Въ капище Мамона

Столовая гостинницы «Россія» занимаетъ громадную, обставленную прекрасною меблировкою залу и, не смотря на свои бѣлыя лѣпныя стѣны, постоянно погружена въ полумракъ.

Дневной свѣтъ проникаетъ сюда черезъ окружающіе все зданіе гостинницы балконы съ широкими висячими террасами, которыя поддерживаются частыми рѣзными колонками и забраны снаружи рѣшетчатыми переплетами, устроенными для драпировки фасада гостинницы вьющимися растеніями.

Такой полусумракъ столовой залы въ жаркое время дня, конечно, доставляетъ своего рода пріятность, но публика все-таки предпочитаетъ обѣдать на выходящихъ на море открытыхъ террасахъ гостинницы. Поэтому-то сервированные къ обѣду въ залѣ столики неохотно занимаются публикою, а всѣ обыкновенно спѣшатъ занять столики на террасахъ; отъ этого ихъ иногда не хватаетъ, хотя ихъ наставлено на террасахъ даже больше, чѣмъ слѣдовало бы по величинѣ террасы.

Когда мы, т. е. я и сосѣдки, вошли на террасу, то уже всѣ столы были заняты. Терраса сплошь представляла собою густую массу, пестрѣвшую смѣсью нарядовъ и лицъ. Говоръ, стукъ ножей и тарелокъ, топотъ непрерывной бѣготни лакеевъ носились въ воздухѣ, какъ торжественный гимнъ жрецовъ передъ Мамономь, а запахъ человѣческаго дыханія, специфически измѣненнаго ѣдой и виномъ, смѣшанный съ несущимися парами отъ разнообразныхъ горячихъ суповъ, жаркихъ и соусовъ, представлялъ собою фиміамъ, вполнѣ достойный этого капища бога Мамона.

Въ одномъ углу террасы раздавался рѣзкій женскій хохотъ. Это былъ даже не хохотъ, а скорѣе какое-то рѣзкое, густое, гортанное клокотаніе. Мы невольно обернулись въ сторону веселящейся особы. Она въ эту минуту только-что окончила свое жертвоприношеніе и, вставъ изъ-за стола-жертвенника, направилась къ выходу съ террасы на встрѣчу намъ въ сопровожденіи обѣдавшаго съ нею кавалера.

Барыня была высокаго роста и удивительно неуклюжаго сложенія. Точно кто-нибудь, ради шутки, взялъ да и вздернулъ у ней вверхъ: животъ, талію, груди и щеки, да потомъ такъ и оставилъ, позабывъ привести все это въ должный порядокъ; только длинненькая узенькая полоска носа не была захвачена шутникомъ и потому какимъ-то клювомъ смотрѣла внизъ, а по сторонамъ этого клюва сѣренькіе глазки съ какою-то возмутительною смѣлостью и, пожалуй, даже дерзостью смотрѣли изъ подъ бѣлесоватыхъ рѣсницъ прямо въ упоръ каждому.

У выходныхъ дверей эта особа остановилась, сказала что-то своему кавалеру и затѣмъ, обведя глазами всю террасу, вдругъ разразилась, ко всеобщему удивленію, рѣзкимъ, раздававшимся на всю террасу клокотаніемъ. Вся масса жертво-приносителей оглянулась и вопросительно смотрѣла на хохотавшую особу, оставаясь въ тѣхъ позахъ, въ которыхъ засталъ эту массу первый взрывъ необычайнаго хохота. Кто держалъ высоко ложку съ горячимъ супомъ, и эта ложка уже-было достигшая рта, вдругъ очутилась противъ уха, когда владѣлецъ этого рта оглянулся! Кто держалъ ножикъ и вилку, занесенные надъ кускомъ бифштекса или ростбифа, какъ держитъ свои палки барабанщикъ, собирающійся ударить дробь и при этомъ нарочно повернувшій голову и наклонившій ухо, чтобы лучше слышать, какъ выйдетъ дробь. Одна барыня, ѣвшая спаржу и только-что было раскрывшая свой ротикъ колечкомъ, чтобы обсосать, покрытый соусомъ, кончикъ спаржи, оглянулась съ этою пикантною миной обсасыванія, а кончикъ спаржи, согнувшись дугой, капалъ ей на грудь свой бѣлый соусъ! Позы оглянувшихся были самыя разнообразныя. Хохотавшая особа еще разъ обвела всѣхъ глазами, взвизгнула и скрылась въ дверяхъ.

— Какъ она хохочетъ! съ изумленіемъ проговорила Лиличка. — Кто это? Вы не знаете? спросила она меня.

— Не знаю! отвѣчалъ я, засмѣявшись: — но готовъ держать пари, что это какая-нибудь отрасль нашего именитаго купечества, но никакъ не сама купеческая именитость — тѣ своеобразны немножко иначе.

— Почему же вы такъ думаете? спросила Маскотта.

— А потому, отвѣчалъ я: — что подобная нахальная безцеремонность и публичное игнорированіе общественныхъ приличій взращивается лишь подъ отраженными лучами червоннаго золота и вскармливается на обѣдахъ съ двухъ аршинными стерлядями, постнымъ масломъ и свѣжею земляникою въ декабрьскіе морозы.

Мы заняли освободившійся столъ, и дѣйствительно, на мой вопросъ, кто была сейчасъ удалившаяся особа, лакей объяснилъ, что это племянница одного извѣстнѣйшаго московскаго купца-милліонера.

Обѣдъ былъ очень хорошъ и весьма разнообразенъ. Къ концу обѣда барыни мои занялись рѣшеніемъ вопроса, какъ провести вечеръ. Не рѣшивъ его окончательно, обратились за совѣтомъ ко мнѣ. Я сразу не могъ сообразить, такъ какъ самъ еще былъ новичкомъ въ Ялтѣ. Отобѣдали мы слишкомъ рано, было всего три часа; предложить гулять — и такъ устали; сидѣть, наслаждаясь dolce farniente, какъ я обыкновенно дѣлывалъ до Ялты — о такомъ предложеніи нечего было и думать: сосѣдки мои все равно не усидѣли бы, если бы даже и согласились теперь. Поэтому, я предложилъ на сегодня ѣхать на лодкѣ осматривать панораму южнаго берега Крыма отъ Ливадіи до мыса Ай-Тодора. Оно мнѣ было и кстати, такъ какъ эту часть берега я не видѣлъ съ моря за темнотой, когда ѣхалъ изъ Симеиза въ Ялту.

— Ну, хорошо! согласились дамы. — А послѣ что?

— А послѣ спать, отвѣчалъ я.

— Ну ужь это вамъ вотъ что! тихонько показала мнѣ рукою носъ Маскотта.

Я долженъ былъ справиться у лакея, какія имѣются въ Ялтѣ по вечерамъ увеселенія въ родѣ концертовъ, театровъ, танцовальныхъ вечеровъ и т. п. Оказалось, что ялтинскимъ курзаломъ служитъ клубъ, гдѣ три раза въ недѣлю чередуются съ концертами и танцами театральныя представленія. Этотъ день былъ очереднаго танцовальнаго вечера. Рѣшили, если послѣ катанья на лодкѣ будемъ въ духѣ, сходить въ клубъ.