Идейная порнографія

Жара на югѣ совсѣмъ иная, чѣмъ жара на сѣверѣ. Въ жаркій лѣтній день на сѣвере просто задыхаешься, какъ-то даже аппетитъ пропадаетъ. На югѣ же на открытомъ воздухѣ, въ открытой мѣстности и палящая жара не гнететъ такъ, а располагаетъ лишь къ нѣгѣ, къ покою. При морскихъ же купаньяхъ бодрость не покидаетъ васъ даже въ самый сильный зной, а аппетитъ пріобрѣтается такой, съ какимъ рѣдко приходится знакомиться катарральному желудку Петербуржца.

За длиннымъ столомъ въ залѣ стекляннаго дворца обѣдаютъ симеизскіе курсисты.

— Удивительное дѣло! произноситъ тяжело дыша еще молодой, но сильно обрюзгшій отъ общаго ожиренія и страдающій, должно быть, гусарскою печенью, гвардейскій офицеръ, обращаясь въ полъ-оборота къ своему сосѣду за столомъ, тоже офицеру съ наружностью, ясно показывавшею, что поприходилось-таки ему видать на своемъ вѣку виды и что врядъ-ли не предстоитъ и впереди ему много новыхъ видовъ. — Куда это только прячутся здѣсь женщины!? Поваръ мнѣ говорилъ, что тутъ настоящій табльдотъ, а какой чортъ, здѣсь табльдотъ, когда всего то полтора прибора занято!

— По комнатамъ у себя обѣдаютъ, просипѣлъ въ отвѣтъ сосѣдъ офицеръ.

— Вѣдь послѣ этого здѣсь съ тоски умрешь. Послѣ завтрака я проходилъ сегодня мимо домиковъ; всѣ лежатъ растянувшись, какъ коты на припекѣ — каждый у своей конуры! Ну ужь курорты! наши курорты и заграничные — вѣдь это день и ночь! Тамъ жизнь, а тутъ, тутъ... прѣль, не сразу подыскалъ онъ слово.

— Это что! надо быть довольнымъ и тѣмъ, что есть около, засипѣлъ, понижая голосъ, другой офицеръ. — Я вотъ, какъ только поѣмъ, сейчасъ же мысленно займусь раздѣваніемъ вонъ той нѣмки, что сидитъ на концѣ стола. Что ты на это скажешь? спросилъ онъ пріятеля, осушая при этомъ залпомъ стаканъ бѣлаго вина — кларетъ.

Удивленные неожиданностью оборота рѣчи, офицеръ и я обернулись на нѣмку. Розовенькая, какъ персикъ, съ кругленькою ямочкой на подбородкѣ нѣмка чинно и аппетитно кушала, не подозрѣвая, что ее на другомъ концѣ стола собираются раздѣвать. Всякій разъ, когда она наклоняла голову къ тарелкѣ, изъ подъ бархатки на задней сторонѣ ея бѣленькой шейки задорно выскакивала маленькая, черненькая родинка, которая тотчасъ же скрывалась опять подъ бархатку, какъ только нѣмка поднимала голову.

Офицеръ, спокойно ковыряя зубочисткой во рту, очень обстоятельно сталъ раздѣвать нѣмку, описывая картинно съ практическими поясненіями всѣ свои находки. Мастерски разсказалъ онъ греческій миѳъ о происхожденіи у женщинъ родинокъ отъ поцѣлуя бога любви и что ни одинъ смертный у такой женщины не выберетъ лучшаго мѣста для поцѣлуя. Съ уморительною мимикою описалъ онъ увертыванія женщинъ, когда ихъ хотятъ поцѣловать въ родимое пятнышко, въ особенности если родинки приходятся на такихъ мѣстахъ, вблизи которыхъ, какъ онъ выразился, слышенъ пріятный дымъ отечества. Et fumus patriae est dulcis! — говоривали древніе Римляне, такъ кончилъ офицеръ свою порнографическую импровизацію и опрокинулъ въ себя стаканъ вина.

Лицо его побагровѣло и приняло уже не красный, а сизый оттѣнокъ. Онъ, тяжело вздохнувши, всталъ изъ за стола, тщательно оправилъ сморщившійся китель и, усиленно выпятивъ впередъ грудь, направился съ своимъ товарищемъ изъ столовой на садовую площадку передъ дворцомъ.

— Какъ вамъ это нравится-съ? весело подмигнулъ мнѣ, по уходѣ офицеровъ, мой визави за столомъ, старичекъ съ печальнымъ длиннымъ носомъ, который у него какъ-то еще болѣе вытянулся во время порнографическаго разсказа офицера.

— Раздѣлъ онъ нѣмку по всѣмъ правиламъ женскаго туалета, разсмѣялся я: — но только это большое свинство!

— Совершенно вѣрно съ изволили замѣтить! сказалъ нѣсколько сконфузившись старикъ, а у самого носъ, нѣтъ-нѣтъ, и повернется въ сторону нѣмки.

— Но вѣдь, обратите вниманіе-съ и на то-съ, продолжалъ онъ, впадая въ адвокатскій тонъ: — что развлеченій здѣсь никакихъ нѣтъ-съ. Молодымъ людямъ поэтому я охотно прощаю такую находчивость въ изысканіи способовъ развлечь себя и разбудить свое воображеніе, усыпляемое жарою и бездѣйствіемъ.

Въ это время носъ старика опять какъ-то вытянулся и повернулся въ сторону нѣмки.

— Пойдемте-ка лучше въ садъ, сказалъ я, едва удерживаясь отъ смѣха.

Мы вышли на чистый воздухъ. Передъ глазами разстилалась голубая, величаво-покойная поверхность Симеизской бухты. Нѣсколько бѣлыхъ облачковъ тихо двигались по лазурной синевѣ неба. Въ воздухѣ скорѣе чуялся, а не слышался плескъ моря.

— Что, если бы на этой площадкѣ, да при этомъ видѣ на море, заговорилъ старикъ: — появился вдругъ оркестръ хорошей музыки, а кругомъ бы стояли столики, и мы бы съ вами засѣли за столикъ и попивали бы винцо... А кстати! Нравится вамъ мальцевское вино? прервалъ онъ свои мечты вопросомъ.

— Да я его не пробовалъ. Видите, мнѣ въ Петербургѣ приходится довольно много пить вина, такъ здѣсь я веду уже правильный курсъ купаній и избѣгаю раздражать организмъ виномъ.

— Напрасно вы это дѣлаете! сказалъ старикъ. — Нераціонально-съ! Я вамъ скажу, что въ Крыму пить вино необходимо. Внѣшняя температура горяча, такъ необходимо, чтобы ей соотвѣтствовала и внутренняя температура въ организмѣ, иначе равновѣсія не будетъ. Давайте-ка, для равновѣсія, разопьемъ бутылочку на чистомъ воздухѣ! предложилъ онъ мнѣ.

Доводъ старика въ пользу вина мнѣ понравился, и я охотно согласился съ нимъ выпить бутылку. Мы сѣли за садовымъ столикомъ и приказали подать бутылку кларета.

— Вино, стихи, сигары и женщины... отличныя-съ штуки въ жизни, говорилъ, почмокивая губами, мой собутыльникъ. — Какъ это еще Лютеръ-то говорилъ Wer... Wer... Wein... теръ себѣ лобъ старикъ, стараясь припомнить.

Wer nicht liebt Wein, Weib und Gesang,
Der bleibt ein Narr sein Lebenlang,

проговорилъ я, напомнивъ старику изрѣченіе Лютера.

— Вотъ, вотъ! проговорилъ онъ. — Не угодно-ли вамъ полюбоваться хоть на сей экземпляръ.

Я посмотрѣлъ по указанному направленію.

На береговой скамьѣ сидѣла крупныхъ размѣровъ барыня, обмахиваясь лѣниво вѣеромъ. Красивое лиде ея пылало румянцемъ, но за то плоская грудь, широкіе бока и длинныя ноги, вытянутыя впередъ, были некрасивы, какъ будто они были сдѣланы, словно у куколъ, изъ мочалы, обтянутой въ бѣлую замшу.

Въ тотъ моментъ, когда я разсматривалъ даму, къ ней подходилъ небольшаго роста молодой человѣкъ. Онъ былъ одѣтъ по послѣдней провинціальной модѣ въ высокомъ черномъ плюшевомъ цилиндрѣ и въ сѣромъ длинномъ двухбортномъ сюртукѣ.

— Что же это вы, протянула пѣвуче барыня: — не пришли сегодня со мною обѣдать? Я должна была и свою, и вашу порцію тартарлетокъ съѣсть.

Барыня подняла медленно ногу, нѣсколько перегнулась въ бокъ и положила ее, какъ бы тяжесть какую, на другую ногу, рельефно обрисовавъ при этомъ контуръ широкаго бедра и открывъ шелковый чулокъ съ вышитымъ яркимъ букетомъ цвѣтовъ на подъемѣ жирной ноги.

— Чулки-то... осклабился молодой человѣкъ.

— Что такое?.. чулки!.. пропѣла барыня, скрививъ въ слабую улыбку свои розовыя толстыя губы. — Ну, на-те... смотрите!.. Она спустила обѣ ноги и, разставивъ ихъ, приподняла довольно высоко юбки.

У старика при этой позѣ запѣло что-то въ носу, а самъ онъ словно весь ослабъ и тоже разставилъ ноги, а руки безнадежно опустилъ по обѣимъ сторонамъ своего стула.

— Вы все сидите на одномъ мѣстѣ! Не наслаждаетесь прелестью крымской природы! вдругъ раздался невдалекѣ визгливый голосокъ, и тотчасъ же созерцаніе разставленныхъ ногъ было прервано появленіемъ шедшей подъ ручку пары изъ толстенькаго, какъ кубарь, господина съ маленькою худощавою дамой. — А мы съ мужемъ сейчасъ смотрѣли на скалы, на море! Мы всѣ мѣста и все уже исходили здѣсь и осмотрѣли. Всѣ здѣсь скучаютъ, а намъ весело... Не правда-ли, Шарикъ? обратилась она къ мужу. — Помнишь, какъ мы жили въ «Озеркахъ»! Помнишь, какъ мы сидѣли на нашемъ балкончикѣ дачки, маленькой-премаленькой дачкѣ и удаленной далеко, далеко отъ всего. Ты въ халатѣ, я въ капотѣ... Но мы любили и музыку! вдругъ обратилась она съ выразительнымъ взглядомъ къ сидящей барынѣ. — Каждый вечеръ мы ходили на музыку въ вокзалъ. Теперь мы здѣсь живемъ и тоже наслаждаемся, все уже осмотрѣли и скоро поѣдемъ дальше; проѣдемъ въ Батумъ, въ Константинополь. Вѣдь это такъ дешево!.. говорила она съ аппломбомъ. — О! она умѣетъ экономить. Ея Шарикъ служитъ въ банкѣ и получаетъ скромное жалованье; она знаетъ, что инымъ этого жалованья далеко не хватало бы, но она-то экономна. Обѣдъ у ея мужа простъ, дешевъ, но вкусенъ. Она честная жена! Ей не нужны наряды, какъ инымъ. Она ходитъ въ простыхъ бѣлыхъ нитяныхъ чулкахъ, она взглянула на букеты на чулкахъ сидящей дамы и, прижавшись къ мужу, открыла со счастливою улыбкою рядъ своихъ желтенькихъ, какъ янтарики, зубовъ.

Солнце уже закатывалось, наступали сумерки. Легкія облачка начали окрашиваться на небосклонѣ розовымъ цвѣтомъ. Въ воздухѣ повѣяло пріятною прохладой. Мнѣ надоѣло сидѣть. Допивъ свой стаканъ вина, я простился со старикомъ и пошелъ бродить по Симеизскому парку. Облитая лучами заходящаго солнца, высилась вдалекѣ надъ зеленью грандіозная масса горъ Яйлы. Кругомъ роскошными гирляндами раскидывались растенія юга. Снизу легкій шумъ морскаго прибоя напоминалъ хнѣ, что уже наступило время купанья.