Херсонес

Совсем иначе складывается развитие дорийского Херсонеса. Местность, лежащая вокруг города, создавала благоприятные условия для садоводства и виноградарства. Включение в состав подвластной Херсонесу территории Гераклейского полуострова обеспечило город своим хлебом, но вряд ли этого хлеба хватало для вывоза. Соседями херсонесцев были полудикие тавры и воинственное скифское население степной части Крыма. Херсонесу не удалось завязать с этими племенами прочных торговых сношений. Поэтому даже в лучшие свои времена херсонесская торговля своим объемом значительно уступала торговле Ольвии и боспорских городов.

Предметом вывоза в Херсонесе было, прежде всего, вино, другие продукты собственно сельского хозяйства, соль и рыба. Импортировались преимущественно предметы роскоши: украшения, оружие, художественная посуда, ткани.

О торговых связях Херсонеса говорят многочисленные амфорные ручки и обломки черепицы с клеймами Синопы, Гераклеи, Родоса, Фасоса и др., афинская керамика (Чернофигурная, краснофигурная и чернолаковая) и терракоты. Об этом говорят также херсонесские надписи — почетные декреты в честь граждан-иноземцев, связанных с Херсонесом торговыми интересами.

Однако, в отличие от Ольвии, основу херсонесской экономики составляла не посредническая торговля, а собственное хозяйство. Гераклейский полуостров до сих пор хранит следы энергичной хозяйственной деятельности херсонесцев. Вся эта территория, включая и подчиненные Херсонесу Керкинитиду (Евпатория) и Прекрасную гавань (Акмечеть), была защищена многочисленными башнями, стенами и валами, образующими правильную систему укрепленных поясов. Многие из этих оборонительных сооружений одновременно имели хозяйственное и жилое назначение, являясь своеобразным типом усадеб-крепостей. Поля и виноградники в пределах укрепленной полосы обрабатывались при помощи рабов.

О развитии виноградарства в Херсонесе свидетельствуют и эпиграфические и археологические памятники. В надписи на мраморном пьедестале статуи, поставленной в честь херсонесского гражданина Агасикла, среди многих заслуг чествуемого упоминается и о его участии в размежевании виноградников на равнине. Возможно, что именно следы этих меж следует видеть в сохранившихся до сих пор остатках длинных валов, делящих Гераклейский полуостров на небольшие прямоугольные участки. Археологические расследования Херсонеса обнаружили древние орудия виноградаря — изогнутые ножи в виде дуги, чрезвычайно напоминающие современные ножи для обрезки виноградной лозы. Кроме того, в окрестностях Херсонеса открыты площадки для выжимки винограда. Эти площадки были вырублены в скале и имели по краям желоба и слив для стока виноградного сока. Виноград давили прессом. Один такой пресс был найден в 1929 г.

Земля принадлежала отдельным гражданам и государству. В последнем случае она сдавалась участками в аренду или на откуп отдельным херсонесским предпринимателям. Известную роль в хозяйстве Херсонеса играло также животноводство, рыболовство и соляной промысел. В самом городе существовало керамическое производство (в частности производство тары для вина) и ряд других отраслей ремесленной промышленности: текстильной, металлообрабатывающей и др.

О развитии производства керамики свидетельствуют открытые в Херсонесе следы гончарных и терракотовых мастерских. Они позволяют составить некоторое представление о технике керамического производства. Найдены формы, в которых отливали светильники, терракотовые статуэтки.

Золотая маска из царской гробницы на Глинище, III в. н. э.

Виды керамики были весьма многообразны: амфоры, чернолаковая посуда, блюда, миски, кувшины, грубая кухонная посуда.

Как правило, корпус сосуда изготовлялся на гончарном круге. Чернолаковая посуда украшалась орнаментом при помощи штампов. На кувшинах красочный орнамент наносился кистью от руки. Для обжигания посуды существовали специальные печи. Характерно, что большинство гончарных печей и мастерских были обнаружены за пределами городской черты. Очевидно, это обстоятельство было вызвано боязнью пожара.

О прядильно-ткацком производстве в Херсонесе также говорят археологические находки: прясла для веретен, грузила для ткацких станков, бронзовые и костяные иголки, наперстки и, наконец, остатки полотна.

Взаимоотношения Херсонеса с местным населением приняли здесь совсем другую форму, чем, например, в Ольвии. Мощные стены самого города и оборонительные сооружения на Гераклейском полуострове говорят о хронической военной опасности, исходившей от соседей. По отношению к ним, вплоть до III в. до н. э., Херсонес вел наступательную политику. За этот промежуток времени вся западная часть Крыма была им завоевана. Широкое экономическое общение со скифскими и таврскими племенами здесь отсутствовало. Отсюда характерная для Херсонеса замкнутость, способствовавшая сохранению городом в течение ряда веков его существования греческого облика. В века уже нашей эры, когда другие северочерноморские города подвергались в значительной степени процессу «варваризации» Херсонесские надписи продолжали хранить чистоту дорийского диалекта. Плиний указывает, что в его время из всех эллинских городов Северного Причерноморья самым греческим был Херсонес. Это сказывается на всех сторонах социальной и культурной жизни города.

О политической его структуре мы осведомлены из ряда надписей и прежде всего из знаменитой херсонесской «присяги». В Херсонесе существовала античная рабовладельческая республика. Верховная власть принадлежала народному собранию. Его органами были: совет, суд, выборные дамиурги и архонты.

Херсонесская республика поддерживала постоянные дружеские отношения со своей метрополией—Гераклеей Понтийской, засвидетельствованные рядом почетных декретов. В свою очередь, когда Боспорское государство стало развивать территориальную экспансию в западном направлении, что поставило под угрозу интересы херсонесской независимости, Гераклея выступила против Боспора с оружием в руках.

В религии херсонесцев, наряду с общеэллинскими божествами, фигурирует местный культ «Девы», очевидно, заимствованный у тавров.

Когда в Северном Причерноморье в конце IV и начале III в. до н. э. поднимается волна активности местных племен, враждебная греческим городам, Херсонес также попадает в чрезвычайно опасное и тяжелое положение.

В рассматриваемое время Херсонес, не меньше, чем другие северочерноморские города, был ослаблен внутренними противоречиями и внешней борьбой с окружающими его племенами. Об этом с достаточной красноречивостью говорит текст упоминавшейся присяги херсонесских граждан, датируемой самым концом IV и началом III в. до н. э.

Двум русским ученым Ф.Ф. Соколову и С.А. Жебелеву принадлежит бесспорная заслуга трактовки этого замечательного документа не как обычной присяги, принимавшейся юношами греческих городов при достижении ими совершеннолетия и вступления в число граждан, а как чрезвычайной клятвы, произносимой перед лицом серьезной опасности для существующего государственного порядка. Через все содержание присяги красной нитью проходит опасение за целостность херсонесской демократической системы и страх перед изменой.

Гражданин прежде всего должен поклясться именем богов, покровителей города, и героев в том, что он не предаст Херсонеса, Керкинитиды, Прекрасной Гавани, прочих укрепленных пунктов и остальной территории, принадлежавшей городу, — «ни эллину, ни варвару», не замыслит ниспровержения демократического строя, не примет участия в заговоре против херсонесской общины и сообщит, если узнает, о его существовании властям.

Перечень всех этих сформулированных в негативной форме обязательств херсонесского гражданина настолько конкретен, что он, несомненно, был почерпнут из политической практики, очевидно, очень хорошо знакомой со всем тем, чего не должен был делать добронамеренный гражданин Херсонеса.

К сожалению, данные наших литературных источников, лишь вкратце упоминающих о Херсонесе, не позволяют восстановить связной истории города. Мы поэтому не знаем, какая конкретная опасность породила присягу и как протекал процесс постепенного увядания Херсонеса, но самый факт этого увядания для нас совершенно несомненен. Дело в том, что помимо присяги мы располагаем еще двумя эпиграфическими документами, двумя яркими вехами истории Херсонеса этого времени — это договор Херсонеса с царем Фарнаком Понтийским 179 г. и знаменитый почетный декрет херсонесского народного собрания в честь Диофанта — полководца понтийского царя Митридата Евпатора.

Договор херсонесцев с царем понтийским Фарнаком, дошедший до нас только во второй своей части, которая представляет собой обязательства, принятые на себя Фарнаком по отношению к Херсонесу, сводится к обещанию оказать херсонесцам военную помощь против «варваров» и гарантиям неприкосновенности херсонесской демократии. «Я навсегда буду другом херсонесцам, и если соседние варвары выступят походом на Херсонес или на подвластную херсонесцам страну, или будут обижать херсонесцев и они призовут меня, буду помогать им, поскольку будет у меня время, и не замыслю зла против херсонесцев и не совершу против херсонесцев [ничего такого], что могло бы повредить народу херсонесскому, но буду содействовать охране его демократии, по [мере] возможности, пока они останутся верными дружбе со мной».

Рассмотренный дипломатический документ знаменует поворотный пункт в истории города. Херсонес отныне вступил на путь поисков помощи вовне, с тем чтобы уже никогда потом с него не сойти. Утрата политического равновесия внутри и истощение собственных ресурсов в борьбе с наступающими местными племенами заставили его сделать этот опасный для своей независимости шаг.

Хотя обязательства херсонесцев по отношению к Фарнаку нам и неизвестны, но можно не сомневаться, что помощь понтийского царя была куплена дорогой ценой, ценой признания его верховного господства над городом, объявления его простатом — покровителем Херсонеса. О том, что в данном случае на карту был поставлен вопрос о суверенитете херсонесского государства, говорят многочисленные аналогии с другими греческими полисами. Такова, например, была судьба греческих городов в Южной Италии, в частности Тарента. Ослабленный хроническими столкновениями олигархии и демоса внутри, он также утратил способность в борьбе с наседавшими на него с севера племенами прежде покорных италиков; он также оказался вынужденным искать помощи то у спартанского царя Архидама, то у эпирского — Александра, то у сиракузского тирана Агафокла и, наконец, у царя Пирра. В конечном счете эта политика приводит Тарент к полной утрате не только независимости, но и автономии.

Количество примеров подобного рода могло бы быть значительно увеличено, но и так ясно, какими серьезными опасностями был чреват этот путь для Херсонеса. Может быть, в предвидении последствий своего соглашения с Фарнаком Херсонес потребовал от него гарантии неприкосновенности своего строя. Однако в Херсонесе не могли не понимать, какое реальное значение может иметь подобного рода гарантия, если речь идет о взаимоотношениях одного из самых сильных и больших государств Малой Азии II в. с небольшим греческим городом на северном берегу Черного моря, окруженного со всех сторон наседающими на него врагами. Но другого выхода у херсонесцев тогда не было.

Дело в том, что к началу II в. до н. э. в непосредственной близости от границ принадлежавшей Херсонесу территории окончательно сформировалось и окрепло первое в Северном Причерноморье по времени объединение «варваров» уже государственного характера.

Проводившиеся в последние годы археологические исследования Крыма, в частности продолжающиеся и по настоящий день раскопки Неаполя Скифского (в окрестностях современного Симферополя), чрезвычайно расширили наши представления об обстановке, сопровождавшей появление «варварской» государственности.

Теперь стало очевидным, что, начиная примерно с конца IV в. и главным образом в III—II вв. до н. э., в западной части Крымского полуострова получает развитие своеобразная и богатая скифская культура. В отличие от культуры скифов предшествующего периода она может быть названа уже культурой городского типа. Крымские скифы строят города. В них развивается их собственное, уже обособившееся от земледелия ремесленное производство и торговля, создаются основы своего монументального стиля в архитектуре, скульптуре и стенной живописи, ранее нам совершенно неизвестной.

В общем достигнутый здесь уровень в развитии местных производительных сил вполне объясняет появление форм социальной жизни, которые свидетельствуют уже о государственном быте населения.

Можно думать, что государство скифов на территории Крыма начинает свое существование еще в III в. до н. э., но своей силы оно, безусловно, достигает только во II в. до н. э. при царях Скилуре и Палаке.

Скифское государство Скилура и Палака, несомненно, испытало на себе сильнейшее воздействие греческой культуры. Главный город этого государства носил греческое имя «Неаполь». До нас дошла также, правда, плохо сохранившаяся надпись, по всем признакам представляющая собой посвящение от имени самого Скилура на греческом языке к греческим богам. На монетах скифского царства, сделанных в чисто эллинской манере и украшенных в виде эмблемы головой Гермеса, имя Скилура воспроизводится по-гречески. В самом Неаполе наряду со скифами, несомненно, проживали и греки. До нас дошли две греческие надписи из этого города. Обе представляют собой посвящение в честь почитавшихся на Родосе Зевса Атабрия, Афины Линдийской и Ахилла от имени некоего грека Посидия. Последняя из надписей — посвящение Ахиллу — установлена была по случаю победы Посидия над сатархеями — племенем, обитавшем где-то в районе Сиваша и занимавшемся морским разбоем.

Таким образом, этот грек не только установил в Неаполе Скифском свои греческие посвящения греческим богам, но и участвовал в войнах, которые велись скифским царем. Можно думать, что Посидий по поручению этого царя предводительствовал частью его войск.

Из всего этого следует, что в ходе формирования скифского государства немалую роль сыграло влияние греков. Конечно, последнее могло иметь место лишь после того, как в недрах самого скифского общества созрели необходимые предпосылки для перехода к более совершенным и для той эпохи прогрессивным формам социальной организации. Разложение первобытно-общинного строя должно было привести к образованию государства. Экономическое, торговое, культурное общение «варваров» с греческими городами, несомненно, форсировало этот рост. При этом появление нового государства по времени совпадает с усиленным ростом враждебной грекам активности «варваров». В сущности, в возникновении скифского царства Скилура и Палака следует видеть одну из наиболее существенных форм этой активизации. Заимствуя в какой-то мере у греков их социальную организацию, «варвары» против них же обращают ее острие. Политика Скилура, а затем Палака прежде всего была направлена на расширение подвластной им территории и подчинение греческих городов. Перед лицом этой мощной скифской активности у Херсонеса не оказалось иного пути, как обращение за помощью к сильнейшему в то время на Черном море государству.

Принес ли, однако, реальную помощь Херсонесу его договор с понтийским царем Фарнаком? Скудость источников исключает возможность конкретного ответа на этот вопрос. Можно предполагать, что угроза вмешательства понтийского царя могла на время приостановить продвижение Скилура. Но это могло произойти и по совсем другим причинам, а именно благодаря вражде скифов с сарматскими племенами, в начале III в. перешедшими Дон и вторгнувшимися на территорию, ранее занятую скифами. Так или иначе, но потом, по-видимому, Скилуру удалось вступить в союз с роксоланами, одним из самых могущественных сарматских племен, и тогда руки у него оказались развязанными для действий против Херсонеса.

Сличение сведений о размерах подвластной Херсонесу территории на основании херсонесской присяги с аналогичными данными херсонесского декрета в честь полководца понтийского царя Митридата Евпатора, Диофанта, показывают, что за промежуток от начала III в. и по последнее десятилетие II в., которым датируется декрет, Херсонес лишился большей части своих прежних владений. Диофанту пришлось выбивать скифов из Керкинитиды, и из Прекрасной Гавани, и из многочисленных укреплений.

Все это, однако, произошло уже во время царствования в Неаполе Палака, одного из многочисленных сыновей Скилура, целиком унаследовавшего политические заветы своего отца.

Не исключена возможность, что при нем объектом скифского наступления делается не только Херсонес, но и обширная территория Боспорского государства, так же как и район Ольвии. Вместе с тем то исключительное упорство, которое потом проявили скифы Палака в борьбе с войсками Митридата Евпатора, возглавленными опытным полководцем, свидетельствует о возросшей боеспособности скифского государства. Таким образом, херсонесцам все время приходилось иметь дело с врагом, превосходящим их своими силами, а полководцу Митридата Евпатора, Диофанту, предстояло скрестить свое оружие с опасным противником.

Мы не знаем, было ли появление Диофанта в Херсонесе следствием договора 179 г., может быть, возобновленного при преемниках Фарнака, или результатом нового соглашения Херсонеса с Митридатом. Во всяком случае, для Митридата Евпатора, проявлявшего большую энергию в деле расширения границ своего царства, оказание помощи Херсонесу было предприятием безусловно выгодным. Оно давало ему широкую перспективу присоединения к его царству северного побережья Черного моря, столь богатого своими материальными и человеческими ресурсами. Несомненно, Митридат Евпатор тогда уже думал о предстоящей борьбе с Римом. С этой точки зрения перспектива использовать богатую страну в качестве своего тыла не могла не представляться ему весьма заманчивой. Поэтому он и посылает на помощь Херсонесу, когда над ним нависла угроза нашествия скифов Палака, своего полководца Диофанта с крупными военными силами.

Деятельность Диофанта в Северном Причерноморье охватывает все последнее десятилетие II в. Началась она с того, что Диофант со своим понтийским войском прибыл в Херсонес и здесь, переправившись с южного берега Севастопольской бухты, где находился город, на северный, пришел в соприкосновение с силами Палака.

Серебряная, местами позолоченная, обивка горита из кургана Солоха, IV р. до н. э.

По словам надписи, Палак совершил на него внезапное нападение, но Диофант успел выстроить свое войско в боевой порядок. В происшедшем сражении победа досталась Диофанту, и он «обратил в бегство скифов, считавшихся до тех пор непобедимыми, и таким образом устроил так, что царь Митридат Евпатор первый водрузил над ними трофей».

После этой первой победы Диофант совершает поход против других, южных соседей Херсонеса — воинственных тавров. Добившись и здесь успеха, Диофант покидает Херсонес и едет на Боспор, где, как говорит надпись, он «в короткое время совершил много великих дел». После этих «великих дел» Диофант снова возвращается в Херсонес. Здесь он соединяет свои войска с городским ополчением, состоявшим из «граждан цветущего возраста», и с этими силами совершает новый большой поход «в центр Скифии». Под этим «центром Скифии» в надписи разумеется Неаполь и Хабеи (местоположение последнего неизвестно).

Дальше надпись рассказывает о новом большом успехе Диофанта. Ему сдаются Хабеи и Неаполь, и после этого «вышло так, что почти все скифы стали подвластны царю Митридату». В последних строках совершенно явное преувеличение успехов Диофанта, впрочем, вполне естественное в документе такого назначения, как почетный декрет. Правда, после этого похода Диофант, так сказать, сделав свое дело, покидает вместе со своими войсками северное побережье и возвращается в Синопу, но не надолго. Достигнутые им результаты оказались весьма непрочными. Меньше чем за один год скифы, по-видимому, вполне успели оправиться от понесенных поражений и, «обнаружив врожденное им вероломство, отложились от царя». В действительности никакого тут «вероломства» не было, ибо, надо думать, весьма сомнительно, чтобы скифы после первого похода Диофанта даже формально признали себя подданными Евпатора.

Так или иначе, но Диофанту через несколько месяцев пришлось снова отправиться со своим войском в Херсонес. Мы застаем его вначале оперирующим только в пределах старой херсонесской территории. Он берет Керкинитиду и «укрепления», осаждает жителей Прекрасной Гавани.

Надпись объясняет такое сужение театра военных действий тем, что «время склонялось к зиме» и Диофант было двинулся против «наиболее укрепленных пунктов скифов», но был «задержан непогодой». Но и в этом случае факт остается фактом: и Керкинитида, и «укрепления», и Прекрасная Гавань к началу второго похода Диофанта находились в скифских руках. Таким образом, или первое поражение скифов не было таким решающим, каким его изображает надпись, и скифы сохранили перечисленные укрепленные пункты в своих руках, или они так быстро восстановили свои силы, что успели снова их занять.

Серебряный сосуд из кургана Солоха с изображением охоты, IV и. до н. э.

Пока Диофант осаждал Прекрасную Гавань и брал другие «укрепления», Палак не сидел сложа руки. Он собирает все свои силы, и сверх того ему удается заключить союз и привлечь на свою сторону сарматское племя роксолланов. Вскоре произошло генеральное сражение.

Надпись не приводит подробностей этого сражения и не указывает места, где оно произошло, но по ее тону можно судить, какое серьезное значение придавали этому событию в Херсонесе. На помощь Диофанту, говорится в подписи, пришла старая покровительница херсонесцев, херсонесская «Дева». Она предрекла «имеющее совершиться и вдохнула смелость и отвагу всему войску». Диофант одержал новую и, по-видимому, действительно решающую победу над своими противниками. «Из пехоты (вражеской) почти никто не спасся, из конницы же немногие спаслись бегством».

Диофант немедленно же использует создавшуюся ситуацию для дальнейшего наступления на врага.

«Не оставаясь ни минуты в бездействии, — говорит надпись, — он снова отправляется в поход против Хабеи и Неаполя и там завершает начатое так удачно дело новым разгромом врага». На этом военные действия понтийского полководца против Скилура, предпринятые в защиту Херсонеса, заканчиваются.

Заключительная часть почетного декрета целиком посвящена Боспору, куда Диофант направляется сразу же после разгрома Скилура. Там ему удается снова устроить «дела» «прекрасно и полезно для царя Митридата Евпатора». Однако для окончательного устройства этих дел ему пришлось предпринять еще один, третий по счету, поход в Северное Причерноморье. Во время последнего своего похода Диофант подавил вспыхнувшее на Боспоре восстание рабов и «варваров», возглавленное Савмаком. Восстание Савмака—первое из известных нам восстаний эксплуатируемых против эксплуататоров на территории нашей страны.

После, вероятно, вынужденного отказа боспорского царя Перисада от власти и подавления восстания Савмака вся территория Боспорского государства, так же как и Херсонес, переходит под власть Митридата Евпатора, который включает их в состав своего Понтийского царства.

Для Херсонеса на этом заканчивается период его фактической независимости. Правда, и потом в его истории были периоды, когда он располагал известной автономией, однако бурные события конца II в. до н. э., по существу, уже навсегда подорвали его способность к самостоятельному государственному существованию. Вступив однажды под влиянием изложенных выше обстоятельств на путь поисков опоры вовне, он уже никогда потом, ориентируясь сначала на Рим, а затем на Византию, не может сойти с этой дороги.