Столица: Симферополь
Крупнейшие города: Севастополь, Симферополь, Керчь, Евпатория, Ялта
Территория: 26,2 тыс. км2
Население: 1 977 000 (2005)
Крымовед
Путеводитель по Крыму
История Крыма
Въезд и транспорт
Курортные регионы
Пляжи Крыма
Аквапарки
Достопримечательности
Крым среди чудес Украины
Крымская кухня
Виноделие Крыма
Крым запечатлённый...
Вебкамеры и панорамы Карты и схемы Библиотека Ссылки Статьи
Интересные факты о Крыме:

В Севастополе находится самый крупный на Украине аквариум — Аквариум Института биологии Южных морей им. академика А. О. Ковалевского. Диаметр бассейна, расположенного в центре, — 9,2 м, глубина — 1,5 м.

Главная страница » Библиотека » А.А. Лебедев. «У истоков Черноморского флота России. Азовская флотилия Екатерины II в борьбе за Крым и в создании Черноморского флота (1768—1783 гг.)»

Военно-морские силы России в войне 1768—1774 гг.: итоги и оценки

В завершение подведем итоги действиям Балтийского флота и Дунайской флотилии в Русско-турецкой войне 1768—1774 гг. и попытаемся дать сравнительную оценку состояния русского флота и его военно-морского искусства на фоне флотов ведущих европейских стран в период 1750—1770-х гг. Сразу же укажем главное: Русско-турецкая война 1768—1774 гг. положила начало выходу русского флота на новый уровень. Состоялись три крупных прорыва: в накоплении опыта, тактике и статусе. Эта война стала первой большой морской войной России.

Вначале остановимся на итогах действий в Архипелаге и сразу же отметим, что русский флот не отказывался от сражений, более того, сам стремился при первой возможности уничтожить противника. В результате были выиграны Хиосское, Чесменское и Патрасское сражения, определившие судьбу войны на море в Архипелаге. Таким образом, русский флот продемонстрировал четкую ориентацию на уничтожение неприятельского флота как главный способ достижения победы на море (чем показал приверженность английской, а не французской стратегии ведения войны). Более того, своей кампанией в Архипелаге русский флот самым убедительным образом показал то, что впоследствии стало краеугольным камнем доктрины А.Т. Мэхэна: разгром флота противника — это самый эффективный ключ к овладению морем, а следовательно и к навязыванию неприятелю своей воли. Правда, изначально такой способ действий не был заложен в планы, и Архипелагская экспедиция организовывалась, в первую очередь, чтобы поднять греков на восстание, и лишь во вторую — для действий на море, да и то сразу против турецкой торговли. Османский флот не учли, и только вследствие возникновения угрозы с его стороны А.Г. Орлов принял решение попытаться покончить с ним, а потом уже действовать дальше. Впрочем, Морейская экспедиция все равно закончилась бесславно. Однако лучше понять поздно, чем никогда.

В результате пример кампаний 1770—1774 гг. получился великолепный: уничтожив турецкий флот при Чесме, русский флот установил господство на Средиземном море и, опираясь на него, начал вести, во-первых, войну против судоходства противника, дополнявшуюся, пусть и не тотальной, но блокадой столицы Османской империи, а во-вторых, разорение турецкого побережья (в частности, ударами по приморским городам и крепостям и десантами). Однако достичь успехов по обоим пунктам в полной мере, к сожалению, не удалось.

По первому пункту главной причиной стал отказ от тотальной войны против судоходства, в результате чего не были полностью использованы ресурсы и местных корсаров. В итоге за 1770—1774 гг., как указывалось выше, русский флот в Архипелаге захватил или уничтожил всего около 365 турецких торговых судов и задержал 300 нейтральных судов.1

Насколько эти цифры были незначительны, можно проиллюстрировать следующими данными. Во-первых, по английским сведениям 1760-х гг., турки только для обслуживания торговли на Черном море имели около тысячи судов.2 И хотя большинство из них были «лодки с двумя косыми парусами или небольшие суденышки»,3 цифра уже весьма представительная, причем совершенно очевидно, что в средиземноморской торговле Османской империи участвовало еще больше судов.

Во-вторых, по данным, приводимым академиком Е.В. Тарле, к 1783 г. все европейские державы вели с Турцией торговлю на общую сумму в 110 млн ливров в год. Это требовало участия в ней большого числа торговых судов, поскольку, например, в 1784 г. средняя стоимость груза одного торгового судна, прибывавшего в Марсель из Херсона, составляла 40—50 тыс. ливров.4 Учитывая неизбежную разницу в данных, относящихся к оборотам 1770-х и 1780-х гг., тем не менее, можно предположить, что за 4,5 года в морской торговле с турками должны были принять участие порядка 10 000 торговых судов, иначе говоря, 300 задержанных составили весьма малую их часть.

Между тем, в истории морских войн существует немало примеров проведения тотальной крейсерской войны. Одним из самых ярких можно сразу же назвать деятельность американского флота по блокаде Японских островов в 1944—1945 гг. В частности, командующий американским подводным флотом адмирал Ч.Э. Локвуд отдал знаменитый приказ: «Топи их всех!». И американские подводные лодки выполняли его в буквальном смысле, то есть топили любое судно в любом районе Тихого океана, где, по их сведениям, не было американских судов. Но это эпизод из истории XX столетия.

Для нас же важны другие, не менее показательные примеры из истории войн конца XVII—XVIII вв. Хотя не существует точных данных, но, по различным оценкам, в ходе войны Аугсбургской Лиги (1688—1797 гг.) французские рейдеры и каперы захватили около 4000 призов; в ходе Войны за Испанское наследство (1701—1714 гг.) — 4500 призов; в ходе Войны за Австрийское наследство (1740—1748 гг.) — 3300 призов. А еще до начала Семилетней войны (в 1755 г.) английские каперы захватили около 300 французских судов! В ходе же самой Семилетней войны Франция захватила более 3000 английских торговых судов. Англии удалось избежать остроты проблемы только благодаря огромному росту своей торговли и крайней пассивности французского флота, отдавшего с 1760 г. безоговорочное господство на море англичанам.

Между тем, последние также вели крейсерскую войну, но с 1756 по 1760 г. захватили только 950 торговых судов Франции. Причина была проста: господство английского флота привело к замиранию французской морской торговли. Французские купцы просто боялись выходить в море. Кроме того, английский флот не считался и с нейтральной торговлей, что также сказалось на Франции, которая пережила тяжелое экономическое потрясение. «Расстройство, даже почти полное уничтожение морской торговли Франции, — писал А. Штенцель, — значительно понизило ее благосостояние. Постепенно стал обнаруживаться недостаток денежных средств. Для арсеналов и кораблей почти ничего не делалось».5 Возникшая колоссальная задолженность (в 1764 г. она составляла 2325,5 млн ливров) привела к печальным последствиям для государственной казны Франции, которая из-за высоких затрат на обслуживание государственного долга практически потеряла свободу действий. Фактически после завершения Семилетней войны Франция вступила в затяжной экономический кризис, из которого так и не смогла выбраться до 1789 г.

Таким образом, становится очевидным, насколько мощный рычаг не был серьезно задействован русским флотом. На наш взгляд, это было большой ошибкой. Почему же Россия отказалась от таких действий? Главным виновником, как мы видели, стало российское правительство, выступавшее против тотальной крейсерской войны, с одной стороны, опасаясь вызвать недовольство ведущих морских держав, а с другой — надеясь создать благоприятный образ страны в регионе. В действительности же последнего добиться так и не удалось. В Петербурге явно переборщили с осторожностью, не учли конкретных реалий Средиземного моря, кишевшего пиратами, а также тех преимуществ, которые могли дать полномасштабные крейсерские действия против Турции. В результате русский флот в Архипелаге не получил нужного количества сил для большой крейсерской войны, а полноценные действия получивших патенты каперов были жестко ограничены Екатериной II, еще в 1769 г. запретившей проводить враждебные акции против европейцев, греков и других христиан. Более того, русские власти еще и наказывали каперов в случае их своеволия (например, за взятые французские суда: и это несмотря на занятую Францией по отношению к России откровенно враждебную позицию).

В частности, интересный пример, касающийся отношения России к тотальной борьбе с неприятельским судоходством, приводит Г.А. Гребенщикова.6 Она указывает, что часть греков, владельцев больших судов, промышляли морским разбоем на основных торговых коммуникациях. Однажды в порт Аузу российский крейсер привел греческое и небольшое французское торговое судно, фигурирующее как поляка, взятые вблизи Афин. Командиру российского корабля показалось подозрительным, что французская поляка шла под конвоем корабля с российским флагом, а последний не отвечал на пароль и старался уйти. В ходе расследования выяснилось, что владелец судна, грек Д. Мирофор, занимался тем, что захватывал суда нейтральных стран, товары же и груз брал «в приз», причем действовал он под видом русского крейсера и под российским флагом.

Г.А. Спиридов писал: «На другой день явился ко мне... француз Бонифас Рустон с письмом от французского консула в Афинах, и доносил он, Рустон, о показанной поляке, что оная ево, взятая у Афин греческим судном под российским флагом». Д. Мирофор оказался уроженцем острова Специи, жители которого не приняли российского подданства и платили Турции ежегодную дань. Спиридов пишет, что «то греческое судно оказалось воровское... при обыске нашли спрятанный флаг из холстины, шитый таковой, как Российские при флоте суда имеют. Грек Мирофор объявляет, что сделал его якобы для того, когда принят будет в Российский флот в службу, тогда мог поднять, а прежде его никогда не поднимал».

В порту Ауза существовала инфраструктура, обеспечивающая жизнедеятельность флота. В структуру администрации входила и так называемая Адмиралтейская комиссия военного суда, образованная для ведения такого рода дел. После рассмотрения дела грека Мирофора Г.А. Спиридов заявил: «С объявлением комиссии, признавая ево за вора и морского разбойника, я, адмирал Спиридов, согласен». Он подчеркнул, что строго выполнял и будет выполнять высочайшее повеление императрицы о защите торговли нейтральных государств и о недопустимости пиратства на море. Наказание греку определили суровое: его, «яко вора и морского разбойника», приговорили к смертной казни через повешение на ноке рея. В то же время судебная комиссия сочла, что «команда ево, грека, тоже бы казни подлежала», однако следствие показало, что экипаж следовал лишь «слепому послушанию» командира, «не мысля о худости оного дела».

Судебная комиссия постановила: «как смертного убивства никому не учинено, но, однако, в страх другим на том же их судне всех двадцать пять человек сечь нещадно кошками и, заковав в железа, отослать вечно на каторгу». Троих же малолетних, «ничего не знающих, но при тех бездельниках бывших, дабы от малолетних отвести к бездельническим делам отвращение, высечь батогами и не спускать с судов как невольников». Было решено публично огласить приговор и копию решения судебной комиссии передать французскому консулу в Афины. Владельцу шхуны французу Рустону вернули судно, а стоимость недостающих товаров и вещей компенсировали деньгами, отобранными у греков.

Но, несмотря на столь спорный подход к контролю торговых коммуникаций противника, действия в Архипелаге все же стали первой большой крейсерской войной в истории русского флота, к тому же все-таки достигшей определенных результатов. Они показали, какое значение имеют малые суда и заблаговременная подготовка к такой войне. Более того, данная крейсерская война оказала влияние и на взгляды Петербурга. Так, в 1783 г. Екатерина II уже открыто указывала возможность организации в случае необходимости всеобъемлющих крейсерских действий против Франции. «Одних угроз его (Версальского двора. — Авт.) будет, конечно, не довольно к удержанию Нас от посылки из Балтийских Портов флота Нашего в неприятельские воды, — писала Екатерина II российскому послу в Париже И.С. Барятинскому в 1783 г., — а насильственное оного с пути обращение вспять немногую туркам пользу даст, ибо чувствительнейшие удары им последуют на сухом пути и со стороны Черного моря, но зато даст Нам полное право счесть действия Франции за сущий с Нами разрыв и пустить на французскую морскую торговлю множество корсаров, к чему конечно везде, а особливо в Англии, сыщется много охотников».7

В 1793 году, в связи с разрывом отношений с революционной Францией, Балтийский флот, вышедший для действий в море, получил прямое указание не только препятствовать французской торговле, но и захватывать суда Дании и Швеции, так как обе эти страны отказались участвовать в торговой блокаде Франции. Протесты Стокгольма были отвергнуты на том основании, что война против Франции не может подчиняться общим правилам. Иными словами, идеологический элемент этой войны, или, как выразился Остерман, тот факт, что французы были бунтовщиками, оправдывал задержание нейтральных судов и конфискацию французских товаров, как и товаров, происходящих из Франции или направляющихся туда на борту нейтральных стран.8

Несмотря на все приведенные примеры развития взглядов относительно способов ведения войны против неприятельского судоходства, крейсерская война русского флота в войне 1768—1774 гг. так и останется для него единственной столь большой крейсерской войной в XVIII в., отчего она становится еще более показательной.

Кстати, слабость действий против судоходства в Архипелаге проистекала и из-за отказа от постоянной блокады Дарданелл, хотя именно на этом и настаивал рескрипт Екатерины II от 22 марта 1771 г. Однако в течение всей войны русские эскадры и отряды появлялись у Дарданелл лишь периодически. А.Г. Орлов и Г.А. Спиридов так и не смогли организовать полную блокаду пролива, хотя бы в том же виде, как это было сделано русским флотом в войне 1828—1829 гг. Как следствие, Константинополь практически в течение всех лет войны продолжал получать необходимые грузы и, таким образом, фактически не голодал.

Показательным подтверждением последнего служит поведение турецких властей при наступлении настоящих проблем с поставками продовольствия в Константинополь. В частности, в 1770 г. турки сделали все возможное, чтобы помешать русским захватить остров Лемнос, а в 1807 г., уже после нескольких месяцев полной блокады Д.Н. Сенявиным Дарданелл, султан буквально вытолкнул турецкий флот из проливов, чтобы тот попытался снять или хотя бы ослабить блокаду.9 В 1773—1774 же годах практически весь флот Османской империи действовал на Черном море.

Последний момент, кстати, также не был выгоден России. Ведь угроза Константинополю заставляла турок сразу же собирать для его обороны все основные морские силы, что немедленно улучшало ситуацию на Черном море. Достаточно напомнить о том, что Чесменский погром, приковавший остававшийся турецкий флот, позволил А.Н. Сенявину сначала закончить формирование первой эскадры Азовской флотилии, которая затем сыграла важную роль в овладении Крымом. К 1773 же году турки, видимо, убедились, что русский флот в Архипелаге больше не создает угрозы их столице, почему и перебросили свои корабли на Черное море.

Исходя из сказанного, заметим, что анализ событий 1771—1774 гг. позволяет сделать вывод о Спорности решения А.Г. Орлова об отказе от удара по Константинополю в 1770 г., ставшего больше промахом, чем правильным ходом.

Относительно же неудач при ударах по приморским городам и крепостям турок, то есть по второму указанному нами пункту, отметим, что их причины в основном заключались не в стратегических, а в тактических ошибках, которых мы коснемся ниже.

Таким образом, подводя итог стратегическим действиям русского флота в Архипелаге, необходимо отметить, что они ясно продемонстрировали необходимость высокого уровня подготовки флота в мирное время, наличия большого числа малых и крейсерских судов для войны против судоходства противника, а также для снабжения своих соединений,10 своевременности постановки конкретных и обоснованных задач, обеспечения необходимыми силами и средствами (флоту в Архипелаге нужны были корабли, войска), более эффективного использования достигнутых успехов путем концентрации внимания и ресурсов на главных направлениях. К сожалению, в ходе данной экспедиции во всех указанных моментах присутствовали существенные промахи, вследствие чего далеко не все имевшиеся возможности были использованы русским флотом.

Большие успехи, равно как и чувствительные неудачи, имели место и в тактике русских эскадр. С первыми связаны все три победы русского флота, прежде всего Хиосское и Чесменское сражения 1770 г. Уже в них русский флот продемонстрировал ставку на ведение решительного боя. Богатым был в этих сражениях и набор тактических приемов. Так, впервые была проведена атака флота противника с помощью кильватерной колонны, спускающейся под углом почти в 90°, открывавшая новые возможности в ведении регулярного морского боя. Не меньшую значимость имело и возобновление весьма подзабытых к середине XVIII в. в такого рода сражениях следующих тактических приемов: сосредоточение сил на части эскадры противника, сближение на короткую дистанцию, нанесение решительного удара по флагманам, проведение артиллерийско-брандерной атаки флота противника, укрывшегося в бухте. Помня, как мучились англичане в регулярных столкновениях Семилетней войны, это достижение можно назвать воистину эпохальным в развитии тактического искусства парусных флотов, причем как в России, так и за рубежом.11

Менее «богатым» стало Патрасское сражение 1772 г., хотя в нем М.Т. Коняев, во-первых, рискнул разрушить линию ради отсечения части турецких сил, а во-вторых, выполнил достаточно сложный удар по противнику, находившемуся под прикрытием береговых батарей, путем сближения с ним на ближнюю дистанцию и ведения артиллерийского огня со шпрингов. Показателен и конечный итог Чесменского и Патрасского сражений: в первом из них турецкий флот был уничтожен полностью, во втором — большая его часть. Завидный результат.

Однако опыта сражения с флотом противника в открытом море русский флот так и не получил. Но если регулярный бой оказался невозможен, поскольку турки при столкновениях с русскими кораблями сразу же отступали, то бой после погони уже не смогли осуществить сами русские флагманы, так как спускались на противника лишь в линейном построении, т. е. действовали строго шаблонно. Правда, Д. Эльфинстон попытался атаковать турок в английском стиле (без построения линии), но в столкновении 16 мая 1770 г. он явно с этим перегнул, а полезный опыт погони 24 мая того же года оказался забыт в связи с последовавшей опалой адмирала. В результате в Русско-шведской войне 1788—1790 гг. русский флот так и не вышел за рамки шаблонного принципа использования линии баталии.

Выявились проблемы в русском флоте и с проведением десантных операций. Серьезные ошибки были допущены при высадке в Морее, в период осады Лемноса, а также во время действий у Бодрума и Станчо. Причины указанных неудач объяснялись просто: нехватка войск, постоянная разбросанность сил и неумение делать выводы из ошибок.

В заключение анализа действий русского флота в Архипелаге хотелось бы сказать вот о чем. Накануне решения крымской проблемы в 1783 г. Г.А. Потемкин представил Екатерине II документ с планом действий русского флота в Архипелаге против Турции на случай войны с ней. В нем он проанализировал все ошибки Архипелагской экспедиции 1769—1774 гг. и абсолютно верно сформулировал задачи русского флота в Средиземном море. В частности, Г.А. Потемкин писал: «Отправление флота в Архипелаг последует не ради завоеваний на сухом берегу, но для разделения морских сил. Удержав их флот присутствием нашего, всю мы будем иметь свободу на Черном море. А если бы что турки туда и отделили, то уже будет по нашим силам... Главный вид для флота Вашего величества — притеснять сообщение по морю туркам с их островами и Египтом, и чрез то лишить их помощи в съестных припасах. Притом все целить пройти Дарданеллы, что и несумнительно при благополучном ветре (курсив наш. — Авт.). Препятствовать турки захотят, тут они обязаны будут дать баталию морскую, чего нам и желать должно. Но чтоб Дарданеллы форсировать с сухого пути, на сие нужна армия, ибо у турок достанет сил обороняться. Притом мы видели в прошедшую войну, что они и тремястами человек гоняли наши большие десанты. Какая же разница флоту действовать единственно на водах? Число пятнадцати кораблей уже несумнительно превосходит силу турецкую. К тому числу почтенному сколько пристанет каперов, обеспокаивающих везде их транспорты, а искусный и предприимчивый адмирал, верно, выждет способ пролететь Дарданеллы (курсив наш. — Авт.)... Нужен испытанный в предприимчивости и знании адмирал. Нигде столько успехи от маневра и стратегии не зависят, как на море, а сих вещей без практики большой знать нельзя, а вашему величеству известна практика наших морских...».12 Иными словами, Г.А. Потемкин четко обозначил в качестве приоритетных задач при новой отправке флота в Архипелаг то, что так и не было сделано в 1770—1774 гг.: прекращение морской торговли с широким использованием каперов и максимально быстрый прорыв флота к Константинополю.

Что же касается Дунайской флотилии, то она сколько-нибудь серьезной роли, как уже было сказано выше, не сыграла. Тому были объективные и субъективные причины: первых меньше, вторых больше. Объективными причинами малой активности стали острая нехватка судов и недостаточность финансирования. Среди субъективных — низкий уровень командного состава, а также обилие начальников и планов относительно использования, В целом же Дунайская флотилия продемонстрировала старую и классическую для России истину: там, где много начальников при отсутствии выдающейся личности во главе, нет ясной цели и самого пристального внимания правительства — там нет ничего. Урок, к сожалению, получился горький, поскольку возможности перед Дунайской флотилией открывались немалые: по действиям как на самом Дунае, так и на Черном море в районе дельты Дуная — Очакова.

* * *

Что же дал России ее военно-морской флот в Русско-турецкой войне 1768—1774 гг. в целом? Даже при далеко не лучшем его состоянии удалось разгромить Турцию и добиться выхода на Черное море, то есть сделать то, что не удавалось в течение более полувека! Именно благодаря военно-морскому флоту оказалось возможным растащить и сковать турецкие силы (что сыграло судьбоносную роль в 1771 г. при занятии Крыма), подорвать экономический потенциал противника, обеспечить овладение Крымским полуостровом и его удержание.13 О том, насколько трудно было рассчитывать на овладение Крымом без флота, прекрасно свидетельствует Русско-турецкая война 1735—1739 гг.

Благодаря активным действиям флота и победе в войне резко возрос и международный авторитет России. Одна только Чесменская победа сыграла в этом огромную роль! Так, европейская пресса, по данным немецкого исследователя Э. Доннерта, оценивала ее «как явный признак возврата Российской империи в число наиболее значимых Европейских Держав».14 Ведущий европейский мыслитель эпохи Просвещения М.-Ф. Вольтер писал Екатерине II как самой счастливой правительнице: «Письмо В.И. В. от 27 сентября заставило меня содрогнуться от ужаса и радости. Все сии графы Орловы суть герои, а я вас нахожу счастливейшею и первейшею Государынею».15 Наконец, отразилось Чесменское сражение и в работах европейских художников, причем сразу же заняв заметное место в батальной живописи: чего стоит одна только Чесменская серия картин, созданная немецким художником Я.-Ф. Хаккертом в 1771—1772 гг.! Она вызвала настолько большой резонанс в Европе, что среди европейских монархов развернулось настоящее соперничество за право заказать у художника картины. Екатерина II же специально разместила их в Большом дворце Петергофа в зале, где иностранные дипломаты должны были ожидать допуска в тронный зал.

А ведь кроме Я.-Ф. Хаккерта в те же годы указанным сражениям посвятили свои работы еще два европейских художника — француз П.-Ж. Волэр и англичанин Р. Петон. Первый в 1771 г. представил картину «Бой в Хиосском проливе»,16 второй — четыре полотна «Сокрушение Турецкого флота при бреге Натолии».17

Относительно Р. Петона интерес представляют и его оценки произошедших в 1770 г. в водах Эгейского моря событий. Приведем два отрывка из его писем Екатерине II. В первом, в частности, значится: «Известия, которые наполнили весь свет славою победы, одержанные морского Вашего Императорского Величества силою над Оттоманским флотом, при бреге Натолии, возбудили во мне желание предать потомству хотя бы некое слабое начертание, славных оных, Но и ужаса исполненных, позорищ, обыкновенных спутников морским сражениям».18 «Я со тщанием хранить буду медаль, — видим мы во втором, — яко отменный знак милости Вашего Императорского Величества, которую я содержу в высшей цене, нежели преходящие корысти денежного удовольствования. Я вручу оную потомству, яко напоминание славного торжества оружий Вашего Императорского Величества... Изображение сокрушения Гишпанские Армады было поднесено от Голландских Штатов Королеве Елизавете, в потомственный знак общеучаствуемого и важного приключения: оное ткание и поныне украшает высший дом Аглинского Парламента. Но изображение сокрушения Турецкого флота при бреге Натолии, было приношение частного человека Императрице Всероссийской, которая на его лепту к сохранению в роды славы Ее Царствования, призрела с того благоприятностию, которая протекает из источника, внушений возвышенного разума и величия души (курсив наш. — Авт.)».19

Кроме того, в результате действий флота Россия получила опыт ведения морской войны на удаленном театре, который в условиях ее противостояния с Османской империей играл более чем важную роль.

Если же оценивать непосредственный вклад военно-морских соединений России, то здесь ситуация выглядит следующим образом. Первое место по праву принадлежит Архипелагской экспедиции, поскольку русский флот в Эгейском и Средиземном морях своим напряженным ратным трудом сыграл значимую роль в достижении решающего прорыва в решении черноморской проблемы (путем прямого влияния на победу в войне 1768—1774 гг.) и внес ощутимый вклад в рождение Черноморского флота (обеспечив Азовской флотилии относительно спокойные 1769—1771 гг.).20 Дальнейшие военно-политические последствия были еще более весомыми, в подтверждение чему вполне уместно привести мнение известного исследователя XIX в. Н.Д. Каллистова: «Архипелагская экспедиция ввела в Россию в более широкий крут внешней политики, чем это было когда-либо, и тем способствовала возвышению и укреплению русского престижа.

Влияние Архипелагской экспедиции на европейскую политику России особенно сильно сказалось впоследствии, когда Екатерина II, опираясь на прогремевшее по всему свету имя Чесма, с таким гордым сознанием своей силы продиктовала Европе начала морского вооруженного нейтралитета.

Архипелагская же экспедиция выяснила значение для России Средиземного моря как театра для воздействия флота в войнах против Турции».21

Далее следует вклад Азовской флотилии, забытой потомками, но по достоинству оцененной современниками. Напомним два наиболее значимых высказывания. «Надо притом знать, что совершенное занятие крымских крепостей войсками с сухого пути не столько б было легко, ежели б не открылся в глазах их флот...», — писал в конце 1771 г. И.Г. Чернышев. А уже в 1773 г. сам Н.И. Панин отмечал: «Сколь много Крым ее (Турцию. — Авт.) заботил, доказала она то употребленными ею стараниями возмутить и вовлечь татар опять в войну с нами; что сие не удалось ей единственно за неисполнением обещанной татарам присылки войск», чему «обязана» она была исключительно победам Азовской флотилии над ее флотом на Черном море.

Но еще более показательно, на наш взгляд, то, что на за всю войну флотилия ни разу не подверглась критики Екатерины II, неоднократно дававшей жесткие оценки даже деятельности русского флота в Архипелаге.

Оказалась полезной и Дунайская флотилия, корабли которой «не только охраняли устья Дуная»,22 но и положили начало освоению этого важного для противостояния с Турцией театра военных действий.

* * *

А что дала русскому флоту Русско-турецкая война 1768—1774 гг.?

Во-первых, богатый опыт использования флота, в частности, ведения морской войны, обрело правительство России. Это позволило в дальнейшем более эффективно планировать его применение и развитие, причем, что особенно важно, у отечественных политиков и военно-морских деятелей на долгое время появился пример для подражания — Чесменская победа.

В частности, к своей Чесме стремился Г.А. Потемкин, сыгравший колоссальную роль в развитии Черноморского флота России. О ней мечтал даже П.В. Чичагов, критикуя Д.Н. Сенявина за то, что он не добил турецкий флот после Афонского сражения. Наконец, с Чесмой сравнивал победу П.С. Нахимова в Синопском сражении В.А. Корнилов («Битва славная, выше Чесмы и Наварина!..»). А вот что написала А.Г. Орлову спустя годы сама Екатерина II, сравнивая новые победы русского флота с Чесменской: «Ты показал путь, по которому шествуют твои храбрые и искусные последователи».23

Так что Чесма стала своеобразным культом, эталоном, стремление достичь которого ни раз сыграло положительную роль в судьбах парусного флота России, заставляя уделять ему значительное внимание и средства.

Во-вторых, серьезно обогатилось русское военно-морское искусство, получившее опыт как практически по всем видам действий, известным на тот момент, так и по наиболее эффективным приемам борьбы с турками. Кроме того, важно отметить, что Архипелагская экспедиция русского флота вообще стала одной из первых и столь масштабных стратегических операций военно-морских сил на удаленном театре военных действий.

Полученные знания и навыки позволили русскому флоту не только выйти на новый уровень боеспособности, но и принять важное участие в общем развитии военно-морского искусства. Так, огромную роль сыграли действия и планы действий против Константинополя. В частности, именно эта война положила начало стратегическим идеям проведения в случае конфликта с Турцией как полной блокады Дарданелл, так и вообще операции против Константинополя, причем, что касается России, сразу в нескольких вариантах. Забегая вперед, сразу обозначим их все, тем более что в таком обобщении в отечественной историографии они еще не приводились.

Первым стал план Екатерины II 1783 г. Согласно ему, сразу после начала войны предполагалась в Архипелаг посылка эскадры Балтийского флота, среди задач которой был и удар по столице Османской империи. Нет нужды говорить, что он был навеян опытом Архипелагской экспедиции, но, как мы увидим позже, имел два разных подхода к осуществлению главной задачи. Г.А. Потемкин, учтя уроки войны 1768—1774 гг., предлагал организацию операции против Царьграда, возможно быструю по времени и обязательно стремительную по проведению, рассчитывая захватить турок врасплох. С.К. Грейг же, напротив, выступил за прорыв к турецкой столице лишь при сочетании нескольких факторов и первоначальном овладении Дарданеллами. План этот действовал в 1783—1788 гг. и не был реализован лишь в силу создавшейся для России резко проблематичной международной ситуации.

Далее, укажем на планы все того же Г.А. Потемкина, датируемые 1783—1790 гг., где содержались наметки удара по Константинополю силами уже Черноморского флота. Однако та же неблагоприятная международная обстановка не позволила и их довести до воплощения. В самих же планах налицо симбиоз идей Архипелагской экспедиции и плана Г.Г. Орлова по использованию Азовской и Дунайской флотилий.

В 1793 г. уже А.В. Суворов формулирует план совместных действий армии на Балканском театре и Черноморского флота на Черном море по захвату Константинополя, в котором главная роль отводится войскам, а флоту лишь выполняет функцию обеспечения контроля над берегом и снабжения. В значительной своей части он был воплощен во время войны 1828—1829 гг., а в нем самом хорошо просматриваются контуры плана Г.Г. Орлова 1770—1772 гг.

Наконец, в 1807 г. П.В. Чичагов замышляет нанесение двойного морского удара по Константинополю силами Балтийской эскадры Д.Н. Сенявина и Черноморского флота маркиза де Траверсе. Выполнен он не будет, во многом из-за неготовности Черноморского флота. Однако и здесь мы видим мотивы плана братьев Орловых 1772 г.

Имел значение для дальнейшего развития стратегических взглядов и план 1770 г. по переброске линейных кораблей на Черное море для быстрейшего создания там линейного флота. В частности, тем самым фактически оформилась идея маневрирования силами двух флотов и судостроительных баз, ставшая затем почти постоянной частью военных планов России и наглядно показавшая свои возможности в 1798—1806 гг.24

Возвращаясь же от сферы стратегических планов к сфере «повседневного» военно-морского искусства, отметим, что наибольших успехов добился здесь Ф.Ф. Ушаков, сумевший осуществить дальнейшее развитие показанных в 1768—1774 гг. приемов ведения как войны, так и боя. В частности, в области стратегии он продолжил курс на генеральное сражение, а в области тактики им были развиты такие приемы, как сосредоточение сил против части эскадр противника, нанесение решающего удара по флагманским кораблям и сближение на максимально короткие дистанции. При этом, что очень важно, с обязательным сохранением управления всеми кораблями своей эскадры на всех фазах боя.

Правда, обязательной базой для русских командующих эскадрами достигнутые в войне 1768—1774 гг. успехи в области военно-морского искусства, к сожалению, так и не стали: пример Ф.Ф. Ушакова фактически остался единственным. Однако общий уровень командного состава российского флота все-таки повысился.

В-третьих, русские моряки впервые получили столь широкую и полноценную боевую практику. Причем, поскольку военные действия приобрели в данной войне столь большой размах, задействовав как основные силы Балтийского флота, так и Азовскую флотилию, данная практика, что не менее важно, коснулась подавляющей их части. Кроме того, они впервые приобрели и опыт дальних плаваний. Результаты не замедлили сказаться: если во время перехода эскадры Г.А. Спиридова в Архипелаг число больных достигало 800 человек, то при возвращении домой уже на эскадре А.В. Елманова умерло всего 33 человека, а число больных составило лишь 28. Следствием всего это стали, с одной стороны, дальнейшее расширение дальних плаваний и подготовки в мирное время, а с другой — повышение авторитета русского флота в мире.

В-четвертых, война позволила, наконец, осуществить самую полную диагностику технических и организационных проблем русского флота. Так, небывало остро встали проблемы качества кораблей, чрезвычайной закостенелости их не самых совершенных конструкций (в частности, самые массовые линейные корабли русского флота этого времени — 66-пушечные типа «Слава России» — начали строиться в 1731 г. и имели скорость только до 8 узлов, в то время как французский 74-пушечник «Invincible» 1744 г. уже обладал скоростью в 13 узлов), а также нехватки вспомогательных и крейсерских судов. Первые две обернулись частым выходом судов из строя и, как следствие, снижением ударной силы флота в целом; последнее же привело к трудностям и со снабжением русских эскадр, и с ведением тотальной крейсерской войны.

В результате, чтобы поднять уровень кораблестроения Екатерина II, подобно Петру I, обратилась к иностранному опыту. Она пригласила в 1770 г. на должность генерал-интенданта флота английского адмирала Ч. Ноульса, человека образованного, энергичного и настойчивого.

Даже несмотря на то, что между Ч. Ноульсом и членами Адмиралтейств-коллегии постоянно возникали трения, за короткое время под его личным руководством в Кронштадте и Петербурге были построены 18 кораблей. Он в сжатые сроки сократил хищения в портах, ввел более простую отчетность, ускорил и удешевил судостроение и сделал ряд усовершенствований как в способах постройки судов, так и в их вооружении. А в 1773 г. Адмиралтейств-коллегии разрешила Ч. Ноульсу построить по его собственным чертежам и под его наблюдением 74-пушечный линейный корабль «Иезекииль», который стал первым кораблем этого ранга в русском флоте, изначально заложенным под такое число орудий (два предыдущих 74-пушечника были фактически копиями 80-пушечников25). Кроме того, он был спущен на воду всего через 8½ месяцев, в то время как обычно на постройку корабля аналогичного класса затрачивалось до 5 лет. Однако и Ч. Ноульсу не удалось побороть царившую в Адмиралтейств-коллегии рутину.26

Тем не менее, Ч. Ноульс смог добиться введения важных изменений в конструкции русских кораблей. Дело в том, что вплоть до 1771 г. корабли строили строго по пропорциям, разработанным еще при Петре I. Но к 1770-м гг. стала очевидной необходимость корректировки петровских пропорций в соответствии с новыми потребностями. И в сентябре 1771 г. адмирал Ноульс предложил свои чертежи 74- и 66-пушечных кораблей. Правда, за основу он все-таки взял образцы Петра I, сведя суть своих предложений фактически лишь к увеличению главных размерений кораблей, что давало возможность устанавливать более крупную артиллерию и делало палубы более просторными.27

Тем временем в 1773 г. для заведования судостроительными работами в Архангельске был приглашен еще один англичанин — В. Гунион. Будучи знаком с печальным опытом Ч. Ноульса, он в контракте поставил такие условия, при которых Адмиралтейств-коллегия и другие ведомства не могли вмешиваться в его дела. Это позволило за 7 лет построить 16 кораблей. Некоторое время помощником В. Гуниона был русский корабельный мастер М.Д. Портнов, для которого работа с англичанином стала ценным опытом.

Важный след оставило в ходе войны и судостроение Азовской флотилии. Русские судостроители впервые за долгие годы получили возможность проводить эксперименты в поисках выхода из сложной гидрологической обстановки Дона. В итоге мы впервые видим появление в русском, да и в европейских флотах 42—58-пушечных фрегатов, имевших на вооружении 18-фунтовые единороги, что делало их весьма серьезной силой. Кроме того, на русских фрегатах появилась сплошная верхняя палуба и, соответственно, двухдечное расположение артиллерии. Все вместе это открыло эпоху бурного развития черноморских фрегатов, игравших столь большую роль в истории Черноморского флота России вплоть до 1800 г.

Таким образом, данная война объективно способствовала развитию конструкций русских линейных кораблей и фрегатов, находившихся в застое со времен Анны Иоанновны, с одной стороны, заставив модернизировать существующие проекты (появление 66-пушечных линейных кораблей типа «Азия» в качестве развития 66-пушечника типа «Слава России»), а с другой — выдвинув новые (74-пушечных линейных кораблей, 32-, 42- и 58-пушечных фрегатов). В результате русские корабли существенно приблизились к лучшим европейским аналогам (см. приведенную ниже таблицу). Стоит только заметить, что, к сожалению, официально на кардинальные изменения Петербург все же не решился: основным типом линейного корабля оставался 66-пушечник, а фрегата — 32-пушечник.

Сравнительные данные линейных кораблей русского и иностранных флотов к 1775 г.

Корабль Длина Ширина Глубина интрюма Вооружение Примечания
66-пушечный линейный корабль «Св. Евстафий Плакида» 155 ф. 6 д. 41 ф. 6 д. 18 ф. 26 24-фунтовых орудий;

24 12-фунтовых орудия;

16 6-фунтовых орудий

Типа «Слава России». Строились с 1731 по 1772 гг.

Корабли этого типа имели неплохие мореходные качества, хорошую остойчивость, но при свежем ветре развивали скорость только до 8 узлов

66-пушечный линейный корабль типа «Азия» 160 ф. 44 ф. бд. 19 ф. 26 24-фунтовых орудий;

24 12-фунтовых орудия;

16 6-фунтовых орудий

Модернизированная версия линейного корабля типа «Слава России». Строились с 1772 г.

В 1772—1796 гг. построено 28 единиц. Таким образом, именно 66-пушечники по-прежнему оставались основным типом линейного корабля русского флота

74-пушечный линейный корабль типа «Исидор» 169 ф. 46 ф. 4 д. 20 ф. 28 24-/30-фунтовых орудий;28

28 12-фунтовых орудия;

18 6-фунтовых орудий

Построено 2 корабля по типу 80-пушечных линейных корабль типа «Св. Павел» (1769—1772 гг.)

Проект видимо возник в связи с проблемами построенного в 1769 г. 80-пушечника «Святослав».

К тому же в европейских флотах основными кораблями становились именно 74-пушечники

74-пушечный линейный корабль типа «Царь Константин» 170 ф. 48 ф. 20 ф. 28 24-/30-фунтовых орудий;29

28 12-фунтовых орудия;

18 6-фунтовых орудий

Проект был составлен в 1770 г. и представлял доработанный проект 80-пушечника «Св. Павел». Построено 4 корабля этого типа
74-пушечный линейный корабль типа «Bellona». Англия, 1760 г. 168 ф. 46 ф. 11 д. 20 ф. 28 32-фунтовых орудий;

28 18-фунтовых орудий;

18 9-фунтовых орудий

Стандартный для англичан корабль на ближайшие 20 лет
74-пушечный линейный корабль «Invincible». Франция, 1744 г. Захвачен британцами в 1747 г. 171 ф. 49 ф. 21 ф. 28 36-фунтовых орудий;

30 18-фунтовых орудий;

16 6-фунтовых орудий

Водоизмещение составляло 1793 тонны, что было почти на 400 тонн больше, чем у его современника, британского 70-пушечного корабля «Establishment».

Мог развивать скорость 13 узлов, что было на 2 узла больше, чем у любого британского корабля того же класса

В-пятых, продолжилось и развитие рангоута русских кораблей. Инициатором выступил контр-адмирал Д. Эльфинстон, назначенный командиром 2-й Средиземноморской эскадры и сразу же потребовавший уменьшить мачты, реи и паруса на фрегатах «Надежда» и «Африка», которые, как сказано в его докладной записке, «не могут иметь военного действия... в самый слабый ветер их так кренит, что пушечные порты [находятся] обыкновенно в воде».30 С ним согласились, и «Тверь», а также «Святослав» получили укороченный рангоут и уменьшенные паруса.

Однако при подготовке к походу в Средиземное море 3-й эскадры Адмиралтейств-коллегия, по согласованию с командирами кораблей, решила рангоут и паруса оставить прежними, сделанными по штатам 1726 г. Это решение было принято, скорее всего, под влиянием (если не давлением) авторитета члена коллегии адмирала С.И. Мордвинова, с самого начала болезненно относившегося к попыткам изменения парусного вооружения. «...Мачты, стеньги и реи имеются по препорции корпусов кораблей ни долгие, ни короткие, — писал он в рапорте от 13 октября 1770 г., — того ради... предлагаю свое мнение и прошу, чтоб не переменяя иметь таковые мачты, стеньги, реи и такелаж как были».31 Историк А.Г. Сацкий считает, что С.И. Мордвинов был прав, поскольку «корабль "Тверь" с укороченным рангоутом потерял грот- и фок-мачты, а также крюйс-стеньгу во время шторма 13 октября 1769 г.». Но как же тогда оценить эксперименты С.К. Грейга перед войной, ведь там тоже сокращали длину ряда элементов рангоута? К тому же за столь серьезные повреждения рангоута «Твери» в 1769 г. большую ответственность нес, как мы и отмечали, в том числе и экипаж этого линейного корабля, оказавшегося не готовым к плаванию в жестких морских условиях.

Следующий этап внедрения нового парусного вооружения связан с переходом на русскую службу в октябре 1770 г. английского адмирала Ч. Ноульса, назначенного 10 июня следующего года по указу Екатерины II на должность генерал-интенданта флота. Он также ратовал за уменьшение длины мачт, стеньг, реев и размеров парусов по сравнению с принятыми в российском флоте.

В результате, по данным А.Г. Сацкого, Адмиралтейств-коллегия, рассмотрев 4 мая 1771 г. предложенную Ноульсом «пропорцию мачтам и реям» для 74-пушечного корабля и одобрив ее, приказала оснастить соответствующим образом достраивавшуюся «Чесму». Контр-адмиралу В.Я. Чичагову же, в чью практическую эскадру вошла и «Чесма», предписывалось «наиприлежнейше исследовать при всяких случаях полезность [новых мачт и рей], сравнивая во всех случаях с двумя того же ранга кораблями».32 И тот в итоге дал весьма негативный отзыв о ходовых качествах перевооруженной «Чесмы», сообщив в рапорте от 10 сентября 1771 г., что «оный корабль... как в ходу, так и в поворотах никакого преимущества не имеет и более других находится под ветром и в отдалении».33

Тем не менее, Адмиралтейств-коллегия приняла решение вооружить по такой же схеме еще два линейных корабля — «Девы Мироносицы» и «Св. Князь Владимир». Корпус второго из них строился по тем же чертежам, что и кораблей «Трех Иерархов» и «Три Святителя», однако его грот-мачта была ниже на 8 футов, фок на 5, а бизань на 9 футов, по сравнению со штатными; соответственно укоротили реи и уменьшили площадь парусов. Более того, в том же 1771 г. заменили рангоут и паруса на кораблях «Св. Андрей Первозванный» и «Св. Климент Папа Римский». А 20 октября адмирал Ч. Ноульс получил указание разработать рангоут для предложенных им же проектов 74- и 66-пушечных кораблей, по размерениям отличавшихся от аналогичных, строившихся по штатному положению.

Однако 27 февраля 1773 г. С.И. Мордвинов вновь выступил против изменений существующих в русском флоте штатов рангоута, заявив «о неудобности для военных кораблей коротких мачт», к которому приложил специально составленный им документ: «Описание с изъяснением о корпусах кораблей... мачт, стеньгов и реев, и что оттого может воспоследовать». Адмиралтейств-коллегия, пишет А.Г. Сацкий, естественно, не могла игнорировать мнение первого по старшинству адмирала флота, почему 18 апреля 1773 г. на флот пришло предписание «делать... всевозможное примечание и наблюдение» относительно кораблей с прежней парусной оснасткой и построенных по чертежам адмирала Ноульса, чтобы «действительно... на практике неудобство оной пред другими увидеть можно было».

И хотя В.Я. Чичагов, вновь командовавший на Балтике практической эскадрой, опять указал, что плавание в очередной раз продемонстрировало превосходство кораблей со штатным парусным вооружением, перед началом кампании 1774 г. коллегия снова разослала инструкцию, аналогичную прошлогодней. Тем не менее, по данным все того же А.Г. Сацкого, рапорты капитанов и «примечания» командующего Ревельской эскадрой контр-адмирала И.Я. Барша подтвердили прежние выводы о несостоятельности внесенных изменений. «Это обстоятельство, по всей вероятности, сыграло не последнюю роль в том, что адмирал Ч. Ноульс ушел со службы. Дальнейшее использование его разработок прекратилось».34

Однако эти эксперименты не были напрасными, поскольку, свидетельствуя о наличии проблемы и указывая на опасные или неэффективные шаги, тем самым способствовали выработке оптимальных размеров рангоута и парусов для развивающихся отечественных кораблей. Именно поэтому, кстати, новый штат парусного вооружения и был принят в русском флоте всего три года спустя после завершения войны.

Кроме того, по номенклатуре элементов рангоута и парусного вооружения русский флот уже в ходе самой войны сравнялся с европейскими флотами: в частности, на кораблях стали обычными не предусмотренные штатами 1726 г. крюйс-брам-стеньги с крюйс-брамселями, а также бовен-блинды под утлегарем.

Наконец, в-шестых, в годы войны существенно выросла численность Балтийского флота, что обозначило переход к следующему этапу развития русского флота, предусмотренному доктриной 1764 г. Способствовала этому возникшая в 1772 г. угроза нового конфликта со Швецией. В результате Екатерина II в 1772 г. срочно потребовала от Адмиралтейств-коллегии подготовить к 1773 г. 20 линейных кораблей на Балтике (заметим, как раз столько, сколько и предусматривалось штатом мирного времени 1764 г., предназначенным для сохранения равенства Балтийского флота флотам Швеции и Дании). Как следствие, в 1774 г. Балтийский флот дорос до численности в 33 линейных корабля. Однако конфликт с Швецией так и не начался, а война с Турцией закончилась. По логике нужно было вернуться к 21 линейному кораблю, положенному по штату мирного времени 1764 г.! Но вместо этого Петербург от варианта штата из 21 линейных кораблей отказывается вообще. Таким образом, Русско-турецкая война 1768—1774 гг. позволила Екатерине II пройти первый этап на пути развития Балтийского флота и перейти от 21 к 32 линейным кораблям.

Высочайший указ Адмиралтейств-коллегии от 4 сентября 1772 г.35

Иван Григорьевич! Обстоятельства требуют, чтоб Мы имели в будущем лете в здешних портах до 20-ти линейных кораблей и с надобным числом других судов, за исключением в Средиземном море находящихся, о чем приложите по Адмиралтейской коллегии всевозможное старание, так как и о том число галер или тому подобных судов к тому же времени до ста в готовности было или сколько можно. Но при том, чтоб на верфях было еще на 10 таковых же линейных кораблей лесов, дабы или для наполнения оного числа или по первому повелению на умножение флота недостатка не было. На строение же сих судов повелели Мы отпустить 387 816 рублей, которые Адмиралтейств-коллегии на надобности требовать имеет от нашего генерал-прокурора князя Вяземского.

При этом сила линейного Балтийского флота возросла не только в абсолютных теоретических, но и в реальных цифрах. Дело в том, что большинство вернувшихся из Архипелага кораблей оказались, как и следовало ожидать, малобоеспособными, что в другое время, при сохранении довоенной численности флота, резко снизило бы его боеготовность. Однако за счет введения в строй в 1772—1774 гг. целой серии новых линейных кораблей Балтийский флот сумел сохранить свою боеспособность. Таким образом, Екатерина II своим решением об увеличении численности линейных кораблей Балтийского флота обеспечила еще один, совершенно не запланированный, но положительный результат.

Состав Балтийского флота в 1774 г.36

Эскадры Линейные корабли Фрегаты Бомбардирские корабли
Кронштадтская 6 4
Ревельская 8
Эскадра С.К. Грейга 4 2
1, 2, 3, 4-я Архипелагские эскадры 13 18 3
Брандвахта
Отдельное плавание 4
Итого 31 30 3

Не обошлось, правда, и без неудач. Так, несмотря на все меры, качество постройки русских кораблей по-прежнему оставалось достаточно низким, что, в частности, и продемонстрировал поход в Средиземное море 5-й Архипелагской эскадры С.К. Грейга. В частности, корабли этой эскадры, вышедшей в Средиземное море в 1773 г., столкнулись с теми же проблемами, что и корабли первых эскадр: борьба с сильной течью по-прежнему оставалась постоянным спутником плавания.

Объяснение этому обнаружилось в журналах Адмиралтейств-коллегии за 1774 г. Там записано следующее: «Оная [интендантская] экспедиция с корабельными мастерами Ламбе Ямесом и Селяниновым о бывшей во отправленных в прошлом 1773 году в Архипелаг под командою контр-адмирала Грейга кораблях Исидоре, Невском и Донском течи, имеет рассуждение, и не от чего иного заключить не могли, как по экстренности ныне корабли строятся из сырых в обшивке досок, в коих конопать как бы ни была крепко законопачена, но против сухого леса, который при размочке может оную лучше зажимать, некоторою слабость само по себе иметь может, а по той слабости от великого волнения излишняя течь воды легко произойти может; да к тому же как ими корабельными мастерами усмотрено, что во время приготовления кораблей к походу против их пропорции не мало были перегружены, так, что от воды пушечные порты не больше обстояли как на 4 фута, а у некоторых и меньше, то и от сей излишней перегрузки по причине той, как сверх ватер-линии от книц и от прочих связей в обшивке корабля боутовых дыр множественное число находится, то и чрез оные против обыкновенного течь же приумножиться может, а сверх сего от чего б больше последовать могла, других тому причин в рассуждении порядочного наблюдения во время строения кораблей предвидеть не могут. А что ж касается до оказавшейся слабости в замках баксовой штуки, то и подумать не можно, чтоб оные по великому укреплению могли от чего б ослабнуть, а не иначе почитать можно как и оных замков, по причине того ж сырого ж дерева, законопатить лучше было не можно...».37

Кроме того, хотя ход военных действий на море четко обозначил важность развития малых судов, сдвига в этом вопросе также не произошло.

А теперь ответим вот на какой вопрос: каково же было положение русского флота по итогам Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. относительно ведущих европейских флотов? Ответ не однозначен. Ясно, что русский флот получил, наконец, хорошую практику и что сравнивать его теперь можно только с английским и французским флотами. И здесь сразу бросается в глаза, что по образу действий, то есть по стремлению решать исход войны в морском сражении, а морского сражения — в решительной, а не пассивной схватке, русский флот четко следовал британским принципам. Важными представляются и тактические успехи, показавшие способность действовать нестандартно. По всему этому флот России явно выигрывал у французов, равно как и полученной практикой ведения длительных действий в море. Французы в 1772 г. открыто заявляли, что долгосрочные действия в море невозможны.38 Однако имел русский флот и проигрышные по отношению к французскому моменты: во-первых, он безоговорочно уступал ему качеством кораблей, а во-вторых, обладал намного меньшей практикой морских сражений, в которых французские моряки умели столь великолепно обороняться. Что же касается англичан, то их флот имел ощутимое превосходство почти по всем статьям: и по умению доводить начатое до логического конца, и по умению добиваться своего любым путем, и по качеству кораблей, и по подготовке артиллеристов. Из всего этого следует, что если в борьбе против французского флота, который в рассматриваемое время просто не умел атаковать, русский флот мог рассчитывать на примерное равенство возможностей, то английскому флоту он уступал практически безоговорочно, особенно потому, что так и не получил опыта масштабного морского сражения. Для всех же остальных противников русский флот теперь стал действительно опасным соперником.

Таким образом, Русско-турецкая война 1768—1774 гг., с одной стороны, позволила существенно вытянуть русский флот из достаточно серьезного кризиса в котором он пребывал долгие годы, а с другой — снова заставила говорить о нем как о серьезной силе. В частности, приведем следующее высказывание, на наш взгляд, наиболее полно отразившее значение флота для России в этой войне и войны для флота России. Так, прусский посланник барон Гольц привел следующие слова руководителя французской дипломатии Э.-Ф. Шуазеля: «Ведаете ли вы о новом феномене, о русском флоте? Вот де новая морская держава появилась! (курсив наш. — Авт.)».39

Примечания

1. Если первая из этих цифр имеет обоснование, то последняя — приведена в историографии без каких-либо пояснений и подтверждений.

2. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV—XVIII вв. Т. 3. С. 517.

3. Там же.

4. Екатерина II и Людовик XVI. Русско-французские отношения: 1774—1792. М., 2001. С. 278—279.

5. Штендель А. Указ. соч. Т. 2. С. 372.

6. Гребенщикова Г.А. Российские военно-морские силы в Эгейском море в 1770—1774 гг. С. 124—125.

7. Черкасов П.П. Екатерина II и Людовик XVI. Русско-французские отношения: 1774—1792. М., 2001. С. 223.

8. Исабель де Мадариага. Россия в эпоху Екатерины Великой... С. 707.

9. Шапиро А.Л. Указ. соч. С. 208.

10. Нельзя забывать, что снабжение Архипелагской экспедиции происходило на 95% не из русских портов, а из портов Англии, Минорки, Ливорно и др. И тут приходилось за все платить звонкой монетой — за провиант, порох, стоянки и ремонт судов, за покупку фрегатов и транспортов и т. д.

11. О влиянии Хиосского сражения на тактику английского флота см. наши статьи: «От Чесапика к Доминике: кульминация принципиального спора военно-морских доктрин» (Гангут. 2010. Вып. 57) и «Трафальгар и Афон: размышления об итогах развития искусства проведения регулярных сражений парусных флотов» (Гангут. 2010. Вып. 59—60).

12. Елисеева О.И. Григорий Потемкин. М., 2005. С. 281—282.

13. Одна Архипелагская экспедиция себя окупила уничтожением турецкого флота при Чесме, а главное — тем, что она фактически разделила Оттоманскую империю на две половины. Ведь до войны почти все транспортные артерии, связывавшие Стамбул с Грецией, Албанией, Сирией, Египтом, Алжиром и т. д., проходили по Средиземному морю. А в 1770—1775 гг. эти части империи фактически существовали сами по себе, почти не оказывая экономической и военной помощи метрополии в ее войне с Россией. Архипелагская экспедиция наглядно показала, что воевать на чужой территории гораздо выгодней, чем на своей. В частности, она на 70—80% кормила сама себя за счет захватов торговых судов судами русской эскадры, за счет отчислений греческих корсаров, податей с многочисленных островов «губернии», контрибуций с турецких приморских городов, в том числе в Сирии, Ливане и Египте.

14. Доннерт Э. Екатерина Великая: личность и эпоха / Пер. с нем. В.А. Певчева. СПб., 2003. С. 219.

15. Переписка российской императрицы Екатерины Второй с г. Вольтером, с 1763 по 1778 год / Пер. с фр. М. Антоновский. Часть. 1. СПб., 1802. С. 166—167.

16. Матвеева Т.М. Убранство русских кораблей. Л., 1979. С. 50—51.

17. Сказание о морском сражении, происходившем между россиянами и турками при бреге Натолии июня 24, 25 и 26 1770 года, выбранное из достовернейших записок. К сему прилагаются писанные в следствие четырех картин сего сражения, поднесенных ея императорскому величеству государыне всероссийской. СПб., 1773.

18. Там же. С. 18.

19. Там же. С. 25—26.

20. При этом русскому флоту в Архипелаге ведь еще и не удалось передать свои линейные корабли в Черноморский флот, а эта идея, как мы видели, имела прочные позиции в 1770 — начале 1771 гг.

21. Каллистов Н.Д. Архипелагская экспедиция // История русской армии и флота. М., 1912. Вып. VIII. С. 81.

22. Веселаго Ф.Ф. Краткая история русского флота. С. 103.

23. Заичкин И.А., Почкаев И.Н. Указ. соч. С. 186.

24. Речь идет о взаимодействии Балтийского и Черноморского флотов в Средиземном море во время военных действий против Франции во время 2-й, 3-й и 4-й антифранцузских коалиций. Но наиболее полно эта идея показала свое значение уже во времена СССР, когда после переброски в 1920-х гг. части сил Балтийского флота на Черное море (для восстановления практически уничтоженного в годы Гражданской войны Черноморского флота) стала использоваться регулярно.

25. Речь идет о линейных кораблях «Исидор» и «Пантелеймон», заложенных в 1769 г. и по своим размерениям и конструкции не отличавшихся от находившихся в русском флоте 80-пушечных линейных кораблей.

26. История отечественного судостроения. Т. 1. С. 209.

27. Там же. С. 219—220.

28. Вплоть до 1772 г. на русских линейных кораблях ставились 24-фунтовые пушки, но в 1772 г. Адмиралтейств-коллегия рассмотрела вопрос о возможности установки на 74-пушечники 30-фунтовых орудий в качестве артиллерии главного калибра. В частности, в «Материалах для истории русского флота» (Ч. 12. С. 190—191) значится: «8 марта [1773]. Слушав от артиллерийской экспедиции доклада, коим объявляет... до 1772 года пушек 30-фунтового калибра вновь в вылитии не было, то корабли и другие суда комплектовались прежде положенными калибрами (имеется в виду по штату 1722 г. — Авт.), а в оном 1772 году привезено из Шотландии и Баташевых заводов, коих с наличными при артиллерии и состоит ныне 233 пушки... то в рассуждении оных обстоятельств не благоволено ль будет в будущую кампанию 30-фунтовые пушки поставить только на 74-пушечные, а на 66-пушечные корабли, вместо 30-фунтового калибра оставить на первый случай по прежнему положению 24-фунтовые... приказали: в рассуждение вышеписанного обстоятельства, поведенные для кампании сего 1773 года корабли пушечными 30-фунтового калибра станками комплектовать теми, при которых имеет быть достаточно того ж калибра снарядов и других деревянных припасов...». Однако было ли выполнено это решение проверить пока не удалось. Более того, судя по всему 24-фунтовые орудия продолжали оставаться главным калибром. Так, составив в 1771 г. проекты новых 66- и 74-пушечников, Ч. Ноульс указал: «...В России оные 74-пушечные корабли вооружаются 24-фунтовыми пушками, а не 32-фунтовыми... а ежели бы здесь они вооружаемы были 32-фунтовыми пушками, то б и прибавление в длине и ширине сделано было...» (МИРФ. Ч. 11. С. 679—680). И 80-/74-пушечный линейный корабль «Чесма» сохранил 24-фунтовую артиллерию (Кротков А.С. Корабль «Чесма». Исторический этюд. Кронштадт, 1888. С. 8).

29. См. примечание выше.

30. Сацкий А.Г. Развитие рангоута русских кораблей // Судостроение. 1986. № 1. С. 63.

31. Важнейшим аргументом С.И. Мордвинова в пользу сохранения старых штатов был следующий: «...Ежели кто в нынешних мачтах, не входя в резон, имеет суждение, что оне длинны, то могут взять в рассуждение как уже многие кампании с теми мачтами корабли плавание свое имели благополучно».

32. Кротков А.С. Корабль «Чесма». Исторический этюд. С. 9.

33. Там же. С. 11.

34. Сацкий А.Г. Развитие рангоута русских кораблей. С. 64.

35. МИРФ. Ч. 12. С. 17.

36. Бескровный Л.Г. Русская армия и флот в XVIII в. С. 333—334.

37. МИРФ. Ч. 12. С. 273.

38. Так, глава французского внешнеполитического ведомства Эгильон говорил в 1772 г. Н.К. Хотинскому: «...Турки знают, что ваши эскадры не в состоянии больше держаться в море, чему и дивиться нечего, когда принуждены десять месяцев в году отправлять службу, от этого корабли испортились и люди гибнут...». Француз явно опирался на опыт своего флота, поскольку тот до этого времени длительных действий не вел, занимаясь в основном переходами из порта в порт. Кстати, первой практической кампанией французского флота в море и стала как раз кампания 1772 г. Вот, что пишет французский историк Мадлен дю Шатне: «27 мая 1772 г. через два дня после возвращения из Португалии, где гардемарины провели три месяца, они вновь пошли в море на корабле из эскадры графа Дорвилье, которая направилась на большие маневры в Атлантику. Из Версаля поступили деньги на вооружение Западного флота, и появилась возможность целых три месяца... посвятить обучению корабельных экипажей. Это первые маневры в масштабах эскадры, которые французский флот проводил в мирное время и в открытом море... Раньше такие маневры проводились только на рейдах, и пользы от них было существенно меньше» (Шатне Мадлен дю. Жан Батист де Траверсе, министр флота Российского / Авториз. пер. с фр. М.Л. Андреева. М., 2003. С. 59).

39. Черкасов П.П. Двуглавый орел и королевские лилии. С. 364.


 
 
Яндекс.Метрика © 2024 «Крымовед — путеводитель по Крыму». Главная О проекте Карта сайта Обратная связь