Глава III

Таким образом, в 1783 г. Крым вступил на новое поприще истории и начинал новую жизнь. Какова же была дальнейшая судьба отложившегося хана?

С отречением от престола Шагин сошел в ряд обыкновенных смертных и в своей дальнейшей судьбе мог положиться на милость Екатерины, которая обещала ему свое покровительство. Бывшему хану предложено сначала ехать в Херсон. Там предполагалось указать ему дальнейшее местопребывание, на ассигнованное жалование в одном из центральных городов. Получив это известие, хан стал собираться в дорогу и к 25 мая ханский обоз, заключавший в себе имущество, гарем и свиту, готов был уже тронуться в путь. Но тут хан изменил свое намерение и вместо того, чтобы направить обоз в Херсон, приказал свите ехать с обозом в Азов, а оттуда на Ею¹. Сам он не выехал и медлил решением. Наконец он объявил резиденту Лашкареву, что желает ехать в Тамань и просит дать знать об этом князю, а сам собирается ехать. Пока прибыл Потемкин, хан был уже в пути и направлялся в Тамань, где расположился со своей свитой, гаремом и имуществом². Неизвестность положения или другие какие-либо причины заставляют хана послать из Тамани в Петербург с некоторыми донесениями императрице одного из офицеров, приставленных к нему — капитана Тугаринова. Когда узнал об этом Потемкин, то приказал немедленно вернуть посланного Тугаринова обратно и дал знать хану, что он не имеет права распоряжаться приставленными к нему офицерами без разрешения военного начальства³. Между тем пребывание Шагина в Тамани возбудило умы обитавших там ногайцев; произошло смятение, которое наконец было подавлено вооруженной рукой Суворова⁴. За ханом начали внимательно следить; генералу Суворову был поручен надзор за его поведением и приказано не допускать его сноситься с ногайцами. Несмотря на принятые меры, Шагин, однако, вел тайные переговоры с мятежниками, посылал им письма и даже имел свидание с депутатами-мурзами, посланными с неизвестными поручениями от ногайцев⁵. О таком поведении хана было дано знать Потемкину. Тогда последний потребовал от него немедленного удаления из Тамани. Шагин медлил и в продолжении целого месяца оставался на месте. Потемкин дал знать в Петербург, после чего получил от императрицы письмо к хану. В нем Екатерина указывала бывшему хану город Воронеж для пребывания и повторяла, что на содержание его там будет отпускаться 200 т. ежегодно. Кроме того, на путевые издержки туда ассигновалось 20 тысяч, которые должны быть выданы на руки капитану Гельфрейку, назначенному сопровождать хана⁶. В ответ на это письмо хан вошел «в разные нескладные объяснения»⁷. Тогда Потемкин посылает на Тамань Игельстрома, сменившего в начальствовании над войсками в Крыму генерала де-Бальмена, поручить объявить бывшему хану высочайшее повеление немедленно оставить Тамань и избрать для местожительства один из следующих городов: Воронеж, Орел или Калугу, причем обнадежить его аккуратным получением обещанного жалования; в случае же упорства объявить, что дальнейшее его пребывание в новоприсоединенной области не может быть допущено, и с этой целью перепроводить его под стражу в один из указанных городов, возложить исполнение этого дела на генерал-поручика Павла Потемкина⁸. Посылка Игельстрома оказала свое действие: 15 мая 1784 г. Шагин-Гирей, оставив на Тамани свиту, состоявшую почти из 2000 человек, гарем и имущество, отправился в сопровождении некоторых приближенных лиц на фрегате «Св. Николай» в Таганрог⁹. Оттуда, конвоируемый атаманом Иловайским, он поехал в Воронеж.

В Воронеже хану жилось хорошо: он был окружен вниманием и не ощущал недостатка ни в чем. Может быть, под влиянием этой безмятежной жизни Шагин отказался от мысли выступить снова в роли искателя власти и перестал домогаться престола в Персии.

Да не о ханстве думали и в Петербурге. 24 сентября 1784 г. киевскому губернатору Черткову был послан высочайший указ о том, что бывший крымский хан имеет следовать в Киев, откуда Чертков должен был позаботиться препровождением его в турецкие владения¹⁰. Потемкин объявил об этом Шагину, который написал в Петербург письмо о дозволении ехать и стал ожидать дальнейших распоряжений. Весь конец 1784 года и весь следующий год хан провел в ожидании. Наконец в конце 1785 г. было дано знать, что он переводится в Калугу. 17 января нового года Шагин выехал туда в сопровождении находившегося при нем Лашкарева, отправив вперед свою небольшую свиту, в которой состояли Терзи-Измаил-Эфенди, двое мулл, капитан-ага ханского корабля и с ними 20 человек нижних служителей. На пути оказывали ему особую честь: приказано было выставлять под его проезд до ста подвод, исправникам и городничим — встречать и провожать, а также отводить удобные помещения¹¹. 11 января ханский обоз был уже в Богородицке, через пять дней прибыл туда Шагин. Между прочим, хан останавливается здесь на ночлег у Болотова, сохранившего о переходе хана в Калугу любопытнейшие записки и оставившего нам изображение хана¹². На другой день хан выехал через Тулу в Калугу.

В Калуге Шагин поселился в отведенном для него загородном доме, где жил весьма уединенно, разделяя время с Лашкаревым, к которому питал особенное расположение.

Но не мог бывший хан остаться спокойным: с первых же дней его пребывания здесь начались недоразумения, которые сильно его расстраивали. Современники указывали на кн. Потемкина, который будто бы «не допустил хана спокойно окончить свою жизнь». Болотов так объясняет это: «Потемкин за что-то не любил хана и всячески старался не допустить его до двора императрицы, чего он с великою ревностью и добивался»¹³. Другой современник, английский дипломат при русском дворе, лорд Мальмесбюри в своем письме к лорду Грантаму передает следующий отзыв, сделанный в 1782 г. кн. Потемкиным о Шагине: «это человек бездарный и смешной, имеющий претензию быть подражателем Петра Великого»¹⁴. По прибытии хана в Калугу выехал в Петербург один из бывших при нем приставов — Хрущов. Шагин передал ему письмо к канцлеру Безбородко, с которым, по собственному своему признанию, хотел завести дружбу и в знак этой дружбы сделал, по принятому на востоке обычаю, подарок. Он просил Хрущева написать из Петербурга, позволит ли государыня иметь канцлеру приязнь с ним, прибавляя, что по уведомлении он вышлет перстень для подарка. Хрущов три раза писал о высылке перстня. После третьего письма Шагин выслал; но перстень не был вручен и был отобран. Калужский губернатор Кречетников, прибывший в то время в Петербург, привез его обратно и возвратил хану, причем заявил, что ее императорское величество весьма сожалеет о таковом поступке. «Удивление хана, а паче прискорбие в сем случае, — доносит Кречетников Потемкину, — было чрезвычайно»¹⁵. В поданном вслед за этим губернатору формальном отзыве хан жаловался, что его беспокоят напрасными обвинениями, будто бы через Хрущева он хотел подкупить перстнем графа Безбородко, дабы исходатайствовать себе прибытие в Петербург. «Я уже издавна знаю, — писал хан, — что российское министерство никто не в состоянии подкупить, кольми паче такого состояния человека, в коем я ныне, да сверху того и не имею никакой нужды, понеже я в прошлом году получил повеление, что могу ехать в Турцию, на которое я письмом к ее величеству отвечал и по днесь нахожусь в ожидании повеления по человеколюбию предпринять путь по желанию моему. Я не знал, что ее величеству не угодно, чтобы я имел дружбу с ее министром, а мое желание было всегда оную иметь да и вновь приобретать, то я без всякого зазрения явно говорил, что желаю познакомиться с графом Безбородко и по нашему азиатскому обычаю сделать дружеский подарок»¹⁶. Шагин просил Кречетникова представить это объяснение государыне. Этим, кажется, и окончилась история с перстнем.

Но потом начались недоразумения покрупнее. Оставшиеся на Тамани приближенные Шагина беспокоились его участью и неполучением от него известий. 7-го марта 1786 года брат Шагина Арслан пишет ему письмо и спрашивает: «какой конец последует делам его» и получил ли он то письмо, которое было отправлено ему через одного из кабардинских князей. Упрекая Шагина в равнодушии к своим, он говорил, что все выехавшие с ним на Тамань «не уповают получить от него никакой помощи, да и по посредству его под покровительством России остаться опасаются». «Вспомни Бога! — заключает Арслан, — открой нам истинный конец свой, и если вы удалитесь от всех светских предприятий, то дайте нам об этом знать, дабы и мы о пропитании самих себя возможные меры приняли»¹⁷.

Переписка эта показалась настолько подозрительной, что признано было нужным усилить меры предосторожности. Еще 13 января 1786 года Потемкин писал правителю таврической области Каховскому: «одобряя предосторожность вашу в рассуждении беспорядков, могущих произойти от писем, посылаемых крымским ханом Шагин-Гиреем, который требует к себе некоторые состоящие в области таврической имущества, давно уже в казенное ведомство взятые, рекомендую употребить со своей стороны меры к недопущению впредь оных в Тавриду, а между тем объявить бахчисарайскому еврею Вениамину, чтобы он по поручениям хана не осмеливался требовать вещей, состоящих в казенном ведомстве, и брать на себя подобные комиссии»¹⁸. Каховский велел пограничным комендантам, находившимся в Еникале, Перекопе и Арабате останавливать людей, которые будут следовать из Калуги в Крым или Тамань, с поручениями от хана, и если при них окажутся письма, то таковые отбирать¹⁹. Скоро после этого бригадир Фон, занимавший перекопскую линию, задержал следовавшего из Калуги на Тамань с письмами от хана и его свиты Кугаса и нашел при нем до 38 писем, из которых 30 писем были написаны на татарском языке и 8 на русском. Фон арестовал Кугаса и препроводил его в Симферополь к Каховскому, отправив с ним и отобранные письма²⁰.

Тогда Потемкин посылает Каховскому 23-го апреля следующий ордер: «по известиям, что оставшаяся после бывшего крымского хана Шагин-Гирея свита имеет доселе пребывание свое на острове Тамани без вступления в подданство ее императорского величества, предписываю объявить всей той свите высочайшее ее императорского величества повеление, чтобы они сами приняли присягу в верности подданства ее величества, или же немедленно оставя всероссийскую область, удалились за границу»²¹.

Пока в Калуге Кречетников просил Потемкина «о присвоении Шагину пенсиона в четыре срока в году», указывая на то, что получение им пенсиона в два срока заставляет его нуждаться в деньгах, которые он «сыскивает крайними процентами и огорчениями»²², в Крыму Каховский взялся за исполнение распоряжения Потемкина относительно свиты. 27-го мая он выехал в Тамань предложить ханской свите или принять подданство России, или выселиться в Турцию. 1-го июня он был уже на Тамани и имел разговор с начальником ханской свиты Ислям-беем. На предложение принять русское подданство последний отвечал: «присягу я учинил Шагин-Гирею и дал ему клятвенное слово во всю жизнь быть ему подвластным; если Шагин позволит, то я согласен, но предварительно надо спросить хана»²³. Каховский дал ему срок подумать до вечера и в то же время велел ему переписать всю свиту. Ислям-бей явился вечером, принес список ханской свиты, но решительно отказался от принятия подданства. Тогда ему было объявлено явиться на другой день в мечеть со всеми мурзами, числящимися в свите. Призванные мурзы явились; пришел и начальник ханского гарема, султан Али-ага. Каждому из них порознь Каховский предоставлял выгоды вступления в русское подданство, убеждая не опасаться гнева и мести Шагина. Все они твердили, что хан приказал дожидаться его возвращения, вследствие чего без его позволения не смеют вступить в подданство²⁴. Один только Али-ага просил отсрочки, чтобы посоветоваться с ханскими женами и потом объявить окончательное решение. Отпустив затем собранных, Каховский ездил в ногайские аулы, расположенные за городом с тем же предложением, но ногайцы тоже отказались. Между тем вернулся Али-ага и заявил Каховскому, что ханские жены решили ехать в Румынию, а потому и сам он отправляется с ними. Убедившись в бесполезности переговоров, Каховский приказал свите выехать за Кубань — в Турцию, а начальникам свиты выехать только после того, как они перепишут все имущество хана и сдадут его по описи на хранение командированным для этой цели коллежскому асессору Караценову и переводчику Ибрагимовичу²⁵. Ногайские аулы под конвоем прибывшего военного отряда начали переправляться за Кубань; к отъезду готовы были и мурзы. В это время генерал-майор Розенберг, находившийся там же на Тамани, приводит к Каховскому султана Али-агу²⁶. Последний объявляет, что ханские жены ни под каким предлогом не хотят ехать за границу, что они решили дожидаться возвращения Шагина из России и потому приказали ему принять присягу на верноподданство. Не доверяя словам Али-аги, Каховский посылает Караценова и Ибрагимовича узнать от самих ханшей принятое ими решение. Они подтвердили, что без ханской воли не смеют никуда ехать и потому просят принять в русское подданство начальника их Али-агу. После этого было сделано распоряжение о приводе к присяге Али-аги и остальных людей, находившихся при нем. 4-го июня 187 человек ханской свиты и с ними султан Али-ага принесли присягу на верность российского подданства, после чего присягнувшим было позволено остаться на месте, а султану Али-аге поручили, кроме того, надзор и хранение ханского имущества, заключавшегося в табуне из 71-й лошади, в конской сбруе, охотничьих принадлежностях и т. д.²⁷. Тем временем Ислям-бей и с ним 29 крымских и ногайских мурз с 1205 служителями переправлялись за Кубань под конвоем Караценова. 7-го июля выселившаяся свита находилась уже на кубанской стороне и расположилась близ Анапы; но анапский паша потребовал от Ислям-бея за пропуск 1500 р. Последний отказал. Тогда паша велел взять Ислям-бея под стражу и посадить его на трехмачтовое судно, а в Константинополь послал о происходившем на Кубани известие для получения необходимых указаний. В это время начальник соседнего ногайского аула Оглу-Джан-Орслан, узнав о поступке паши, объявил ханскую свиту под своим покровительством и с несколькими ногайцами отправился в Анапу, где потребовал освобождения Ислям-бея, угрожая в противном случае оружием. Паша послал в горы к абазинцам за помощью. На его приглашение явилось более 200 человек, с которыми он и укрепился. Джан-Орслан осадил крепость. Тогда анапские жители стали просить освободить Ислям-бея; паша уступил, и Ислям-бей получил свободу²⁸.

Что же делал в это время Шагин? По выражению Кречетникова, он стал «примерно неспокоен». Сначала у него отняли Лошкарева. Шагин жаловался, что ему не с кем теперь делить время, так как один Лошкарев из числа русских приставов знает татарский язык²⁹. Но в особенности оскорбился Шагин арестом Кугаса и посланных на Тамань писем. Наконец, когда до него дошло известие о происшедшем на Кубани, Шагин стал усиленно проситься в Турцию. 4-го августа Кречетников извещает Потемкина, что Шагин послал ему копию с высочайшего указа, данного 24 сентября 1784 г. генералу Черткову о доставлении его через Киев в турецкие владения, и просил об исполнении этого указа. На замечание Кречетникова, что указ относится к Черткову, Шагин просил донести императрице о его желании оставить Россию и ехать в Турцию³⁰. Просьба его была исполнена: приблизительно через месяц пришло разрешение на выезд. 11-го сентябре Кречетников уже спрашивает Потемкина, как доставить Шагина, представляя на его разрешение следующие два обстоятельства: 1) что хан задолжал более 130 т. разным лицам и теперь рассчитывает уплатить долги по взыскании с купца Хохлова, оставшегося ему должным за содержание откупа соляных доходов и таможенных пошлин, и 2) что хан медлит, ожидая ответа из Константинополя с разрешением ему выезда в Турцию³¹. Белено было торопить хана. 14 сентября в Крым было послано Каховскому требование отпустить в Киев ханский обоз, а гарем препроводить на ханском судне в Турцию³². Для этой цели на Тамань были отправлены из Калуги Крым-Гирей и офицер Крейс. Туда же из Симферополя отправляется Караценов сдать по описи прибывшим имущество. Кроме того, Караценову было поручено убедить некоторых из свиты не ехать в Турцию, в случае же неудачи — отпустить свиту не иначе, как выдав им русские паспорта³³. Прибыв на Тамань, Караценов собрал свиту и говорил ей, что правитель таврической области, снисходя к ее нуждам, позволяет каждому избрать определенное положение с условием остаться в Крыму или на Тамани и обещал необходимое вспомоществование, а кто пожелает ехать за ханом, то будет отпущен не иначе, как с срочным русским паспортом. В ответ на сделанное предложение Крым-Гирей просил Караценова спросить татар: «на каком основании они раньше учинили присягу?». «Нужды никакой не имею, — был ответ последнего, — ибо совершенно знаю, да и сами татары знают, что присягали на верность подданства всероссийской державы! Пусть лучше всяк скажет: кто намерен и кто остается». Выступили «лучшие», по выражению Караценова, татары и чистосердечно признались, что хотят служить своему господину-хану; остальные молчали, а Крым-Гирей снова заговорил и заявил, что хан считает людей свиты своими подданными, так как, по уверению ездившего на Тамань Кугаса, свита принесла присягу на верность, а не на подданство: Султан Али-ага подтвердил, что действительно он сам присягал только на верность, а не на подданство. Только после серьезных доводов Караценов изобличил неправду. Все-таки переговоры не привели к желанным результатам. Караценову ничего не оставалось делать, как приготовить свите паспорта и отпустить обоз. 12 октября Кугас принял обоз с ханским имуществом и выехал из Тамани в Крым. Вслед за этим прибыли в Керчь ханские суда, взяли гарем и остальных людей в числе 117 душ обоего пола, в том числе и детей, и 21 октября вышли в море. Дурная погода занесла экипаж з балаклавскую бухту; простояв там четыре дня, суда продолжали путь в Турцию. Что касается обоза, следовавшего сухим путем, то, прибыв к Перекопу, Кугас просил позволения перезимовать там, но получил отказ и выехал в Киев, где должен был соединиться с ханом³⁴.

Действительно, хан находился уже в дороге. 5-го декабря, когда Кречетников, узнав, что хотинский паша не пропустит Шагина через границу без султанского разрешения, опрашивал Потемкина, как поступить ему с ханом, и просил во всяком случае избавить его от такого гостя; в этот самый день Шагин был уже в Бердичеве³⁵, а 9 декабря продолжал путь к Каменцу. Через неделю с лишним он был уже на границе, где неподалеку от Каменца в ½ в. остановился в деревне Длуже в ожидании возвращения посланного в Константинополь за разрешением ехать в Турцию³⁶. В тревожном ожидании ответа хан провел более месяца. Сопровождавший его пристав Вельяминов писал Кречетникову, что хан сомневается в благоприятном ответе, вследствие чего и говорит, «что удержится выезжать в турецкую область». Кречетников ответил, что если Порта не примет хана, то внушить ему ехать в Хотин и там остаться «под претекстом поправления своего здоровья, где может начать переписку и требования, какие ему заблагоразсудятся». Пристав писал, кроме того, что отпущенные хану по 16 число декабря деньги уже израсходованы. Кречетников выхлопотал ему содержание еще на один месяц, но объявил, что в силу высочайшего повеления, выдача пенсиона прекращается со вступлением его за турецкую границу.

Наконец 24 января возвратился давно ожидаемый Сеит-Ахмет-Эфенди и привез хану письмо от визиря, который с радостью объявлял султанское разрешение на приезд Шагина в Турцию. Визирь писал: «для принятия по древним нашим обычаям вашу светлость и оказания почестей со вступлением на границу и препровождения от Хотина к Бухаресту, а оттуда через Ергок прямо к Адрианополю определен приставом Измаил-ага, а особливо, как вы почтенный и приятный его султанского величества гость, для спокойствия в пути разных выгод и всего того, что вашей светлости будет угодно»³⁷.

27 января 1787 года бывший крымский хан Шагин-Гирей оставил Россию; Вельяминов, сдав хана Измаил-аге, вернулся в Россию.

Почтенному гостю султанского величества назначили для жительства Чифтилин в Румелии. Наш посол в Турции Булгаков, сообщая о сем Каховскому, прибавлял: «не знаю истинной причины перехода сюда Шагина, но он сам просился и раскается тысячу раз о сей глупости»³⁸. Действительно, Шагин испытал участь сверженных ханов: он погиб, по повелению столь любезно ожидавшего его султана, насильственной смертью на острове Родосе³⁹.

Примечания

1. РИО. — Т. 22. — С. 221.

2. ЗООИД. — Т. 12. — С. 259.

3. РИО. — Т. 27. — С. 232.

4. РИО. — Т. 28. — С. 240.

5. ЗООИД. — Т. 12. — С. 262.

6. Там же. — С. 369.

7. Там же. — С. 271.

8. Там же. — С. 279.

9. Там же. — С. 282.

10. Там же. — С. 289, 290.

11. Там же. — С. 297.

12. Там же. — С. 297—299.

13. Там же. — С. 301.

14. ЗООИД. — Т. 13. — С. 141.

15. Записки Болотова / Рус. Старина. — 1875 — Кн. 1. — С. 76—77

16. Там же. — С. 82.

17. Там же. — С. 76. С. 867.

18. Записки лорда Мальмесбюри / Рус. Арх. — 1874. — Кн. 2.

19. ЗООИД. — Т. 13. — С. 132—135.

20. Там же. — С. 134.

21. Там же. — С. 135.

22. «Ордер Каховскому» за № 6) 13 января 1786 г. (Из дела «О ханской свите»).

23. «Ордера секунд-майору Розенбергу, бригадиру Фону и Арабатскому коменданту Каховскому», 7 февраля 1786 г. (Из дела «О ханской свите»).

24. Донесение бригадира Фона.

25. «Ордер Каховскому» за № 153 от 23 апреля 1786.

26. ЗООИД. — Т. 13. — С. 137.

27. «Рапорт к Потемкину» от 8 июля (Дело «О ханской свите»).

28. Там же.

29. Там же.

30. ЗООИД. — Т. 13. — С. 140.

31. Рапорт Каховскому.

32. ЗООИД. — С. 137.

33. Там же. — С. 141.

34. Там же. — С. 144.

35. «Отношение Протасова к Каховскому» от 14 сентября.

36. Рапорт Каховского Потемкину.

37. Донесение Караценова (Из дела «О ханской свите»).

38. ЗООИД. — Т. 13. — С. 149.

39. Там же.