Дело археолога и историка Н.Л. Эрнста

Имя Николая Львовича Эрнста (1889—1956) хорошо известно крымоведам. Археолог и историк, профессор Таврического университета, член Таврической ученой архивной комиссии (ТУАК) и Таврического общества истории, археологии и этнографии (ТОИАЭ)¹, научный сотрудник Таврического центрального архива, Центрального музея Тавриды и Крымского комитета по делам музеев и охране памятников искусства, старины и народного быта, автор более 30 печатных работ, многие из которых до сих пор не потеряли своей актуальности.

15 февраля 1938 года Эрнст был арестован органами НКВД Крымской АССР. О последовавших вслед за арестом перипетиях его жизни до недавнего времени было известно лишь в самых общих чертах. Ныне исследователям стало доступно четырехтомное следственное дело Эрнста (Д. 010598). Эти документы дополняют наши представления не только о биографии ученого, не только об истории науки, но и об истории Отечества в период сталинизма.

Как известно, до времени подписания Пакта Молотова-Риббентропа от 23 августа 1939 года СССР и фашистская Германия оставались непримиримыми врагами. Поэтому в 1938 году Эрнсту, немцу по национальности, к тому же окончившему в 1911 году Берлинский университет, инкриминировался шпионаж в пользу Германии, а также «германофильская пропаганда в крымской науке».

Особенно зловещую роль в процессе «разоблачения» сыграл «Акт экспертной комиссии» от 4 марта 1939 года: «Комиссия в составе: председателя — директора Центрального музея Крым. АССР т. Чукина С.Н. и членов — декана исторического факультета т. Загородских, доцента т. Максимович, кандидата исторических наук, доцента т. Рабинович, доцента Крымпединститута т. Феличкина и бывш. директора названного музея т. Коллабук — составила настоящий акт о нижеследующем.

Рассмотрев ряд научных работ профессора Н.Л. Эрнста, изданий под его редакцией, его лекции по радио и данные о его работе по музеям Крыма, комиссия констатирует:

I. Профессор Н.Л. Эрнст в своих научных работах является проводником прямых фашистских идей:

а) предисловие проф. Эрнста к переводу Тунманна «Крымское ханство» (издание Крымгиза 1936 года) — образец восхваления методов германской военщины. [...]

II. Проф. Н.Л. Эрнст как редактор по ряду крымских изданий пропускал троцкистские, великодержавные, шовинистические, контрреволюционные материалы:

а) брошюра «Путеводитель по Крыму» (издание Крымохриса 1923 года) — красною нитью проводит мысль автора о «недавно утраченном прошлом», без упоминания о революционном прошлом Крыма и изменениях, внесенных Советской властью, с щедрою компенсацией всевозможных сообщений о «святых» местах, храмах, материалах церковной литературы и «мощах Климента».

При описаниях городов Крыма всюду подчеркивается запустение по сравнению с их довоенным положением, с сожалением вспоминается о капиталистах и помещиках, покинувших свои дворцы и имущество. [...]

д) сборник «Известий Таврического общества истории, археологии и этнографии», т. IV за 1930 год — отражает стремление оторвать читателя от политических задач современности. В сборнике — статья врага народа Гавена, дающая образец троцкистской, контрреволюционной контрабанды. Статья Шабатина в том же сборнике дает клеветническую характеристику рабочих Керчи как мелких собственников. В пей, например, утверждается, что так называемый «Карантинский» отряд керченских партизан был основан уголовниками.

е) статья Акчокраклы «Старокрымские и Отузские надписи XIII—XV вв.», излагая переводы без всякого анализа, явно пропагандирует религиозный дурман среди читателей журнала. Налицо полнейшая идеализация памятников, на которых написаны различные изречения из Корана и прочая религиозная галиматья. Автор допускает немало искажений в переводах памятников, протаскивает свои религиозные и националистические взгляды. Редактор допустил к печати явно враждебный марксизму-ленинизму материал.

III. Проф. Н.Л. Эрнст как лектор — в Пединституте, музеях и на радио — систематически пытался протаскивать фашистские взгляды. [...]

д) в оформлении экспозиций, в даваемых объяснениях посетителям музея Эрнст старался давать прошлое Крыма в более розовых красках. Пример: при оформлении выставки «15 лет Советской власти в Крыму» Эрнсту была дана установка показать грамотность в Крыму до революции 20%, как об этом гласят документы. Эрнст, вопреки действительности, оформляет выставку с показом грамотности в 30%. [...]

и) в археологическом отделе Центрального музея не старался вскрыть в экспозиции отдела классовую сущность антично-рабовладельческого общества в Крыму и классовую борьбу в этом обществе, ограничиваясь показом бытовых предметов рабовладельцев».

Как видим, перед нами — отнюдь не акт научной экспертной комиссии, а инспирированный органами НКВД коллективный политический донос.

А что же Эрнст? Подтверждал ли он выдвигавшиеся против него обвинения? Да, подтверждал. Более того, вот какие показания он дал, например, 9 апреля 1939 года:

«Я всецело подтверждаю правильность акта экспертной комиссии о моих научных работах от 4 марта с. г., а также рецензии о моей работе «Археологические памятники ЮБК», которая мне зачитывалась. Однако экспертная комиссия рассмотрела далеко не все мои научные труды и не всю мою научную деятельность, а поэтому выявила далеко не все мои научные преступления, да и в тех трудах, которые рассмотрела, подметила далеко не все мои вины. (Прилагаю при сем полный список своих научных работ). Поэтому я здесь для полного саморазоблачения считаю необходимым рассмотреть всю мою научную деятельность в целом и ее заклеймить.

Для наиболее удобного проведения такой фашистской пропагандистской работы, продиктованной мне германской разведкой, а также для поддержки вышеперечислявшихся шпионских вылазок в Крым из центра под видом археологических экспедиций я нуждался в соответствующей форме и нашел таковую в форме Таврического общества истории, археологии и этнографии. Эти организация, преобразованная в 1923 году из существовавшей давно, при царизме, Таврической ученой архивной комиссии, должна была объединять ученых крымских и внекрымских соответствующих отраслей знания, работающих над изучением Крыма, а также распространять знания о Крыме. Во главе ее стояли, однако, при моем содействии, реакционные элементы. Президиум Общества состоял на протяжении всех лет его существования из следующих лиц: председателем был проф. Маркевич, историк Крыма, глубокий старик, написавший много работ, но ярый реакционер, великодержавный шовинист и германофил, накладывавший на всю деятельность Общества свой реакционный отпечаток, использовавший его для сокрытия контрреволюционных документальных материалов, протаскивавший через Общество свои реакционные научные писания. Зампредседателем Общества был проф. Филоненко, антимарксистски, антисоветски настроенный, разоблаченный впоследствии в Пединституте как реакционер и великодержавник, ныне работает в каком-то исследовательском институте в Фергане. Секретарем был я. Далее были: Никольский П.В. — преподаватель-историк, бывший эсер, протаскивавший миллифирковские и эсеровские идеи, впоследствии высланный. Акчокраклы, буржуазный националисту миллифирковец и турецкий шпион. Спиридонов Д.С., библиотекарь Музея, греческий буржуазный националист и германофил. Невский, директор Музея, тайный троцкист.

При таком составе президиума понятно, что на заседаниях Общества, на которых присутствовало много преподавателей, студентов, интеллигенции, читались антимарксистские «научные» доклады и проводились такие же прения. Затем «труды» Общества издавались в печатном органе Общества — «Известиях Таврического общества истории, археологии и этнографии», которых я состоял редактором и которых вышло 4 тома в промежуток 1927—1931 гг. В них я преступно проводил к изданию статьи разных членов Общества, прямо контрреволюционные или антимарксистские всяких мастей, реакционные, буржуазно-идеалистические, миллифирковские, великодержавнические, троцкистские и т. д. Печатал я здесь и свои статьи, в которых протаскивал фашистскую пропаганду. Таким образом я сеял вредные идеи в широких массах слушателей и читателей докладов Общества. Один из томов «Известий» Общества под моей редакцией посвящался юбилею председателя, реакционера Маркевича, что, конечно, совершенно недопустимо в советской прессе. Общество оказывало по моей инициативе содействие приезжавшим с севера «научным» экспедициям контрреволюционного и шпионского характера, например, ряду экспедиций проф. Бороздина и Башкирова, выполнявших шпионские задания и пособничавших миллифирковщине (от т. н. «Всесоюзной Ассоциации Востоковедения»), экспедициям проф. Гриневича, проф. Жукова и Бунака, экспедиции Зауэра и Финдейзена и т. д. Таким образом я поставил себя в антисоветское окружение, организовал его и использовал в пропагандистских и шпионских целях. В 1931 г. Общество было закрыто. Впоследствии я в целях проведения той же работы по пропаганде фашистских и германофильских идей сошелся с Ольховым, стал организовывать через него крупные издания — «Советская Крымская Энциклопедия», «Полное описание Крыма», «История народов Крыма», чтобы сделать их плацдармом для своей фашистской пропаганды. Активно участвовал я также в издававшемся Ольховым журнале «Литература и искусство Крыма», где печатались троцкистские и миллифирковские материалы, и таким образом его поддерживал и использовал.

Важнейшим преступлением в моей научно-исследовательской, научно-литературной и лекционной работе в целом было следующее. Будучи сам по возрасту ученым старой буржуазной научной школы, я после революции не дал себе труда основательно вникнуть, овладеть, изучить диалектический и исторический материализм, овладеть марксизмом как идеологией революционного пролетариата. Даже как бы приемля его, я делал это поверхностно, обще, а не так глубоко и основательно, до мозга костей, как того требует ответственная творческая научно-исследовательская работа. Таким образом, я проявил высокомерное буржуазное пренебрежение к теории борющегося пролетариата. По этой причине во многих моих научных работах имеется, наряду с общими марксистскими фразами и концепциями, явные антимарксистские протаскивания и старая буржуазно-идеалистическая контрабанда. То же самое — в лекционной просветительной и преподавательской работе. Такое отношение нужно назвать антисоветским, контрреволюционным, а там, где это протаскивание проводилось мною, согласно установкам германской разведки, нарочито, для преднамеренной фальсификации марксизма, это есть предательская наглая контрреволюционная фашистская вылазка».

Напомню читателям, что перед нами — собственноручно написанные показания Эрнста. Как же он мог написать такое?

Ответ на этот вопрос дает заявление Эрнста Особому Совещанию при НКВД СССР: «Уже два с половиной года нахожусь я в предварительном заключении без видимых перспектив его окончания. Я — профессор, археолог-историк, всю жизнь (мне 51 год) проработал над исследованием истории и древностей Крыма. Работал 18 лет в Центральном музее Крым. АССР. Написал много научных трудов и произвел много раскопок. Арестован я в феврале 1938 года и обвиняюсь по ст. 58-1а и 10 в шпионаже и антисоветской пропаганде в своих научных трудах. Обвинения эти основаны исключительно на беспочвенных подозрениях, например, на том, что я — немец, был в юности германским подданным (по наследству, хотя я родился в России), окончил Берлинский университет (в 1911 г.). Из этого следователи создали (по аналогии с пьесой «Очная ставка») целую сказку о том, что я проходил в Германии шпионскую школу и под маской археолога послан в Россию для шпионажа (в 1911 г.), каковым и занимался до ареста. Все это сплошная фантазия. При помощи жестоких мер принуждения, физического воздействия, терроризирования и угроз расправы с семьей следователи НКВД Крыма Мартыненко и Решетников принудили меня дать лживые фантастические показания о своей, якобы преступной, деятельности в виде целого романа, причем я наклеветал и на других людей. В моих научных трудах никакой антисоветской пропаганды не имеется, таковая из них высосана следствием исключительно по чрезвычайной мнительности, подозрительности и полного невежества. О ложности своих показаний я заявлял прокурору в марте 1939 года и в январе 1940 года (помощнику прокурора Одесского военного округа). Следствие по делу закончено в октябре 1939 года, на суд не попало и послано в Особое Совещание 6 июля 1940 года.

Прошу ускорить рассмотрение моего дела и принять меры к подробному, беспристрастному и научно-компетентному его рассмотрению, принимая во внимание полную ложность и фантастичность обвинений и моих показаний. Никаких изобличающих меня ни документов, ни показаний не имеется. Ввиду изложенного прошу рассмотреть дело быстро и меня полностью реабилитировать. Арестованный Н. Эрнст. Тюрьма № 1 в Симферополе, камера № 33».

Это заявление Эрнст написал 13 сентября 1940 года. Неделю спустя, 21 сентября 1940 года, Особое Совещание при НКВД СССР постановило: Эрнста «как социально опасный элемент» заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на 8 лет. Напомню читателям, что постановление Особого Совещания было вынесено уже после подписания Пакта Молотовым и Риббентропом, когда СССР и Германия вдруг стали «добрыми друзьями». И потому Эрнст — уже не «германский агент», а «социально-опасный элемент»...

Назначенное ему наказание Эрнст отбывал в Унжинском ИТЛ (Горьковская область). Освободившись из лагеря в 1946 году, он уехал в г. Прокопьевск Кемеровской области, где поступил работать товароведом на завод оборудования лампового хозяйства.

Увы, на этом злоключения Эрнста не закончились. 11 апреля 1949 года он был вновь арестован. За что? Как сказано в обвинительном заключении, «проживая в городе Прокопьевске [...], Эрнст среди своего окружения проводил антисоветскую агитацию, клеветал на советскую действительность и восхвалял жизнь народов в капиталистических странах».

А произошло вот что. Как-то раз в ноябре 1948 года Эрнст, находясь в заводской столовой, неосмотрительно позволил себе высказать несколько одобрительных слов в адрес западноевропейской системы высшего образования: мол, тамошние студенты получают в процессе учебы такую хорошую подготовку, что в государственных экзаменах просто нет необходимости, а выпускники тамошних вузов устраиваются на работу по собственному желанию, а не по направлению... Вот и все, что, судя по протоколам допросов, было сказано. Но, как известно, «отечество наше свободное» славилось еще и обилием «доброжелателей»...

14 сентября 1949 года Особое Совещание МГБ СССР постановило: Эрнста «за подозрительные по шпионажу связи и антисоветскую агитацию» заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на 5 лет.

Это наказание Эрнст отбывал в Озерном ИТЛ.

По Указу об амнистии от 27 марта 1953 года он был освобожден. Три года спустя, 20 марта 1956 года, от сердечного приступа 66-летний Эрнст скончался в г. Прокопьевске.

12 декабря 1956 года вдова Эрнста С.Н. Олтаржевская пишет заявление на имя Генерального прокурора СССР, которое завершает пронзительными словами: «...преследуя цель восстановления репутации Николая Львовича Эрнста, дабы имя его могло занять достойное место рядом с подвижниками науки и его труды стали бы общедоступными, а мое чувство глубокой несправедливости, свершенной над моим мужем, нашло бы утешение, считаю моим неотъемлемым долгом просить Вас возбудить пересмотр дела Николая Львовича Эрнста и посмертно его реабилитировать».

14 октября 1958 года определением Военного Трибунала Одесского военного округа Н.Л. Эрнст был реабилитирован.

...1938 год поставил крест на всем, что составляло стержень жизни Эрнста. Ни научных работ он больше не писал, ни в музеях или архивах не трудился, ни в вузах не преподавал. Таковы печальные для творческой биографии Эрнста и для науки в целом факты. Но отечественной науке периода сталинизма известны и иные факты. В следственном деле Эрнста сохранился отзыв о нем лауреата Сталинской премии академика Б.Д. Грекова, лично знавшего Эрнста с 1918 года по совместной работе в Таврическом университете, Таврической ученой архивной комиссии и Таврическом центральном архиве². Греков отмечал: «Николай Львович Эрнст известен мне как видный археолог, специалист по истории искусства и по истории СССР. Ему принадлежит несколько десятков печатных исследовательских работ по истории преимущественно древнего Крыма. Эти работы внесли много нового в освещение чрезвычайно сложной истории Крыма. Я не сомневаюсь, что он может быть хорошим преподавателем в вузах». Отзыв этот, данный в 1947 году официальным главою советской исторической науки периода сталинизма репрессированному археологу и историку, делает честь обоим ученым³.

Примечания

1. Подробно о деятельности Н.Л. Эрнста в ТУАК-ТОИАЭ см.: Филимонов С.Б. Хранители исторической памяти Крыма. — Симферополь, 1996. — С. 22—26, 29, 91—92.

2. Подробнее см.: Филимонов С.Б. Б.Д. Греков — заведующий Крымцентрархивом // Советские архивы. — 1978. — № 3. — С. 28—31; Он же. «Темные годы» в жизни ученого: [Б.Д. Греков в Крыму в 1918—1921 гг.] // Таврические ведомости. — 1993. — № 46 (104) — 48 (106).

3. Подробно о творческой биографии Н.Л. Эрнста, а также список его печатных работ см.: Филимонов С.Б., Храпунов И.Н. Николай Львович Эрнст — исследователь истории и древностей Крыма // Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. — Симферополь, 1996. — Вып. 5. — С. 242—255.