковых, Валентину и Людмилу, чьи родители вернулись на полуостров искать оставшихся сыновей, Билибину пришлось продать спекулянтам несколько своих этюдов, над которыми он работал в Крыму.

21 февраля 1920 года они наконец поднялись на борт загруженного до отказа парохода «Саратов», который стал медленно отплывать от родных берегов...

Прожив более четырех лет в Каире, Иван Яковлевич Билибин переезжает во Францию. В Париже, «столице русской эмиграции», художник арендовал большую мастерскую и квартиру на бульваре Пастера, где у него бывали многие соотечественники — политические деятели, литераторы, художники и артисты. Иван Яковлевич преподавал вместе с другими русскими художниками в Русском художественно-промышленном институте в Париже, открытом по инициативе бывшего директора Строгановского училища Николая Глобы. Помощь в создании института оказал князь Ф.Ф. Юсупов.

Дочь Льва Николаевича Толстого Татьяна Толстая (Сухотина) основала в Париже Русскую художественную академию, сняв на Монпарнасе мастерскую, которая раньше принадлежала Карлосу Дюрану. Академия была торжественно открыта 6 июня 1929 года в день рождения А.С. Пушкина, который эмиграция отмечала как День русской культуры. К преподаванию были привлечены известные русские художники Мстислав Добужинский, Константин Коровин, Иван Билибин.

В 1927 году Иван Яковлевич купил участок земли в пригороде Тулона Ла-Фавьере на Средиземном море по соседству с дачами Саши Черного и Петра Николаевича Милюкова и стал проводить там летние месяцы.

Еще в начале 20-х годов семья Кравцовых, бывших соседей Билибина по крымской даче (их дом сохранился), открыла на Французской Ривьере этот первобытный уголок, напоминающий русским эмигрантам покинутый ими Батилиман. Сейчас трудно представить, что до Первой мировой войны столь популярный сегодня Лазурный берег был моден только зимой, в это время в Монте-Карло и Ницце проводили знаменитый карнавал цветов. Тогда еще не было принято загорать на солнце. Мода на загар появилась лишь в 1920 году, когда французский модельер, знаменитая Коко Шанель, возвратилась из отпуска, который она проводила на Французской Ривьере. Ее кожа была покрыта ровным золотистым загаром. С этого момента и произошел переворот в отношении к смуглой коже, раньше считавшейся признаком простолюдина. Загар стал своеобразным свидетельством того, что у человека есть средства и время ездить в южные края и лежать на солнце. Тогда-то и стали разрастаться французские курорты. Все модные пляжи располагались на побережье от Эстереля до Монте-Карло. А от Эстереля до Тулона берега были еще пустынными.

«Фавьерская долина принадлежала пяти-шести провансальским фермерам, имеющим виноградные и, главным образом, оливковые плантации, — писала в своих воспоминаниях дочь А.И. Куприна Ксения Александровна. — Разбогатев, они стали продавать лишнюю землю по баснословно низкой цене, так как туда не вела ни одна дорога, не было ни канализации, ни электричества, ни лавок, ни вообще каких бы то ни было признаков цивилизации».

Первыми в этот уединенный уголок на берегу моря приехали к Кравцовым супруги Врангель, затем писатель Г.Д. Гребенщиков. Они были очарованы маленькой живописной бухточкой, найдя в ней много сходства с крымским Батилиманом. Знакомая фермерша очень дешево продавала целый холм с заливом и пляжем. Русские эмигранты, а среди них оказалось немало и бывших батилиманцев, решили купить эту землю, разделить ее на участки и тянуть жребий среди желающих. Так появился на французской земле русский поселок, в числе его жителей были профессор Метальников, политический деятель Милюков, поэт Саша Черный, художник Билибин и многие другие. Те, у кого имелись средства, построили дома, напоминающие дачи в Батилимане, другие, и их было большинство, сооружали неказистые хибарки. Но были и такие, у кого совсем не оказалось средств на строительство. Они снимали на лето комнаты. Одной из них была Марина Цветаева. Ей пришлось снять чердачное помещение у баронессы Л.С. Врангель. 2 июня она писала Вере Буниной: «Едем с Муром (сын М. Цветаевой. — Прим. авт.) в Фавьер. Мансардное помещение — 600 фр. Все лето. Внесла уже половину. Можно стирать и готовить... У Людмилы Сергеевны Врангель, оказывается — рожденной Елпатьевской, т. е. моей троюродной сестры, ибо мой отец с С.Я. Елпатьевским — двоюродные братья: жили через поле».

Мечтал приобрести участок земли в Ла-Фавьере и Александр Иванович Куприн. Эта небольшая уютная бухта напомнила ему любимую Балаклаву, что расположена западнее Батилимана, за мысом Айя, с ней у писателя было связано много прекрасных воспоминаний. В Балаклаве, полной необыкновенного очарования, все располагало к творчеству. Там Александр Иванович купил свой первый собственный клочок земли. Романтик, он мечтал построить дом, развести сад на каменистой, выжженной солнцем неплодородной земле. Мечтам этим не суждено было сбыться, но Балаклаву, местных рыбаков, дружба с которыми никогда не прерывалась, Куприн не забывал.

Ничего не забыл писатель, и проведя несколько горьких лет на чужбине. «Славно, упоительно раньше жилось. Но счастья родины также не понимаешь, как здоровья, как молодости. Помните ли Вы вечера на Вашем балконе, когда мы с Сергеем Яковлевичем попивали в черной прохладе токмаковский «гренаш», а вдали по Черному морю струились серебряные рыбки? Ангел мой, самая сладкая пора нашей молодости протекала тогда — и какая невинная, легкая, светлая пора!», — писал он Л.С. Елпатьевской, с которой познакомился в начале 1900-х в Ялте, в доме ее отца, и в которую, по его признанию, был немножко влюблен. Жизнь за границей у Куприна не сложилась, борьба за выживание измучила его. Он мечтал хотя бы год прожить с «душевным комфортом», не думая ежедневно об ужасе завтрашнего дня». И когда друзья предложили ему в качестве пайщика приобрести участок земли в Ла-Фавьере, у него вновь появилась надежда, несбыточная надежда осуществить свою давнюю мечту. Но, несмотря на писательскую известность, Куприна постоянно преследовали материальные трудности. Обращаясь к Людмиле Сергеевне, он писал: «...Но — вопрос, натужусь ли я для покупки и своих 600 сажень? Скоро будет общее заседание, где землю поделят, а затем надо будет в 10-дневный срок внести деньги. Кто не внес — из игры вон. Жду ворона, который спустится с неба с кредитными билетами в клюве».

Денег на покупку земли, а тем более на строительство дома, не нашлось, и Куприн с женой смогли снять только скромную рыбачью хижину, одиноко стоявшую на выдающемся в море мысе. Там он писал серию очерков под названием «Мыс Гурон».

Куприн писал рассказы, а художник Билибин, живя на берегу моря в Ла-Фавьере, рисовал, но рисовал без вдохновения. Прелесть Прованса он так и не оценил. Там, в далекой Франции, он часто вспоминал «героические красоты» Батилимана и в конце концов принял решение вернуться в Россию, «желая еще поработать на родине, еще поучить русскую молодежь». Условием своего возвращения Билибин поставил отказ когда-либо рисовать антирелигиозные сюжеты. В 1935 году художник принял советское гражданство. Во время блокады Ленинграда в 1942 году Иван Яковлевич Билибин умер от голода, засыпанный снегом на скамье у Исаакиевского собора.

Павел Николаевич Милюков

Свой вечный покой он нашел в братской могиле профессоров и сотрудников Академии художеств на Смоленском кладбище, о чем напоминает гранитная стела близ берега Смоленки.

Через год, 31 марта 1943 года, в возрасте 84 лет скончался во Франции в гостинице «Экс-ле-Бен» и его бывший сосед по Батилиману и Ла-Фавьеру Павел Николаевич Милюков. После окончания войны старший сын Милюкова Николай Павлович перевез гроб отца в Париж, в семейный склеп на кладбище Батильон. Там уже была похоронена жена П.Н. Милюкова Анна Сергеевна, его преданный друг, помогавшая и оберегавшая мужа на сложном жизненном пути в течение пятидесяти лет.

В 1920 годах П.Н. Милюков оказался среди других русских политических деятелей, составлявших не самую многочисленную, но самую заметную группу эмигрантов, пытавшихся за границей вести борьбу с советской властью. Оставаясь российским патриотом, он в годы Второй мировой войны выступал против сотрудничества русской эмиграции с фашистами, приветствовал успехи Красной Армии.

В эмиграции П.Н. Милюков систематически публиковал свои статьи, в которых нашли отражение его идейные, программные и тактические установки. Несмотря на то, что русские эмигранты оставались едиными во многих своих устремлениях, имелись среди них различия, и борьба разных эмигрантских течений за власть была острой. В памятном 1922 году, 28 марта, во время публичного выступления в Берлине на конференции конституционных монархистов на Павла Николаевича Милюкова было совершено покушение. Его спас от смерти ценой своей жизни бывший товарищ по партии кадетов, бывший министр юстиции Временного правительства в Крыму Владимир Дмитриевич Набоков, отец знаменитого писателя Владимира Владимировича Набокова.

В 1922 году Милюков занял пост главного редактора одной из самых крупных эмигрантских газет «Последние новости», которая стала долгожителем парижской прессы.

Попыток издавать за границей эмигрантские печатные издания было много, но все они существовали непродолжительное время, в основном из-за недостатка в финансировании. Так, в частности, случилось и с первым толстым журналом эмиграции «Грядущая Россия»: вышло всего два номера. Не помогла ни публицистика, ни даже первые главы романа «Хождение по мукам» графа А.Н. Толстого. Интересно задуманный иллюстрированный еженедельник Куприна «Отечество», стартовавший в марте 1921 года, не издавался уже летом того же года из-за разногласий редактора и авторов с издателем.

Свой печатный орган, своя газета нужны были русским эмигрантам, чтобы чувствовать, что они не одиноки, что эмиграция многочисленна, она жива и борется, что не умерла еще надежда на возвращение на родину. В те времена, когда радиовещание только зарождалось, а телевидения и в помине не было, пресса оставалась единственным связующим звеном в среде российской эмиграции, этого «государства без территории».

На чьи же деньги на протяжении двадцати лет существовала газета «Последние новости», кто был заинтересован в ее издании?

Газета издавалась в значительной мере благодаря чешским деньгам. В архивах МИД Чехословакии были обнаружены данные, свидетельствующие, что эмигрантская русская газета, редактором которой был П.Н. Милюков, получала по 50 тыс. крон в месяц в 1923 году, в 1932 году — 150 тыс. крон в год от МИД ЧСР.

В то время мало кто верил, что власть большевиков продержится долго, напротив, многие были убеждены: именно эмиграции будет принадлежать решающая роль в становлении нового государства после краха большевиков. Поэтому целью чехословацкой политики было создание сильной, демократической и дружественной России. Инициаторами «Русской акции» в 1921 году в Чехословакии стали президент Томаш Масарик и русофильски настроенный Карел Крамарж, женатый на русской, урожденной Надежде Хлудовой, которая, кстати, имела на Южном берегу Крыма прелестную виллу «Барбо».

Воспитание в демократическом духе было очень важным и для Чехословакии, и для будущей России, которая могла бы стать желанным союзником и одной из опор молодого государства. Вот почему президент Масарик охотно финансировал русскую эмигрантскую прессу.

На «Русскую акцию» Чехословакия истратила больше средств, чем все остальные европейские страны, вместе взятые, — более полумиллиарда крон, или пять процентов среднегодового бюджета республики. Среди тех, кого поддержала молодая республика, были русские писатели: Бунин и Цветаева, Ремизов и Бальмонт, Мережковский и Гиппиус, Куприн, Шмелев, Тэффи, Зайцев и многие другие талантливые литераторы. Расцвет «русской Праги» приходится на 1922—1925 годы, тогда число эмигрантов в республике насчитывало более 25 тысяч человек. В «русском Оксфорде» или «русских Афинах», так называли в те годы Прагу, только профессоров, ученых, знаменитостей из России было более полутораста.

Среди них оказались и те, чьи судьбы неразрывно связаны с Крымом. Теолог и экономист Сергей Николаевич Булгаков (о. Сергий) в 1919 году был профессором политэкономии и богословия Таврического университета. Историк искусств, член Императорской Санкт-Петербургской Академии наук Никодим Павлович Кондаков, которого А.П. Чехов называл своим «знакомым, даже приятелем», в 1917—1918 годах жил в Ялте, где завершил свой монументальный труд «Русская икона» и был избран гласным городской Думы.

«Русская акция» прекратила свою деятельность в марте 1939 года, когда Чехословакия была оккупирована фашистами. Нацистская Германия относилась к русским эмигрантам враждебно, но самое страшное время для наших соотечественников было впереди.

Настоящая охота на них началась в Праге в день освобождения, 9 мая 1945 года. Русских эмигрантов, схваченных советскими спецслужбами на территории Чехословакии и депортированных в ГУЛАГ, было не менее тысячи. И это при том, что многие задолго до войны покинули Европу и уехали в Америку или перебрались на территории, которые предположительно должны были занять союзники. Погиб в заключении в Воркуте юрист, писатель, профессор Георгий Гарин-Михайловский, сын знаменитого писателя, автора повестей «Детство Темы» и «Гимназисты», руководителя проекта строительства в Крыму железной дороги. Владимир Рафальский, дипломат, переводчик, владевший десятью языками, пользовавшийся огромной любовью и уважением в среде русских эмигрантов, прибывший в Прагу еще в 1919 году как официальный представитель правительства Колчака, выбросился из окна пражского дома, куда после ареста был привезен советской контрразведкой...

К счастью, многие эмигранты не дожили до этих страшных событий, они умерли своей смертью и похоронены на пражском кладбище в Ольшанах. В центре сектора, где покоятся русские, стоит православный храм Успения пресвятой Богородицы, построенный в 1925 году по проекту русского архитектора Владимира Брандта, который погиб от рук гестапо. Иконы для этой церкви писал во Франции художник И.Я. Билибин.

Настоятелем храма в настоящее время служит архимандрит Сильвестр, выпускник Харьковской духовной академии. Его приход небольшой, всего 150—180 верующих, но на православные праздники сюда собирается до 3 тысяч человек. Отец Сильвестр с неизменным вниманием и доброжелательностью встречает каждого русского, приходящего на кладбище, чтобы отдать дань своим соотечественникам, умершим на чужбине. Обращает на себя внимание то, что все могилы здесь ухожены, чувствуется забота родных и близких, а если таких уж нет, за захоронениями смотрит сам отец Сильвестр и его прихожане. Есть старые могилы с покосившимися деревянными крестами, отмеченными белой краской (знак того, что могилу никто не посещает и она требует особого внимания). «Пока крест стоит, могилу не тронут, если же крест упадет, место на кладбище отойдет пражскому муниципалитету», — объяснил нам отец Сильвестр.

На Ольшанском кладбище похоронен уроженец Крыма Аркадий Аверченко, прославленный редактор «Сатирикона» и «Нового Сатирикона». Он жил в гостинице «Золотой гусь», расположенной в самом центре Праги, на знаменитой Вацлавской площади. Эмигрантской среде была близка его сатира на большевистский режим, и он с неизменным успехом выступал не только в Праге, но и в Прибалтике, Польше, Румынии, в Белграде и Берлине. Ему было немногим более сорока, когда отказало сердце и он умер в пражской городской больнице.

Похоронен здесь и Иван Ильич Петрункевич, дворянин, крупный землевладелец, создатель первой в России оппозиционной партии и признанный лидер земского либерального движения. На его могиле высечены слова:

«Свободы сеятель пустынной,

Я вышел рано, до звезды...».

Рядом с ним — его жена Анастасия Сергеевна, дочь С.И. Мальцова, владельца многих промышленных предприятий в России и крымского имения в Симеизе. Первым браком она была замужем за графом В.В. Паниным. От него имела дочь Софью Владимировну, которая стала последней представительницей рода Паниных и последней хозяйкой дворца в Гаспре. Вместе со вторым мужем Иваном Ильичом Петрункевичем Анастасия Сергеевна эмигрировала сначала в Женеву, а потом в Прагу, где и закончила свой земной путь.

Евгений Николаевич Чириков

Сохранилась на Ольшанском кладбище могила Василия Ивановича Немировича-Данченко, брата одного из основателей МХАТа, опубликовавшего в эмиграции около десятка книг и множество статей в периодике. Его охотно переводили на европейские языки, но больше всего — на чешский.

Последние годы своей жизни провел в Праге писатель, драматург, публицист Евгений Николаевич Чириков, которого хорошо знал русский дореволюционный читатель как романиста и драматурга. Он сочувственно отнесся к Февральской революции, но Октябрь не принял и открыто выступал против советской власти. Своего бывшего однокашника по Казанскому университету В.И. Ленина он называл «великим провокатором». Ему предложили покинуть Советскую Россию под угрозой ареста. Вместе с женой Валентиной Георгиевной писатель уехал сначала в Ростов-на-Дону, потом в Крым.

В 1918—1920 годах Чириков с семьей жил в Крыму, в небольшом доме в Батилимане. По предложению В.И. Вернадского, в то время ректора Таврического университета, он читал лекции по новой русской литературе. В ноябре 1920 года вместе с сыном Георгием эвакуировался из Севастополя в Константинополь, потом жил в Болгарии, позже — в Праге. Здесь писатель прожил около десяти лет, здесь и похоронен. В эмиграции он опубликовал 13 томов своей прозы. Размышлениям о драматических событиях в России посвящены его книги эмигрантского периода. Зарабатывать на жизнь приходилось напряженным литературным трудом, чтением лекций, журналистской работой. Вместе с Василием Ивановичем Немировичем-Данченко он возглавил русскую колонию в Праге.

В 1922—1925 годах Чириковы жили в дачной местности Вшеноры в Чехии, в соседнем поселке — семья Цветаевых—Эфронов. Эмигрантская Прага почти не знала поэтессу. Марина Цветаева оставалась в Праге три года, в 1925 году они с мужем Сергеем Эфроном уехали в Париж, желая улучшить свое материальное положение. Однако лучше оно не стало. Добрым знакомым поэтессы был Марк Слоним, литературный критик, высоко ценивший ее творчество. Дружна была Марина Ивановна и с Евгением Николаевичем Чириковым, читала ему свои стихи, сказки, поэмы. Дочь Чирикова Людмила Евгеньевна, художница, бравшая в Батилимане уроки у И.Я. Билибина, выполняла поручения поэтессы, связанные с издательствами «Геликон», «Эпоха», делала обложку и графическое оформление к поэме-сказке Цветаевой «Царь-девица».

Работая над романом «Зверь из бездны», Чириков тоже обращался к дочери, художнице берлинского журнала «Жар-птица», с просьбой нарисовать обложку с «апокалиптическим зверем» для его новой книги. Роман вышел в Праге в 1926 году и сразу вызвал неслыханную полемику в прессе. В предисловии к русскому изданию Евгений Николаевич выразил свою авторскую позицию: «Итак, читатель, знай и помни, что роман мой — сама жизнь, а я, автор настоящего произведения, не судия, а свидетель, и не историк, а только живой человек, испивший из чаши мук и страданий русского народа».

Вернуться на родину писателю не пришлось, он умер в Праге в 1932 году, похоронен на Ольшанском кладбище. Внучки писателя живут в Америке, но связь с Родиной не прерывают. Ими были переданы в Россию хранившиеся в семье слайды билибинских работ, его письма, адресованные Людмиле Евгеньевне. Внук писателя Евгений Евгеньевич, по профессии архитектор, живет в Минске. Места, связанные с прошлым его знаменитого деда, ему не безразличны, поэтому он с удовольствием приезжает в Крым.