Боспор

В отличие от Ольвии и Херсонеса, до конца сохранивших полисную структуру, города-колонии, расположенные по обоим берегам Керченского пролива (древнего Боспора Киммерийского), в 80-х годах V в. до н. э. объединились под властью правительства Археанактидов.

Этим объединением было положено начало государству, просуществовавшему много веков и оставившему после себя заметный след в истории нашего юга. Спустя немногим больше столетия после его образования, начинается рост его территории. В IV в. до н. э. боспорские владения, по выражению одной из надписей того времени, простирались от тавров, т. е. от восточной границы горного Крыма, до «земли Кавказской». На севере сфера боспорского государственного влияния распространилась до устья Дона, где находился подвластный Боспору Танаис. В состав Боспора вошли территории, населенные местными племенами, в силу чего это государство приобретает своеобразные греко-местные черты.

Боспор становится крупной по тому времени колониальной державой, что, естественно, наложило свой отпечаток и на весь его социально-экономический и политический облик. Появляется право сравнивать Боспор с некоторыми государствами, возникшими уже в эллинистическую эпоху, — эллинистическими монархиями, точно так же образовавшимися на греко-местной основе.

Всем античным рабовладельческим полисам в одинаковой мере было свойственно стремление к политической автаркии и взаимной обособленности.

История греческих городов классического периода знает немало попыток преодолеть эту тенденцию, но, как правило, они никогда не приводили к цели. В лучшем случае возникали лишь непрочные объединения городов, быстро заканчивавших свое существование вследствие наличия противоречий внешнего и внутреннего характера. То же наблюдается и на окраинах эллинского мира. История греческой колонизации не знает ни одного примера образования на базе городов-колоний прочных и долговременно существовавших государств.

Мир «варваров» точно так же долгое время не знал прочных политических объединений.

Таким образом, и по отношению к миру античной рабовладельческой цивилизации и по отношению к миру «варваров» Боспор явился своего рода исключением. В своем возникновении он больше чем на столетие опередил эллинистические государства и на многие столетия их пережил. При этом следует подчеркнуть, что он сложился из греческих городов-колоний и местных северочерноморских племен.

Нет никаких оснований сомневаться в том, что боспорские города-колонии были типичными греческими рабовладельческими полисами, как и возникшие на том же самом северном побережье Черного моря Херсонес и Ольвия. Можно с полной уверенностью так думать потому, что иных форм социально-политической организации история греческой колонизации вообще не знает.

Что касается местных племен, признавших или вынужденных себя признать подданными Боспорского государства, то это были племена, не изжившие еще строя родовых отношений; в своем историческом развитии они не дошли еще до системы развитых классовых отношений.

Выяснение вопроса о причинах, вызвавших образование Боспорского государства, поэтому порождает интерес, выводящий нас за пределы истории Северного Причерноморья. Возникает значительно более широкая проблема. С сожалением, однако, приходится констатировать, что на пути к ее освещению возникает целый ряд совершенно непреодолимых затруднений, проистекающих из-за исключительной скудности и фрагментарности источников по истории Боспора этого времени.

Собственно говоря, возникновение Боспорского государства нашло прямое отражение лишь в одном кратком свидетельстве Диодора Сицилийского — в его хронологической заметке о смене правящих династий на Боспоре. В этой заметке сообщается, что в год архонтства Теодора в Афинах, т. е. в 438/37 г. до н. э., на Боспоре прекратилась династия Археанактидов, которые правили 42 года, и власть перешла в руки Спартока, правившего 7 лет. Этими краткими сведениями исчерпывается содержание свидетельства Диодора об Археанактидах и первом представителе новой боспорской династии Спартокидов.

Хронологические заметки Диодора по боспорской истории должны быть признаны источником в достаточной мере надежным. До нашего времени дошло семь таких заметок; во всех остальных сообщаются сведения о продолжительности пребывания у власти преемников Спартока Первого: Селевка, Сатира Левкона, сыновей Левкона — Спартока и Перисада, Евмела и сына его Спартока. При этом одна из его хронологических заметок, именно заметка о смерти Перисада, связана в тексте с подробным рассказом о междоусобной борьбе за власть сыновей умершего царя, полным красочных, реалистических подробностей.

Исторический рассказ об этой борьбе (подробнее о ней речь будет идти ниже) справедливо признается одним из самых надежных и интересных литературных свидетельств по истории Боспора. Диодор, очевидно, почерпнул его, равно как и данные для своих хронологических заметок, у какого-то неизвестного нам, но прекрасно осведомленного в боспорских делах историка, может быть, представителя местной боспорской историографии.

Тем не менее нельзя, основываясь только на одной заметке, ответить на вопрос о конкретных причинах происшедшей на Боспоре политической перемены. Мы не можем сказать, сопровождался ли переход власти из рук Археанактидов к Спартоку насильственным переворотом или произошел мирно, а также кем был этот Спарток до получения им власти.

Но мы не должны снимать главного вопроса: вопроса об историческом значении происшедшей на Боспоре перемены, равно как и вопроса об общем характере государства, возникшего под главенством Археанактидов, а потом управлявшегося Спартокидами. Важно одно: заметка Диодора позволяет датировать время образования Боспорского государства. 438/37 год до н. э. по этой заметке является годом конца правления Археанактидов. Если отсчитать от 438/37 г. до н. э. 42 указанных Диодором года, приходящихся на правление Археанактидов, получается 480/79 г. Этот год утверждения за ними власти над Боспором, очевидно, и был годом возникновения боспорского государственного объединения.

Некоторый свет на особенности этого объединения проливают боспорские посвятительные надписи несколько более позднего времени с именами и титулатурой боспорских Спартокидов. В этих надписях Левкон, Перисад и другие правители Боспора IV и III вв. до н. э. обычно именуются «архонтами Боспора и

Феодосии» и царями перечисленных по именам местных племен, царями синдов, псессов, торетов, дандариев и т. д. Наиболее древняя из этих надписей датируется именем Левкона, правившего на Боспоре между 387—347 гг. до н. э.

На вопрос, почему в его титуле и титулах его ближайших преемников выделена Феодосия, следует ответить следующим образом. Этот город первоначально не вошел в состав боспорского объединения и был к нему присоединен при помощи оружия. Война против него была начата предшественником Левкона, Сатиром, который, по данным, содержащимся в античной литературной традиции, умер под стенами Феодосии во время ее осады. Феодосия была завоевана и включена в состав Боспорского государства Левконом. Поэтому-то она и выделена в его титуле.

То же самое можно сказать и о перечне местных племен. Сопоставление надписей с титулами Левкона и Перисада ясно показывает, что они включались в этот перечень или, напротив, из него исключались по мере их присоединения или отпадения из состава Боспорского государства.

Отсюда ясно, что под собственно Боспором во всех этих надписях разумеется исконная территория этого государства — территория, остающаяся за вычетом владений Феодосии и земель, населенных местными племенами.

По своим размерам эта территория собственно Боспора была невелика. Страбон в своем описании Восточного Крыма прямо говорит, что первоначально боспорские тираны владели здесь лишь небольшой территорией при устье Местиды и до Феодосии.

Известное представление о первоначальных ее размерах могут дать три древних вала, сохранившиеся на Керченском полуострове до наших дней. Первый из них проходит сразу же за Пантикапеем. Он отгораживал самую восточную часть названного полуострова по линии Камыш-Бурун—Золотой курган—Катерлес—Тархан. Второй вал известен под именем Аккосова вала. Он перегораживает Керченский полуостров по линии Узунларское озеро—Аджибай. Наконец, третий, теперь менее заметный вал, по-видимому, проходил от берега Феодосийской бухты по направлению на север до Арабатской стрелки.

Все три вала до сих пор почти не подвергались археологическим расследованиям. По поводу их происхождения высказывались различные предположения. Наиболее вероятно, что эти валы предназначались для защиты боспорской территории от набегов воинственных соседей. В таком случае Керченский полуостров с тремя линиями пересекающих его валов отражает постепенный рост боспорских владений. Пространство же, огражденное первым, а может быть и вторым валом, и было, очевидно, первоначальной территорией археанактидовского Боспора.

Мы не располагаем сведениями, какие из известных нам боспорских городов-колоний явились инициаторами объединения и какие из них с самого начала вошли в его состав. То, что в титулатуре боспорских царей из династии Спартокидов имена этих городов никогда не встречаются, позволяет думать, что ко времени Спартокидов они полностью растворились в имени общего для них государства.

С уверенностью можно сказать, что в составе этого объединения находились Пантикапей и Фанагория, ибо посвятительные надписи с именами и титулатурой Спартокидов происходят из этих городов. Совершенно исключается, чтобы посвятители могли датировать свои посвящения именами и титулами боспорских правителей, не считая себя и свои города их подданными.

Таким образом, в состав первоначальных владений Боспора, несомненно, входили и владения Пантикапея и территории Фанагории на таманской стороне пролива. Следует думать, что первоначальная территория собственно Боспора на азиатской, по античной терминологии, стороне пролива также была невелика. По всей вероятности, она ограничивалась Таманским побережьем. В древности Тамань была не полуостров, а остров, хорошо защищенный от нападения водными преградами, глубоко врезающимися в него лиманами и болотами.

Обращает на себя внимание полное молчание и надписей и литературной традиции о времени вступления таманских городов в состав объединения. Создается совершенно определенное впечатление, что и надписи и литературная традиция считаются с фактом пребывания их в составе боспорского государственного объединения, как о чем-то само собой разумеющемся. Отличие в положении Феодосии, завоевание которой оставило после себя заметный след и в эпиграфике и в литературной традиции, не может не броситься в глаза.

Между тем археологический материал показывает, что боспорские города находились в постоянных и довольно оживленных отношениях со своей средиземноморской родиной. Едва ли при таких условиях утрата ими политической самостоятельности — случись такое событие позже, в значительно лучше известную нам эпоху, — могла бы пройти совершенно незамеченной и не оставила бы после себя ни малейших следов в источниках.

Итак, в 80-х годах V в. возникло новое государственное объединение, включившее, по всем признакам, в свои границы территорию на обоих берегах пролива и потому с самого же начала превысившее по размерам любой эллинский полис.

История археанактидовского Боспора нам почти неизвестна. Состояние источников таково, что мы даже не знаем, какие именно из других боспорских городов, помимо Фанагории и Пантикапея, признали над собой верховную власть Археанактидов. Весьма вероятно, что из наиболее крупных городов-колоний в состав его вошли Гермонасса и Сады.

Серебряная ваза из Чертомлыцкого кургана, IV в. до н. э.

С уверенностью можно констатировать только одну, уже отмеченную черту археанактидовского Боспора. Занимаемая им на обоих берегах пролива территория, безусловно, была очень невелика. Восточная оконечность Керченского полуострова и незначительная территория на азиатской стороне пролива — все это вместе взятое образует площадь, совпадающую по своим размерам с нашими представлениями об объединении трех-четырех обычных полисных территорий.

Этот факт дает основание думать, что боспорское государственное объединение возникло как объединение одних греческих полисов-колоний, без заметного участия в нем местных элементов, которые вошли в состав Боспорского государства, очевидно, лишь позднее. Греческое имя возглавивших это объединение Археанактидов как нельзя более согласуется с нашим представлением о его первоначальном характере.

С этой точки зрения, конечно, не случайно и то, что боспорские Спартокиды в пантикапейских и фанагорийских посвятительных надписях вплоть до первой половины III в. до н. э. и по отношению к Боспору и по отношению к Феодосии неизменно именуются архонтами. Нарочитость этого титула, помимо его устойчивости, подчеркивается одновременным существованием титула «царь», который с такой же неизменной последовательностью используется в надписях для обозначения власти боспорских правителей только над местными племенами.

Обоими этими терминами в древности пользовались весьма широко. Тем не менее в V—IV вв. до н. э. их содержание приобретает все же известную определенность. К этому времени термин «царь», занимавший также видное место в греческом эпосе, в общем, если не считать Спарты, выпадает из политического словаря ведущих греческих государств, сохраняясь местами только как анахронизм. Этот термин в господствующем словоупотреблении применяется теперь главным образом к негреческим, «варварским» правителям для определения их власти над их же «варварскими» подданными.

Что касается термина «архонт», то, при всей широте его содержания, он относится только к магистратам эллинских полисов-республик. Таким образом, политическая терминология боспорских надписей не расходится с общегреческим словоупотреблением. Отсюда можно прийти к следующему выводу: если по отношению к боспорским городам и Феодосии Спартокиды продолжают называть себя архонтами, то это потому, что все эти города и под их властью продолжали сохранять в какой-то мере свою полисную структуру.

Если так было при Спартокидах, то ранее, в первый век существования боспорского объединения под главенством Археанактидов, эта полисная автономия должна была чувствоваться еще сильнее. Очевидно, правильнее всего представлять себе археанактидовский Боспор в виде союза городов.

История греков архаической и классической эпохи знает несколько типов таких объединений. В одних случаях их возникновение было связано с обстановкой, насыщенной военными столкновениями. Таким, по-видимому чисто военным, было возникшее еще в глубокой древности объединение вокруг Аргоса, в Пелопоннесе, в пору успехов Фидона. В конце VI и в V в. и также в прямой связи с напряженной военной обстановкой аналогичное объединение возникает в Сицилии вокруг Сиракуз. Обычно, когда напряжение борьбы с внешним врагом ослабевало и с исторической сцены сходили люди, возглавлявшие эту борьбу, такие объединения распадались.

Другой тип греческих объединений восходит к племенным союзам, известным уже в глубокой древности. В эти объединения обычно входили близкие соседи, связанные общностью культа и общей святыней. Таким было объединение аркадян вокруг культа Зевса Ликейского, объединение ахейцев на северном побережье Пелопоннеса вокруг культа Зевса Эгейского, аналогичные объединения у этолян, акарнанцев, фокейцев и др.; эти объединения, порожденные потребностью в общении нескольких племен друг с другом, не носили еще политического характера, и при наличии общих культов каждый из городов фактически продолжал сохранять свою обособленность и независимый политический строй.

Оба отмеченных типа греческих объединений вряд ли могли найти для себя почву на берегах Боспора Киммерийского. На далекой окраине эллинского мира между колонистами вряд ли могли установиться такие связи и общность, какие в центральной Греции порождались многовековым соседством и племенной близостью. По крайней мере, мы ничего не знаем о таких связях между боспорскими городами. Здесь не было такой напряженной борьбы с врагом, которая потребовала бы от боспорских городов объединения их сил. Местный мир в первые века колонизации не изжил еще племенной раздробленности. Борьба с отдельными племенами при таких условиях не могла заставить греческие города поступиться своей традиционной независимостью.

Напротив, есть все основания предполагать, что во взаимоотношениях городов-колоний с местным населением преобладали мирные, торговые связи, что, конечно, не исключало возможности отдельных военных столкновений.

Скорее всего объединение боспорских городов напоминало союзы, подобные Делосскому и Пелопоннесскому, которые возникают уже в более позднее время. В этих союзах на первый план выступают уже не моменты племенной и религиозной близости, а моменты экономические и политические.

Не приходится отрицать, что моменты общности интересов такого рода должны были иметь место и в среде боспорских колонистов.

Все боспорские города в одинаковой мере были торговыми городами и, следовательно, в одинаковой мере были заинтересованы в организации хлебного экспорта. Их объединение открывало перспективы значительных экономических выгод. Страна была плодородной, а воды Азовского моря и Керченского пролива изобиловали рыбой. Господство над этим проливом открывало пути и на север, к устью Дона, и на юг, обеспечивая широкие возможности для развития морского экспорта зерна, рыбы и рабов в центральные районы Греции. С другой стороны, объединение их должно было отвечать и соображениям военно-стратегического характера.

Впрочем, мало вероятно, чтобы все эти экономические и политические причины, взятые сами по себе, смогли заставить боспорские города-колонии поступиться своей независимостью. Сколько раз в истории греческих городов V и IV вв. до н. э. соображения экономической и политической выгоды могли подсказывать необходимость и целесообразность объединения! Но противоположные тенденции всегда брали верх, и эллинские полисы продолжали отстаивать свою независимость всеми средствами.

Значит, только какие-то совершенно исключительные обстоятельства могли привести к перелому и вызвать к жизни объединение, построенное — как бы мы его ни рассматривали — все же на началах отказа его членов от своего прежнего суверенитета.

В этом отношении решающее значение приобретает дата утверждения власти Археанактидов над Боспором — 480 г. до н. э., сообщаемая Диодором. Эта дата говорит о многом. Этим годом датируется кульминационная точка в том великом историческом столкновении Востока и Запада, значение которого для последующего развития античного общества не может быть недооценено. Исторические победы греков над персами 480—479 гг. по времени совпали с объединением боспорских городов под властью общего правительства.

Совпадение это не может быть случайным. Боспорские города были колониями ионян. Весь известный до сих пор археологический материал, обнаруженный в древнейших культурных слоях боспорских городищ и наиболее древних погребениях некрополей, свидетельствует о прочных и оживленных связях боспорских греков с ионийским побережьем.

Ионийские города между тем первыми приняли на себя удар с Востока, первыми подпали под власть персидской державы и первыми в 499 г. подняли против нее оружие, открыв тем самым эпопею греко-персидских войн. Подавление восстания ионийских городов в 494 г. сопровождалось такими ужасными опустошениями, что ионийские города никогда потом не смогли уже оправиться и занять прежнее место ведущих центров в экономической и культурной жизни греческого мира.

Все эти события не могли не отразиться самым существенным образом на положении боспорских городов. Если их торговая деятельность, может быть, и не была полностью парализована, то во всяком случае она значительно сократилась. Боспор вступил в полосу экономического кризиса.

Боспорские города, таким образом, объединились пол властью Археанактидов в обстановке кризиса, который, следует думать, отразился самым пагубным образом не только на их экономическом положении. Если взаимоотношения этих городов с окружавшей их массой местного населения основывались прежде всего на торговле, которая была выгодна обеим сторонам, то теперь, с сокращением этой торговли, их отношения с соседями должны были ухудшиться.

Боспорские города теперь уже не могли предъявлять прежнего спроса на местное сырье и, в свою очередь, снабжать местное население импортными товарами. Близкое соседство с городами греков, в этой связи, утратило для местного населения свои положительные стороны, тогда как отрицательные продолжали оставаться в силе. Это должно было повлечь за собой активизацию тех местных элементов, которые и раньше были настроены враждебно по отношению к греческим колонистам.

Перед лицом этой опасности появились стимулы, толкавшие города-колонии на объединение своих сил. Именно эта потребность перевесила, очевидно, существовавшие между ними противоречия и заставила преодолеть присущее всем им стремление к автаркии. Таким образом, между событиями, разыгравшимися на ионийском побережье Средиземного моря, и объединением боспорских городов, по всем признакам, существует прямая связь.

Столкновения с персами привели к тому, что на берегах Боспора Киммерийского возникли те самые чрезвычайные обстоятельства и напряженная обстановка, которые только и могут нам объяснить, как и почему боспорские города оказались вынужденными поступиться своей независимостью.

В нормальных условиях для эллинских полисов, дороживших больше всего независимостью, такая жертва вряд ли оказалась бы возможной.

Мы не располагаем конкретными данными о полномочиях и объеме власти нового боспорского правительства.

Возглавившие это правительство Археанактиды происходили, по-видимому, из Милета. В 1914 г. при раскопках Милета была найдена надпись, представляющая собой список милетских должностных лиц — так называемых эсимнетов. Отцом одного из эсимнетов, отправлявшего свою должность в 516—515 гг. до н. э., в надписи назван Археанакт. Жизнь этого Археанакта совпадает, по-видимому, с предполагаемым временем основания Пантикапея. Может быть, он принимал участие в основании этой колонии и был избран архонтом. Должность архонтов, как известно, в греческих городах заполнялась путем ежегодных выборов. В данном случае она становится наследственной.

Фактически Археанактиды стали, очевидно, единоличными правителями нового государственного объединения, охватившего своими границами оба побережья Керченского пролива.

Резиденцией Археанактидов и столицей этого государства становится Пантикапей. Он первым из боспорских городов стал выпускать монету, обращавшуюся на всей боспорской территории. Самым крупным городом боспорского объединения на таманской стороне пролива становится Фанагория. Ее можно назвать второй, азиатской, столицей Боспора.

Золотая диадема из кургана близ Новочеркасска.

Насколько власть центрального правительства Археанактидов стеснила автономию городов, вошедших в состав этого объединения, мы не знаем. Можно, однако, с уверенностью думать, что в той или иной мере они продолжали сохранять свое полисное самоуправление, находившееся лишь под общим контролем со стороны центрального правительства.

В экономическом отношении боспорское объединение, несомненно, давало ряд преимуществ его участникам. Впрочем, это могло сказаться только уже после побед греков над персами 480—479 гг., когда экономическая жизнь всей Греции быстро восстанавливается и города средиземноморской Греции вступают в полосу расцвета.

Это должно было совершенно определенным образом отразиться и на положении Боспора. Торговые связи боспорских городов с ионийским побережьем восстанавливаются. Общая конъюнктура на рынке стала улучшаться, но, надо думать, не сразу. Торговые центры ионийского побережья после разгрома, связанного с подавлением ионийского восстания, уже не смогли вернуть себе прежнего положения. На исторической арене не только Средиземноморья, но и черноморских побережий выступает новая сила в лице Афин.

Афинские устремления к побережьям Черного моря становятся заметными задолго до начала греко-персидских войн. С первой четверти VI в. уже можно наблюдать распространение афинских керамических изделий по всем побережьям Черного моря.

В годы правления Писистрата установление афинского контроля над Геллеспонтом—этими воротами в Черное море — становится центральной проблемой афинской внешней политики. Овладев Херсонесом Фракийским на европейской стороне пролива и Сегеем на побережье Малой Азии, афиняне разрешили эту проблему. Последующее наступательное движение персов свело к нулю эти успехи афинской внешней политики.

Победоносные результаты греко-персидских войн и образование Афинского морского союза вновь открыли перед Афинами широкие возможности проникновения в Черное море. После окончания греко-персидских войн Афины занимают первое место в торговле со всеми побережьями Черного моря. Торговля понтийских городов с городами побережья Малой Азии отступает на задний план.

Впрочем, до середины V в. до н. э. северочерноморский рынок был только одним из афинских рынков. Только после того как попытка афинян утвердиться в низовьях Нила и обеспечить своему городу подвоз дешевого египетского хлеба, предпринятая ими в 459 г. до н. э., закончилась полной неудачей (в дельте Нила погиб почти весь афинский флот, посланный на помощь восставшему Египту), Черное море вновь становится в центре афинского внимания. Афинские политические деятели — вне зависимости от их принадлежности к тем или иным борющимся друг с другом политическим направлениям — были совершенно единодушны в своем отношении к Черному морю.

С этой точки зрения не случайна одна из передаваемых Плутархом версий о жизни Аристида. Согласно этой версии, он умер на Понте. Заинтересованность афинян в Черном море нашла также отражение у Геродота. Сравнивая в своем описании северочерноморскую Таврику с Аттикой, Геродот явно ориентировался на афинского читателя.

Наиболее существенным шагом в политике афинян на Черном море явилась так называемая понтийская экспедиция Перикла. По-видимому, она была предпринята около 444 г. до н. э. Большая афинская эскадра, возглавленная самим Периклом, вошла в Черное море. Перикл поставил себе целью обеспечить прочную связь с припонтийскими городами-колониями и продемонстрировать военную мощь Афин.

Во время этой экспедиции афиняне закрепили достигнутый ими успех созданием опорных пунктов на побережьях Черного и Мраморного морей. Так, афинскими колонистами был заселен город Астак, находившийся на побережье Мраморного моря. На южном побережье Черного моря они утвердились в Амисе, некогда основанном фокейскими колонистами. Вмешавшись во внутренние дела Синопы и добившись утверждения в этом городе сочувствовавшего им правительства, афиняне поселили здесь шестьсот своих колонистов. Наконец, афиняне закрепили, по-видимому, за собой и северное побережье Черного моря, подчинив своему влиянию боспорский город Нимфей, расположенный к юго-западу от Пантикапея, в непосредственной близости к нему.

С началом Пелопоннесской войны (431 г.) афиняне, естественно, уже не могли проявлять прежней энергии на Черном море. Война сковала их внешнеполитические возможности.

Однако после сицилийской катастрофы (413 г.), когда афиняне навсегда должны были отказаться от всяких посягательств на Сицилию и сицилийский хлеб перестал прибывать в Афины, черноморские побережья — и прежде всего северное — становятся главным источником снабжения Афин хлебом, сырьем и рабами.

Устремления афинян к черноморскому побережью нашли себе отражения и в материале археологии. В результате археологических расследований боспорских городов было обнаружено немало изделий афинского происхождения: афинская чернолаковая посуда в виде кубков, чаш, терракотовые статуэтки, художественные расписные вазы работы афинских мастеров и т. д.

Из Афин в боспорские города вывозились также металлические изделия: серебряные и золотые украшения, предметы вооружения, бронзовые и серебряные сосуды, много вина и оливкового масла. Часть этих товаров потреблялась населением боспорских городов, но большая часть перепродавалась окружающему местному населению или выменивалась у него на хлеб и другие виды сырья.

На афинский импорт боспорские города отвечали усиленным экспортом. В этот торговый оборот были вовлечены, как свидетельствуют о том местные погребения и раскопки местных городищ, широкие слои местного населения и прежде всего знать, активно участвовавшая в торговле с греческими городами.

Результатом этого было широкое внедрение греческой материальной культуры и соответствующих бытовых и культурных навыков в жизнь местного общества. В многочисленных курганных погребениях местной знати этого времени преобладают вещи греческого происхождения. В самом обряде погребения также сказывается греческое влияние. Особенно заметно оно на территории Синдики, о чем свидетельствуют, например, синдские монеты, чеканившиеся в точном соответствии с греческими образцами.

В свете всех этих явлений становится понятным и общий характер происшедшей на Боспоре политической перемены.

Как уже указывалось, по свидетельству Диодора, в 438/37 г. до н. э., власть на Боспоре перешла от Археанактидов к некоему Спартоку, родоначальнику новой боспорской династии, управлявшей затем этим государством вплоть до конца II в. до н. э.

Не располагая сведениями о конкретных обстоятельствах, сопровождавших смену династий, мы, однако, ясно представляем ее историческое значение. Если Археанактиды, судя по их чисто греческому имени, были греками, то Спарток и его преемники вышли из местной среды.

Имя Спартока, как и имена других представителей новой династии, например, Перисада, известно нам из текстов, связанных о Фракией. Поэтому в научной литературе существует мнение, что Спарток был фракийцем. Другие представители династии Спартокидов носили чисто греческие имена: Сатир, Левкои, Евмел, Горгипп, Аполлоний.

Это, несомненно, свидетельствует о сильном воздействии эллинской культуры на правящие круга Боспора. До нашего времени дошел афинский рельеф с изображением трех Спартокидов: Спартока Второго, Перисада и брата их Аполлония. На этом рельефе им придан чисто греческий внешний облик.

Однако греки, если судить по античной литературной традиции, видели в Спартокидах все же представителей «варварской» династии. Например, Страбон, рассуждая о высоких моральных качествах, свойственных некоторым «варварам», в качестве примера таких добродетельных «варваров» называет боспорского правителя Левкона.

В этой связи, естественно, возникает вопрос, действительно ли следует непременно рассматривать Спартока как выходца из Фракии, т. е. человека, не связанного с местной (боспорской) средой. Имя Спартока, правда, в несколько иной транскрипции, упоминает Фукидид в тех местах своего труда, которые посвящены фракийскому царству Одрисов. Это, однако, еще не означает, что Спарток не мог быть представителем местной скифской или меотийской знати.

Дело в том, что с VI в. до н. э. наблюдается проникновение скифов на Балканский полуостров. Оно засвидетельствовано и античной литературной традицией и археологическим материалом — многочисленными находками скифских вещей на территории Балканского полуострова. По-видимому, после проникновения скифов на территорию, заселенную фракийскими племенами, они смешались с последними.

Таким путем скифские имена могли войти во фракийский обиход. Наши сведения о языке фракийцев и о языке скифов вообще очень скудны. Поэтому грань между фракийскими и скифскими племенами весьма условна.

В конце концов вопрос, был ли Спарток фракийцем, т. е. человеком пришлым, попавшим на Боспор в силу стечения случайных обстоятельств, или, наоборот, выходцем из верхних слоев местного общества, не так уж существенен.

Важно другое. Спартокиды, безусловно, располагали связями и пользовались влиянием в местной среде.

Не исключена возможность, что они вышли из синдской среды. В этих связях с местным миром и состояло их главное преимущество по сравнению с их предшественниками — Археанактидами.

В период боспорской истории, связанной с именем династии Спартокидов, разрешаются две задачи, стоявшие перед этим государством: задача территориального расширения границ Боспора и задача усиления центральной власти. Расширение боспорской территории теснейшим образом связано с изменением общей экономической обстановки. Усиленный спрос на боспорский хлеб и сырье уже не мог быть удовлетворен за счет прежних ресурсов — скупки хлеба у местного населения. У боспорских экспортеров возникает потребность в создании собственной сельскохозяйственной базы.

Боспорская территориальная экспансия развивается, по всем признакам, постепенно. Она становится заметной только со времени правления Сатира, находившегося у власти между 407—388 гг. до н. э.

Имя Сатира упоминается рядом античных авторов. В так называемой банкирской речи Исократа, произнесенной около 393 г., говорится, что некий Сопей получил от Сатира в управление большую область, а также заботился о других его владениях.

Из текста Исократа, таким образом, следует, что к началу IV в. боспорская территориальная экспансия уже достигла значительных успехов. Осуществлялась она главным образом при помощи оружия. Так, из одного рассказа следует, что Сатир вел военные действия на кавказской стороне пролива, а территория Синдика уже находилась под его политическим контролем.

Сообщается также, что Сатир умер под стенами Феодосии во время осады этого города. Войну с Феодосией вообще следует рассматривать как важнейший этап военной деятельности Спартокида.

Война эта была вызвана несколькими причинами. Феодосия обладала прекрасной гаванью и явилась бы важным транзитным пунктом для боспорской хлебной торговли. Территория, на которой был расположен этот город, отличалась плодородием. Завоевание ее — поскольку владения Феодосии граничили с горным Крымом, населенным полудикими таврскими племенами, — должно было довести границу боспорских владений на европейском побережье до определенного рубежа.

Были и политические причины, обусловившие эту войну. По данным одного из наиболее надежных периплов¹ в Феодосии проживали боспорские изгнанники. Свидетельство об этих изгнанниках весьма существенно. Маловероятно предположить, чтобы политика усиления центральной власти, начатая, очевидно, еще Археанактидами и теперь продолжаемая Спартокидами, не вызвала оппозиции со стороны приверженцев полисной независимости.

Упоминание об этой оппозиции можно найти и в других источниках. Выше мы уже касались банкирской речи Исократа. Из нее мы узнаем, что некий Сопей был заподозрен Сатиром в покушении на его власть и участии в заговоре. Это обвинение распространилось и на сына Сопея. Сатир заподозрил его в сношениях с политическими эмигрантами.

Для политических противников боспорской централизации естественнее всего было бежать именно в Феодосию. Все, что мы знаем об этом городе, позволяет считать его типичным греческим полисом. В частности, на территории феодосийского некрополя до сих пор не было обнаружено ни одного погребения смешанного, греко-местного характера. Материальная культура города также представлена преимущественно вещами чисто греческого происхождения. Феодосия не вошла в состав боспорского государственного объединения, очевидно, по причинам политического характера и продолжала сохранять независимость. Наконец, она находилась на большом расстоянии от других боспорских городов.

Война с Феодосией оказалась затяжной. На помощь ей пришла Гераклея Понтийская — метрополия Херсонеса Таврического. Продвижение боспорской границы на запад создавало для Херсонеса серьезную угрозу. Боспор мог поглотить и его. Кроме того, Феодосия, по-видимому была связана с Гераклеей Понтийской торговыми отношениями. Гераклея прислала на помощь осажденной Феодосии свой флот. В разных пунктах побережья с кораблей были высажены десанты.

Война затянулась. После смерти Сатира ее продолжал его преемник Левкон (389/88—349/48 гг.). Он располагал наемной тяжело вооруженной пехотой и конницей своих союзников — скифов. Однако наемники действовали вяло; дело дошло до того, что Левкон должен был поставить скифских союзников позади своих тяжело вооруженных воинов-наемников. Скифам был дан приказ — расстреливать пехоту, если она начнет отступать.

В конце концов эта война закончилась победой Боспора. Феодосия оказалась вынужденной капитулировать.

Однако, судя по тому, что Спартокиды в дальнейшем в официальных надписях именуются архонтами Феодосии, капитуляция эта не была безоговорочной. Очевидно, Феодосия и под властью Боспора сохранила известную автономию.

После присоединения к Боспору Феодосия становится одним из важнейших центров боспорского хлебного экспорта. По отзывам афинских моряков, ее гавань в середине IV в. до н. э. не уступала пантикапейской.

Расширение азиатской территории Боспора нашло в литературных источниках лишь слабое отражение. Страбон, например ничего не сообщает о том, каким образом Боспору удалось утвердить свою власть над местными племенами. О боспорской территории на восточной стороне пролива он пишет так: «Часто боспорские правители владели [территорией]». Выражение «часто владели» позволяет думать, что границы боспорской территории не отличались здесь устойчивостью. В другом месте Страбон прямо говорит, что отдельные местные племена временами отпадали от Боспора.

Наиболее существенные сведения об азиатских владениях Боспора мы черпаем не из литературных источников, а из неоднократно уже упоминавшихся боспорских посвятительных надписей с именами и титулами Спартокидов. В одной из них, найденной на берегу Цукурского лимана и происходившей, вероятно, из Фанагории, Левкон назван только архонтом Боспора и Феодосии.

Изображение медузы на бронзовом панцире из кургана близ станицы Елизаветинской (Кубань)

Многие исследователи считают эту надпись наиболее древней и, основываясь на ее содержании, делают вывод о том, что развитие боспорской территориальной экспансии началось на крымской стороне пролива. Только после завоевания Феодосии боспорские правители поставили перед собой задачу — подчинить территорию на другой стороне пролива.

Действительно, во всех других надписях с именем Левкона к его титулу прибавляется перечень подвластных ему племен. Первыми в этом перечне всегда стоят синды. Как уже указывалось, они больше, чем другие местные племена, испытали эллинизирующее воздействие греческих городов. Очевидно, они в большей мере, чем другие, были вовлечены в торговые отношения с греческими городами. Следует думать, что они первыми и вошли в состав Боспорского государства. В титуле Левкона за синдами следуют тореты, дандарии и псессы.

В надписях преемника Левкона Перисада (343/42—310/09 гг.) в этом перечне наблюдаются некоторые изменения. В одной из его надписей за синдами следуют тореты и дандарии; псессы же отсутствуют. В другой надписи Перисад назван «царем синдов и маитов» (меотов). Еще в двух надписях за маитами следуют: в одном случае — татеи, в другом — досхи.

При всей трудности точной локализации земель, занятых этими племенами, мы все же знаем, что синды жили на самом Таманском полуострове; что ближайшие их соседи тореты, обитали к югу от них, занимая район современного Новороссийска; что псессы были непосредственными соседями торетов с восточной стороны и жили по берегам Кубани. Татеи же и досхи обитали к югу от Кубани, по ее притокам.

Судя по надписям, подчинение всех этих племен боспорскими правителями происходило постепенно. Отдельные племена признавали над собой верховную власть Боспора, некоторые из них потом отпадали, присоединялись новые. Мы не располагаем сведениями, происходило ли их подчинение мирным путем или при помощи оружия.

В исторической действительности, по-видимому, могло иметь место и то и другое. В одних случаях племенная знать, вовлеченная в торговлю с греческими городами, могла быть экономически заинтересованной в соединении с Боспором. Это могло совпадать с интересами и более широких слоев местного населения, также продававшего хлеб боспорским купцам.

В других случаях стремление к племенной независимости брало верх над всеми другими мотивами. Такие племена, очевидно, завоевывались. Сведения о военных столкновениях сохранились у Полиена; кроме того, о них свидетельствует одна из надписей — надгробие пафлагонца, «сражавшегося (на земле) маитов».

Вопрос о характере взаимоотношений, сложившихся на Тамани между Боспором и местными племенами, является одним из самых сложных и в то же время одним из самых важных вопросов боспорской истории. Какой, в самом деле, конкретный исторический смысл следует вложить в термин «царь», которым определяется власть Спартокидов над племенами в официальной титулатуре? Означал ли он, что территория племени, признавшего Левкона или Перисада своим царем, действительно становилась его царским владением? Какова была судьба населения этих территорий?

Обо всем этом мы знаем весьма мало. На основании отдельных сведений, разбросанных в античной литературной традиции, можно заключить, что Спартокиды управляли подвластными им территориями при помощи наместников. В ряде случаев эти наместники были греками; иногда же они были связаны со Спартокидами родственными узами. К сожалению, мы ничего не знаем о конкретных правах и полномочиях, которыми были наделены наместники по отношению к населению управляемых ими территорий.

Единственная, весьма интересная подробность, могущая пролить некоторый свет на этот вопрос, встречается у Диодора. В рассказе о междоусобной борьбе сыновей Перисада он сообщает, что на помощь к одному из них, именно Евмелу, явился некий Арифарн, «царь татеев». У Арифарна было войско, состоявшее из 20 тысяч конницы и 22 тысяч пехоты.

Основываясь на этом свидетельстве, можно было бы прийти к важному выводу: признавая себя подданными Перисада, татеи продолжали сохранять и своего царя и свои вооруженные силы. К сожалению, из рукописных текстов Диодора не ясно, был ли упоминаемый Арифарн царем именно татеев. Существуют еще косвенные данные, подтверждающие предположение о сохранении местными племенами известной автономии и после вхождения их в Боспорское царство.

Много времени спустя, когда Митридат Евпатор оказался в Северном Причерноморье и его эпопея приближалась к трагической развязке, он обращается за поддержкой к племенам, граничившим с боспорской территорией, а может быть, непосредственно на ней и жившим.

Автор главного нашего источника по истории Митридатовых войн, Аппиан, рассказывает, что Митридат хотел привлечь эти племена на свою сторону в качестве военных союзников для продолжения войны с Римом. Понтийский царь стремится сблизиться с вождями этих племен, в частности путем установления родственных уз: он выдал за них замуж своих многочисленных дочерей. В глазах Митридата эти племена были определенной силой, которую он мог использовать в своих военных и политических расчетах. Любопытно отметить, что и Страбон в своей характеристике меотийских племен подчеркивает их воинственность.

Рельеф с бюстом Силена, II в. н. э. (Героевка близ Керчи)

Характеристика племен, данная Страбоном, относится к гораздо более позднему времени. Митридат Евпатор также отделен от первых Спартокидов промежутком больше чем в три столетия. Племена, к которым обращался с предложением союза Митридат, в течение нескольких веков находились под постоянным воздействием — прямым или косвенным — Боспорского государства, и все-таки они сохранили такие качества, которые заставили Митридата искать в них опору в один из самых напряженных моментов его деятельности.

Все это дает основания думать, что в IV в., во времена первых Спартокидов, когда боспорская территориальная экспансия только началась, местные племена обладали, по меньшей мере, такими же качествами. Иначе, признав себя однажды подданными Боспора, они не были бы в состоянии потом от него отделиться. Иначе границы территории, подвластной Боспору, не были бы такими зыбкими, какими они вырисовываются на основании надписей и показаний Страбона.

Таким образом, есть все основания думать, что и города-колонии греков и местные племена, вошедшие в состав Боспорского государства, продолжали сохранять в той или иной мере свою автономию.

Боспор Спартокидов, конечно, не был централизованным государством в позднейшем смысле этого слова. Центральная власть — хотела ли она этого или не хотела — не могла лишить совершенно население подвластной территории автономии уже хотя бы потому, что ей нечего было противопоставить сложившемуся веками стремлению греческих городов к самостоятельному политическому существованию и не менее устойчивым традициям племенного строя. Боспорской центральной власти пришлось считаться в одинаковой мере и с теми и с другими.

Поэтому власть боспорских правителей отличалась двойственностью. Как мы уже знаем, они были архонтами по отношению к боспорским городам и царям и по отношению к племенам «варваров».

По своей форме власть их носила единоличный, монархический характер. Она находила себе опору и в военных силах, которыми располагали Спартокиды. Имеются сведения, что на Боспоре существовали наемные войска. Во время войн они действовали совместно с отрядами подвластных Спартокидам племен и их союзников.

Власть Спартокидов, несомненно, находила себе экономическое оправдание. Боспор первых Спартокидов, объединив значительную территорию, приобрел обширную материальную базу.

Опираясь на эту базу, он получил возможность широко использовать природные богатства страны и благодаря этому завязать оживленные торговые сношения со всем эллинским миром и прежде всего с Афинами.

Данные о размерах афино-боспорской торговли в IV в. содержатся в одной из речей Демосфена, произнесенной им в афинском народном собрании в 355/54 г. Из этой речи следует, что Левкон вывез в Афины только из одной Феодосии 2 млн 100 тыс. медимнов (более 5 млн пудов) хлеба. Ежегодный экспорт хлеба из Боспора в Афины составлял, по-видимому, свыше 400 тыс. медимнов (около 1 млн пудов).

Даже в особо неурожайные годы, когда во всей Греции ощущался острый недостаток хлеба, Афины не только сами были полностью им обеспечены, но и получали значительную прибыль, перепродавая его другим городам.

На основании особого договора, заключенного при первых Спартокидах, боспорское правительство предоставило афинским купцам право беспошлинного вывоза местного хлеба в неограниченном количестве. Тот же договор признавал и за боспорскими купцами право беспошлинного вывоза товара из Афин.

Операции по закупке боспорского хлеба могли производиться и в кредит. Для этого в Афинах в качестве депозита хранились суммы, причитавшиеся боспорскому правительству за проданный им хлеб. Афинское государство посылало своих эмиссаров на Боспор для наблюдения за хлебным экспортом.

Вообще в это время между Афинами и Боспором существовали самые оживленные отношения. Сыновья афинских аристократов, разорившихся во время Пелопоннесской войны, ездили на Боспор поправлять свои дела. С другой стороны, боспорские купцы нередко посещали Афины, где всегда имели хороший прием. Афинское правительство, например, предоставляло им право транспортировать свои товары в первую очередь. В 347/46 г. афинское народное собрание издало дошедший до нас декрет в честь сыновей боспорского царя Левкона — Спартока, Перисада и Аполлония. Из содержания декрета мы узнаем, что сыновья Левкона были увенчаны во время панафинейского праздника золотыми венками, которые стоили по тысяче драхм. Им было также предоставлено право произвести набор матросов для боспорских торговых кораблей. За все это сыновья Левкона обещали заботиться о высылке хлеба в Афины, так же как заботился их отец, и ревностно служить афинскому народу во всем том, в чем он нуждается.

Боспорский хлеб и другие товары экспортировались не только в Афины, но и в другие эллинские города, например, в Митилену на о. Лесбосе, в города ионийского побережья и др. Не меньшее развитие получает и вывоз других видов местного сырья, особенно соленой рыбы; несомненно, также вывозились и рабы.

В свою очередь из Афин, Коринфа, Родоса, Фасоса, Хиоса, Коса и других греческих городов и островов на Боспор импортировались: ткани, вино, оливковое масло, керамика, металлические изделия и т. д.; знаменитые сосуды Куль-обы и других курганов показывают, что греческие мастера зачастую ориентировались на вкусы местных потребителей, заимствуя сюжеты для своих художественных изделий в ряде случаев из местной жизни.

Одновременно с развитием на Боспоре торговли растет и собственное боспорское хозяйство. Основу его составляет местное земледелие, являвшееся основным источником хлебного и сырьевого экспорта. Земли Крыма, Прикубанья и Придонья славились своим плодородием. В античных источниках неоднократно отмечается, что земля Боспора производила огромное количество хлеба. Основные злаки, которые здесь возделывались, известны нам благодаря археологическим находкам. Так, при некоторых раскопках были обнаружены зерна пшеницы, ячменя, проса, чечевицы. Пшеница, возделывавшаяся на Боспоре, преимущественно «мягкая». Этот вид пшеницы культивировался здесь еще до появления греков. Таким образом, греческие колонисты, по-видимому, не завезли новых культур. Трудно выяснить, в какой мере в боспорском хозяйстве применялись выработанные греческой техникой приемы обработки почвы. Страбон сообщает, что урожай сам-тридцать был здесь не редкостью.

Одновременно с земледелием развивается и животноводство. При раскопках неоднократно находились кости крупного рогатого скота, овец, коз и свиней. Кости лошади обычно находились всегда целыми. Отсюда можно прийти к выводу, что лошадь в пищу не употреблялась. Из домашних птиц, разводившихся на Боспоре, известны куры, гуси, утки. Охотничий промысел особого развития на Боспоре не получил.

Рыбный промысел был развит очень широко. В очень многих боспорских поселениях были найдены различные приспособления для лова рыбы. Рыба широко использовалась для экспорта. Она также служила основной пищей местного населения.

В рассматриваемое время на Боспоре также получает широкое развитие ремесло. В богатых погребениях до сих пор найдено немало кусков ткани. Часть этих тканей, несомненно, импортировалась, но значительное количество изготовлялось и на месте. Существование прядильно-ткацкого производства подтверждается многочисленными находками пряслиц от веретен. Они встречаются повсюду, начиная с самых ранних слоев расследуемых городищ. В женских погребениях неоднократно встречались веретена.

Электровый сосуд из кургана Куль-оба, IV в. до н. э.

На Боспоре изготовлялись и самые разнообразные металлические изделия. Как известно, Керченский полуостров богат залежами железной руды, которая залегает неглубоко. Однако анализ шлаков, найденных при раскопках одного из боспорских поселений, показал, что в древних металлообрабатывающих мастерских использовалась не местная руда. Она импортировалась, возможно, из Криворожья или из Малой Азии вместе с медью. Медь могла поступать на Боспор также с Кавказа и Украины. Древние разработки меди были обнаружены в районе современной Артемовки.

Неясен вопрос, откуда на Боспор ввозилось золото. Некоторые полагают, что золото доставлялось на территорию Боспора из современного Казахстана и Алтая. Другим источником получения золота могла быть для Боспора Фракия, славившаяся в древности своими золотыми приисками. Существует также мнение, что Боспор получал благородные металлы из Афин. О развитии ювелирного дела свидетельствует находка в Тиритаке бронзового штампа III—II вв. до н. э., который применялся при изготовлении золотых бляшек с изображением Афродиты. На Боспоре издавна работали мастера-ювелиры, преимущественно выходцы из Малой Азии. Об их искусстве свидетельствует целый ряд находок, например, золотая обивка из Чертомлыцкого кургана, ножны меча из того же кургана с изображением на них воинов, защищающих павшего товарища.

Особенного развития достигло на Боспоре керамическое производство, производство столовой и кухонной посуды, амфор, пифосов, кровельной черепицы и т. д. В Нимфее при раскопках святилища Деметры были обнаружены следы керамического производства, известного в этом поселении уже в VI в. до н. э. Нимфейская мастерская, в частности, изготовляла сероглиняную керамику для бытовых нужд жителей города. Там же были найдены глиняные формы для производства терракотовых статуэток.

Производство художественных ваз возникает на Боспоре только в конце IV в. до н. э. в прямой связи с сокращением вывоза расписных ваз из Афин. В III—II вв. до н. э. оно получает широкое распространение. К этому времени относятся полихромные или, как их иначе называют, акварельные вазы. Они заменяли чрезвычайно популярные на Боспоре аттические краснофигурные вазы. Уже в более позднее, так называемое эллинистическое время на Боспоре появляется новый стиль. Характерной его особенностью является стремление мастера создать яркие, красочные сочетания. Это достигалось тем, что поверхность изделия усеивалась цветными камнями, вставками цветного стекла и эмали. Образцы ранних полихромных изделий известны из таких погребений, как погребение Артюховского кургана. Своеобразие и оригинальность боспорских ювелирных изделий этого типа заключались в том, что, будучи выполнены в духе эллинского искусства, они в то же самое время отвечали запросам местной среды.

Производство кровельной черепицы связано с общим подъемом на Боспоре хозяйственной жизни, большими строительными работами. В прямой связи с этими работами в Пантикапее, Фанагории, а затем в Горгиппии, начиная с половины IV в. до н. э., налаживается производство черепицы.

Благодаря клеймению черепицы известны имена многих владельцев боспорских черепичных предприятий. Среди них мы встречаемся также и с именами боспорских царей из династии Спартокидов. Имеются клейма, которые с полной определенностью указывают, что выпускавшие эту черепицу предприятия являлись собственностью «царя Спартока».

Большое количество боспорской черепицы III в. до н. э. имели клейма, содержащие одно слово «царская». Это означало, что данная черепица была изготовлена на царском черепичном заводе.

Золотая обкладка ножен и золотая рукоятка меча из Чертомлыцкого кургана, IV в. до н. э.

Гончарное производство было развито не только в крупных боспорских городах, но и в окраинных поселениях. Многочисленные остатки керамического производства обнаружены, например, при раскопках древнего Танаиса у станицы Елизаветинской. Там открыто несколько обжигательных горнов эллинистического и римского времени.

Наши представления о жизни и быте Боспора этого времени существенно дополняются материалами раскопок некрополей. Из них самыми большими и богатыми некрополями были пантикапейский и Фанагорийский. В пантикапейском некрополе V в. надгробья встречаются еще очень редко. Только с конца этого века распространяется обычай ставить надгробные плиты. На могилах богатых людей ставились надгробья из мрамора, доставлявшегося из Афин.

Начиная с III в. до н. э. на надгробьях появляются рельефные изображения самих погребенных. Нередко они изображались в кругу своей семьи, рядом с женой и детьми и слугами-рабами. Последние на этих изображениях обычно стоят сбоку в виде фигур меньшего размера. Под рельефами обычно помещались надписи с указанием имени и отчества умершего. Нередко указывалась и его профессия. Так, известны надгробья купца, судостроителя, учителя гимнасий, филолога, грамматика, ученого. На могилах воинов часто указывается, при каких обстоятельствах они погибли: «наткнулся на страшное варварское копье», «лежит в земле Боспора, сраженный копьем»; «убит бурным Аресом номадов», т. е. скифским богом войны.

Уже позже, во II и I вв. до н. э., в прямой связи с напряженной военной обстановкой вошло в обычай изображать на надгробьях вооруженных воинов.

Касаясь отдельных вещей, находимых в этих погребениях, следует отметить что состав погребенного инвентаря совершенно определенным образом отражает быт населения того времени. Для женского погребения, например, весьма характерны предметы женского обихода: зеркала, туалетные шкатулки и коробочки, веретена и т. д. Для мужских погребений характерны предметы, свидетельствующие о занятии спортом: сосуды для масла, которым натиралось тело перед гимнастическими упражнениями и состязаниями, железные стригели, которыми очищали тело после их окончания, и т. д.

Занятия спортом в боспорских городах, как и во всех греческих городах, были широко распространены. Они засвидетельствованы, в частности, одной горгиппийской надписью половины III в. до н. э. Эта надпись представляет собой список победителей на состязаниях — «агоне». В списке насчитывается 226 мужских имен. Подавляющее большинство этих имен греческие, но любопытно, что среди них встречаются и такие имена, как имя «Синд» и «Скиф». Это свидетельствует о проникновении в среду колонистов и местных элементов. В дальнейшем этот процесс выливается в гораздо более заметную форму.

Об участии боспорцев в общегреческих состязаниях свидетельствуют и так называемые панафинейские амфоры. Они представляли собой призы, выдававшиеся победителям на состязаниях, происходивших в Афинах во время афинского праздника Великих Панафиней. Всего таких амфор по настоящее время найдено на Боспоре восемь.

Наряду с погребениями, совершенными по греческому обряду, в некрополях боспорских городов, в частности в некрополе Пантикапея, встречаются погребения местного типа с антропоморфными надгробьями. По своей форме они представляют собой схематические изображения человеческих фигур в виде плиты с круглыми выступами сверху, обозначающими голову. На некоторых из этих надгробий встречаются греческие надписи. Это сочетание местных надгробий с греческой надписью также является свидетельством процесса смешения населения местного с греческими колонистами. Окрестности древнего Пантикапея знают и монументальные погребения с высокими курганными насыпями и погребальными камерами, сложенными из больших хорошо отесанных каменных блоков с уступчатыми покрытиями, построенными по принципу так называемого ложного свода.

Самыми замечательными из этих гробниц являются знаменитый Золотой курган, расположенный в нескольких километрах к западу от современной Керчи, Царский курган и Мелек-Чесменский курган, теперь находящиеся в самой черте города. Высота насыпи Золотого кургана достигает 21 м, окружность этой насыпи 240 м. Высота погребальной камеры в Царском кургане, считая от пола до высшей точки купола, равняется 8,73 м. Погребальная камера соединялась с выходом из гробницы особым коридором, так называемым «дромосом». Длина дромоса в Золотом кургане — 4,75 м, в Царском кургане — 36 м.

Наряду с коническими ступенчатыми куполами, какие мы встречаем в Золотом и Царском курганах, встречается и другой более распространенный тип купола также с уступчатыми покрытиями, но в форме шатра. Этот шатер своим прямоугольным основанием строго отвечает четырем сторонам в плане прямоугольной погребенной камеры. Такова конструкция Мелек-Чесменского кургана. Высота его насыпи достигает почти 8 м, окружность насыпи равна 200 м.

Погребения по конструкции близких к типу Мелек-Чесменского кургана встречаются в окрестностях Керчи довольно много К югу от современного города они образуют целую гряду, тянущуюся на много километров вдоль возвышенности Юз-оба.

Дромос Царского кургана

Одновременно с монументальными погребениями с куполообразными уступчатыми покрытиями среди курганов Юз-обы встречаются погребения более простой конструкции. Это погребальные камеры прямоугольной в плане формы из больших хорошо отесанных плит. Они имеют плоский, сложенный из тех же плит потолок. Такие гробницы напоминают собой огромные каменные ящики. К числу именно таких погребений принадлежит Павловский курган. В погребальной его камере был обнаружен роскошный саркофаг с женским богатым погребением. Голову погребенной окружал золотой наличник с подвешенными к нему золотыми серьгами превосходной работы. У шеи было найдено большое золотое ожерелье, на пальцах левой руки три золотых перстня. Подле этой руки лежало большое бронзовое позолоченное зеркало. В том же погребении найдено много других художественных изделий, в частности, расписные вазы греческой работы. На одной из них изображена богиня Деметра в окружении различных мифологических персонажей. Это дало основание предположить, что погребенная была жрицей богини Деметры.

Другие боспорские монументальные погребения, как о том свидетельствует целый ряд находок, обладали не менее богатым инвентарем, однако подавляющее большинство этих гробниц дошло до нашего времени в поврежденном состоянии. Очень многие из них были ограблены еще в древности.

Погребальный инвентарь в тех случаях, когда он сохранился, как правило, представлен почти исключительно вещами греческой работы — как изготовленными на месте, так и импортными. Однако следует подчеркнуть, что современные им погребения самой Греции не знают ни курганных насыпей такого размера, ни монументальных склепов аналогичных типов. Не знают они и такого обилия золотых вещей в погребенном инвентаре. В этом отношении весьма характерно, что, например, в Афинах против роскоши погребального обряда был издан особый закон еще в конце VI в. до н. э.

По времени все упомянутые выше боспорские монументальные надгробья относятся к IV в. до н. э. и самому началу III в. до н. э., т. е. к периоду наивысшего экономического расцвета Боспора.

Со второй половины IV в. до н. э. и особенно в начале III в. до н. э. в Пантикапее появляются гробницы с более совершенными в смысле своей конструкции клинчатыми сводами. Это свидетельствует о несомненном прогрессе боспорского строительного искусства. Однако с середины III в. до н. э. богатые монументальные погребения на Боспоре почти исчезают. Они сменяются могилами гораздо более простого устройства с несравненно более скромным инвентарем. Погребения упоминаемого времени, таким образом, отражают начавшийся экономический упадок Боспора.

В окрестностях того же Пантикапея существуют погребения и совершенно иного типа с ярко выраженными чертами местного погребального обряда. Наиболее замечательным и вместе с тем наиболее характерным из таких погребений, безусловно, является знаменитый курган Куль-Оба. В погребальной его камере было обнаружено 3 человеческих костяка. В восточной половине склепа находилось главное погребение. Рядом с покойником, по всем признакам — знатным скифским воином, был найден железный меч с обтянутой золотом рукояткой, украшенной изображениями в скифском «зверином» стиле, рукоятка кожаной нагайки, оплетенной золотой лентой, горит с золотой набивкой, украшенный рельефным изображением дерущихся зверей (грифон и лев терзают оленя, леопард нападает на антилопу). Тут же лежал точильный камень в золотой оправе и роскошная плоская золотая чаша, богато орнаментированная рядом чеканных изображений. Они образуют узор из повторяющихся масок Горгоны и бородатой головы скифа. Вокруг изображены дельфины и рыбы. На голове воина находилась золотая диадема с остатками остроконечной войлочной шапки с золотыми бляшками. На золотых бляшках изображены скифы, пьющие вино. На шее погребенного была золотая гривна весом в 461 г. На оба запястья было надето по массивному золотому браслету тонкой ювелирной работы. На правой руке погребенного был найден еще один золотой браслет в виде обруча, богато украшенного изображениями мифологического характера и рельефными розетками.

Золотая фиала из кургана Куль-оба, IV в. до н. э.

Второе погребение Куль-обы — погребение женщины, по-видимому, жены или наложницы погребенного рядом воина. Оно было обнаружено в расписном саркофаге, отделанном слоновой костью. Голову погребенной окружала диадема в виде электровой ленты, украшенной розетками и расцвеченной синей и зеленой эмалью. В этом женском погребении найдены три золотых подвески изумительно тонкой работы. На одной из них изображена голова Афины в шлеме. На шее женского костяка было надето ожерелье и золотая гривна с концами в виде фигур лежащих львов. Возле костяка лежали два широких золотых браслета с изображениями грифонов, нападающих на оленя, с львиными масками по краям. Между голенями погребенной стоял электровый сосуд с изображениями сцен из быта скифов. Третий костяк, очевидно, костяк слуги (конюха), был найден лежащим вдоль южной стены склепа. Возле его головы лежали простые железные ножны с костяными ручками и один железный нож с золотой ручкой, украшенной изображениями львов. По стенам склепа стояли бронзовые сосуды, в том числе позолоченная гидрия и амфора, а также два скифских котла с остатками бараньих костей. Кроме того, в этом погребении был найден еще целый ряд сосудов и других вещей.

Одежда погребенных, обилие оружия, шейная гривна, масса нашивных бляшек, большое количество предметов с изображениями скифов, украшения, выполненные в «зверином» скифском стиле, — все это указывает, что погребенные принадлежали к скифской знати. В этом отношении также чрезвычайно типичными являются котлы с бараньими костями и там же найденный скелет лошади. По-видимому, вокруг Керчи был еще ряд таких погребений.

Господствующий в Боспорском государстве класс следует представлять в виде верхнего слоя греческого и местного населения, разбогатевшего благодаря экспорту боспорского сырья и импортной торговле. Этот класс был возглавлен Спартокидами, которые сами были крупными землевладельцами и экспортерами боспорского хлеба и сырья. Политика Спартокидов, безусловно, отвечала интересам господствовавшего слоя, но Спартокиды могли находить поддержку и в более широких слоях боспорского населения.

Можно с уверенностью считать, что на территории, подвластной Боспорскому государству, могли возникать — и возникали — крупные землевладельческие хозяйства, основанные на эксплуатации рабов. Рабы, несомненно, использовались в ремесле и промышленности, например, в производстве кровельных черепиц, принадлежавшем самим Спартокидам.

Но наряду с развитием на Боспоре рабовладельческих отношений на территориях, населенных местными племенами, безусловно, продолжал существовать значительный слой мелких свободных производителей. Об этом прежде всего говорит сам факт существования племенной структуры, засвидетельствованный и надписями и литературными источниками. Существование этого слоя засвидетельствовано и боспорской нумизматикой.

Характерной особенностью боспорской монетной системы в раннее время был выпуск серебряной монеты мелких и мельчайших номиналов. Эти монеты предназначались не для внешних расчетов, а для внутреннего рынка. В IV в. до н. э. — веке расцвета боспорской экономики — такие мелкие монеты уже не встречаются. Медь по своему удельному весу в боспорском денежном обращении теперь заняла главное место.

Совершенно несомненно, что медная монета, также предназначенная для расчетов на внутреннем рынке, была призвана заменить мелкие номиналы серебра. Частые случаи находок медной монеты при расследовании боспорских поселений позволяют думать, что эта монета служила для расчетов при скупке хлеба у весьма широких слоев его производителей.

К этому можно прибавить, что и другая отрасль боспорской экспортной торговли — торговля рыбой — была также связана с развитием товарно-денежных отношений. Боспорской нумизматике известна серия монет весьма малого размера с изображением осетра. Мелкие номиналы этих монет и сам характер изображения вполне допускают предположение о том, что и они тоже предназначались для мелких расчетов на внутреннем боспорском рынке. Лов рыбы едва ли мог представлять собой удобную сферу деятельности для крупных предпринимателей. Последние скорее могли использовать свои средства для организации предприятия по обработке уже пойманной рыбы.

На основании всех этих данных создается впечатление, что на Боспоре товарно-денежными отношениями были охвачены в достаточной мере многочисленные группы местного, племенного населения.

В этой связи обращает на себя внимание интенсивный рост оседлых поселений, наблюдаемый в Прикубанье с конца V в. и особенно в IV в. Значительная часть населения, прежде кочевого, теперь переходит к оседлости. Даже поверхностные наблюдения над городищами многочисленных местных поселений не оставляют никаких сомнений в том, что основным занятием их жителей было земледелие и рыболовство.

Приобретение хлеба и рыбы у жителей этих поселений, видимо, играло заметную роль в боспорской экспортной торговле. Таким образом, не только верхние слои боспорского общества, но и более многочисленные группы населения были втянуты в торговлю и, следовательно, могли быть заинтересованы в ее успешном развитии. Политика Спартокидов в какой-то мере также отвечала их интересам.

Годы правления Левкона Первого и Перисада Первого, по многим признакам, являются не только годами экономического подъема, но и временем политического расцвета этого государства.

Однако интересы господствующего класса частично могли совпадать с интересами более широких слоев городского и местного населения, но могли и расходиться.

Было бы неправильно преуменьшать сложность создавшейся здесь обстановки. Внутри каждого греческого города, как мы хорошо знаем, шла жестокая классовая борьба между богатыми и бедными, эксплуататорами и эксплуатируемыми, полноправными и бесправными. Боспорские города не могли в данном случае быть исключением. Острые социальные столкновения должны были происходить и в уже затронутом процессом социально-имущественного расслоения обществе «варваров».

В то же время и греческие города и местный племенной мир имели свои особые, веками сложившиеся и резко их различавшие традиции социальной и политической жизни. Недостаток сведений препятствует нам составить ясное впечатление о тех конкретных формах, в которые выливались эти противоречия в исторической жизни Боспора. В ряде случаев о них можно только догадываться.

Густая завеса, скрывающая от наших взоров историческую жизнь спартокидского Боспора, только один раз раздвигается. Имеется в виду единственный дошедший до нас через Диодора отрывок связного исторического повествования, который вышел из-под пера безусловно осведомленного в боспорских делах писателя.

Это рассказ о междоусобной борьбе сыновей Перисада. В 309 г. до н. э. умер Перисад I. Согласно этому рассказу, между оставшимися после него сыновьями: Сатиром, Пританом и Евмелом, начинается борьба за власть. Сначала престол перешел к старшему из сыновей, Сатиру.

Тогда младший, Евмел, привлек на свою сторону некоторые племена и, заручившись союзом с Арифарном, царем племени татеев, выступил против старшего брата. Начались военные действия. На стороне Евмела были войска татеев, насчитывавшие 20 тысяч пехоты и 22 тысячи конницы.

Сатир располагал 2 тысячами греческих наемников, 2 тысячами фракийцев и войсками союзных ему скифов числом 20 тысяч пехоты и 10 тысяч всадников. Когда Сатир узнал о военных приготовлениях Евмела, он выступил против него со своими войсками.

Военные действия развернулись в Прикубанье. Войска Сатира перешли реку Фат (по-видимому, один из притоков реки Кубани). Сатир, приблизившись к неприятелю, окружил свой лагерь телегами, привел свои войска в боевой порядок, и сам, по скифскому обычаю, как говорит Диодор, встал в центре строя. В центре боевого строя войск противника находился Арифарн.

Золотые украшения одежды из курганов Карагодеуашх, Куль-оба и Чертомлык, IV в. до н. э.

Началось сражение. После того как обе стороны понесли значительные потери, войска Арифарна были обращены в бегство. Сатир бросился было его преследовать, но в это время к нему пришла весть о том, что Евмел, действовавший против правого фланга его войск, разбил его наемников.

Сатир прекратил преследование отступающих войск Арифарна и устремился на Евмела. Здесь он одержал вторичную победу, обратив в бегство войска Евмела. Преследуя разбитого противника, Сатир опустошил неприятельскую территорию. Войска его сжигали селения, захватывая пленных и добычу.

Тем временем уцелевшие воины Арифарна и Евмела бежали в крепость, которая находилась в труднопроходимой лесистой и болотистой местности на берегу реки Фат. Крепость была защищена башнями и стенами; подступы к ней преграждались деревянными палисадами.

Попытка Сатира атаковать ее с лесной стороны не увенчалась успехом: он вынужден был отступить со значительными потерями. Но с другой стороны ему удалось овладеть деревянными укреплениями. Уничтожив их и перейдя через реку, он начал вырубать лес, чтобы обеспечить своим войскам подход к крепости.

Засевший в крепости со своими воинами царь Арифарн отчаянно защищался. Он расставил своих стрелков таким образом, что те могли поражать стрелами воинов, вырубавших лес.

Три дня воины Сатира рубили лес, прокладывая себе дорогу к крепостным стенам. На четвертый день начался штурм крепости, во время которого Сатир был смертельно ранен. К ночи он скончался.

Войска Сатира были отведены к городу Гаргазе (по-видимому, этот город находился на берегу Кубани). Отсюда тело Сатира было перевезено в Пантикапей, где оставался средний брат, Притан.

Устроив пышные похороны, Притан принял на себя царскую власть и возглавил находившееся в Гаргазе войско.

Евмел сделал попытку вступить с ним в переговоры, предлагая Притану разделить боспорскую территорию на две части: азиатскую и европейскую. Это предложение было решительно отвергнуто Пританом.

Военные действия продолжались. Вскоре военный перевес перешел на сторону Евмела. С помощью татеев он овладел Гаргазой и другими городами и поселениями, находившимися на стороне Притана. Притан попытался поправить свое положение новым сражением, но был разбит и оттеснен к проливу. Вскоре он вынужден был капитулировать, отказавшись от власти в пользу Евмела.

Вернувшись в Пантикапей, Притан предпринял еще одну попытку возвратить себе власть, но снова потерпел неудачу. После этого он был вынужден бежать в Сады, где позднее, по приказанию Евмела, был умерщвлен.

Оставшись единоличным обладателем власти, Евмел проводит репрессии по отношению к сторонникам его братьев. Многие из друзей Сатира и Притана вместе с женами и детьми были убиты. По словам Диодора, удалось спастись только одному сыну Сатира, который бежал из Пантикапея верхом на коне и нашел убежище у скифского царя Агара.

Среди жителей Пантикапея, находившихся на стороне противников Евмела, продолжалось брожение. Для того чтобы заставить пантикапейских граждан примириться с переходом власти к нему, Евмел выступил в народном собрании Пантикапея с речью.

Желая приобрести расположение граждан, он обещает восстановить в городе прежнее самоуправление, дарует пантикапейцам право беспошлинной торговли, которым горожане пользовались при его предках, обещает освободить город от налогов и говорит, по выражению Диодора, «еще о многом другом».

Все эти события, известные нам в изложении Диодора, показывают, какие разнородные по своим этническим и социальным признакам силы входили в состав Боспора и как трудно было сочетать их разнохарактерные интересы в рамках единого государства.

И все-таки своеобразная попытка объединить структуру греческого полиса с подчинением значительной племенной территории и монархической властью для Боспора IV в. и первой половины III в. до н. э может считаться удавшейся.

В годы правления Евмела (310/09—304/03) Боспор представлял собой мощное государство, претендовавшее на объединение всего Северного и Западного Причерноморья.

Евмел ведет широкую политику. Выступив против Лисимаха, он оказывает поддержку осажденной его войсками Каллатии. Тысяча жителей Каллатии переселилась на Боспор. Евмел предоставил им место для поселения и наделил их земельными участками.

В это время боспорский флот господствовал в Черном море. Евмел повел решительную борьбу с пиратами, чем сильно поднял авторитет Боспора в глазах всех припонтийских греческих городов.

Однако в последние годы IV в. до н. э. Боспор находился уже на пороге упадка.

С первых десятилетий III в. у Боспора появляется новый опасный конкурент в лице эллинистического Египта, усиленно экспортирующего свой хлеб в Грецию.

В этой связи взаимоотношения Боспора с Афинами вступают в новую фазу. В почетном декрете афинского народного собрания 288 г. до н. э. в честь боспорского царя Спартока ни словом не упоминается о предоставлении Боспору так называемой ателии — права беспошлинного вывоза и ввоза товаров.

Между тем в предшествующем декрете аналогичного типа — в афинском декрете 346 г. в честь сыновей Левкона — подтверждается действительность взаимных привилегий беспошлинной торговли, успевших к тому времени стать уже традиционными.

Таким образом, принцип наибольшего благоприятствования, долго составлявший характерную особенность афино-боспорских отношений, в III в. до н. э. прекращает свое существование.

Боспорское правительство в 254 г. до н. э. делает попытку исправить положение путем непосредственных переговоров с Египтом. Правивший тогда на Боспоре Перисад отправил посольство к египетскому царю Птолемею Филадельфу.

Перисад предпринимает и другую попытку. Он пытается завязать торговые отношения с отдельными островами Эгейского моря. Но даже если попытки этого рода и увенчались бы успехом, все равно ни Родос, ни Делос не смогли бы заполнить той бреши в боспорской экономике, которая образовалась в результате сокращения экспорта хлеба в Афины.

Из боспорских надписей этого времени заслуживают внимания надписи с именем Спартока, сына Евмела. По данным Диодора, он правил с 303 по 284 г. до н. э. Таких надписей известно четыре. По форме они — посвящения обычного типа, но с необычной для надписей такого рода формой титулатуры.

Если все предшественники Спартока в до сих пор известных надписях с их именами неизменно именовались архонтами Боспора и Феодосии и царями перечисляемых в их титуле по отдельности племен, то в первой из упоминаемых надписей Спарток назван только архонтом. В двух других посвящениях он именуется архонтом и царем без упоминания Боспора и Феодосии и без перечня племен. Наконец, в последней надписи сказано, что такой-то сделал посвящение «в царствование Спартока, сына Евмела». Известны так же боспорские черепичные клейма с именем Спартока и титулом царя.

Как отмечалось, известного рода двойственность, присущая государственной природе Боспора, отразилась в сосуществовании в надписях с титулатурой Спартокидов двух столь различных в греческом государственном праве терминов власти, как архонт и царь. Исчезновение терминологической двойственности в титулатуре Спартока II с этой точки зрения весьма симптоматично. Оно раскрывает новую политическую тенденцию. Можно думать, что эта тенденция была вызвана сознательным стремлением боспорского правительства нивелировать различия в положении своих подданных: населения городов и местных племен.

Отмеченные особенности в титулатуре самого Спартока, конечно, следует объяснять не тем, что он был сперва только архонтом, а потом принял царский титул, но тем, что в рассматриваемое время различия между обоими терминами власти утратили свое прежнее значение.

Следует еще раз подчеркнуть, что это произошло уже в пору начинающегося упадка экономической жизни Боспора. Было бы глубоко ошибочно объяснять этот экономический упадок, связанный с одновременным нарастанием политических и социальных осложнений, только одними причинами торгово-конъюнктурного характера. Сокращение сырьевого экспорта, столь пагубным образом отразившееся на боспорской экономике, только развязало те центробежные силы, которые существовали и раньше, но при прежней экономической обстановке не могли себя проявить с достаточной отчетливостью.

В новой обстановке — обстановке постепенного и неуклонного понижения общего тонуса хозяйственной жизни Боспора — политика Спартокидов уже не могла найти себе оправдание в экономике. Заинтересованность определенных слоев боспорского населения в существовании большого государства падала.

К этому нужно прибавить, что раньше боспорские правители, по всем признакам, располагали значительной наемной армией. С помощью этой армии они могли обеспечить не только целостность, но и дальнейшее расширение подвластной им территории. Теперь Боспорское государство уже не имело прежних финансовых возможностей. Численность наемной армии должна была неизбежно сократиться.

Между тем наступательная активность «варваров», граничивших с боспорской территорией, и сепаратистские тенденции тех племен, которые признавали себя боспорскими подданными, должны были сказаться с особенной силой. Эксплуатация местного населения греко-скифской придворной знатью во главе с самими Спартокидами не могла не вызвать реакции.

В то же время и боспорские города, видевшие раньше в Спартокидах силу, способную обеспечить их торговые интересы и защитить от внешней опасности, теперь утрачивали стимул к их поддержке.

Таким образом, стремление правительства Боспора хотя бы внешне поднять свой падающий авторитет представляется вполне закономерным.

Впрочем, эта новая, сказавшаяся в официальной титулатуре боспорских правителей тенденция вряд ли могла найти для себя место в политике Спартока, если бы почва для нее не была подготовлена всем предшествующим ходом исторического развития Боспора. Процесс постепенного сращивания верхних рабовладельческих и торговых слоев городского населения с местной эллинизировавшейся знатью, к среде которой принадлежали сами Спартокиды, к рассматриваемому времени, несомненно, достиг уже значительных результатов. Местное общество в целом все в большей и большей мере подвергалось воздействию процесса социально-имущественного расслоения, стиравшего этнические грани и заменявшего их гранями социальными.

Местные элементы все больше и больше вливаются в состав населения городов, некогда основанных греческими переселенцами. Полисные традиции боспорских городов к этому времени уже успели стать далеким прошлым. В результате попытка, предпринятая в годы правления Спартока II, нивелировать перед лицом центральной власти прежнее различие в положении ее подданных в сложившихся условиях могла найти для себя почву.

Впрочем, в данном случае, применительно к Спартоку, можно говорить только о первых шагах боспорского правительства в этом направлении. Новая титулатура утверждается не сразу. Преемник и сын Спартока Перисад, имя которого уже упоминалось выше в связи с посольством в Египет, в одной из пантикапейских надписей с его именем титулуется, как и встарь, архонтом Боспора и Феодосии и царем синдов, всех меотов и татеев. Правда, в другой надписи — на пьедестале воздвигнутой ему родосцами статуи — он именуется царем и сыном царя Спартока. Еще в двух надписях он также именуется только одним титулом царя.

Перисад, о котором идет речь, является последним боспорским правителем из династии Спартокидов, начальную дату правления которого сообщает Диодор. На этой дате боспорская хронология Диодора обрывается. Наступает период боспорской истории, который почти не нашел отражения ни в литературных источниках, ни в надписях. С трудом, и то очень приблизительно, удается установить лишь имена боспорских правителей и последовательность их правления.

Благодаря Страбону и херсонесскому декрету в честь Диофанта известен конечный результат этого периода. Свидетельство Страбона, о котором сейчас идет речь, отличается краткостью. Страбон сообщает, что Понтийский царь Митридат Евпатор сделался властителем Боспорского государства, которое ему «добровольно» уступил боспорский царь Перисад. Вот и все.

При каких обстоятельствах и почему этот Перисад, последний представитель династии боспорских Спартокидов, передал свою власть Митридату Понтийскому, Страбон не поясняет. Только благодаря замечательной работе акад. С.А. Жебелева о последнем Перисаде и скифском восстании на Боспоре мы можем теперь ответить на этот вопрос.

Работа С.А. Жебелева построена на сближении текста уже упоминавшегося в главе о Херсонесе херсонесского декрета в честь Диофанта с известием Страбона. Напоминаем, что Диофант и во время первого и во время второго своих походов ездил на Боспор, каждый раз устраивая там дела в интересах своего патрона, Митридата Евпатора.

Какие это могли быть дела? Выражения надписи: «в короткое время совершил много великих дел» и «устроил тамошние дела прекрасно и полезно для царя Митридата Евпатора» — не отличаются определенностью. Но они, по мнению С.А. Жебелева, основанному на изучении особенностей языка греческих надписей и буквальном их смысле, не могут относиться к военным действиям.

Остается предположить, что они касаются дипломатических переговоров, которые вел с Перисадом Диофант от имени Митридата. Темой этих переговоров в сложившейся обстановке мог быть лишь один вопрос — именно вопрос о помощи Боспору со стороны Митридата и условиях, на каких могла быть оказана эта помощь.

Что политика ориентации на помощь извне была для Боспора не нова, выясняется еще и на основании декрета афинского народного собрания 278 г. в честь боспорского царя Спартока. В этом декрете сказано, что афиняне обязуются помогать Спартоку «на суше и на море», если кто-нибудь покусится на державу предков Спартока или на него самого.

Изображение скифских царей Скилура и Палака (Симферополь)

Так как Боспор не вел никаких войн, кроме тех, которые происходили в пределах его территории или в непосредственной близости от нее, речь здесь может идти только о военной помощи против «варваров». Следовательно, Боспор уже с начала III в. до н. э. попадает в полосу тех самых военных потрясений, которые так хорошо были известны Ольвии и Херсонесу.

Для организации надлежащего отпора уже тогда, очевидно, собственных сил боспорскому правительству не хватало. Так было в самом начале III в. до н. э., когда наступательная активность «варваров» только еще начала проявляться.

Что было потом, можно легко себе представить по имеющимся у нас аналогиям с Ольвией и Херсонесом. Положение Боспора было, пожалуй, еще более опасным: его многочисленные местные подданные всегда могли легко перейти на сторону своих воинственных сородичей, а не менее многочисленные рабы местного происхождения — поднять восстание.

В сложившейся обстановке обещание помощи со стороны далеких Афин могло иметь лишь моральное, но не реальное значение. Но можно было рассчитывать на помощь Митридата, войска которого находились уже в Крыму. С другой стороны, и сам Митридат, очевидно, был не прочь воспользоваться почти безвыходным положением боспорского царя.

Исходя из всех этих соображений, можно с полным основанием предположить, что в переговорах был поставлен вопрос об отказе Перисада от боспорского престола и передаче его Митридату. Такой шаг со стороны Перисада был шагом отчаяния, продиктованного безнадежностью создавшегося положения.

Вот что, очевидно, следует подразумевать под устройством боспорских дел «прекрасно и полезно для царя Митридата».

Но уже достигнутому соглашению не суждено было воплотиться в жизнь. Когда весть о предстоящих политических переменах распространилась среди местных подданных и соседей Боспора и они поняли, что место беспомощного и слабого Перисада будет занято Митридатом Евпатором, уже успевшим прославить себя победами в Крыму, на боспорской территории вспыхнуло восстание.

В надписи в честь Диофанта об этом восстании рассказывается следующее: «...скифы с Савмаком во главе произвели государственный переворот и убили боспорского царя Перисада, выкормившего Савмака, на Диофанта же составили заговор; последний, избежав опасности, сел на отправленное за ним [херсонесскими] гражданами судно и, прибыв [в Херсонес], призвал на помощь граждан. [Затем], имея ревностного сотрудника в лице пославшего его царя Митридата Евпатора, Диофант в начале весны [следующего года] прибыл [в Херсонес] с сухопутным и морским войском и, присоединив к нему отборных [херсонесских] воинов, [разместившихся] на трех судах, двинулся [морем] из нашего города [Херсонеса], овладел Феодосией и Пантикапеем, покарал виновников восстания; Савмака же, убийцу царя Перисада, захватил в свои руки, отправил в царство [т. е. в Понт] и снова приобрел власть [над Боспором] для царя Митридата Евпатора».

Из текста надписи, таким образом, выясняется, что восставшие успели захватить и Феодосию и столицу Боспора — Пантикапей и что выбить их оттуда и подавить восстание Диофант смог только ценой значительного военного напряжения, ценой нового большого похода, в котором его войска были пополнены ополчением херсонесских граждан.

Огромной научной заслугой С.А. Жебелева является то, что он своим исследованием раскрыл социальную природу боспорского восстания и установил доселе нам неизвестный исторический факт. Оперируя целым рядом преимущественно филологических соображений, он доказал, что Савмак, «вскормленник» Перисада, был рабом и что, следовательно, это восстание было прежде всего восстанием рабов, поддержанным более широкими слоями населения.

«Успех восстания, — пишет С.А. Жебелев, — ...объясняется в значительной мере не только сложившимися социальными условиями на Боспоре, но, несомненно, и тем, что все его туземное население, может быть, за исключением его верхов, оказалось тесно сплоченным в своей вражде к господствующему и эксплуатирующему скифов классу. Но не одна эта вражда руководила скифами, произведшими переворот. На них должен был подействовать и пример созданного Скилуром и поддержанного Полаком скифского царства в Крыму. Если создание такого царства удалось крымским скифам, то почему оно должно было не удастся скифам Керченского полуострова»².

Примечания

1. Перипл — описание морского маршрута, имевшее значение путеводителя.

2. С.А. Жебелев. Последний Перисад и скифское восстание на Боспоре. «Вестник древней истории», № 3 (4), 1938.