Глава I. Канун Русско-турецкой войны 1768—1774 гг.

Русско-турецкая война 1768—1774 гг. была для России неизбежной, но начало ее оказалось несвоевременным.¹ Неизбежной она была потому, что для Российского государства во второй половине XVIII в. стало уже жизненно необходимым добиться решения черноморской проблемы.

Такая необходимость диктовалась, во-первых, все более настоятельным требованием экономического развития южных регионов России (в том числе богатых плодородными почвами), а следовательно, и дальнейшего роста экономики всей страны в целом. Нужен был прямой сбыт российских товаров через Черное море и далее, через проливы, в Средиземное, иначе русский юг был обречен на застой, так как без гарантированной возможности сбыта через черноморские порты промышленники, дворяне, крестьяне и казаки не спешили экономически осваивать южные территории империи и заводить здесь свое хозяйство.² А возможности для торговли через Черное море были огромны. Ответы русского посла в Стамбуле А.А. Вешнякова в 1740—1750-х гг. на запросы Коммерц-коллегии показали, что русские товары (причем не только сельскохозяйственные, но и промышленные) с успехом найдут сбыт на рынках и Ближнего Востока, и Балкан. Более того, даже европейские купцы были заинтересованы в торговле с Россией через более удобное Черное море. Кроме того, упоминание А.А. Вешняковым о промышленных товарах свидетельствует, что выход на юг искали предприниматели Центральной России.

Теоретические соображения подтверждалась практикой. Заключение мира в 1739 г. привело к возникновению, пусть и небольшой, торговли между Россией и Турцией. Турецкие, армянские, венецианские и греческие купцы на судах под Османским флагом вели ее через Таганрог и устье Дона. Существование торговли вызвало появление в 1749 г. таможни в Черкасске. Но уже в декабре 1749 г. ее было решено перенести к речке Темерничке, где в 1750 г. она и начала действовать. Правда, А.А. Вешняков в 1749 г. указывал, что таможню лучше устроить в Таганроге, где уже есть застава, к которой приходят суда, но российское правительство не захотело нарушать нейтрального статуса этого пункта. Таким образом, хотя территория Таганрога была нейтральной, а крепость полностью разрушена, здесь все-таки существовала торговля и даже была застава! А в 1761 г. для укрепления позиций России в низовьях Дона была основана крепость Святого Дмитрия Ростовского.

Между тем, самые энергичные из русских купцов и сами пытались завести торговлю. В 1757 г., с разрешения Сената, была основана торговая компания купца В. Хостатова в Темернике. Правительство всячески поддерживало ее, но торговые операции представляли «одну только тень прямой коммерции». Причиной тому служил целый комплекс проблем: 1) возможность вести торговлю только на турецких судах; 2) неразвитость на территории самой России коммуникаций для подвоза товаров. Особенно сложной была первая проблема. Так, А.М. Обресков, проанализировав торговлю на турецких судах, пришел к выводу, что она практически невозможна: турецкие корабли малы и имеют плохие мореходные свойства; паруса на них не из льняных, а из хлопчатобумажных тканей, в дождь они промокают насквозь, становятся тяжелыми и с трудом поддаются управлению. Большинство шкиперов не ведали о компасе, корабли пробирались вдоль берегов, что удлиняло и удорожало плавание.³ «Экспериентация доказывает, — сетовал А.М. Обресков, — по худой конструкции мореплаванных судов и по неискусству правящих оными всегда неминуемой опасности подвергнуты бывают».⁴ Тем не менее компания просуществовала довольно долго. Она основала конторы в Москве, Константинополе и на Темернике, где мало-помалу были устроены кладовые, магазины и пакгаузы. Основными предметами вывоза являлись железо, чугун, холст, коровье масло, икра. Объемы торговли за 1758—1764 гг. представлены в приведенной ниже таблице.

Объемы южной торговли России через устье реки Дон в 1758—1764 гг.⁵

Вскоре на Темерник стали приезжать и селиться там турецкие купцы. В 1762 г. эти переселенцы прибыли на 26 судах.

Однако отдаленность Темерника от моря стала крупным его недостатком. Карантин находился в Таганроге, но там не было ни погребов, ни магазинов, ни домов (только голый утес с заставой), поэтому люди вместе с товарами вынуждены были выдерживать карантин на воде, что часто вело к порче товара. Кроме того, до Темерниковской таможни далеко не все суда и не всегда могли приходить, а потому товары вынужденно перевозили на лодках донских казаков. В итоге на протяжении 1760-х гг. торговля постепенно сошла на нет.

Между тем, на заседании основанного в 1765 г. Вольного экономического общества был зачитан доклад, в котором утверждалось, что весь регион к югу от линии Смоленск — Кострома — Воронеж кровно заинтересован в сбыте своей продукции через Черное море: слишком трудно было торговать через замерзающее Балтийское море, а сухопутные перевозки тогда обходились в 50 раз дороже морских!⁶

Вследствие вышесказанного, на наш взгляд, нельзя согласиться с утверждением историка Г.А. Санина о том, что «не экономическая необходимость диктовала борьбу за Черное море, а, наоборот, отвоевание выхода в Черное море привело к развитию южной торговли России».⁷ В действительности экономические факторы нельзя сбрасывать со счетов.

Екатерина II. Императрица России в 1762—1796 гг.

Однако кроме экономической важности решение Черноморской проблемы было крайне важно и с точки зрения укрепления обороноспособности страны. Турция, владеющая Северным Причерноморьем и Крымом, имела очень удобный плацдарм для ударов по южным русским землям, а также достаточно сильного и верного вассала в лице крымских татар, которые и сами с начала XVI в. постоянно совершали разорительные набеги на русские и украинские земли. Безраздельное же господство на Азовском и Черном морях позволяло Османской империи оказывать постоянную помощь Крыму и высаживать десанты в любой точке побережья этих морей. Кроме того, эта причина была неразрывно связана с первой: постоянная угроза разорения южных земель серьезно мешала и экономическому развитию данных территорий. Поэтому нужно было положить конец самой угрозе набегов крымских татар и ликвидировать турецкий плацдарм в Северном Причерноморье. Также было необходимо лишить Оттоманскую Порту монополии на южные моря, создав здесь собственный военно-морской флот, без которого оборона южных русских рубежей не могла быть полноценной.

Таким образом, чтобы решить черноморскую проблему, следовало получить выход на Черное море с правом мореплавания через проливы Босфор и Дарданеллы и изменить положение Крымского ханства (то есть требовалось или его присоединение к России, или провозглашение независимости, но под контролем Российского государства). В достижении же этого краеугольным камнем был Крымский полуостров — сердце Крымского ханства. Только установление контроля над ним означало решение данной проблемы. Вся важность Крыма прекрасно сформулирована в докладе канцлера М.И. Воронцова Екатерине II 6 июля 1762 г. (буквально спустя неделю после прихода к власти самой Екатерины), где говорилось: «Полуостров Крым местоположением своим настолько важен, что действительно может почитаться ключом российских и турецких владений. Доколе он останется в турецком подданстве, то всегда страшен будет для России, а напротиву того, когда бы находился под Российскою державою или бы ни от кого зависим не был, то не токмо безопасность России надежно и прочно утверждена была, но тогда находилось бы Азовское и Черное море под ее властью...».⁸ К этому нужно добавить, что фактически только обладая портами в Крыму можно было иметь военный флот на Черном море, о значении которого говорилось выше.

Однако монопольное господство на Азовском и, главное, Черном морях,⁹ а также обладание Северным Причерноморьем и Крымом были важнейшими стратегическими ресурсами Турции.¹⁰ Естественно, что Оттоманская Порта не собиралась уступать здесь ни пяди своих владений, что подтверждалось упорной борьбой России и Турции в конце XVII — первой половине XVIII в. Более того, Османская империя сама имела агрессивные замыслы: в Константинополе рассчитывали расширить свои владения в Польше, на Украине и на Кавказе.¹¹ Таким образом, новая война между Россией и Турцией оказывалась неизбежной. Ее начало было вопросом времени.

В России также готовились к предстоящей войне. Как мы видели, Екатерина II спустя неделю после прихода к власти уже рассматривала проблематику, связанную с черноморской проблемой, тем самым обозначив приоритетность ее решения. Исходя из этого, была начата и дипломатическая подготовка. Ставший во главе внешней политики России Н.И. Панин приступил к реализации проекта «Северной системы» («Северного аккорда»).¹² Речь, в частности, шла о том, чтобы достичь союзных соглашений с Англией, Пруссией, Данией, Швецией и Речью Посполитой, а также «с другими странами, которые удалось бы привлечь к союзу». Первые три страны должны были стать «активными» участниками системы, а вторые две — «пассивными». То есть первым полагалось защищать идеи союза, а от «пассивных» достаточно было благожелательного нейтралитета. Реализация проекта должна была, по словам самого Н.И. Панина, «единожды навсегда системой вывесть Россию из постоянной зависимости и поставить ее способом общего Северного союза на такой степени, чтоб она, как в общих делах знатную часть руководств иметь, так особливо на севере тишину и покой ненарушимо сохранять могла».¹³ Кроме того, «Северная система» служила и важным ответом Франции и Австрии, ставшим противниками России после Семилетней войны. Опять же процитируем Н.И. Панина: «...Самое верное для поддержания в Европе равновесия против союза двух домов: австрийского и бурбонского, заключается в том, чтобы северные державы составляли между собою систему, совершенно независимую. Они гарантируют себя этим от вмешательства во внешние раздоры...».¹⁴ Иными словами, опираясь на «Северную систему», Россия должна была обеспечить противовес Франции и Австрии, укрепить свое влияние в Польше и Швеции и подготовить почву для борьбы с Турцией. Как справедливо отмечает В.Н. Виноградов, Петербург явно стремился «обеспечить несколько лет спокойной жизни, чтобы прийти в себя после тягот Семилетней войны и гротескного правления Петра III, а затем приступить к сведению счетов с Высокой Портой...».¹⁵

Именно в рамках создания «Северной системы» и подготовки к войне с Турцией Россия заключила союзные договора с Пруссией (1764 г.) и Данией (1765 г.) и торговый договор с Англией (1766 г.). Но обширные дипломатические мероприятия были только частью этой подготовки. Большое внимание уделило правительство Екатерины II и состоянию армии и флота, на чем мы остановимся ниже.

Вид на Босфор и Константинополь со стороны Мраморного моря

К сожалению, несмотря на все принятые меры, начало войны оказалось для Российской империи несвоевременным: когда 25 сентября 1768 г. Турция объявила России войну, последняя еще не успела полностью закончить подготовку к ней.¹⁶ Как позже Екатерина II писала Ф. Вольтеру: «Мустафа был к войне так же мало подготовлен, как и мы».¹⁷ К тому же Российское государство в это время уже вело боевые действия в Польше, и начавшаяся война с Османской империей создавала для него, таким образом, второй фронт. Но Турция во многом и рассчитывала на возникавшие у России затруднения, надеясь на быстрое и победное окончание военных действий.¹⁸ Причины же нападения Османской империи были следующими.

Во-первых, Турция, как уже было отмечено выше, имела планы захвата новых территорий, в том числе в Польше и на Украине, а сейчас появилась реальная возможность получить Волынь и Подолию, взамен помощи, которую просили оказать барские конфедераты против России (Османская империя согласилась помочь на данных условиях, и это позволило Константинополю выступить «защитником» суверенитета Польши), поэтому турки с нарастающей тревогой следили за усилением российского влияния в Речи Посполитой.¹⁹ Верхушка духовенства, улемов, во главе с шейх-уль-исламом Пиризаде Сахиб-Моллой, особенно рьяно ратовавшим за возвращение Подолии, утраченной Турцией по Карловицкому миру 1699 г., и большинство везиров поддержали воинственно настроенного султана и оттеснили умеренных государственных деятелей. В результате, по инициативе участников Барской конфедерации, Мустафа III одобрил в конце 1768 г. секретное соглашение о передаче Подолии Порте, а части восточно-украинских земель — конфедератам.

Таким образом, одной из важнейших причин начала Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. было то, что Мустафа III, как и его ближайшие предшественники, стремился играть, по словам видного турецкого историка Акдеса Н. Курата, если не ключевую, то, по крайней мере, значительную роль в Центральной и Юго-Восточной Европе.²⁰ Турецкие историки султанской эпохи также поддерживали тезис о защите Османской империей независимости и неделимости Польши как главной причине войны с Россией в 1768 г.

Во-вторых, не меньше опасался Константинополь и дальнейшего усиления Российской империи в целом, видя в этом угрозу своим позициям в Северном Причерноморье и в Крыму (турки понимали важность для России черноморской проблемы).²¹

И, в-третьих, огромный вклад в объявление Турцией войны России внесло активное подталкивание ее к этому Францией.²² В частности, немаловажную роль в сближении султана и польских конфедератов сыграло обещание Франции финансировать военные действия турецких войск против России.²³

* * *

Столь важная роль третьего государства в развязывании русско-турецкой войны заставляет остановиться на международном положении России накануне этих событий. Самым последовательным ее противником на международной арене из числа великих держав на протяжении практически всего XVIII в. была Франция. Лейтмотивом политики Парижа в отношении России было противодействие решению Петербургом любой внешнеполитической задачи и стремление к максимальному ослаблению как российского влияния в европейских делах, так и самого Российского государства в целом. В идеале Версаль был не против низведения России к положению допетровской Московии.²⁴ Руководитель тайной дипломатии Франции де Бройль наставлял своих агентов, что желательно не давать России «возможность играть какую бы то ни было роль в Европе; раз так, то не следует заключать с этим двором никаких договоров. Нужно заставить его впасть в совершенно летаргический сон, и если извлекать его из этого сна, то лишь путем конвульсий, например внутренних волнений».²⁵ Сам же король выражался еще определеннее. В своем письме послу в Петербурге Л.О. Брейтелю он излагал свою стратегию так: «Вы знаете, и я повторяю совершенно четко, что целью моей поли тики в отношении России является устранение ее, насколько возможно, от дел в Европе...». Но и этого, видимо, показалось Людовику XV мало, и затем он добавил: «Все, что может ввергнуть этот народ в состояние хаоса и погрузить во мрак, служит моим интересам».²⁶

Основными причинами такой политики Парижа были следующие: во-первых, Франция видела в России сильного и опасного конкурента в борьбе за гегемонию в европейских делах, а во-вторых, она крайне не желала выхода России в Черноморский регион и закрепления ее там, к чему Петербург все более активно стремился. Последнее вообще вызывало у Парижа острое недовольство, что объяснялось достаточно просто. Франция в XVIII в. продолжала занимать самое влиятельное положение как в левантийской торговле, так и в политике Османской империи, являясь самым старым союзником султанов. Торговля с Турцией была очень важна для Франции, особенно после потери позиций в Северной Америке и Индии.²⁷ Поэтому французские купцы и промышленники, а следовательно, и правительство смотрели на русское продвижение к Черному морю и на все угрозы турецким владениям как на прямую и серьезную опасность для экономических интересов Франции. А поскольку экономика неразрывно связана с политикой, то не только в полной гибели Турции, но даже в утрате ею тех или иных земель французы во второй половине XVIII в. видели также и подрыв своего политического престижа.²⁸

Таким образом, толкая турок на превентивную войну против России, французская дипломатия рассчитывала достичь сразу нескольких целей. Главная из них заключалась в общем ослаблении Российской империи, находившейся, по мнению Парижа, пока не в самом блестящем состоянии, что сразу же парализовало бы ее активность в Европе. В частности, в инструкциях, направленных французскому послу в Константинополе Ш.Г. Верженну, присутствовали следующие слова: «На севере готовится Лига, могущая стать опасной для Франции. Самым надежным средством перечеркнуть этот проект, а может быть, и свалить с захваченного престола узурпаторшу Екатерину явилось бы вовлечение ее в войну. Лишь турки могут оказать нам эту услугу (курсив наш. — Авт.)»²⁹ и «Единственной целью ваших усилий должно быть вовлечение турок в войну».³⁰ За этим, по мнению Франции, неизбежно должны были разрешиться и остальные задачи: отказ ослабленной России как от выхода на Черное море, так и от позиций в Польше, которые она столь серьезно укрепила в 1760-х гг. После чего Париж просто неминуемо возвращает утраченные позиции в Варшаве.

Наконец, была и еще одна цель, преследование которой заставило Францию толкнуть турок на войну с Россией, несмотря на понимание серьезности проблем, вставших перед Османской империей. Речь идет о стремлении овладеть Египтом, находившимся в вассальной зависимости от Константинополя. По мнению герцога Э.-Ф. Шуазеля и его окружения, русско-турецкая война как раз и давала возможность Франции захватить Египет мирным путем. Война должна была истощить силы России и Турции, и турки, в благодарность за помощь, могли бы если не совсем передать Египет Людовику XV, то, по крайней мере, предоставить там большие привилегии французскому капиталу.³¹

Приобрести Египет или сделать его финансово зависимым от Франции стало вопросом престижа для Людовика XV с 1763 г. «В глазах версальского кабинета Египет был новым полем битвы против Англии; в случае занятия его нашими моряками или при организации прохождения через него наших караванов, Египет должен был компенсировать потерю Канады или, по крайней мере, открыть прямой путь в сорок восемь дней из Марселя в Бомбей»,³² — писал Пэнго, биограф Э.-Ф. Шуазеля.

Вот почему Франция столь откровенно толкала Константинополь на войну с Россией, причем, что особенно важно, ни до, ни после ее начала совершенно не скрывала своей роли в организации этого конфликта. Так, еще в 1765 г. французскому послу в Константинополе Ш.Г. Верженну удалось добиться смены рейс-эфенди и великого везира, попавших под влияние русского резидента в Турции А.М. Обрескова. Затем Эннен, французский агент в Польше, открыто восторгался Ш.Г. Верженном, интриговавшим против России в Константинополе: «Доверие дивана не изменилось, и Ш.Г. Верженн, когда ему было дано разрешение ввести турок в игру, в войну, для которой подали повод польские дела, — выполнил полученные им приказы, не компрометируя себя, не беря на себя ручательства за события, которые оказались такими, как он и предвидел».³³ Ну и наконец, в 1772 г. во время беседы русского посла в Париже Н.К. Хотинского с новым главой французской дипломатии герцогом д'Эгильоном последовало признание последнего: «Как вы хотите, чтобы (мы. — Авт.) подали (Турции. — Авт.) такой совет (речь идет о совете туркам быть более склонными к примирению. — Авт.), когда ведь мы сами подтолкнули турок начать войну».³⁴

Еще одним противником России в этот период являлась Австрия. Она также не желала выхода и утверждения Российской империи в Черноморском регионе и была не в восторге от усиления международного влияния России, но занимала более осторожную позицию, выжидая дальнейшего развития событий.³⁵ Кроме того, Франция и Австрия еще с 1756 г. находились в союзнических отношениях, составив так называемый Южный союз.

Что касается Пруссии, то она была очень сильно ослаблена Семилетней войной, и Берлин теперь был заинтересован в поддержке Петербурга, видя в этом средство осуществления своих территориальных притязаний по отношению к Польше. К тому же в 1764 г. между Россией и Пруссией был заключен союзный договор, серьезно сковавший Австрию и Францию. Тем не менее, и Фридрих II был далеко не в восторге от войны России и Турции. Союзник поневоле, прусский король занимал двусмысленную позицию. Помогать Екатерине он не желал и писал своему брату Генриху: «Россия — страшное могущество, от которого через полвека будет трепетать вся Европа».³⁶ К тому же Фридрих откровенно опасался Екатерины II как искусного дипломата: «Боюсь, чтобы меня не стали доить как корову» в обмен «на изящный комплимент и соболью шубу».³⁷ Однако он был связан союзным договором, и поэтому, источая миролюбие, с самого начала предпринял активные шаги по прекращению начавшейся войны.

Главным же противовесом Франции для Петербурга были отношения с Англией, являвшейся в то время непримиримым врагом Парижа. Хотя с Лондоном удалось заключить только торговый договор (1766 г.), его позиция благоприятствовала России. Англия рассматривала Россию и как союзника против Франции, и как средство, с помощью которого британские политики хотели подорвать французские позиции на Ближнем Востоке и в Турции. Посланник в Петербурге лорд Каткарт писал в 1770 г.: «Она (Россия. — Авт.) должна зависеть от нас и держаться за нас. В случае успеха это лишь увеличит нашу силу, а в случае неуспеха — мы утратим лишь то, что не могли иметь».³⁸

И хотя Англия благожелательно относилась к России, на позиции Лондона нужно остановиться несколько подробнее. С 1763 г. между Россией и Англией шли переговоры о заключении союзного договора, которые, однако, ни к чему не привели. Как отмечает в своей статье М. Андерсон, главным пунктом в переговорах был турецкий вопрос. И каждый раз, продолжает он, английские сановники отказывались заключать соглашение, если затрагивался данный вопрос. Дает автор и объяснение: «Обычно этот отказ объяснялся тем, что британская торговля в Леванте неизбежно пострадала бы, если бы Англия, согласившись на русские предложения, позволила показать туркам, что теперь она рассматривает ее в качестве врага».³⁹ При этом сам автор указывает, что упомянутая торговля была в то время крайне малозначительной. Отсюда следует вывод, что указанная причина являлась формальной. Главное же заключалось в том, что Англия не желала допустить усиления России в Турции, а кроме того, ей вообще была не нужна эта война — ее интересовала Россия как союзник против Франции. Фактически далее М. Андерсон об этом и говорит, когда замечает, что сразу после начала войны Англия бросилась мирить Россию и Турцию, так как заключение мира «означало бы высвобождение российских войск и ресурсов от довольно бесплодной, с британской точки зрения, борьбы России в Княжествах и на берегах Черного моря для использования их... в Центральной или Западной Европе против Франции и ее союзников».⁴⁰ Таким образом, позиция Англии была не такой уж простой.

Однако Екатерина II достаточно рано раскусила английскую позицию и, не согласившись на союз на английских условиях, тем не менее, выстроила свою линию поведения вплоть до конца 1774 г. так, чтобы не лишать британский Кабинет надежд на будущее использование «Северной системы» и в английских интересах, а пока пользоваться помощью Лондона. Заканчивая обзор дипломатической ситуации накануне русско-турецкой войны, нужно отметить, что в 1765 г. Россия заключила союзный договор с Данией.

Таким образом, хотя дипломатическая обстановка на момент начала войны была достаточно сложной, в целом она все же благоприятствовала Российской империи.⁴¹ Противовесом открыто враждебной позиции Франции и скрытого недоброжелательства Австрии были достаточно хорошие отношения с Англией и союз с Пруссией (правда, очень скоро выяснится, что и последняя занимает враждебную позицию и лишь скована своей слабостью и союзными обязательствами).

* * *

Что же касается военно-экономических потенциалов сторон, то здесь ситуация была следующей. В целом, и в военном, и в экономическом отношениях Россия была уже значительно сильнее Турции, что позволяло ей рассчитывать на конечный успех.⁴² Важными преимуществами Российской империи были:

1) экономическое превосходство над Османской империей;

2) лучшая боеспособность русской армии, имевшей опыт победоносных военных действий в Семилетней войне;

3) намного более высокий профессиональный уровень русского командного состава, среди которого было очень много талантливых и выдающихся людей.

Имела Россия и военно-морской флот, получивший свежую практику в уже упомянутой Семилетней войне 1756—1763 гг. Однако итоги ее получились весьма неоднозначными. С точки зрения военно-морского искусства Балтийский флот выполнял следующие виды действий: крейсерство вдоль побережья неприятельской страны с целью пресечения коммуникаций и торговли противника, борьбу с неприятельскими каперами, перевозку грузов для нужд армии, блокаду приморских крепостей, артиллерийский обстрел их и высадка тактических десантов, закрытие датских проливов на случай появления английского флота. Однако при этом серьезного противодействия он не встретил, поскольку Пруссия сколько-нибудь значимым флотом не располагала. Соответственно русский флот не получил ни опыта ведения морских сражений,⁴³ ни опыта действий в условиях противостояния с равным противником. Несмотря на легко доставшееся господство на море, не приобрел Балтийский флот и опыта масштабных действий против побережья противника, аналогичного хотя бы опыту ударов по территории Швеции в 1719—1721 гг. Невелики оказались и трофеи в лице торговых и транспортных судов, хотя Пруссия при Фридрихе II начала развивать торговый флот (было задержано и захвачено около 30 судов). Наконец, не меньшей проблемой было и то, что кроме Балтийского моря русские моряки практически не знали других морей. Средиземное море казалось чем-то недостижимым. «Гибралтар нашим кажется концом света!», — писала Екатерина А.Г. Орлову в начале Архипелагской экспедиции. Более того, за два месяца до выхода эскадры Г.А. Спиридова из Кронштадта она просила русского посла в Лондоне И.Г. Чернышева тайно раздобыть у англичан морскую карту Средиземного моря и Архипелага. Да что там Архипелаг! Несмотря на недавнюю войну с Турцией в 1735—1739 гг., когда Донская флотилия П.П. Бредаля действовала на Азовском море, даже по нему не составили нормальных карт.⁴⁴ Про Черное море говорить уже не приходится. Таким образом, в целом, полученный русским флотом в Семилетней войне опыт оказался весьма ограниченным.

Справедливости ради нужно отметить, что для такого итога были и объективные причины: отсутствие флота у Пруссии, замкнутость театра военных действий и политика Конференции при высочайшем дворе, делавшей основную ставку на сухопутный театр военных действий⁴⁵ (хотя два наиболее значимых для России успеха — взятие Мемеля и Кольберга — принесли именно совместные действия русской армии и флота).

Однако для целого ряда других итогов войны оправданий у руководства отечественного флота быть уже не может. В частности, война практически не повлияла на основные (они же и застарелые) проблемы русского флота: низкое качество кораблей, острую нехватку личного состава (в 1762 г. некомплект достигал 6708 человек!), распространенность болезней и высокую смертность (в 1757 г. число больных на Кронштадтской и Ревельской эскадрах достигло 2 тыс. человек), формальное отношение к боевой подготовке. Созданная Петром III в 1762 г. Морская Комиссия даже не удосужилась скрыть последнего момента в своем докладе: «Еще ж ваше императорское величество повелели, чтоб матросы и все нижние служители каждый в своем звании сведущи и научены были. На то всеподданнейше представляется по адмиралтейскому регламенту, должности коллежской по 112 артикулу, повелено флот не меньше половины, а иногда и весь, для экзерциции на море иметь. По содержанию сего артикула до военного случая из флота для экзерциции посылано было в море по нескольку караблей, а как военное время наступило, то и весь флот в употреблении был, чрез что матрозы и другие нижние служители каждый в своей должности и обучение получают (курсив наш. — Авт.)».⁴⁶ То есть с началом войны началась и боевая подготовка.⁴⁷

Таким образом, фактически наиболее значимым результатом Семилетней войны для русского флота стало лишь выдвижение способных флагманов и офицеров: А.И. Полянского, Г.А. Спиридова, А.Н. Сенявина, И.М. Селиванова и других, которые затем и создали фундамент для дальнейшего развития флота при Екатерине И. С утверждением же Н.М. Коробкова, что война улучшила качество кораблей, соглашаться не приходится. Более того, Семилетняя война, к сожалению, наоборот, четко обозначила одну, закрепившуюся в дальнейшем, особенность русских кораблей: их, как правило, хватало лишь на несколько напряженных кампаний (то есть на одну войну!). В качестве подтверждения приведем следующие данные. В 1757 г. в составе Балтийского флота числился 21 линейный корабль. В 1758—1761 гг. в строй вошли еще 9 единиц, однако за это же время флот лишился 5 кораблей (2 разбились, а 3 были разобраны за ветхостью). Тем не менее, к началу 1762 г. Балтийский флот формально обладал 25 кораблями. Но из начавших войну линейных кораблей (за вычетом погибших и разобранных) 11 являлись совсем ветхими или в близком к этому состоянию (и 8 из них разобрали уже в 1763 г.). Получается, что реально имелись налицо лишь 14 кораблей, из которых 9 были построены в ходе войны. До 1768 г. в боеготовом состоянии сохранились из этих 14 только 4.

Между тем, Семилетняя война ясно продемонстрировала то огромное значение, которое к этому времени достигли войны на море. Не касаясь здесь уроков, которые извлекли или не извлекли другие страны, о русском флоте в послевоенные годы (и соответственно накануне Русско-турецкой войны 1768—1774 гг.) можно сказать следующее.⁴⁸ Кампания 1761 г. стала последней кампанией Балтийского флота в Семилетней войне. В связи со смертью 25 декабря 1761 г. Елизаветы Петровны и приходом к власти императора Петра III Россия весной 1762 г. не только вышла из войны, но и практически заключила союз с Пруссией. Однако взамен Петр III начал готовить войну против Дании, в которой флот снова был необходим.

Здесь-то и выяснилось состояние флота. Об уровне проблем свидетельствовали как первая фраза указа Петра III от 16 февраля 1762 г. о создании комиссии по преобразованию флота, гласившая «Зная... что нынешнее состояние флота требует немалого поправления...»,⁴⁹ так и последовавшее вскоре высочайшее решение о немедленном строительстве еще 6, а лучше даже 9 линейных кораблей.⁵⁰ Что же касается комиссии, то перед ней была поставлена задача «сделать и во всегдашней исправности содержать такой флот, который бы надежно превосходил флоты прочих на Балтийском море владычествующих держав».⁵¹ То есть речь шла о создании флота более сильного, чем соединенные флоты Дании и Швеции. Задача более чем сложная, особенно с учетом отношения ко флоту как руководителей морского ведомства, так и многих лиц в окружении Петра. В результате указ Петра III так и остался пожеланием, тем более что сам император человеком волевым не являлся. Проблемы Балтийского флота продолжали усугубляться.⁵²

Но уже 28 июня 1762 г. в России произошел переворот, и к власти пришла Екатерина II. Женщина умная, волевая и амбициозная, она твердо намеревалась сделать Россию одной из ведущих держав и решить ее основные внешнеполитические задачи. «Время покажет, что мы ни за кем хвостом не тащимся», — из этой резолюции Екатерины на депеше посла в Берлине князя Долгорукова от 8 ноября 1763 г. вскоре выросла целостная система представлений о задачах внешней политики России,⁵³ представление о которых сложилось у Екатерины в то время, когда она была великой княгиней, и в основе которых лежала идея, направлявшая еще дипломатию Петра I — утверждение России на берегах Балтики и Черного моря. Уже в известном 36-м пункте «Собственноручных заметок великой княгини Екатерины Алексеевны», составленных в период до марта 1761 г., будущая императрица писала: «Соединить Черное море с Каспийским, и оба — с Северным; направить торговлю Китая и Восточной Индии через Татарию — значило бы возвысить Россию на степень могущества, высшего, чем прочие государства Европы и Азии (курсив наш. — Авт.)».⁵⁴ Естественно, что она сразу же обратила внимание на российский флот (впрочем, не обратить и не могла, поскольку сама же указывала по поводу начала своего царствования: «Флот в упущении, армия в расстройстве, крепости развалились»⁵⁵). С одной стороны, флот демонстрировал мощь государства на международной арене, а с другой — был важнейшей военной «рукой». России же, как мы указывали выше, явно предстояла борьба с Турцией за Черное море, уступать позиции на котором Османская империя не собиралась.

В результате российское правительство разворачивает всестороннюю подготовку, включавшую в том числе и реформирование армии и флота, причем последнему впервые уделяется столько внимания. В 1762 г. Екатерина присутствует на спуске линейных кораблей и назначает своего сына (великого князя Павла Петровича, будущего Павла I) генерал-адмиралом русского флота. В 1763 г. собираются сведения о военно-морских флотах европейских держав и создается комиссия по реформированию флота. Но ведь Балтийский флот, вроде бы, никак нельзя применить против турок? А именно на подготовку к войне с ними ориентирована российская дипломатия!

Из письма графа Букингемского лорду Галифаксу. Петербург. 26 июля 1763 г.⁵⁶

(Весьма секретно. Извлечение). В прошлую субботу я виделся с канцлером и вице-канцлером... Вице-канцлер упомянул, что Англия могла бы быть полезна России в турецкой войне...

Однако противоречия в этом нет: в том же 1763 г. в Грецию из России были направлены два «русских грека» — Мануил Саро и артиллерийский офицер Папазули.⁵⁷ Саро вернулся из командировки в мае 1765 г. и сообщил: «Спартанский народ христианского закона и греческого исповедания, и хотя живет в турецких владениях, но туркам не подчинен и их не боится, а даже воюет с ними. Живет в горах и в таких малодоступных местах, что турки к нему подступиться не могут». Более того, далее он указал: «По моему усердию смею представить о том, чтоб отправить в Средиземное море против турок 10 российских военных кораблей и на них нагрузить пушек довольное число; завидевши их, греки бросились бы на соединение с русскими; у греков есть свои немалые суда, но их надобно снабдить пушками; сами же греки — народ смелый и храбрый».⁵⁸ Забегая вперед, отметим, что в 1764 г. в Средиземное море направился и фрегат Балтийского флота «Надежда Благополучия», снабженный предписанием по проведению обязательной, но максимально осторожной гидрографической описи всех встреченных портов и земель.⁵⁹ Так что, видимо, как вполне обоснованно считают часть отечественных историков, идея Архипелагской экспедиции появилась еще до начала войны.

Между тем, в 1764 г. было сформулировано новое «рамочное» положение о корабельном составе Балтийского флота, которое гласило: «Держать на Балтийском море флот не только равносильный каждому из соседних флотов, Дацкому и Швецкому, но чтоб наш в числе линейных кораблей оные еще надежнее превосходить мог».⁶⁰ На первый взгляд, оно носит вполне региональный характер. Однако просматривающаяся ставка на сильный линейный флот в свете ситуации начала 1760-х гг. и вкупе с принятыми под положение в 1764—1767 гг. конкретными регламентами (новым корабельным штатом флота и новым регламентом артиллерийского вооружения кораблей) выдает большие планы Екатерины II относительного Балтийского флота.⁶¹ К чему же стремилась российская императрица?

Начнем с анализа корабельного штата, принятого в том же 1764 г. (а точнее, 21 марта), который оказался весьма нестандартным: в частности, он делился на три комплекта кораблей; мирного времени, малый и большой комплект военного времени, с числом линейных кораблей соответственно в 21, 32 и 40 единиц.

Сравнительные данные штатов Балтийского флота 1757 и 1764 гг.

Поскольку шведы за последние 20 лет ни разу не смогли выставить больше 16 линейных кораблей (а для датчан и эта цифра была огромной),⁶² то становится совершенно очевидно, что 32, а тем более 40 линейных кораблей для Балтийского моря оказывались явно избыточными (особенно если учесть, что союз Дании и Швеции был практически невозможен). То есть для успешного противостояния флотам других балтийских стран оказывается вполне достаточно 21 линейного корабля, или комплекта мирного времени. Не случайно, когда в 1772 г. возникла угроза войны со Швецией, Екатерина II потребовала подготовить именно 20 линейных кораблей. Однако комплектов, как мы видели, было все-таки три!

Из письма английского посланника в Петербурге Р. Гуннинга графу Суфольку об отношении в Российских правящих кругах к военным силам Швеции. 14 сентября 1772 г.⁶³

Я сейчас вернулся от г. Панина... (который. — Авт.) сказал, что в доказательство полного доверия ко мне и к моему двору сообщит мне с условием величайшей тайны намерение своего двора относительно Швеции, заключавшееся в том, чтобы в виду настоящего положения их флота и армии относиться в течение зимы будто бы с равнодушием к последней их революции; к наступлению же ранней весны он надеется иметь в Финляндии такую армию, которая бы придала вес их речам, в каком бы смысле они не заговорили. К тому времени будут вооружены двадцать линейных кораблей...

Таким образом, комплекты военного времени могут свидетельствовать только о программе создания большого наступательного флота, причем без привязки его, как было раньше, исключительно к бассейну Балтийского моря, для которого «мощным и наступательным» считался еще вариант штата Петра I из 27 линейных кораблей.⁶⁴ Именно со стремлением получить флот для действий вне Балтики, на наш взгляд, связан выход из пут столь долго державшегося штата в 27 линейных кораблей. А одной из причин этого, по всей видимости, вновь являлась подготовка к войне с Турцией. Косвенным подтверждением служат фигурирующие в уже упоминавшемся нами отчете М. Саро от 1765 г. 10 кораблей, с помощью которых можно было бы легко поднять греков на восстание. Получается, что при 21 линейном корабле для Балтийского моря и 10 для дальних действий мы получаем 31 корабль, тогда как малый комплект военного времени составлял 32 линейных корабля!⁶⁵

Интересен данный корабельный штат и еще двумя аспектами:

1) попыткой рационально использовать средства на развитие флота посредством стартовой оптимизации состава линейных сил мирного времени до реального уровня флотов Дании и Швеции и наращивания их по мере необходимости;

2) увеличением мощи линейного флота в целом за счет отказа от 54-пушечных кораблей⁶⁶ и окончательного принятия на вооружение в качестве основного типа линейного корабля 66-пушечника, который по-прежнему продолжал рассматриваться как экономичный противовес 70-пушечникам.⁶⁷

Здесь мы сделаем небольшое отступление. Историк Г.А. Гребенщикова считает, что тем самым в России была принята военно-морская доктрина, более того, утверждает, что именно она впервые ввела в научный оборот как само это понятие, так и цитату: «Принято за главное правило, чтоб флот Российский не токмо Дацкому и Швецкому равен был каждому, но и желательно, чтоб в числе линейных кораблей оные еще и превосходить мог». Но так ли это? Относительно последнего достаточно сказать, что приведенная нами выше практически идентичная цитата была опубликована Н.В. Новиковым еще в 1911 г., а затем использовалась рядом других исследователей, причем в книге М.В. Московенко, впервые изданной в 2003 г., еще и со ссылкой на материалы РГАВМФ,⁶⁸ Г.А. Гребенщикова же дала ее со ссылкой только в 2007 г., при этом ни словом не обмолвившись о работах предшественников.⁶⁹ Комментарии нам кажутся излишними.

Теперь что касается «военно-морской доктрины». Исследователь Брайан Танстолл во введении к своей книге «Морская война в век паруса. 1650—1815 гг. Сражения великих адмиралов», давая предварительные положения об особенностях морской войны XVII — начала XIX в., употребляет следующую формулировку: «Морская тактика — это обычное выражение тактической доктрины своего времени. Доктрина принимает официальную и систематическую форму в виде руководств и сборников инструкций, по которым офицеры флота учатся и в соответствии с которыми сражаются».⁷⁰ Мы видим использование того же термина — «доктрина». Далее: исследователь русского флота Н.Н. Петрухинцев в конце своей статьи «Два флота Петра I: технологические возможности России» пишет: «Анализ технологических аспектов строительства и использования "двух флотов" Петра I позволяет избежать типичной ошибки — недоучета специфики России как "периферийной" в мировой системе страны с ограниченными экономическими, бюджетными и техническими возможностями и с ярко выраженной географической спецификой, делающей почти невозможной и стратегически ненужной доктрину мощного наступательного флота на Балтике, уже выполнившего свою основную задачу при переделе балтийских владений Швеции и удержании их Россией за собой»⁷¹. Оставляя за скобками спорность последнего утверждения, мы опять видим термин «доктрина», да еще и применительно к стратегическим аспектам использования русского Балтийского флота.

Таким образом, термин «доктрина» по отношению к военно-морскому флоту XVIII в. употреблялся и до Г.А. Гребенщиковой. Но вот использовался он иначе, и, на наш взгляд, в двух указанных случаях вполне обоснованно. А вот с «военно-морской доктриной» России, принятой в 1764 г., придется разобраться.

Что же такое военно-морская доктрина? Е.Н. Шильдкнехт пишет об этом так: «...Военно-морская доктрина есть практическое приложение данных военно-морской науки применительно к определенной войне (курсив наш. — Авт.)... Государство, создавая свою вооруженную силу, готовится не к войне вообще, а к некоторой вполне определенной войне... Для ведения определенной войны необходимо некоторое количество приемов, выбранных из военно-морской науки, которые бы наилучшим образом соответствовали данному плану войны, вооружению и силам своим и противника, условиям театра войны, государственным, национальным и экономическим условиям страны, т. е. все то, что мы условились называть военно-морской доктриной».⁷²

Заметим, что Г.А. Гребенщикова не только не принимает в расчет предложенное Е.Н. Шильдкнехтом определение военно-морской доктрины, но и не дает собственного. Между тем, следуя вполне убедительной логике автора, можно предположить, что представленное в работе Г.А. Гребенщиковой в качестве формулировки военно-морской доктрины положение о необходимости обеспечить равенство сил и даже превосходство российского флота на Балтике над датским и шведским следует понимать как отражение мер по подготовке России к войне с этими государствами. Однако они вот-вот должны были стать членами «Северной системы», да и в союзе между собой, как мы отмечали, их выступление против России было практически невозможно.

Показательно, что Г.А. Гребенщикова даже не пытается обосновать свое утверждение анализом политических и военных планов Швеции и Дании, подтвердить наличие актуальной для России угрозы с их стороны, рассмотреть состояние и оценить возможности флотов этих государств, равно как не представляет убедительных аргументов в пользу своей интерпретации намерений российского правительства и не приводит конкретных планов войны против Швеции и Дании!

Так что же одобрила Екатерина II в 1764 г.? По-видимому, положение о корабельном составе Балтийского флота вкупе с новым корабельным штатом сформулировали, как мы и указали выше, лишь общую программу развития корабельного состава русского флота, позволившую наметить его численное развитие безотносительно к тем или иным военным планам. Такую программу можно назвать доктриной, но не военно-морской. Как гласит устоявшееся определение: «Доктрина — учение, научная или философская теоретическая система, руководящий теоретический или политический принцип».⁷³ Соответственно именно такую доктрину и утвердила Екатерина II в 1764 г., указав, что в качестве минимума русский флот должен в любом случае превосходить своих противников на Балтийском море, а в качестве максимума достигать двукратного превосходства над численным составом минимального штата, причем то, что курс был взят именно на доведение со временем размеров флота до обозначенной в 1764 г. максимальной численности и без всякой связи с флотами Дании и Швеции, явно показали дальнейшие события.

1772 год. При возникновении проблем со Швецией Адмиралтейств-коллегия получила предписание подготовить к кампании 1773 г. 20 линейных кораблей (то есть то число, которое и фигурирует в комплекте Балтийского флота мирного времени).

1776 год. После возвращения эскадр Балтийского флота из Архипелага и достижения численности его линейных кораблей 33 единиц Екатерина II ликвидирует комплект мирного времени образца 1764 г. и оставляет в качестве постоянной цифры 32 линейных корабля (хотя в соответствии со штатами 1764 г. требовалось провести их сокращение).

1782 год. Екатерина II приняла решение о дополнительной постройке 8 100-пушечников и увеличении штатного числа всех линейных кораблей Балтийского флота в мирное время до 40, а в военное до 48 единиц.⁷⁴ И причина этого вновь крылась не в поведении Дании и Швеции, а в опыте Войны США за независимость, начале регулярных походов русских эскадр в Атлантику и Средиземное море и планах новой Архипелагской экспедиции против Турции. Более того, если мы вычтем намеченные для последней 15 линейных кораблей из комплекта в 40 единиц, то опять-таки получим для Балтики немногим больше 21 линейного корабля.

1796 год. В конце правления Екатерины II в качестве единственного варианта численности линейных кораблей в Балтийском флоте осталась цифра в 48 единиц, хотя флоты Швеции и Дании к этому времени в общей сложности едва набирали 16 боеспособных судов такого класса.

Таким образом, мы уже в 1764 г. наблюдаем появление проекта создания мощного военно-морского флота как рычага политического влияния, а затем видим постепенное осуществление этой доктрины.⁷⁵

Подтверждением тому может служить и следующий факт. При организации «Морской комиссии» в 1763 г. задачи, связанные с разработкой плана развития Кронштадта, были сформулированы ею следующим образом: «Полагаем, что прямое домостроительство того требует, чтобы сделать основательный план, который хотя бы и при самых поздних потомках в совершенство приведен быть мог (курсив наш. — Авт.)».⁷⁶

Направление на создание большого флота подтверждает и усиление корабельной артиллерии русского флота, намеченное по новому артиллерийскому регламенту 1767 г., при этом оно вообще открыто опиралось на произошедшие по итогам Семилетней войны изменения вооружения британских и французских кораблей (т. е. ведущих флотов).⁷⁷

Изменение артиллерийского вооружения кораблей русского флота по штату 1767 г. в сравнении со штатом 1722 г.

Сравнительные данные эволюции артиллерии британского флота⁷⁸

Правда, принятый в 1767 г. регламент, по российской традиции, сразу же оказался отягощенным существенными недостатками. Во-первых, пропуск единорогов, успешно примененных Балтийским флотом в 1761 г. и существенно повысивших его огневую мощь, не позволил создать полноценную систему вооружения русских кораблей. В частности, единороги даже исчезли из состава артиллерии линейных кораблей Балтийского флота, возвращению которых способствовала лишь подготовка к Архипелагской экспедиции. Однако отсутствие нормативов привело к тому, что ставить их стали по ситуации. Так, 13 марта 1769 г. по решению Адмиралтейств-коллегии на уходившей в Архипелаг эскадре Г.А. Спиридова было установлено по два единорога на линейный корабль. Такое же дополнительное усиление получили и корабли эскадры Д. Эльфинстона. А вот архипелагские эскадры, начиная с третьей, вооружались уже по принципу: 4 единорога на линейный корабль.

Флотский мундир образца 1764 г.: контр-адмирала (1), вице-адмирала (2), адмирала (3), генерал-адмирала (4)

Во-вторых, формулировка «не столь надежный» для 66-пушечных кораблей позволила Адмиралтейств-коллегии продолжить сохранять пока 24-фунтовые орудия на их нижнем деке.

Флотский мундир образца 1764 г.: обер-офицера (1), капитан-лейтенанта (2), капитана 2 ранга (3) и капитана 1 ранга (4)

Наконец, в-третьих, при ориентировании на английский и французский флоты усиление артиллерии провели какое-то половинчатое, что не дало возможности достичь паритета с вооружением кораблей европейских флотов (хотя Г.А. Гребенщикова почему-то пишет об унификации корабельной артиллерии этих флотов⁷⁹).

Сравним приведенные выше таблицы «Изменение артиллерийского вооружения кораблей русского флота по штату 1767 г. в сравнении со штатом 1722 г.» и «Сравнительные данные эволюции артиллерии британского флота». 100-пушечный корабль английского флота продолжал по всем статьям превосходить русский корабль того же ранга. Линейные корабли 80-пушечного ранга английского и русского флотов действительно оказались примерно равны. Однако 74-пушечники британского флота, сменившие 70-пушечные корабли, в качестве вполне достаточного противовеса которым рассматривались русские 66-пушечные линейные корабли, вновь на голову превосходили последние. Да и британские 64-пушечники, даже при планируемых 30-фунтовых пушках гон-дека русских 66-пушечников, за счет 18-й 9-фунтовых орудий опер-дека и шканцев, имели все же более сбалансированную артиллерию.⁸⁰

Сравнительные данные трех типовых кораблей русского и английского флотов на 1768 г.⁸¹

К тому же, несмотря на свою очевидную значимость, в войне 1768—1774 гг. серьезного распространения регламент 1767 г. еще и не получил. Так, 66-пушечные линейные корабли Балтийского флота по-прежнему несли на нижних деках 24-фунтовые пушки (хотя официально это распространялось только на «не совеем надежные» суда), а на 32-пушечных фрегатах продолжали стоять 12-фунтовые пушки. Однако, в любом случае, начало отхода от замершего с эпохи Петра I регламента уже само по себе можно признать шагом вперед, вновь направленным на вывод отечественного флота на уровень ведущих европейских флотов.

Между тем, реализация обозначенных нами планов Екатерины II не ограничилась указанными мерами. В частности, кроме перечисленного, в 1762—1768 гг. была реорганизована система управления флотом, изменена система производства в чины офицеров, введена новая форма для адмиралов, офицеров и нижних чинов, впервые позволившая четко определить по ее особенностям чин носителя (за исключением мичмана, лейтенанта и капитан-лейтенанта, имевших общие черты).

Особенности организации русского флота в 1760-х гг.

1. Изменения структуры Адмиралтейств-коллегии

В 1763 г. Адмиралтейств-коллегия претерпела очередную в XVIII столетии реорганизацию. По новому положению вместо прежних 10 контор было образовано пять экспедиций: Комиссариатская, Интендантская, Казначейская, Артиллерийская и Счетная. Начальники экспедиций, генерал-кригс-комиссар, генерал-интендант, генерал-казначей, генерал-цейхмейстер и генерал-контролер, все в чинах не ниже контр-адмирала, вошли в состав присутствия Адмиралтейств-коллегии. Вновь была введена должность вице-президента. Кроме обозначенных выше лиц, в состав коллегии были введены: прокурор, обер-секретарь и экзекутор. При коллегии для ведения судебных дел состояли генерал-аудитор-лейтенант, аудитор и три канцелярских служащих. Штат Канцелярии коллегии (включая обер-секретаря) насчитывал 35 человек. В экспедициях полагалось от двух до семи старших чиновников и от 8 до 35 чиновников и канцелярских служащих. Всего штатами экспедиций предусматривалась 121 должность, не считая начальников, входивших в состав присутствия коллегии.
24 августа 1765 г. был принят «Регламент о управлении адмиралтейств и флотов» Согласно ему, Адмиралтейств-коллегия имела «верховную дирекцию и власть над флотами». При этом, как следует из журналов заседаний Адмиралтейств-коллегии, последняя выражалась в том, что, как и ранее, она периодически привлекалась к решению задач стратегического руководства вооруженной борьбой на море, решая вопросы о создании временных группировок для действий в удаленных районах моря и на других морских театрах, принимая участие в разработке инструкций флагманам, рассматривая их донесения и отчеты, собирая и анализируя данные об обстановке в европейских морях.
И все же основная часть времени по-прежнему тратилась на чисто административные и хозяйственные дела. Комиссариатская экспедиция занималась снабжением личного состава флота и госпиталями. Интендантская экспедиция ведала вопросами заготовки леса, постройки и оснащения кораблей, содержания береговых сооружений, контроля состояния флотских магазинов, за исключением провиантских и артиллерийских. Казначейская экспедиция занималась распределением отпускавшихся на содержание флота денежных сумм. В компетенции Артиллерийской экспедиции находились морская артиллерия (материальная часть и личный состав), артиллерийские склады и морские крепости. Наконец, Счетная экспедиция производила ревизии прихода и расхода во всех экспедициях. Свои отчеты от имени Адмиралтейств-коллегии она предоставляла в Ревизион-коллегию.
Как и раньше, дела всех экспедиций коллегия рассматривала в отведенные для этого дни, иной порядок был предусмотрен только для решения срочных дел. Один из членов коллегии должен был находиться в ней в течение всего дня. Он подписывал указы по исполненным документам (за исключением дел о приходе и расходе денежной казны — их должны были подписывать все члены коллегии). В экстренных случаях он вызывал председательствующего в коллегии или собирал всех ее членов.
По «Регламенту» все бумаги должны были адресоваться в коллегию, однако, если не требовалось особого решения, они передавались непосредственно в экспедиции. В иных случаях на входящие документы в присутствии членов Адмиралтейств-коллегии сразу накладывалась резолюция или их рассмотрение откладывалось до получения справок из соответствующих инстанций. Резолюции коллегии подписывались всеми ее членами и вносились в журнал, который также заверялся их подписями. В экспедиции на исполнение передавались копии резолюций, заверенные обер-секретарем. В случае отсутствия правовой нормы, которой надлежало руководствоваться при наложении резолюции, коллегия составляла всеподданнейший доклад на имя императрицы, подписываемый всеми членами коллегии. По решенным делам в подчиненные инстанции рассылались указы, подписанные начальниками экспедиций, но от имени коллегии и с указанием, по какой экспедиции указ рассылается. Между собой экспедиции переписывались промемориями, от подчиненных им инстанций и лиц получали челобитные, доношения и рапорта.
Делопроизводство, несмотря на периодические попытки упрощения, по-прежнему оставалось сложным и было одним из главных препятствий для повышения эффективности управленческой деятельности. Исполнение любого документа сопровождалось его регистрацией в многочисленных реестрах и журналах. До решения вопроса дела проходили через двенадцать рук и более. Проблему пытались решать и путем увеличения штатов центральных органов управления. Так, решением от 2 ноября 1777 г. число служащих в Канцелярии Адмиралтейств-коллегий было доведено до 48 человек. При этом, хотя и незначительно, увеличилась штатная численность большинства экспедиций (до 129 служащих).

2. Изменения формы адмиралов, офицеров и матросов русского флота

В 1764 г. были приняты правила «Какой мундир во флоте и при адмиралтействе служащим иметь определено», на титульном листе которых рукой Екатерины I! написано: «Быть по сему». Для офицерских чинов плавсостава вводился белый кафтан с зелеными лацканами, обшлагами и воротником. Камзол и штаны были из зеленого сукна. Для флагманов впервые вводились знаки различия в виде пуговиц, пришиваемых на обшлагах, при этом адмиралам полагалось пришивать три пуговицы, вице-адмиралам — две, а контр-адмиралам — одну.
Кафтаны и камзолы флагманов богато украшались золотым шитьем с массивными позолоченными пуговицами. Знаки различия вводились и для офицерского состава. По кромке камзола и на клапанах карманов капитаны 1 ранга нашивали широкий и узкий галуны, капитаны 2 ранга по кромке камзола нашивали один галун, а на карманных клапанах — два, камзол капитан-лейтенанта обшивался одним узким галуном. Капитаны генерал-майорского ранга имели такие же нашивки, как и капитаны 1 ранга, но на обшлагах они пришивали еще и одну адмиральскую пуговицу. Новыми правилами для корабельных офицеров на левое плечо вводился прообраз погона в виде сплетенной из шнура тесьмы с золотой или серебряной кисточкой. Узор тесьмы определял командир корабля.
Для чинов Корпуса морской артиллерии вводились такие же мундиры, как и для строевого состава, но воротники, обшлага и лацканы у них были из черного бархата, а также черный подбой кафтанов вместо зеленого. На черные шляпы вместо галуна нашивали золотой шнурок. Генерал-цейхмейстер носил адмиральский мундир, но воротник и обшлага у него были не зелеными, а из черного бархата.
Для чинов Корпуса флотских штурманов вводились зеленый кафтан с белым воротником и белыми обшлагами и зеленого сукна камзол и штаны. При этом штурманам полагалось на обшлагах пришивать галун в четыре ряда, подштурманам — в три ряда, а штурманским ученикам — в один ряд.
Боцманы нашивали на обшлагах узкий галун в три ряда змейкой, боцманматы — такой же галун в два ряда, а квартирмейстеры — в один ряд.
Матросская форма одежды состояла из епанчи, голландской рубахи с брюками, шляпы, голландского бострога с брюками зеленого сукна, камзола белого цвета с зелеными лацканами и обшлагами и камзола тикового полосатого.⁸²

3. Изменение системы морских чинов при Екатерине II⁸³

Класс	Армейские и штурманские звания при Екатерине II	Морские чины на 1764 г.	Морские чины с 1764 г.	Чины морской артиллерии на 1764 г.	Чины морской артиллерии с 1764 г.
I	Генерал-фельдмаршал	Генерал-адмирал	Генерал-адмирал	—	—
II	Генерал-аншеф	Адмирал	Адмирал	—	—
III	Генерал-поручик	Вице-адмирал	Вице-адмирал	—	Генерал-цейхмейстер
IV	Генерал-майор	Контр-адмирал	Контр-адмирал; капитан генерал-майорского ранга	Обер-цейхмейстер	Обер-цейхмейстер
V	Бригадир	Капитан-командор	Капитан бригадирского ранга	Цейхмейстер	Цейхмейстер
VI	Полковник	Капитан 1 ранга	Капитан 1 ранга	Капитан 1 ранга	Советник; капитан 1 ранга
VII	Подполковник	Капитан 2 ранга	Капитан 2 ранга	Капитан 2 ранга	Капитан 2 ранга
VIII	Премьер-майор, секунд-майор	Капитан 3 ранга	Капитан-лейтенант	Капитан 3 ранга	Капитан 3 ранга
IX	Капитан; штурман капитанского ранга	Капитан-лейтенант	Лейтенант	Капитан-лейтенант; фейерверкер	Капитан-лейтенант
X	Капитан-поручик	Лейтенант	—	Лейтенант; цейхмейстер	Лейтенант
XI	—	Корабельный секретарь	—	—	—
XII	Поручик; штурман ранга поручика	Унтер-лейтенант	Мичман	Унтер-лейтенант	Унтер-лейтенант
XIII	Подпоручик; штурман ранга подпоручика	Мичман	—	Констапель; подконстапель	Констапель
XIV	Прапорщик; штурман ранга прапорщика	—	—	—	—

4. Особенности парусного вооружения русского и европейского флотов в 1760-х гг.

Несмотря на удачные эксперименты С.К. Грейга по усовершенствованию парусного вооружения русских кораблей, вплоть до 1777 г. в России действовали штаты 1726 г., и только в 1777 г. были официально приняты новые штаты парусного вооружения. Характеристика последних приведена в VI главе данного исследования, а здесь мы проанализируем ситуацию с парусным вооружением русских и европейских линейных кораблей и фрегатов на конец 1760-х гг. А поскольку рассмотрение парусного вооружения невозможно без анализа рангоута парусных кораблей, то сначала остановимся на сравнении рангоута русского и европейских флотов на этот отрезок времени.

5. Расписание рангоута кораблей русского флота в 1760—1770-х гг.⁸⁴

«Звание мачт, реев и прочего»	По штату 1726 г.		По эксперименту С.К. Грейга на корабле «Трех Иерархов» (1767—1768 гг.)		Комментарии
	длина, футы	толщина, дюймы	длина, футы	толщина, дюймы
Бушприт	62	31½	62¼	32⅓	—
Утлегарь	41½	10½	42	18½	—
Блинда-рей	60	15	57⅓	13¼	—
Бовен-блиндарей	—	—	41½	8¼	Картины Я.Ф. Хаккерта указывают на наличие этой реи на русских кораблях в 1770—1772 гг. хотя это и не было предусмотрено штатом 1726 г.
Мартин-гик	—	—	—	—	Хотя ни по штату 1726 г, ни по эксперименту С.К. Грейга, ни по картинам Я.Ф. Хакккерта не отмечен на русских кораблях, ряд исследователей и художников указывают на его присутствие
Фок-мачта	90	29	89¾	31	—
Фор-стеньга	54	17½	53	18½	—
Фор-брамстеньга	27	7½	35½	9	—
Фока-рей	84	21	80	19⅞	—
Фор-марса-рей	55½	14	57⅓	13¼	—
Фор-брам-рей	30½	7½	37	7½	—
Фор-бом-брамрей	—	—	25	4¾	Художественные материалы войны 1768—1774 гг. ни разу не фиксируют ее использование
Грот-мачта	100	32½	101	33⅔	—
Грот-стеньга	62	19½	52½	19⅞	—
Грот-брамстеньга	31	8¼	40	10	—
Грота-рей	90	22½	90	21¾	—
Грот-марса-рей	60	15	647,	14⅔	—
Грот-брам-рей	32½	8¼	417,	8¼	—
Грот-бом-брам-рей	—	—	28	5¼	Художественные материалы войны 1768—1774 гг. ни разу не фиксируют ее использование
Бизань-мачта	89	21½	89	22½	—
Крюйс-стеньга	42	97¾	40	13⅓	—
Крюйс-брамстеньга	—	—	26½	7	Картины Я.Ф. Хаккерта указывают на наличие этой стеньги на русских кораблях в 1770—1772 гг. хотя это и не было предусмотрено штатом 1726 г.
Бизань-рю	89	15	75	14	На модели линейного корабля «Трех Иерархов», хранящейся в ЦВММ, ошибочно указаны гафель и гик, что подтверждается и картинами Я.Ф. Хаккерта
Бегин-рей	60	10	64½	14⅔	—
Крюс-рей	36	9	42	9½	—
Крюйс-брамрей	—	—	28	5½	Картины Я.Ф. Хаккерта указывают на наличие этой реи на русских кораблях в 1770—1772 гг., хотя это и не было предусмотрено штатом 1726 г.

6. Расписание рангоута кораблей основных европейских флотов в XVIII в.⁸⁵

Части рангоута	Комментарии
Бушприт	Присутствует и на художественных изображениях
Утлегарь	То же
Блинда-рей	То же
Бовен-блинда-рей	То же
Выстрел бушприта или мартин-гик	По данным К.Х. Маквардта, появился в английском военно-морском флоте примерно в 1790-х гг. Тем не менее, модели многих европейских линейных кораблей и фрегатов, особенно французских и испанских, несут мартин-гик и в середине XVIII в.
Фок-мачта	Присутствует и на художественных изображениях
Фор-стеньга	То же
Фор-брам-стеньга	То же
Фор-бом-брам-стеньга	Использовалась нечасто и в художественном материале середины XVIII в. не отражена
Фок-рея	Присутствует и на художественных изображениях
Фор-марса-рея	То же
Фор-брам-рея	То же
Фор-бом-брам-рея	Активное применение замечено в последние 20 лет XVIII в. Употреблялся не слишком часто и предназначался для хорошей погоды
Грот-мачта	Присутствует и на художественных изображениях
Грот-стеньга	Тоже
Грот-брам-стеньга	То же
Грот-бом-брам-стеньга	Использовалась нечасто и в художественном материале середины XVIII в. не отражена
Грот-рея	Присутствует и на художественных изображениях
Грот-марса-рея	Тоже
Грот-брам-рея	То же
Грот-бом-брам-рея	Активное применение замечено в последние 20 лет XVIII в. Употреблялся не слишком часто и предназначался для хорошей погоды
Бизань-мачта	Присутствует и на художественных изображениях
Крюйс-стеньга	То же
Крюйс-брам-стеньга	То же
Крюйс-бом-брам-стеньга	Использовалась нечасто и в художественном материале середины XVIII в. не отражена
Бизань-рю	На линейных кораблях сохранялся достаточно долго и по данным К.Х. Маквардта вплоть до 1780-х гг. нес латинскую бизань
Бизань-гафель	Появился в 1760—1770 гг. Вначале им снабжали малые суда и иногда фрегаты. Кроме того, на чертеже парусов фрегата у Ф. Чапмана за 1768 г. также четко показан гафель, но без гика
Бизань-гик	Получил распространение примерно в 1790-х гг.
Бегин-рей	Присутствует и на художественных изображениях
Крюйс-рей	То же
Крюйс-брам-рей	То же
Крюйс-бом-брам-рей	Активное применение замечено в последние 20 лет XVIII в. Употреблялся не слишком часто и предназначался для хорошей погоды

7. Парусное вооружение кораблей русского флота по штатам 1726 г. и экспериментам С.К. Грейга 1765—1768 гг.⁸⁶

Парусное вооружение по штатам 1726 г.	Парусное вооружение по экспериментам С.К. Грейга 1765—1768 гг.	Комментарии по кораблям Архипелагской экспедиции87
Блинд	Блинд	Изображен
—	Бовен-блинд под утлегарем	Изображен
Кливер	Кливер	—
Фор-стеньги-стаксель	Фор-стеньги-стаксель	—
Фок	Фок	Изображен
Фор-марсель	Фор-марсель	Изображен
Фор-брамсель	Фор-брамсель	Изображен
—	Фор-бом-брамсель	Отсутствуют свидетельства даже наличия соответствующей реи
Грот	Грот	Изображен
Грот-марсель	Грот-марсель	Изображен
Грот-брамсель	Грот-брамсель	Изображен
—	Грот-бом-брамсель	Отсутствуют свидетельства даже наличия соответствующей реи
—	Грот-стаксель	—
Грот-стеньги-стаксель	Грот-стеньги-стаксель	—
Мидель-стаксель	Мидель-стаксель	—
Бизань трапециевидная на наклонной рее (рю). Но нередко сохранялась латинская или четырехугольная бизань на рее (рю)	Бизань трапециевидная на наклонной рее (рю); драйвер	Судя по Я.Ф. Хаккерту бизань была трапециевидная на бизань-рю. Однако по ряду чертежей отмечена четырехугольная бизань на бизань-рю
Крюйсель	Крюйсель	Изображен
Крюйс-брамсель	Крюйс-брамсель	Изображен
Апсель	Апсель	—
Крюйс-стеньги-стаксель	Крюйс-стеньги-стаксель	—
—	Крюйс-брам-стаксель	—

8. Парусное вооружение кораблей европейских флотов в середине XVIII в.⁸⁸

Парус	Примечания
Блинд	—
Боаен-блинд	—
Кливер	Появился с 1705 г.
Бом-кливер	Появился примерно в 1780-х гг.
Фор-стаксель	Введен в 1740-х гг. на военных судах
Фор-стеньги-стаксель	—
Фок	—
Фор-марсель	—
Фор-брамсель	—
Фор-бом-брамсель	Употреблялся не слишком часто. Он предназначался для парусов «хорошей погоды» и даже в конце XVIII в. не был постоянной частью вооружения крупного судна
Грот-стаксель	На больших военных кораблях использовался крайне редко
Грот-стеньги-стаксель	—
Мидель-стаксель	Появился ориентировочно в 1773 г.
Грот-брам-стаксель	Появился около 1709 г.
Грот	—
Грот-марсель	—
Грот-брамсель	—
Грот-бом-брамсель	Употреблялся не слишком часто. Он предназначался для парусов «хорошей погоды» и даже в конце XVIII в. не был постоянной частью вооружения крупного судна
Апсель	—
Крюйс-стеньги-стаксель	Появился около 1709 г.
Крюйс-брам-стаксель	Появился около 1760 г.
Бизань(латинская и	На континентальных судах — латинская треугольная рю-бизань.
трапециевидная)	На английских судах — четырехугольная рю-бизань. Но с 1730-х гг. в первую очередь на малых судах стала присутствовать трапециевидная бизань на бизань-рю. А в 1760—1770-х гг. вводится гафель, правда, пока без гика, но преимущественно на малых судах
Крюйсель	—
Крюйс-брамсель	—
Крюйс-бом-брамсель	Употреблялся не слишком часто. Он предназначался для парусов «хорошей погоды» и даже в конце XVIII в. не был постоянной частью вооружения крупного судна

Восстановлена была при Екатерине II и система стажировки русских моряков за границей (в частности, на английском флоте), равно как и активизировались приглашения иностранцев на русский флот. Один из них, С.К. Грейг, даже успешно провел эксперименты с изменением парусного вооружения, сначала фрегата «Св. Сергий», а затем и линейного корабля «Трех Иерархов», вследствие которых их мореходные качества явно улучшились.⁸⁹

Нельзя не отметить и стремление правительства усилить подготовку русских моряков включением в практические плавания эскадр Балтийского флота обязательных морских маневров. Подтверждением служит следующая таблица.

Из шканечных журналов кораблей Балтийского флота за 1764 г.⁹⁰

30 июня. Е. И. В. из Ревеля прибыла на адмиральский корабль Св. Климент, для шествия со флотом к Балтийскому порту, при чем на корабле был поднят штандарт и произведен со всего флота салют. В 11 часу по полуночи, флот стал сниматься с якоря и занимать места но данной диспозиции, чтобы идти в три колонны.

Практические плавания эскадр Балтийского флота в 1764—1768 гг.⁹¹

Кампания	Участвовавшие силы			Примечания
	линейные корабли	фрегаты	бомбардирские корабли
1764 года	17	3	—	3 июня в Кронштадт пришла Ревельская эскадра А.И. Полянского, после чего 15 июня Екатерина II произвела смотр флота в Кронштадте. Далее объединенная эскадра под командованием А.И. Полянского перешла из Кронштадта к Ревелю, расположившись полумесяцем. Здесь Екатерина II вновь прибыла на эскадру и вместе с ней перешла к Рогервику, где 2 июля на ее глазах «построившись в две колонны, корабли начали пушечное сражение корабль на корабль, паля из пушек, ружей со шканцев и марсов. Через 2 часа бой прекратился». После этого Екатерина II отбыла на берег, а эскадра вернулась к Ревелю, но вскоре вновь вышла в море и совершила поход до Готланда и обратно. Во второй половине июля Кронштадтская эскадра ушла в Кронштадт
1765 года	—	6	2	Кронштадтская эскадра в присутствии Екатерины II провела маневры и стрельбы у Гаривалдая
1766 года	2	3	—	Кронштадтская эскадра совершила поход к Балтийскому порту, провела парусные, пушечные и ружейные экзерциции, а также боевое маневрирование, после чего вернулась в Кронштадт. Кроме того, из Ревеля в Кронштадт совершила поход Ревельская эскадра
1767 года	6	2	—	Кронштадтская эскадра совершила поход к Ревелю «в ордере погони», после чего провела маневры у Дагерорта и Эзеля, а затем вернулась в Кронштадт
1768 года	7	2	—	Кронштадтская эскадра А.Н. Сенявина совершила практическое плавание по Финскому заливу, произведя пушечные и ружейные экзерциции. 16 июля на эскадру прибыла Екатерина II, и в ее присутствии эскадра совершила «примерное морское сражение в строе двух колонн корабль на корабль». Отдельное практическое плавание совершила Ревельская эскадра П. Андерсона

1 июля. Флот подошел к Рогервику и по воле Государыни лег в дрейф, за исключением адмиральского корабля, вошедшего в бухту, но вскоре и весь флот вошел в бухту и стал на якорь в фигуре полумесяца. Е. И. В. съехала на берег. Вечером флот снялся с якоря и стал выходить из бухты.
2 июля. Построясь в две колонны, корабли начали примерное сражение корабль на корабль, паля из пушек, ружей, со шканцев и марсов. Через 2 часа бой прекратился. Адмиральский корабль вошел в бухту Рогервика, а флоту велено лавировать перед Балтийским портом.
3 июля. Адмиральский корабль присоединился ко флоту, лавирующему против Суропа. Нашел густой туман, и все суда но сигналу стали на якорь...

Из шканечных журналов кораблей Балтийского флота за 1768 г.⁹²

15 июля. Вечером [Кронштадтская эскадра] увидела идущие от Ost'а четыре яхты и при них 3 палубные бота и поворотила к идущим судам. В начале 12 часа ночи с яхты «Екатерина II» приехал на флагманский корабль командир яхты капитан-лейтенант Аничков и донес адмиралу, что на помянутой яхте имеет присутствие Е.И.В. Контр-адмирал Сенявин поехал на яхту с рапортом, и по возвращении его на корабль эскадра стала на верп.
16 июля. В 9½, часа утра, Е. В. прибыла на адмиральский корабль, и во время прибытия команда стояла на вантах, штагах и реях, а солдаты отдавали честь битьем в барабаны и играя на трубах.
Все командиры судов были призваны на адмиральский корабль. В 10½ часа утра Е.В. отбыла с адмиральского корабля на яхту, и при отбытии стоявшие на вантах, штагах и реях матросы кричали виват 11 раз, а с кораблей сделано было по залпу изо всех орудий. В 1 час дня эскадра, наполнив паруса, пошла к W, сопровождаемая всеми яхтами. В 3 часа дня произведено примерное морское сражение в строю двух колонн корабль на корабль. В 4 часа вечера яхты направились к Ost'у, а эскадра пошла к Красной Горке...

Кроме того, получили русские моряки и первый опыт дальнего плавания, в частности, в 1764—1765 гг. вояж в Средиземное море совершил фрегат «Надежда Благополучия». Это был первый русский корабль, который появился в Средиземном море после смерти Петра I. Официальной целью этого похода стали торговые дела. В частности, была образована компания тульского купца Владимирова для непосредственной торговли с Италией через Средиземное море. Екатерина II предоставила ей фрегат (вооруженный пушками, с командиром и экипажем из военных моряков), который и отвез в Ливорно железо, юфть, парусное полотно, воск, канаты. Однако, как мы уже отмечали, ряд отечественных историков весьма обоснованно указывают также, что Петербург таким способом зондировал возможность действий в Средиземном море в предстоявшей войне с Турцией.

Несмотря на все указанное выше, реальное состояние флота России по-прежнему было еще весьма далеко от желаемого. Активизировавшиеся с 1764 г. практические плавания вновь подтверждали старые недостатки: низкое качество кораблей, некомплект и слабую подготовленность экипажей. Наиболее ярко все проблемы Балтийского флота проявились на учениях 1765 г., которые были начисто провалены. Речь идет о показательных маневрах в присутствии Екатерины II практической эскадры Балтийского флота под командованием адмирала С.И. Мордвинова близ Красной Горки у Гаривалдая.⁹³

Затруднения возникли с самого начала. В связи с необходимостью в 1765 г. привести из Архангельска построенные там суда, за недостатком команд пришлось сократить практическую эскадру Балтийского моря, назначив в нее лишь 6 фрегатов и 13 малых судов. Далее выяснился крайне низкий уровень подготовки русских моряков. Посетив эскадру, Екатерина в своем письме к Н.И. Панину так описала горестную картину виденного ею: «Адмирал хотел, чтобы они (суда. — Авт.) выровнялись в линию, но ни один корабль не мог этого исполнить...».⁹⁴ Однако несмотря на неудачу с построением, желая показать императрице эффектную картинку, эскадра подошла к Гаривалдаю, около которого на берегу был построен «городок для бомбардирования». По сигналу русские корабли приблизились к нему на близкое расстояние, после чего стали на якоря и открыли огонь. Из городка также ответили артиллерийским огнем, но поскольку с эскадры никак не могли добиться его уничтожения, вскоре он был покинут «защитниками», предварительно зажегшими его. На этом «маневры» закончились.

Их итоги не обманули Екатерину II. Разочарованная увиденным, она писала Н.И. Панину: «...До 9 часов вечера стреляли бомбами и ядрами, которые не попадали в цель. Так как моей ушной перепонке надоел этот шум, столь же смешной, сколько и бесполезный, то я велела просить к себе адмирала, простилась с ним и просила не настаивать более на сожжении того, что оставалось от города, так как приняли предосторожность, прежде обстреливания его, привязать в разных местах его пороховые приводы, которые не преминули произвести свое действие гораздо лучше, чем ядра и бомбы. Эту пустейшую экспедицию только мы и видели. Сам адмирал был чрезвычайно огорчен таким ничтожеством, и он признается, что все, выставленное на смотр, было из рук вон плохо. Надобно сознаться, что корабли походили на флот, выходящий каждый год из Голландии для ловли сельдей, но не на военный, так как ни один корабль не умел держаться в линии».⁹⁵ Не менее жесткой была и ее итоговая оценка: «У нас в излишестве кораблей и людей, но нет ни флота, ни моряков...».⁹⁶

Состав Кронштадтской эскадры в 1765 г.⁹⁷

Отдельно нужно сказать об офицерах и флагманах русского флота. Среди них были достаточно распространены невысокий уровень знаний, нежелание учиться, пассивность, стремление действовать только по инструкции. Процветало жесткое отношение к нижним чинам (суровость наказаний, рукоприкладство, использование труда нижних чинов в своих интересах).

Во многом такая установка закладывалась уже во время обучения в Морском корпусе и общим климатом, царившим в обществе, где дворянство было всем, а все остальные сословия, не говоря уже о «подлом народе», — ничем. В 1764 г. главный инспектор Морского корпуса Полетика писал, что «молодые дворяне к великому своему вреду не инако учителей почитают, как за должников и наемников своих и думают, что сие не малым оскорблением дворянства будет, если они в неприлежности, в своевольстве и предерзостях своих суду учителя подвержены будут».⁹⁸ Считая, что такая практика «мешает в успехах и прилежании», Полетика предлагал дать учителям разрешение «штрафовать кадетов» за незнание уроков, «за дерзость» и за другие проступки. Но начальник корпуса И.Л. Голенищев-Кутузов счел, что нельзя позволять разночинцам подвергать наказанию дворян-кадетов. Он разрешил учителям только стыдить своих учеников. Наказывать же могли одни строевые офицеры.

Среди начальства корпуса процветало барское пренебрежение к служебным обязанностям. Строевые офицеры, в основной своей массе не отличавшиеся широким кругом познаний, больше любили развлекаться, чем заниматься с кадетами. И.Ф. Крузенштерн в 1815 г. писал: «...Воспитание ныне точно такое, какое было лет тридцать тому назад... точно такая же необузданность, такие же мерзости делаются ныне, как прежде». Процветали карточные игры, пьянство. Если Д.Н. Сенявин во время обучения в корпусе умудрился попасть в число отстающих учеников, что уж говорить о других. Вспоминая о годах, проведенных в корпусе, Сенявин вспоминал, что «нравственности и присмотра за детьми не было никаких».⁹⁹ В результате формировались пренебрежительное отношение к обязанностям и леность, жестокость и распущенность. И только обладавшие сильным характером могли вырасти в достойных офицеров.

В воспитании царили суровость и произвол в телесных наказаниях. На развитие офицеров, поддержание в их среде любви к своему тяжелому ремеслу и на выработку в них необходимой самостоятельности не обращалось никакого внимания. Плавая в течение короткого лета на слабо выстроенных судах, офицеры не чувствовали ни любви, ни призвания к морскому делу. Практически отсутствовал боевой опыт. Все весеннее время проходило в тяжелом труде по вооружению кораблей, для того чтобы, пробыв в море лишь несколько недель, опять провести всю осень на работах по разоружению. Зимой же занимались чем хотели.

Дополнительные проблемы создавало отсутствие в это время на кораблях кают-кампаний и общего столования нижних чинов, что также не способствовало единению экипажей.

В целом же Ф.Ф. Веселаго оценивает состояние личного состава флота в 1760-х гг. так: «В числе морских офицеров того времени, за исключением весьма немногих единиц хорошо образованных, было также сравнительно немного способных, сведущих практиков, и затем остальная часть служащих представляла инертную массу, державшуюся привычной рутины и способную не к самостоятельной, но только к подчинительной деятельности, требующей разумного руководителя в лице взыскательного начальника. Нравы тогдашних морских офицеров, сходные впрочем, с нравами большинства современного им общества, поражали своей грубостью даже английских моряков, также не отличавшихся особенной мягкостью. На пьянство, называвшееся тогда официально "шумством", и на кулачную расправу с нижними чинами начальство тогда смотрело снисходительно, как на явление обычное и неизбежное. Основанием судовой дисциплины служил деспотизм командира. Существование обязательных консилиумов и неуместные ссылки офицеров на статьи регламента поддерживали своевольство подчиненных. Продовольствие команды было возложено на командиров судов, из которых некоторые сильно злоупотребляли этим доверием, что, конечно, не оставалось без вредного влияния на дух экипажа корабля и дисциплину».¹⁰⁰ В общем, к 1760-м гг. вполне можно отнести высказывание того же Веселаго, сделанное по отношению к 1750-м гг.: «Хотя в строю и администрации было не мало людей сведущих и отличающихся честной служебной энергией, но это были только искры живого огня, тлевшие среди омертвелой массы. Все двигалось неохотно, рутинно, как будто под влиянием толчка какой-то давно исчезнувшей силы».¹⁰¹ И начало первой Архипелагской экспедиции в 1769 г. полностью подтвердило наличие указанных проблем.

Деятельность русского флота регламентировалась Морским уставом 1720 г. Он подробно расписывал всю жизнь флота, в том числе обязанности командиров кораблей и эскадр. Разбирались здесь и их действия в морском бою, который строился согласно господствовавшему в то время шаблонному варианту линейной тактики. В частности, важнейшими положениями были: 1) расположение кораблей при появлении противника «...в своих местах добрым порядком, по данному им ордеру» с сохранением в последующем линии, чтобы неприятель не мог сквозь нее прорваться; 2) открытие огня по противнику только с близкого расстояния; 3) обязанность флагмана в начале боя попытаться выиграть ветер у флота противника, но при этом с сохранением «ордера баталии»; 4) запрещение кораблю покидать свое место в линии баталии без сигнала флагмана (кроме случаев тяжелого повреждения корабля) под страхом наказания командира вплоть до смертной казни; 5) запрещение стрелять в противника через свои корабли; 6) смертная казнь для командира корабля за выход из боя или бегство без разрешения; 7) разрешение покидать линию баталии для преследования неприятельских кораблей только по разрешению флагмана или в случае, когда линия противника полностью разбита.¹⁰²

Данные положения играли, безусловно, важную роль в бою, однако, к сожалению, в русском флоте они к 1760-м гг. практически превратились в незыблемую догму, подлежавшую безоговорочному выполнению. Во многом это объяснялось тем, что в среде русских моряков существовало серьезное увлечение английским флотом, где к середине XVIII в. догматизм в проведении регулярного морского боя¹⁰³ также достиг своего расцвета. То, чем это обернулось для последнего и соответственно какими проблемами грозило для первых, очень хорошо видно на примере сражений Семилетней войны: у Менорки (1756 г.), при Куддалоре (1758 г.), у Негапатанама (1759 г.) и при Пондишери (1759 г.).¹⁰⁴

Из инструкции С.И. Мордвинова П.П. Андерсону по проведению «примерного морского боя» во время практического плавания¹⁰⁵

5. О баталии примерной. При благополучной погоде надлежит в силе регламента экзерциции ружьем и пушками, а притом иногда (курсив наш. — Авт.) для привычки людей, лежа в две линии, так как бы с неприятелем (курсив наш. — Авт.) производить пальбу из пушек и ружья, как в действительной баталии, и притом одной стороне, уступая, ретироваться, и потом паки вступить в бой, а для оной пальбы в заряды пороху употреблять по малому числу, а пальбу производить на каждом судне, чтоб беспрерывна была, и люди были б действительно все в своих местах.

Отдельного упоминания требует укоренившаяся привычка собирать многочисленные консилиумы перед действиями и нежелание многих командиров рисковать, для чего часть из них не брезговала даже ложными сведениями о состоянии своих кораблей (это проявилось при походе эскадры Г.А. Спиридова и во флотилии А.Н. Сенявина).

Бой по правилам линейной тактики (изображен шаблонный вариант — линия против линии). Схема из труда П. Госта

Русский посланник в Копенгагене М.М. Философов так описывал эскадру Д. Эльфинстона после ее прихода в столицу Дании (то есть в самом начале Архипелагской экспедиции): «По несчастию, наши мореплаватели в таком невежестве и в таком слабом порядке, что контр-адмирал весьма большие трудности в негодованиях, роптаниях и беспрестанных ссылках от офицеров на регламент находит, а больше всего с огорчением видит, что желание большей части офицеров к возврату, а не к продолжению экспедиции клонится, и что беспрестанно делаемые ему в том представления о неточности судов и тому подобном единственно из сего предмета происходят».¹⁰⁶

Таким образом, к началу Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. состояние офицерского корпуса в целом было не самым лучшим. Тем не менее, А.Н. Сенявину удалось добиться того, что практически все назначенные во флотилию старшие офицеры и большинство младших имели и практический мореходный, и боевой опыт. Дальнейшие же пополнения такого опыта уже не имели.

Действия флагманов и офицеров флотилии в ходе войны продемонстрировали как инициативу, находчивость и храбрость, так и пассивность («ленность»), лживость, неумение и нежелание действовать активно. И чем более напряженной была обстановка, тем больше подтверждалось как одно, так и другое. Такие вот контрасты.

Какой же итог вышесказанному можно подвести? Как видим, к началу Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. основные проблемы русского флота (низкое качество кораблей, нехватка личного состава, проблемы готовности офицерского состава), к сожалению, сохранялись. Однако, благодаря мерам, принятым Екатериной II с самого начала ее правления, 1763—1768 гг. уже не были периодом застоя. Организационные изменения, а главное, небывалое со времен Петра I внимание ко флоту правящего монарха вкупе с резкой активизацией боевой подготовки свидетельствовали о развитии Балтийского флота.¹⁰⁷ Кроме того, Екатерине II удалось даже большее — расшевелить российских моряков.¹⁰⁸ Не случайно она писала И.Г. Чернышеву в Лондон через три дня после решения Высочайшего Совета об отправке экспедиции в Средиземное море: «Я так расщекотала наших морских по их ремеслу, что они огневые стали, а для чего, завтра скажу; если хочешь, сам догадайся. Я на сей час сама за них взялася, и, если Бог велит, увидишь чудеса».¹⁰⁹ Кстати, отправкой кораблей в Архипелаг была решена проблема использования русского Балтийского флота в войне против Турции.

* * *

Теперь обратимся к состоянию Османской империи накануне Русско-турецкой войны 1768—1774 г. У нее также имелись как достоинства, так и недостатки. Правда, последние намного превосходили первые. Но сначала скажем о преимуществах Турции. Наиболее серьезными из них (и соответственно становившимися большой проблемой для России) являлись:

1) неограниченная возможность использования Крыма — прекрасного стратегического плацдарма для ударов по южным русским землям.¹¹⁰ К тому же в лице крымских татар турки имели здесь достаточно сильного союзника;

2) полное господство на Азовском и Черном морях турецкого флота, который мог оказывать необходимую помощь своим войскам, при нужде и Крыму, а также проводить десантные операции в любой точке побережья этих морей (Россия не имела кораблей ни на Азовском, ни на Черном морях, более того, она даже не располагала выходом к их берегам);¹¹¹

3) удаленность собственной территории (метрополии) от театра военных действий с Россией, что защищало ее от разорения.¹¹² От театра войны были удалены и наиболее развитые турецкие провинции;

4) ведение боевых действий вблизи своих баз¹¹³ и в более привычных условиях (русским войскам, а затем и флоту предстояло действовать в отдалении от своих опорных пунктов, при тяжелых для северных русских людей климатических условиях, в жару, среди выжженных бескрайних степей);¹¹⁴

5) наличие на пути к Константинополю через Балканы мощных крепостей, на которые могли опереться турецкие войска.¹¹⁵

Но по уровню боеспособности турецкие армия и флот уступали российским. Армия Османской империи не являлась регулярной и по своей боевой подготовке стояла значительно ниже русской армии.¹¹⁶ Янычары, некогда грозная военная сила, в XVIII в. выродились в привилегированную касту и в известной мере утеряли боеспособность. Феодальное конное ополчение — сипахи — в XVIII в. также переживало процесс разложения. Помещики под любым видом старались уйти от службы. А ведь янычары и сипахи составляли основу турецкой армии. Тем не менее, включая войска провинциальных ополчений, общая численность турецкой армии могла достигать 600 тыс. человек, что, безусловно, имело большое значение.

Однако дисциплина турецких войск была слабой. Особенно это касалось янычаров, своеволие которых достигало крайней степени. Распространены были неподчинение, бунты и дезертирство.¹¹⁷ А.Р. Миллер в своей фундаментальной работе «Мустафа-паша Байрактар» отмечает, что в 1768—1774 гг. на фронте произошло больше бунтов, чем сражений. Армия голодала, велика была смертность от эпидемий. С 1771 же году началось повальное дезертирство.¹¹⁸ Н.Э. Клееман, наблюдавший турецкие войска в Крыму в начале войны 1768—1774 гг., также писал: «Их паши и аги принуждены делать им много потворства и далее в самых частых возмущениях стараться усмирить увещеваниями».¹¹⁹ Подтверждают эту картину и турецкие источники.

Усугубляло состояние турецкой армии несовершенное вооружение. Армия была вооружена неоднородным и разнокалиберным оружием, артиллерия же вообще вызывала у современников только улыбки. Ружья турецкой пехоты отличались большой длиной ствола, тяжелым весом, медленностью заряжания и необходимостью применения сошек. Штыков не было. Не случайно главную ставку турки делали на холодное оружие, которым мастерски владели. Низкое же качество орудий и неподготовленность артиллеристов приводили к низкой эффективности артиллерийского огня. К тому же из-за практически полного отсутствия лафетов и чрезмерной тяжести орудий турки практически не могли маневрировать артиллерией на поле боя.¹²⁰ А вот боевые качества турецкой кавалерии современники оценивали высоко. Так, Н.И. Панин отмечал, наряду с ее многочисленностью, также способность к одиночным действиям, «легкость, проворство» людей, лошадей, «привычные наездничьи ухватки» каждого всадника.¹²¹ В полной мере это касалось и крымских татар, войско которых практически полностью было конным.

Исходя из всех этих моментов строилась и тактика боя: поскольку огневое состязание с русскими войсками не имело перспективы для турок (их редкий неорганизованный огонь легко подавлялся массированным огнем пехоты и артиллерии противник), османские начальники делали ставку на массированные удары кавалерийских и пехотных масс и, отказавшись от линейных построений, образовывали из своей пехоты и кавалерии скопища значительной глубины («кучи», или «толстые фронты», как называл их генерал-аншеф П.И. Панин в инструкции 1770 г.).¹²² В отличие от европейских армий, обученных искусству маневрирования, турецкая армия действовала на поле боя неупорядоченной массой.

Таким образом, «огромное превосходство турецких войск [по численности], большой процент конных воинов, а также специфические особенности турецкой тактики (стремительный натиск, рассчитанный на устрашение противника) требовали от русского командования и всего состава войск большого напряжения».¹²³

Скампавея Балтийского флота. 1713 г. Построена «турецким маниром» (т.е. по «турецкой препорции»). Художник А.В. Карелов. Этот тип скампавей оказался очень удачным. В 1711—1714 гг. в России было построено 123 таких скампавеи. Последнее позволяет сделать вывод о том, что турки в XVII в. достигли существенных успехов в развитии своего гребного флота. Этот рисунок дает возможность представить облик и турецких судов данного вида

Что же касается турецкого флота, то его состояние на момент начала войны, при ряде серьезных достоинств, также в целом оставляло желать много лучшего.

В наиболее сложной ситуации находился турецкий линейный флот. Основными его недостатками были невысокое качество турецких линейных судов, низкий уровень командного состава (поскольку должности командиров в своем большинстве покупались), слабость навыков ведения регулярных боевых действий силами подразделений флота, отсутствие слаженности и должной подготовки экипажей.¹²⁴ Последнее во многом было связано с тем, что турецкие корабли не имели строго определенных штатов экипажей, а сами экипажи не были постоянными: они набирались накануне похода в гораздо большем, чем нужно, количестве (это делалось потому, что при первой же возможности многие насильно взятые матросы бежали с кораблей) и, как правило, с помощью силы; постоянными на кораблях были, в основном, артиллеристы.¹²⁵ При этом артиллерийский огонь турецких кораблей также был малоэффективным, чему, помимо низкой выучки, способствовала установка на стрельбу по рангоуту и парусам (турки все время стремились захватить добычу в результате абордажного боя).¹²⁶

Французский агент в Турции барон Ф. де Тотт дает такую характеристику турецкому флоту по состоянию на 1770 г.: «Корабли турецкие были высоки, при самом слабом ветре черпали воду нижними батареями и представляли неприятелю много дерева, но мало выбрасываемого металла; движения их были тяжелы и снасти и блоки лопались при всяком усилии; они не имели никакой правильности в нагрузке и никакого знания в морском деле... батареи были обыкновенно загромождены всяким хламом и повсюду орудия разнокалиберные. В таком материальном состоянии находилась тогда армада эта, и к довершению всего, управление ею поручаемо было людям в равной мере невежественным. Назначение в командиры судов было делом особой спекуляции, нисколько не казавшейся предосудительною. Так как многие искали этого назначения, то капудан-паша отдавал корабли тем, которые более платили за них, предоставляя им, в свою очередь, продавать многие свои должности на судах, и от этого управление дошло до такого беспорядка, что морские силы Турции готовы были уничтожиться сами собою, без помощи неприятеля. Ежегодно небольшая эскадра их выходила только в летние месяцы в Архипелаг для собрания податей с жителей и притеснения их или для крейсерства против пиратов в тех водах, и потому офицеры, не привыкшие к другого рода плаванию, чужды были всякой военной дисциплины, всяких правил и не имели никаких знаний и опытности».

Даже принимая в расчет некоторую тенденциозность данного текста (французу Ф. де Тотту было выгоднее принизить русские успехи и показать значимость начатых им преобразований), следует признать, что в целом картина показана близкой к истине. О серьезных изъянах турецких кораблей (таких, как «неуклюжий и медлительный руль, неповоротливость, плохая, устарелая артиллерия, неустойчивость из-за слишком высоких бортов») и безобразных порядках на османских кораблях, сильно усугублявшихся системой продажи командных должностей, пишет в своем знаменитом труде и Е.В. Тарле.¹²⁷ В полной мере эту характеристику подтвердили и события на море 1770—1774 гг. Кроме того, дополнительные проблемы туркам создавали практически полное отсутствие компасов, слабое знание карт и низкий уровень состояния рангоута и парусов.¹²⁸

Подтвердила Русско-турецкая война 1768—1774 гг. и еще одно слабое место турок — большую уязвимость в ночное время. Этот момент был хорошо известен еще донским и запорожским казакам, которые постоянно использовали внезапные ночные атаки. Практика казаков даже нашла отражение в донской поговорке: «Месяц — казачье солнышко». Вот что писал историк М.А. Алек-берли относительно «особенностей поведения турок в ночное время», даже в походе: «После вечерней молитвы — пятого намаза, очень плотно поевши, они ложились спать, как в обычное время. В Турции... издавна принято днем довольствоваться легкой пищей, а вечером есть тяжелые блюда. После еды мусульмане погружались в крепкий сон. Эта привычка из поколения в поколение превратилась в традицию».¹²⁹

Однако противник имел и сильные стороны, в первую очередь заключавшиеся в развитом гребном флоте. Здесь турки располагали достаточным многообразием типов судов при добротной, в целом, их постройке, большим опытом плаваний и не менее значительным опытом морского разбоя у экипажей этих судов.

К вопросу о турецком гребном флоте

Подтверждением высокого уровня конструкций турецких гребных судов могут служить факты их заимствований в других флотах. Так, в русском флоте при Петре I галеры «турецкого манира» строились настолько активно, что на ряде временных отрезков составляли подавляющее большинство в гребном Балтийском флоте, причем оценки их были неизменно высокими. Вот, что, например, писали опытные галерные капитаны С.М. Камер, А.П. Деопер, Л. Лиц и ряд других, сравнивая качества галер турецкого, французского и венецианского «маниров»: «...Для способности шхер имеют быть турецким маниром галеры способнее, понеже оные ходят в воде мелче и как на гребле, так и на парусах лехче».¹³⁰ Столь же лестные отзывы давал турецким гребным судам и Г.А. Потемкин, приказавший поднять со дна после победы у Очакова 1 июля 1788 г. 7 полугалер османского флота.
В частности, в письме Екатерине II он писал: «Семь из них не трудно починить. Дерево и конструкция сих полугалер прекрасные...».¹³¹

Особую же склонность турок к использованию гребных судов отмечали английские военные моряки. Так, капитан С.Д. Гудолей, даже после Чесменского сражения, писал в своем отчете: «Их (турок. — Авт.) морские способности, кажется, направлены на одни галеры, в управлении которыми они смелы и ловки».¹³²

К достоинствам турецких судов, как малых, так и линейных, относилось и упорное сопротивление противнику их команд: турецкий корабль легче было сжечь, чем заставить сдаться.¹³³ Однако в целом на флоте дисциплина держалась преимущественно на страхе, в результате чего в бою турецкие корабли храбро сражались лишь до тех пор, пока в строю находился флагман.

Знали на турецком флоте и основы морской тактики, хотя об этом отечественная историография почему-то умалчивает. Об ее основных положениях еще Петру I в начале XVIII в. сообщал П.А. Толстой.¹³⁴ Однако применение ее оставляло желать много лучшего, что и продемонстрировала Русско-турецкая война 1768—1774 гг. Использование турками таких приемов, как занятие оборонительной позиции в форме построения полумесяцем, применение шахматных построений, попытки взятия противника «в два огня» — все это, безусловно, говорило о знании ими основ морской тактики, но каждый раз все эти действия заканчивались полными неудачами из-за слабой подготовки командиров и экипажей, а также низкой дисциплины.

Не менее интересны и турецкие инструкции, созданные для управления флотом. Приведем основные положения из турецкой инструкции по действиям кораблей османского флота в бою и походе. П.А. Толстой озаглавил этот раздел так: «Порядок, надлежащий до бою, и описание урядов во время бою и в простом шествии, как ходит флота морская турецкая».¹³⁵

«Подобает корабль убрать к бою чисто, чтоб на все стороны свободно было с пушками обращатися, и чтоб все пеноны были изготовлены, также пушки, мушкеты и все, что к бою надлежит, всякая бы вещь была на своем месте в готовности».

«У всякой пушки во управлении повинно быть единому пушкарю, двум янычарам, двум маринарам: един их набивает, другой банит».

«Все бастименты таким способом к бою початок имеют, как им назначит капитан-паша, и всякое ево предложение имеет ото всех чиниться без нарушения, а ежели не будет в том покорения, то будет во время бою в бастиментах наших замешание».

«Бастименты все имеют поступать ко своему порядку, и подобает им смотрить на дело капитан-паши и на его повеление».

«Когда един бастимент выступил ис своей шеренги, то мог бы учинить всей флоте великое зло...».

«В первой части капитан-паша с десятью бастиментами, или сколько будет; во второй реиз-капитан, имея, у себя столько ж бастиментов, которому надлежит стоять посреди бастиментов; в третьей части повинен стоять стражник, имея под собою ровную вышереченным двум частям бастиментов третию часть, на которых не так тяжкое дело надлежит. А тот вышереченный стражник позади реиз-капитана стоять повинен, а для познания каждой части розные им потребно дать знаки».

«А когда совершенно к бою изготовятся, тогда потребно смотрить и всячески того искать, чтоб заехать от ветру или чтоб стать сверху ветра, и ежели так станут наши бастименты сверху ветру, а неприятел будет стоять под ветром, по тому может разуметься, что половина бою уже выиграно».

«А во время бою изо всех пушек вдруг с единого бастимента стрелять не велеть, чтоб неприятел[ь], то усматря, что на котором бастименту ружье все не набито, не подступил бы блиско со своим заправленным ружьем и без великого труда того бастимента не згубил».

«Всегда повинно быть в осторожности во время бою и стрелять ис половины пушек, а другая бы половина пушек всегда была готова, чтоб было чем боронитися от неприятеля».

«Когда бы капитан-паша намерение свое возимел иттить в порт, тогда ему должно поставить знак над пеноном от маистра по правую сторону, тогда за тем знаком все протчие бастименты за ним иттить повинни».

«И пришед на подобное место, надлежит учинить совет по окончании перваго боя».

«И паки по советовании могут иттить внов[ь] на неприятеля и зачать битву, обаче по совету, на котором все началники что положат».

«На прочих на всех бастиментах должно тогда быть по единому засвеченному фанарю, чтоб все бастименты в ночном плавании един от другова был виден и един з другим блиско бы не сходились».

Из вышесказанного очевидно, что инструкция была достаточно подробной и затрагивала все основные вопросы управления. При этом подчеркивалась важность занятия наветренного положения и дисциплины в бою.

Интересно отметить следующую особенность: сами турки были слабыми моряками, но на их службе находились греки, берберы (выходцы из Алжира, Туниса и Триполи), жители Румелии, бывшие настоящими моряками и прекрасными пиратами.¹³⁶ Однако все они при этом не очень желали служить туркам, что отрицательно сказывалось на боеспособности турецкого линейного флота.

Самыми же важными преимуществами турецкого флота были его многочисленность,¹³⁷ действия вблизи своих баз и портов, и самое главное — отсутствие какой бы то ни было угрозы от русского флота. Нужно также отметить, что турецкий флот имел в своем составе линейные корабли даже самых крупных рангов, в том числе 100-, 96- и 84-пушечные, чем также не уступал русскому флоту.¹³⁸

Завершая обзор турецкого флота, нужно остановиться на встречающейся в источниках турецкого, греческого и русского происхождения по теме нашего исследования классификации турецких кораблей, действовавших на Азовском и Черном море. Сначала обратимся к турецким и греческим источникам, поскольку они дают практически идентичные определения: галион, калион или корабль (трехмачтовый, двух- или трехдечный корабль), фуркат, фаркат или фрегат (корабль класса фрегата), курвет или корвет, галера, кончебас, бригантина, галиот.¹³⁹ Что же касается русских источников, то здесь речь идет о записях шканечных журналов кораблей Азовской флотилии и донесений и писем ее командиров. Здесь упоминаются такие классы, как корабль, фрегат, шебека, — галера, полугалера.¹⁴⁰

Однако любые преимущества и достоинства вооруженных сил Османской империи в целом и ее флота в частности сводились на нет низким уровнем турецкого главного командования,¹⁴¹ при том что главнокомандующим в турецкой армии являлся по должности великий везир, чуждый армии, а часто и совершенно некомпетентный в военных вопросах.¹⁴² И хотя в среднем уровень турецкого генералитета (пашей) был сравнительно высок (но и он, тем не менее, в целом уступал подготовке русского командного состава), на ситуацию это влияло мало, так как большинство офицерских должностей просто покупалось.¹⁴³ Этот недостаток очень существенно сказался на действиях турок в годы войны. Достаточно сказать, что даже наиболее просвещенные из турецких сановников, в частности Ресми-эфенди, и после Чесмы продолжали говорить о хорошем состоянии турецкого флота и случайности его гибели в Чесменской бухте. «Но по закону успехов... с первого нападения флот из старого хлама... уничтожил... наш прекрасный флот (курсив наш. — Авт.), столкнувшись с ним в Чешме... Но примечательнее всего следующее обстоятельство. Для порядочного флота весьма трудно провести даже одну зиму в Архипелаге. Между тем, при особом покровительстве судьбы, неприятель три года сряду, зимой и летом шатался по этим опасным водам без малейшего труда и даже нашел средства запереть Дарданеллы своей эскадрой, так что ни один наш корабль не мог выйти из пролива. Все это одна из тех редкостей, которые у историков называются ходисе-и-кюбра, великим событием, потому что они выходят из порядку натуры судьбы и в три столетия раз случаются».¹⁴⁴ Про остальных же и говорить не приходится: количество ошибок, допущенных только в 1769—1770 гг., было таково, что его с избытком хватило бы на несколько проигранных войн. Дошло даже до того, что турки предъявили Венеции претензию за пропуск ею русских судов в Средиземное море!¹⁴⁵ Все вышесказанное в полной мере относилось и к командованию турецким флотом.

Дополнительно усугубляло проблему управления турецким флотом отсутствие у него полноценного боевого (не пиратского¹⁴⁶) опыта (турецкие армейские командиры хотя бы имели опыт участия в боях). Кроме того, и в тех войнах и кампаниях, в которых флот участвовал, он больше терпел неудач, чем одерживал побед. Регулярные морские действия вообще являлись ахиллесовой пятой турок. В 1571 г. их большой галерный флот был разбит испано-венецианским флотом при Лепанто. В войне 1645—1669 гг. с Венецией уже турецкий корабельный флот потерпел целый ряд крупных поражений. Так, в июне 1651 г. венецианская эскадра из 60 кораблей нанесла поражение туркам, имевшим более 100 кораблей. А в июле 1656 г. морские силы Венеции разгромили турецкий флот у самого входа в Дарданеллы.¹⁴⁷ Более того, венецианцы даже блокировали Дарданеллы и захватили ряд важнейших островов: Тенедос, Лемнос, Самофракию. Не раз били турок на Черном море в XVI—XVII вв. донские и запорожские казаки, которым дважды удалось даже нанести серьезный ущерб Константинополю.

Правда, в конце XVII в. туркам удалось достичь некоторых успехов в развитии корабельного флота, о чем, кстати, и сообщал Петру I упоминаемый нами выше русский посол в Константинополе начала XVIII в. П.А. Толстой. В частности, он писал: «У турок морской флот [карабли и каторги] суть в Константинополе... и по иным местам, ныне числом вооруженных и невооруженных 30 караблей, в котором числе 2 карабля безмерного величества... (но при этом подчеркивал, что. — Авт.) не так способно могут у них строится карабли, как галеры...».¹⁴⁸ Далее же он указывал: «Суть еще из Константинополя зело искусные в поведениях и в строю морском, и глаголют, что нынешние начальные люди турецкого морского флота превзошли многим прежних в поведении свои флоты по морю и в бою на море с християны, прежде сего трепетали слышать имени християнского на море и боялись флоты их, а ныне не имеют той мысли, которую имели прежде по морю от християн...».¹⁴⁹

Однако Русско-турецкая война 1735—1739 гг., ставшая последней до 1768 г. войной, в которой участвовал турецкий флот, показала, что его проблемы далеко не решены. И это при том, что многочисленный флот Османской империи боролся в ней с вооруженными лодками и ботами, а не с равным себе противником. Во-первых, четко проявились присущая туркам медлительность и необходимость значительного времени на раскачку, почему для достижения успеха в борьбе с ними на море нужны были быстрота и внезапность собственных действий. Так, если в 1737 г. турецкий флот появился в Азовском море, уже когда русская флотилия действовала у Арабатской стрелки, то в 1738 г. он не допустил перехода флотилии Бредаля к Геничи, а в 1739 г. заблокировал, наконец, как Таганрогский залив, так и место возможной переправы у Геничи.¹⁵⁰ Во-вторых, стала очевидной крайне низкая эффективность артиллерийского огня турецких кораблей.¹⁵¹ И, наконец, в-третьих, турки продемонстрировали явные признаки нежелания или неумения проводить решительные операции, Как следствие, турецкий флот смог только парализовать действия Донской флотилии П.П. Бредаля, уничтожить же русские суда у турок так и не получилось.

Тем не менее, для победы туркам хватило и этого, причем добились они ее достаточно легко. Результатом стало самоуспокоение турецкого командования, полностью уверовавшего в свои силы, что сыграло с ним злую шутку в 1769—1771 гг.

Сводная характеристика главных достоинств и недостатков турецкого флота накануне Русско-турецкой войны 1768—1774 гг.

В целом же, война 1768—1774 гг., начатая Турцией как превентивная, в борьбе с растущим влиянием России и ради решения внутриполитических проблем, оказалась столь неумело и слабо подготовленной, что до сих пор приводится в турецкой историографии как образец упадка и разложения в янычарских войсках и как «образец чистого безумия со стороны Мустафы III».¹⁵² Султанский двор, переняв византийскую пышность, погряз в коррупции и разврате. На него тратились огромные суммы, при том что страна давно испытывала тяжелые финансовые проблемы. Во всех звеньях чиновничества и военного командования царили казнокрадство и взяточничество.¹⁵³ Описывая кризис Турции второй половины XVIII в., турецкие авторы «Тариха» — официальной кемалистской «Истории» — образно говорили, что порядки и обычаи управления пришли в расстройство как в центре, так и в эялетах (на местах). «Было достаточно денег и кинжала, чтобы все устроить, всего добиться. Тот кто обладал средствами или опирался на вооруженную силу янычар и сипахиев, действуя подкупом или угрозой, мог достичь самых высоких чинов, даже места великого везира и шейх уль-ислама».¹⁵⁴

Все должности в империи продавались. Высокие посты стоили больших денег. Помимо этого, при каждом назначении обязательно требовалось раздать взятки. Султан и наши принимали «подарки» не только от своих пашей, но и от иностранных послов. Так, английский посол подкупом раздобыл копию одного архисекретного австро-турецкого соглашения (1771 г.) и сообщил ее русскому и прусскому дворам. На все это наслаивались некомпетентность и малообразованность подавляющего большинства османских сановников.

Венчало пирамиду серьезного кризиса турецкой государственной системы в данный период ничтожество султанов. Мустафа III, контролируемый различными придворными партиями, тем не менее, имел преувеличенное представление о могуществе Оттоманской империи и о значении своей особы. Придворный историограф Васыф сравнил его «по духу» с Александром Македонским!¹⁵⁵

К этому остается добавить, что огромное влияние на руководство страной оказывало крайне консервативное и одновременно весьма агрессивное духовенство. Именно под его влиянием в 1768 г. был снят с должности великий везир Мухсин-заде, не желавший начинать войну с Россией.

И, тем не менее, подводя итог, нельзя не согласиться с мнением известного историка Е.И. Дружининой о том, что «было бы ошибкой считать, что начавшаяся борьба могла окончиться для России легкой и быстрой победой».¹⁵⁶ Раскрыть же эту мысль помогает следующая цитата В.И. Шеремета: «Для России это был грозный противник, благодаря многовековым навыкам массированного применения кавалерии и высокой приспособленности к климатическим и географическим условиям как Дунайского, так и Кавказского театра военных действий (курсив наш. — Авт.)».¹⁵⁷ Остается лишь добавить, что и Крымского тоже.

Последний на тот момент исторический опыт отнюдь не свидетельствовал о возможности быстрого поражения Турции: в войне 1735—1739 гг. османы отразили натиск русских войск и разгромили австрийцев. Да и в Прутском походе 1711 г. армия Петра I потерпела поражение.

Таковы были «материальные» преимущества и недостатки сторон. Но сверх того следует отметить еще один очень важный момент: Россия обладала значительным опытом борьбы с Турцией за решение черноморской проблемы. Борьба эта, продолжавшаяся со второй трети XVII в. и закончившаяся, несмотря на отдельные успехи, в итоге неудачно, тем не менее, позволила накопить большой материал для анализа.

* * *

Безусловно, сам по себе опыт ничего не дает, но в умелых руках — это важное дополнительное преимущество. И как справедливо отметил известный историк флота Ф.Ф. Веселаго, Россия в этой войне успешно использовала накопленный опыт. В частности, Ф.Ф. Веселаго писал: «Все попытки, предпринимаемые для достижения той же цели (выхода на Черное море. — Авт.) предшественниками Великой Екатерины, несмотря на безуспешность каждой из них отдельно, в общей сложности имели то важное значение, что постепенно разъясняя вопрос, способствовали его созреванию; с другой стороны, те же попытки, знакомя деятелей с разнородными препятствиями вредившими успеху дела, дали возможность выработать, применяясь к местным обстоятельствам многие приемы, способствовавшие впоследствии к дальнейшему решению задачи... Наконец, Великая Екатерина, воспользовавшись благоприятными политическими обстоятельствами овладела Азовским морем и частью берегов Черного...».¹⁵⁸

Надо сказать, что опыт, полученный Российским государством в борьбе с Турцией, был действительно большим. Он включал крымские походы В.В. Голицына 1687 и 1689 гг., борьбу Петра I с Турцией в 1695—1696 гг. и 1711 г., Русско-турецкую войну 1735—1739 гг. Кроме того, как показала война, русские вельможи обращались даже к опыту борьбы с Турцией донских и запорожских казаков в XVI—XVII вв., который также был весьма полезным. Однако наиболее многосторонним и свежим стал опыт Русско-турецкой войны 1735—1739 гг., почему его активно использовало правительство Екатерины II в начале Русско-турецкой войны 1768—1774 гг.¹⁵⁹

К каким же основным положениям приводили выводы из столь обширного опыта русско-турецкой борьбы? Главным театром военных действий против Турции должен был стать дунайский. Именно здесь находились главные силы турецкой армии, не уничтожив или хотя бы не связав которые, вести другие действия в Северном Причерноморье было крайне затруднительно: свободный противник мог наносить удары по русским и украинским землям, а также перебрасывать десанты на Кавказ, в Крым или под Азов. Кроме того, через Балканы проходил путь на Константинополь, создав угрозу которому (или вообще захватив его), можно было одним ударом завершить войну и добиться максимально полного выполнения турками своих требований. Не случайно именно наступлением на дунайском направлении в 1711 г. Петр I хотел в кратчайшие сроки нанести туркам поражение и заставить их выйти из войны. К необходимости сосредоточить усилия на дунайском театре пришел в 1739 г. и Б.Х. Миних, который, кстати, добившись победы под Ставучанами, сразу обеспечил быстрое продвижение вперед. Наконец, великий русский полководец А.В. Суворов, создавая в 1792 г. свой план войны с Османской империей, рассчитывал именно на совместный удар армии и флота через дунайское направление прямо на Константинополь, чтобы тем самым в кратчайшие сроки закончить войну и продиктовать свои условия мира.¹⁶⁰

Что же касается проведения Крымской операции, то оно требовало самой тщательной проработки всех ее этапов. Необходимо было, во-первых, определить маршрут выдвижения войск к Крыму, разработать меры их снабжения во время пути через безводные степи Северного Причерноморья, выбрать оптимальное время подхода к полуострову (в июле на Крымском полуострове устанавливалась сильная жара); во-вторых, определить направления действий войск в самом Крыму для скорейшего занятия его основных пунктов и столь же детально проработать вопросы их снабжения там. Все это имело огромное значение, поскольку основные проблемы русским войскам в Северном Причерноморье и в Крыму доставляли: нехватка продовольствия, воды, фуража и нестерпимая жара.¹⁶¹ Особо здесь нужно отметить, что действия русских войск Б.Х. Миниха и П.П. Ласси против Крыма в Русско-турецкой войне 1735—1739 гг. открыли возможность прорыва на полуостров тремя путями: через Перекопский перешеек (обычный путь), форсированием Сиваша во время сгона воды и переправой через Сиваш на Арабатскую стрелку у Геничи, с помощью наплавного моста. Кроме того, успешный штурм Минихом Перекопской линии в 1736 г. стал хорошим примером овладения этим важным укреплением.

В.Х. Миних. Генерал-фельдмаршал русской армии

Не менее поучительным был и тактический опыт, полученный в борьбе России за Черное море в конце XVII — первой половине XVIII в. Так, действия в больших и громоздких боевых порядках были обречены на провал, свидетельством чему стали и крымские походы В.В. Голицына, и походы русских войск в войне 1735—1739 гг. Два характерных примера последней войны мы и приведем. Первый из них — поход В.Х. Миниха в Крым в 1736 г. Несмотря на взятие Перекопа, Гезлева и Бахчисарая, в итоге русские войска были вынуждены с громадными потерями оставить полуостров. Одной из важнейших причин этого стали особенности вождения Минихом своих войск. Сотни верст армия шла в сплошном каре, солдаты тащили на себе длинные пики и рогатки, которые выставляли при появлении противника. Каре формировалось с раннего утра, и лишь к полудню начиналось движение, причем превышавший всякие разумные размеры гигантский обоз внутри каре постоянно останавливался из-за поломок и неразберихи, обрекая войска на бесчисленные остановки под палящим солнцем.¹⁶² Вместе с недостатком воды и провианта, такие действия полностью измотали вверенные В.Х. Миниху части. Участник этого похода Манштейн вспоминал, например, что из-за маршей, почти всегда проходящих в жаркое время суток, истощенные воины иногда падали буквально «мертвые на ходу».¹⁶³

Однако В.Х. Миних уроки извлекал медленно, в результате чего 1738 г. стал худшим повторением 1736 г. Только на этот раз русская армия под его командованием пыталась выдвинуться к Бендерам. Подойдя к Днестру и столкнувшись, с одной стороны, с турецкой армией на противоположном берегу реки, а с другой — с собственными все возрастающими потерями, вновь вызванными длительными переходами при неудовлетворительном питании и тяжелой жаре, В.Х. Миних решительно повернул назад.¹⁶⁴ Поход, таким образом, полностью провалился. Фактически это было возвращение, по словам А.А. Керсновского, к «допетровскому полкохождению», когда армия движется одной сплошной массой.¹⁶⁵ О том, насколько печальной была миниховская организация походов, свидетельствует австрийский военный агент при русской армии, капитан Парадиз. О походе 1738 г. он, в частности, писал: «Русские пренебрегают порядочным походом и затрудняют себя огромным и лишним обозом: майоры имеют до 30 телег, кроме заводных лошадей... есть такие сержанты в гвардии, у которых было 16 возов. Неслыханно большой обоз эту знатную армию сделал неподвижною...».¹⁶⁶ Далее он продолжал: «...Русская армия употребляет более 30 часов на такой переход, на который всякая другая армия употребляет 4 часа. Всякая телега хочет обогнать идущую впереди, отчего сцепляются и перепутываются; скот, находящейся в тесноте, без пищи, беспрестанно погоняемый, падает мертвым, а который и придет в лагерь, то такой слабый и измученный, что даже при траве и воде (что, однако, редко случается) не может в несколько дней поправиться. Извозчики так измучены и выбиты из сил, что не могут иметь надлежащего попечения о скоте; их желудок не переваривает и сухарей с водою; то же можно сказать и о всех солдатах, страдающих постоянным расстройством желудка; при моем отъезде из армии было более 10 000 больных: их перевозили на телегах как попало, складывая по 4, и по 5 человек на такую повозку, где может лечь едва двое. Уход за больными невелик; нет искусных хирургов, всякий ученик, приезжающий сюда, тотчас определяется полковым лекарем...».¹⁶⁷

Частично такая организация действий объяснялась слабостью русской кавалерии при постоянной угрозе со стороны мобильного и многочисленного противника. Русская же регулярная кавалерия, которая принимала участие во всех операциях войны, действовала, как правило, будучи... спешенной! Драгуны, например, на лошадях делали только переходы, а воевали в пешем строю, так как в ряде столкновений показали полную свою неспособность вести конный бой с феодальной конницей турок и крымских татар и победить их. Во многом это стало следствием политики экономии в мирное время, когда те же драгуны получали фураж только на 6 месяцев в году, а в остальное время сами косили траву для своих лошадей. Естественно, что кое-как подготовленные в мирные дни драгуны не могли стать в военное время боеспособной и маневренной кавалерией. А ведь именно они составляли ее основу. В результате разведку местности, поиск на коммуникациях противника, сопровождение обозов попытались было возложить на казаков, но они не справились.¹⁶⁸ Поэтому совместное движение частей армии становилось единственной надежной гарантией от неожиданных действий противника.

Между тем, была у русских войск и еще одна причина для действий в компактных боевых порядках. Так, уже упомянутый нами Парадиз указал на недостаток дисциплины в русской армии, на «некоторое застарелое нерадение в русских офицерах». В частности, он писал, что В.Х. Миних «может заставить себя бояться, но такой рабский страх заставляет трудиться только в его присутствии».¹⁶⁹ К сожалению, эта «болезнь» вооруженных сил России имела отнюдь не временный характер. Господство формального отношения к делу в русской армии мы регулярно видим и до, и после указанных событий.¹⁷⁰ Так, например, И.Т. Посошков писало русской поместной коннице конца XVII в.: «...На конницу смотреть стыдно: лошади негодные, сабли тупые, сами скудны, безодежны, ружьем владеть не умеют; иной дворянин и зарядить пищали не умеет, не только, что выстрелить в цель; убьют двоих или троих татар и дивятся, ставят большим успехом, а своих хотя сотню положили — ничего... Многие говорят: "Дай Бог великому государю служить, а саблю из ножен не вынимать"».¹⁷¹

П.П. Ласси. Генерал-фельдмаршал русской армии

Но все это было лишь дополнением к главному. Среди русского командования господствовало убеждение в варварстве противника и полном преимуществе правильных европейским форм ведения как боя, так и войны в целом. Однако именно ведение боя с турками и татарами по европейским тактическим правилам и не годилось. Особенно мешала делу исключительная ставка на огонь как решающий тактический элемент, вследствие чего войска отказывались от маневра и, ограждая себя рогатками, вели главным образом оборонительные действия.¹⁷² Именно такая пассивность в бою против мобильного противника, с одной стороны, сильно изматывала войска, а с другой — не давала им покончить с армией противника, что, в свою очередь, заставляло держать всю армию сосредоточенной на случай новых сражений. Таким образом, опыт войны 1735—1739 гг. настоятельно требовал изменения боевых порядков и образа действий русской армии: первые должны были быть более гибкими, а вторые — более стремительными. В противном случае рассчитывать на успех просто не приходилось.

Огромное значение в предстоящей войне должна была играть и морская составляющая, о чем так убедительно и разносторонне свидетельствовал весь предшествующий опыт русско-турецкой борьбы. Проанализировать его тем более полезно, поскольку известный исследователь Н.Н. Петрухинцев, рассматривая события отечественной военной истории первой половины XVIII в., высказал обратное утверждение о второстепенности поддержки с моря в борьбе за овладение Крымом и Северным Причерноморьем. В частности, он пишет: «Провал второй "азовской" программы доказал, что принятая Петром I стратегия войны с Турцией в опоре на базирующийся на Азовском море линейный корабельный флот по целому ряду технических и географических факторов оказалась ошибочной, и основную роль в войнах с Турцией до захвата черноморского побережья будет играть сухопутная армия, несмотря на колоссальные трудности ее использования в степях. К такому же выводу фактически пришли в последующем и правительства Анны Иоанновны и Екатерины II, отказавшиеся, по совету флотских специалистов, от строительства сколько-нибудь существенного линейного флота на Азовском море».¹⁷³ Однако многовековой опыт борьбы за Крым как раз свидетельствует об огромной роли морских действий. Рассмотрим же его.

Уже при Иване IV во время крымских походов 1556—1559 гг. использовались суда казаков. Так, в 1559 г. войско окольничьего Д.Ф. Адашева с помощью запорожских судов спустилось сначала в Днепровско-Бугский лиман, а затем оттуда внезапно высадилось в Крыму. Внимание крымского хана было отвлечено появлением в низовьях Дона отряда Вишневецкого, разбившего под Азовом небольшой отряд крымцев. В результате, не встречая серьезного сопротивления, Адашев около трех недель воевал в Крыму, захватил и разграбил города Козлов, Карасев, Бахчисарай, после чего благополучно вернулся в устье Днепра.¹⁷⁴ Исследователь В.А. Волков особо отмечает, насколько неожиданными были действия Д.Ф. Адашева для турок и крымских татар. В частности, он пишет: «Главным событием 1559 г. стал Крымский поход окольничьего Данилы Адашева... Рать была сосредоточена в новом Псельском городе, откуда, спустившись вниз по Днепру, вышла в Черное море. Внезапной атакой (курсив наш. — Авт.) московским воеводам удалось захватить под Очаковом большой турецкий корабль, еще один был взят на "Чюлю-острове". Нападение русской речной флотилии застало врасплох крымского хана (курсив наш. — Авт.). Высадившись на западном побережье Крыма, Адашев разгромил посланные против него татарские отряды и, освободив множество русских и литовских полоняников, благополучно вернулся к Монастырскому острову».¹⁷⁵

А далее донские и запорожские казаки развернули настоящую войну на Азовском и Черном морях. И ведь при этом они имели в своем распоряжении исключительно небольшие суда с весьма ограниченными мореходными качествами и слабым вооружением.¹⁷⁶ Тем не менее, в XVI—XVII вв. ударам казаков неоднократно подвергались Кафа, Гезлев, Судак, Синоп, Самсун, Трапезунд, Варна, Очаков и даже сам Константинополь.

Набег казаков на Стамбул (Константинополь). С офорта Ромейн де-Хооге

В этой связи уместно сделать небольшое отступление и рассказать о тактике казаков в XVI—XVII вв. Г.Л. де Боплан в своих мемуарах приводит описание тактических приемов морского боя запорожских казаков. Увидав вдали вражеский корабль, они немедленно складывали мачты, замечали направление ветра и маневрировали таким образом, чтобы к вечеру солнце было у них за спиной. За час до захода солнца они на всех веслах плыли к кораблю и останавливались примерно за милю от него, чтобы не упустить неприятеля из виду. Наконец, в полночь по сигналу устремлялись на врага: половина казаков, готовых к бою, с нетерпением ждали абордажа и, сцепившись с турецким судном, в одно мгновение взбирались на него. В бою с казаками, особенно при штиле, галеры были менее поворотливы и служили хорошим объектом атаки для более подвижных казацких судов. Но если казакам не удавалось подойти к галерам для рукопашного боя, то пушки последних разгоняли их, по выражению де Боплана, «как стаю скворцов».¹⁷⁷ Иногда в подобных случаях казаки теряли до двух третей своих сил, однако большинство побед все же оставалось за ними.

Более того, как справедливо отметил В.Н. Королев, дерзость казаков все время возрастала, а решимость дать им отпор и моральное состояние экипажей османских кораблей падали. «На море, — констатировал в 1634 г. д'Асколи, — они [казаки] завладевали сначала маленькими судами и, поощряемые удачей в своих предприятиях, с каждым годом стали забирать все большие суда и в большем количестве... ни один корабль, как бы он ни был велик и хорошо вооружен, не находится в безопасности, если, к несчастью, встретится с ними, особенно в тихую погоду. Казаки стали так отважны, что не только при равных силах, но и 20 чаек не побоятся 30-ти галер падишаха, как это видно ежегодно на деле...».¹⁷⁸

В результате современники так оценивали ситуацию, сложившуюся в XVII в. на Черном море. Французский посол в Константинополе Филипп де Арле де Сези в 1625 г. называл казаков «хозяевами Черного моря (выделено нами. — Авт.)», а тайный советник шведского короля и его посол в Польше Жак Руссель в 1631 г. обращался к ним как к «властелинам Днепра и Черного моря (выделено нами. — Авт.)».¹⁷⁹

На основании подобных свидетельств современников многие историки XVIII—XIX вв. не сомневались, что казаки временами захватывали господство на море. Так, французская «Всеобщая история о мореходстве» указывает, что в 1614 и 1625 гг. они «учинялись» «обладателями» и «совершенными обладателями» Черного моря и прекращали там свободу плавания для турецких судов. К близким выводам приходят и историки XX столетия. Д.С. Наливайко, например, считает, что «в период с 1614 по 1634 г. казаки фактически господствовали на Черном море», что в 1610—1620-х гг. они «почти полностью завладели... морем, и турки были бессильны защитить от них свои владения». Ю.П. Тушин же пишет, что «в XVII в. турецкий флот на Черном море вынужден был перейти к оборонительным действиям. Он уже не был в состоянии полностью контролировать мореходство и часто с трудом защищал собственные торговые суда и прибрежные города. Подчас хозяевами моря становились донские и запорожские казаки».¹⁸⁰ Наконец, В.П. Загоровский полагает, что на протяжении 1650-х гг. донской казачий флот «был в полном смысле слова хозяином в Азовском море и в северной части Черного моря».¹⁸¹

Морской бой казаков с турками на Черном море в XVII в.

Не менее интересна и тактика казаков, применяемая ими для ударов по прибрежным городам. Здесь основой являлись внезапное нападение мощным, энергичным ударом и быстрота действий. При этом нападение оказывалось неожиданным лишь для противника. «Внезапное нападение, — пишет С.Ф. Номикосов, — только по наружности казалось таковым; в действительности оно было плодом глубоких и серьезных размышлений, основанных на точных сведениях о положении противника».¹⁸² Иными словами, не подлежит никакому сомнению, что набеги казаков на Босфор и прибрежные города бассейна Черного моря отнюдь не являлись стихийными, неорганизованными, сумбурными налетами, но, напротив, были операциями, тщательно продуманными казачьим командованием.

Тактика действий во многом зависела от состава нападавших флотилий, которые бывали разными — от нескольких судов до многих десятков. В первом случае казаки поочередно обрушивались единым отрядом на города и поселения, во втором случае делились на группы, нападали на несколько населенных пунктов сразу и таким образом создавали широкий фронт разгрома.¹⁸³

Несомненно, казачье командование в ходе набегов предусматривало возможность разных осложнений и способы взаимодействия и взаимовыручки отдельных отрядов, о чем ясно говорит участие во втором набеге на Босфор 1624 г. своеобразной «резервной», «засадной» флотилии.

Совершив морской переход, казачьи суда, по данным В.Д. Сухорукова, приставали к берегу «для нападения на город или селение. Вы подумаете, что там уже проведали о казаках и приготовились к обороне: нет, удальцы останавливаются в местах самых скрытных и почти неприступных и, вышед из судов, бегут опрометью до назначенного места, застают неприятеля в беспечности и побеждают его». Обычная тактика нападений донцев, подтверждает С.З. Щелкунов, «заключалась в том, что в сумерки казаки — приставали в пустынном месте недалеко от намеченного города и, высадившись, "бежали наспех пеши", чтоб ночью ударить на город "безвестно"». Тот же автор указывает, что когда в походе 1646 г. они оказались в виду крымских берегов до сумерек, то, чтобы не быть замеченными раньше времени, донским судам пришлось стать вдали в море на якоря и дожидаться ночи.¹⁸⁴

Атакуя же поселения в Босфорском районе, где нельзя было долго находиться на якорях, казаки стремились появиться у селения внезапно, иногда из-за характера берегов подходили даже «в лоб», прямо к пристани. В других же районах, в частности в Крыму, казаки перед налетом успешно преодолевали горные кручи и лесные массивы.

Таким образом, внезапность удара и быстрота действий были основными слагаемыми для достижения успеха при захвате городов. Отсюда самое широкое использование ночного времени. По свидетельству Э. Челеби, «неверные» атаковали побережье Черного моря по ночам, Синоп взяли в результате внезапного налета ночью, в Балчик ворвались сразу после полуночи. Эта обычная практика казаков, как отмечалось выше, нашла отражение в донской поговорке: «Месяц — казачье солнышко».¹⁸⁵

Использование ночного времени кроме стремления достичь внезапности было вызвано еще одним обстоятельством. Оно заключалось в особенностях поведения турок в ночное время. «После вечерней молитвы — пятого намаза, очень плотно поевши, они, — писал историк М.А. Алекберли об османских воинах, — ложились спать, как в обычное время. В Турции... издавна принято днем довольствоваться легкой пищей, а вечером есть тяжелые блюда. После вечерней еды мусульмане погружались в крепкий сон. Эта привычка из поколения в поколение превратилась в традицию». В результате сонный турецкий караул казаки очень часто успевали вырезать раньше, чем тот успевал схватиться за оружие или поднять тревогу. То обстоятельство, что турки по ночам мало боеспособны, не раз подтверждали и позднейшие события, в частности, XVIII в. Наиболее яркими примерами можно назвать уничтожение турецкого флота при Чесме в 1770 г., осмотр Д.П. Джонсом турецких кораблей в Днепровско-Бугском лимане в одну из ночей июня 1788 г.¹⁸⁶ и пребывание в течение всей ночи с 28 на 29 августа 1790 г. среди турецкого флота русского фрегата «Св. Амвросий Медиоланский», который турки так и не обнаружили.

Казаки атаковали селения, применяясь к конкретным условиям, не допуская шаблона, всегда неукротимо и яростно, и остановить этот порыв было почти невозможно.¹⁸⁷ Разгром казаками неприятельских поселений обыкновенно осуществлялся быстро, в короткий срок, исходя из необходимости безопасного отхода. Н.-Л. Писсо писал, что «грабят и разоряют они с присущей им поспешностью не столько из-за наживы, которую они получают, сколько из-за безопасности отступления, которую они себе обеспечивают: это быстрота грома, предупреждаемого вспышками молнии, которые, когда затихнут, дают картину полного разгрома».¹⁸⁸ В итоге, исчезали казаки в большинстве случаев так же внезапно, как и появлялись, до того как неприятель успевал опомниться.

При отходе с преследованием казаки могли применять различные хитрости, вроде того, как это произошло у Мангупа: Э. Дортелли свидетельствовал, что казаки «по примеру предусмотрительных охотников на тигров», отходя, бросали добычу, в результате чего «многие из преследовавших разбогатели», а отступавшим удалось уйти в леса.

Все вышесказанное свидетельствует, что казаки великолепно знали своего противника, его слабые и сильные стороны, чем умело пользовались. Но именно всего этого и не хватало русскому командованию в войне 1735—1739 гг.

Вот так, даже с ограниченными силами, казаки добивались замечательных успехов. Это прекрасный пример того, как освобожденное от пут формализма военное искусство позволяет использовать для достижения цели всевозможные средства. В частности, указанная выше тактика казаков вытекала непосредственно из условий и особенностей своих и вражеских судов. В чужом враждебном море, побережье которого целиком принадлежало неприятелю, не обладая на этом побережье постоянными базами, оставляя в тылу у себя вражеские крепости, казаки могли надеяться лишь на быстроту и внезапность действий, ведя, по сути, корсарскую войну.¹⁸⁹ И она была полностью оправдана. К сожалению, долгое время эти успехи оставались забытыми, а следовательно, практически не использовался и богатейший опыт.

В частности, во время правления царевны Софьи В.В. Голицын попытался захватить Крым исключительно ударом армии через степи Северного Причерноморья. Так, в 1687 и 1689 гг. были предприняты два крымских похода, закончившихся одинаково неудачно. В первый раз русско-украинское войско даже не дошло до Крыма, а во второй раз Голицыну хоть и удалось дойти до Перекопа, но оттуда пришлось повернуть обратно: взять эту крепость было непросто, да это ничего и не решало, так как для дальнейших действий в Крыму уже не было сил. Таким образом, достичь победы в условиях степной местности над мобильными крымскими татарами русская армия оказалось не в состоянии. Но она получила отличный урок.

Далее борьбу с Турцией возобновил уже Петр I, проведя в 1695—1696 гг. азовские походы. Они знаменовали новое направление в традиционной борьбе с Крымским ханством и Османской империей. Крымские походы В.В. Голицына показали, что русские войска, двигаясь в знойные месяцы по выжженной степи без налаженной системы снабжения и постоянно атакуемые татарами, достигали Крыма обессиленными и не могли выполнить поставленной задачи. На этот раз войска двигались не только по суше, но и по рекам — Дону и Волге.

Летом 1695 г. русские войска под командованием Головина, Лефорта и Гордона подошли к Азову и осадили его. Вначале дела шли успешно: были взяты две «каланчи», мешавшие подходу к Азову со стороны Дона. Однако овладеть Азовом так и не удалось: турки отбили оба штурма, и осаду пришлось снять. Причины неудачи заключались в отсутствии единоначалия в осаждавших русских войсках и в невозможности заблокировать Азов с моря из-за отсутствия флота.

Петр I быстро сделал нужные выводы, и ко второму походу русские войска тщательно подготовились. Кроме того, всю зиму шло строительство судов, и к весне 1696 г. Азовский флот имел два 36-пушечных корабля «Апостол Павел» и «Апостол Петр», 23 галеры, 1300 стругов и 4 брандера. Это позволило Петру I предпринять новый поход к Азову.

Между тем, 20 мая 1696 г. казаки одержали первую победу на море под Азовом: они напали на шедшие к крепости от турецкой эскадры 13 транспортных судов и в результате боя 10 из них захватили. Увидев это, турецкая эскадра стала отходить в море, но два корабля замешкались с подъемом парусов и сразу же были атакованы казаками. В результате один корабль они сожгли, а другой потопили сами турки.¹⁹⁰

С 27 мая была установлена морская блокада Азова, а 28 мая его осадила русская армия под общим командованием А.Б. Шеина. 17 июля отряд казаков атаковал один из бастионов крепости и, преследуя отступавших турок, прорвался в крепость. 18 июля 1696 г. Азов капитулировал. Взятие Азова стало первой крупной победой в борьбе за выход к морям, одержанной Россией в результате тесного взаимодействия армии и флота.

Взятие Азова еще раз наглядно продемонстрировало важность военного флота. Для развития успеха он был еще более необходим. В итоге 20 октября 1696 г. появляется знаменитый указ Боярской Думы: «морским судам быть», положивший официальное начало русскому военно-морскому флоту. Однако Азов в качестве базы этого флота явно не годился. Ею стал Таганрог, основанный в 1698 г. Работы но обустройству Таганрога продвигались стремительно. Этого требовали как военные соображения, так и активно создававшийся Азовский флот.

Вначале Петр I рассчитывал использовать его для удара по Турции, но когда в 1698 г. начались мирные переговоры с Портой, он решил продемонстрировать с помощью боевых кораблей возросшую силу Российского государства для заключения мира на более выгодных условиях. В 1699 г. эскадра Азовского флота вышла из Воронежа в свое первое плавание. В нее входили корабли «Скорпион», «Благословенное начало», «Цвет войны», «Растворенные врата», «Святой Апостол Петр», «Сила», «Безбоянство», «Благое соединение», «Меркуриус», «Крепость», галеры «Перинная тягота» и «Заячий бег». Командовал эскадрой адмирал Ф.А. Головин. В пути к ней присоединились яхта, галиот и четыре казацкие лодки. Экипажи состояли из нанятых на русскую службу иностранцев, солдат Семеновского и Преображенского полков и обучившихся морскому делу за границей стольников. Петр I находился на корабле «Растворенные врата».

24 мая 1699 г. корабли эскадры подошли к Азову. Отсюда Петр на легких судах совершил плавание к Таганрогу, на рейде которого была устроена «примерная баталия» — первые в истории России учения частей боевого флота! После этого Азовский флот проследовал к Керченскому проливу, куда и прибыл 18 августа.

Появление русских кораблей, да еще в таком количестве, произвело сильное впечатление на турок. Между тем, Петр I пошел еще дальше. В конце августа 1699 г. корабль «Крепость» с дипломатом Е.И. Украинцевым направился в Константинополь для заключения мирного договора. Это был небывалый для русско-турецких дипломатических отношений ход. В 1700 г. состоялось подписание нужного России мира. Правда, выхода на Черное море Россия так и не получила, но Азов и Таганрог остались за ней. А это должно было явиться отличным плацдармом для будущих предприятий против Турции. Кроме того, Россия наконец-таки избавилась от пресловутых «поминок» Крымскому ханству, которые платила с XVI в.!

В 1700—1710 гг. Азовский военно-морской флот и Таганрогская крепость выполняли роль стража пограничных рубежей в бассейне Азовского моря, содействовали сохранению мирного состояния между Россией и Турцией. В частности, маневры Азовского флота в 1709 г. способствовали удержанию турок от новой агрессии.

Но появление в Османской империи шведского короля Карла XII, бежавшего на ее территорию после разгромного для шведов Полтавского сражения, резко изменило обстановку. Подогреваемая Карлом XII, а также французами, Турция, мечтавшая вернуть потерянные в 1700 г. земли, развязала в 1710 г. новую войну против России. Русское правительство оказалось перед необходимостью вести одновременно борьбу против шведов на северо-западе, турок и татар — на юге. В ходе русско-турецкой войны одним из театров боевых действий вновь стало Приазовье. В 1711 г. в Азовское море вошла крупная турецкая эскадра с десантными войсками, предназначенными для захвата Таганрога и Азова. В июле русскому флоту и гарнизону Таганрогской крепости впервые пришлось выдержать бой. Испытание прошло вполне успешно: русские военные корабли не допустили турецкий флот к таганрогской гавани, а сухопутные части разгромили турецкий десант под Таганрогом в районе Петрушиной косы. Между тем, на основном театре военных действий — реке Пруте — Россия потерпела крупную неудачу. Русские войска, возглавляемые Петром, были окружены превосходящими силами турок. По условиям заключенного вслед за этим Прутского мирного договора Россия обязалась возвратить Турции Азов и разрушить Таганрог, а также не содержать впредь военно-морского флота на Азовском море.

Говоря об Азовском флоте Петра I, нужно иметь в виду два момента: 1) большинство проблем развития Азовского флота и Таганрога связаны с отвлечением с 1700 г. на север основного внимания Петра I, а в результате — отвлечением финансовых и людских ресурсов, ведь в условиях российской действительности устремления монарха являлись ключевым фактором (сосредоточил Петр I внимание и силы на создании Балтийского флота и Петербурга — и они были построены); 2) создание Азовского флота и Таганрога стало фактически первым опытом Петра I и его окружения по организации как военного флота, так и порта. И здесь не могло не возникнуть осложнений, тем более что и сам район, где создавались Азовский флот и Таганрог, служил источником множества дополнительных проблем. Стоит также добавить, что взятый Петром I курс на создание морской силы как главного средства для борьбы с Турцией за Крым являлся совершенно логичным, равно как и заблаговременная подготовка порта для военного флота и для будущей торговли. Повторимся, волей обстоятельств России при Петре I основную борьбу суждено было вести со Швецией. На юг же сил и средств просто не хватило.

Таким образом, при малой эффективности результатов, достигнутых в направлении создания Азовского флота и Таганрогского военного порта, ряд полезных моментов этот процесс все-таки принес: во-первых, Петру I удалось приобрести опыт крупномасштабного военного кораблестроения; во-вторых, на Азовском флоте удалось частично подготовить кадры моряков и судостроителей для флота Балтийского; в-третьих, на практике были выявлены все ошибки, препятствующие успешному существованию и деятельности флота. Правда, к сожалению, многие из них стали хроническими: слабая предварительная проработка решений, увлечение крайностями, забвение опыта, недостаточная обустроенность военно-морских баз, низкий уровень судостроения.

Нельзя не отметить и то, что, в целом, действия Азовского флота Петра I вновь подтвердили значимость морской составляющей: взятие Азова в 1696 г. и защита Дона в 1711 г. были бы проблематичными без корабельных сил. Да и создание таких сил на Дону, равно как и их действия на Азовском море, впервые продемонстрировал именно Азовский флот: в 1699 г. его эскадра совершила поход от Азова до Керчи. Так что проблема заключалась в качестве постройки судов, а не в их ненужности. Не случайно при подготовке к борьбе с Турцией Петр I в 1723 г. возобновил судостроение на Дону.

Наконец, Русско-турецкая война 1735—1739 гг. также показала огромное значение морской составляющей в борьбе с Портой. Готовясь к этой войне, Петербург решил начать ее с занятия Азова, который с 1711 г. вновь находился у турок. Для этого с 1733 г. было восстановлено строительство судов на Дону и его притоках. Речь шла о достройке корпусов, заложенных еще при Петре I в 1723—1724 гг., в частности, 15 прамов, 15 галер,¹⁹¹ 59 ботов и шлюпок, а также о постройке вновь еще 20 галер,¹⁹² лесоматериалы для которых также уже были заготовлены. Иными словами, Петербург просто решил реализовать то, что наметил Петр I. При соответствующей организации работ и качестве постройки указанные суда представляли отнюдь не малую силу.

Выписка из указа правительствующего Сената от 27 декабря 1733 г.¹⁹³

...По приложенной спецификации по сношению с военной коллегией учинить, а именно: судам быть такому числу сколько указом блаженной и вечно достойной памяти Е.И.В. Петра Великого определено и сделано, и указом Ея. И. В. сентября 1 числа доделать велено, а именно: прамов больших 9, малых 6, галер 35, каек 30, ботов итальянских 23, шлюпок 6, будар 400, да к тем бударам вновь сделать по одной лодке.

Однако с уровнем организации мероприятий деятелям Анны Иоанновны до Петра I было ой как далеко. События 1733—1735 гг. на Дону это хорошо показали. В частности, Петербург в это время просто задергал флотилию противоречивыми приказами. Сначала в апреле 1734 г. последовало распоряжение находящиеся на верфях Дона галеры и прамы спустить на воду и вооружить.¹⁹⁴ Однако людей на Дону не хватало, и в 1734 г. осуществить это не удалось. Но в марте 1735 г. М.Х. Змаевич доложил в Адмиралтейств-коллегию, что апрельский указ практически выполнен. В ответ ему сообщили, что Кабинет министров решил пока галеры и прамы не спускать на воду, а оставить на стапелях. В результате часть галер осталась на берегу, а кайки и малые прамы вообще вытянули обратно на берег. Но уже 27 июня 1735 г. последовал указ того же кабинета министров, который гласил: «Построенные в Таврове и в прочих по реке Дону местах прамы и галеры и прочие суда, которые достроены, выконопатить, спустить на воду, и оснастив имеющиеся в Павловске, содержать к походу в готовности, а из Таврова и из прочих мест, кои выше Павловска готовые, определив на оные морских и артиллерийских служителей надлежащее число, немедленно отправить в Павловск».¹⁹⁵ Но время большой воды на Дону было уже упущено, и 20 построенных в 1733—1734 гг. галер спустить ранее весны 1736 г. не представлялось возможным. Об этом, как и в целом о сложившейся на Донской флотилии ситуации, М.Х. Змаевич написал в Петербург 10 июля: «Прамов больших 9 и 15 галер в Павловске имеется и на них такелаж и артиллерийские припасы, кроме пороха, в готовности, а 20 галер новопостроенных в Таврове никоим образом спускать ныне невозможно, ибо вешняя вода давно ушла, а малые прамы и кайки, хотя были расконопачены и вытянуты из воды на берег под сарай, по силе указа приказ паки конопатить и трудиться будем, чтоб спустить... А которые и имеются в Павловске, и те не далеко пройти могут за упущением вешней воды, понеже по Дону ход тамошней воде в апреле и мае месяцах, и ежели оные суда спустить, то надлежит ожидать будущей вешней воды».¹⁹⁶ Так Россия осталась в 1735 г. без содействия морской силы.

Между тем, именно осенью 1735 г. началась Русско-турецкая война. Поводом к ней послужили продолжавшиеся в 1735 г. набеги крымских татар на Украину и поход хана Каплан-Гирея в мае через русские земли на Кавказ для захвата прикаспийских владений Персии. В ответ В.Х. Миних получил в июле 1735 г. распоряжение кабинета министров о движении с войском к Дону для осады и взятия Азова. «Повеление об Азовской осаде принимаю с тем большей радостию, — писал он, — что уже давно, как В.В. известно, я усердно желал покорения этой крепости».¹⁹⁷ Однако Миних смог добраться только до Павловска. Здесь он получил новое распоряжение, которое гласило: хотя за поздним временем вопрос о начале осады Азова Миних должен решить сам, однако установить блокаду крепости он обязан уже зимой 1735/1736 г.¹⁹⁸ В ответ В.Х. Миних решил провести Крымскую экспедицию, объяснив это тем, что надо воспользоваться уходом татар в Персию (при этом Азов оказался «забытым»).¹⁹⁹ А поскольку сам он заболел, то поручил операцию генералу Леонтьеву, корпус которого осенью 1735 г. и был направлен в Крым, но из-за ранней зимы и больших потерь в армии от заболеваний войска вынуждены были вернуться, даже не дойдя до Перекопа. Таким образом, перед нами классический пример столь постоянно встречающихся в истории России организационных провалов и стратегических шараханий.

Между тем, В.Х. Миних составил чрезвычайно масштабный план дальнейших военных действий. В частности, война, по Миниху, должна была пройти четыре следующих этапа:

«Год 1736. Азов будет наш; мы овладеем Доном, Днепром, Перекопом, землями ногайцев между Доном и Днепром вдоль Черного моря, и, если будет угодно Богу, сам Крым отойдет к нам.

Год 1737. Е. И. В. полностью подчинит себе Крым, Кубань и присоединит Кабарду. Она станет владычицей Азовского моря и гирл от Крыма до Кубани.

Год 1738. Е. И. В. без малейшего риска подчинит себе Белгородскую и Буджакскую орды за Днепром, Молдавию и Валахию, стонущие под турецким игом. Греки спасутся под крылами Российского орла.

Год 1739. Знамена и штандарты Е. И. В. будут водружены... где? — В Константинополе. В самой первой, древнейшей Греко-христианской церкви, в знаменитом восточном храме Святой Софии в Константинополе, она будет коронована как императрица греческая и дарует мир... кому? — Бесконечной вселенной, нет — бесчисленным народам. Вот — слава! Вот — Владычица! И кто тогда спросит, чей по праву императорский титул? Того, кто коронован и помазан во Франкфурте или в Стамбуле?».²⁰⁰

Б.Х. Миних был абсолютно уверен в реальности выполнения данного плана, считая, что «турки от российского войска не в малом страхе состоят». Кстати, Б.Х. Миних составляя этот план, рассчитывал на необходимое обеспечение действий своей армии со стороны создаваемой Донской флотилии.

Насколько указанный план был реален? Несмотря на ряд явных просчетов, в целом он был вполне выполним при соответствующем уровне организации действий и тактическом мастерстве войск. А вот как с тем, так и с другим Россия времен Анны Иоанновны имела серьезные проблемы. Кроме того, ошибочный расчет на то, что турки трясутся от страха, предвидя войну, только усугублял проблемы организации.

В действительности неудача похода генерала Леонтьева вызвала торжество в Константинополе и Бахчисарае. После поражения Петра I в Прутском походе 1711 г. в обеих столицах силу России оценивали весьма низко. События же 1735 г., по мнению татар и турок, только подтвердили правоту таких оценок. Таким образом, страха противник явно не испытывал.

Однако вначале все, казалось, шло по плану. Уже в марте 1736 г. часть войск Донской армии приступила к блокаде Азова. В конце апреля сюда подошли и главные силы этой армии под командованием П.П. Ласси. В начале мая к Азову стали прибывать и суда донской флотилии П.П. Бредаля (он заменил в сентябре 1735 г. умершего М.Х. Змаевича) с осадной артиллерией. 8 мая начались осадные работы, а береговые батареи и прамы начали обстрел крепости. Многократные вылазки турок были отбиты. Между тем, в июне под Азовом было сосредоточено уже около 28 тыс. русских войск и 146 орудий. Флотилия П.П. Бредаля насчитывала 9 больших прамов (44-пушечных), 6 малых (8-пушечных), 35 галер и 29 небольших судов.

Не сидела сложа руки и Турция. К Азову была направлена эскадра капитан-паши Джаним-кадия, включавшая линейные корабли, фрегаты и галеры. Однако из-за мелководья турецкие корабли не смогли войти в устье Дона. Донская флотилия, занимавшая выгодные позиции в устье, не допустила перевозки подкреплений в крепость на гребных судах. Турецкой эскадре пришлось уйти, не выполнив своей задачи: Азов так и не получил подкреплений. К сожалению, не использовали стесненность турецкого флота на мелководье Таганрогского залива и русские моряки. Между тем, опыт событий 1696 г. в дельте Дона показал, что даже с помощью малых судов туркам вполне можно нанести существенный вред.²⁰¹ Но это пока посчитали не столь уж важным: главное — турок не пустили к Азову.

Тем временем занятие русскими войсками ретраншемента на подступах к крепости и разрушения, причиненные городу бомбардировкой, вынудили гарнизон Азова 19 июня 1736 г. капитулировать. Выход в Азовское море был открыт. Взятие Азова в очередной раз продемонстрировало все значение совместных действий сухопутных и морских сил для овладения приморскими крепостями противника.

Между тем, днепровская армия В.Х. Миниха предприняла в мае—июле 1736 г. поход в Крым, закончившийся полным провалом. Хотя Миниху и удалось захватить Перекоп, Козлов и Бахчисарай, полуостров пришлось оставить с очень большими потерями: отсутствие провианта и фуража, сильная летняя жара, недостаток воды окончательно изнурили армию. В частности, если боевые потери за время Крымского похода составили всего 1791 человек убитыми, то от болезней умерло почти 30 тыс. солдат и офицеров.

Среди причин неудач Б.Х. Миних указал и на отсутствие ожидаемой поддержки Донской флотилии. Но тут же получил отповедь П.П. Ласси: галеры флотилии оказалось невозможным вывести из Дона, при том что сам Миних действовал в Крыму далеко от побережья Азовского моря. К тому же Миних недостаточно информировал П.П. Ласси о своих действиях. Все это показало, с одной стороны, разумность планов Б.Х. Миниха по использованию морской поддержки для действий в Крыму, а с другой — полный авантюризм реальных действий полководца на полуострове.

Таким образом, как показано выше, после участия Донской флотилии во взятии Азова ее дальнейшее использование в кампании оказалось невозможным. Прамы для действий на море не годились, галеры вывести так и не смогли, а 29 кайков какой-либо ощутимой силы не представляли. Кампания для флотилии П.П. Бредаля оказалась законченной. Встал вопрос: что делать дальше?

Обсуждения затянулись. Первым позицию сформулировал Сенат: 23 июля он прислал в Адмиралтейств-коллегию указ о постройке в Таврове 40 галер, 20 шмаков, а также ботов и кайков, сколько укажет Б.Х. Миних.²⁰² Между тем, последний в начале августа высказал только желание иметь на Днепре и Дону по 500 судов, вмещающих по 40—50 человек и по две полковые пушки.²⁰³ В этой ситуации Адмиралтейств-коллегия, согласившись с необходимостью строительства указанных галер²⁰⁴ и шмаков, предложила в качестве образца для постройки на Дону предполагаемых 500 судов островские лодки.²⁰⁵ О преимуществе последних коллегия писала так: «К безопасности, ежели б какое нападение в море приключилось, в таком случае будут благонадежны, ибо по мелководности могут ретираду имеет к таким местам, куда кораблями и другими военными судами идти не возможно, ибо и в прошедшую со шведами войну такие островские лодки во употреблении на здешнем море были с немалою пользою...».²⁰⁶ В результате посланному в Тавров капитану Лунину повелели приготовиться к строительству 40 галер, 20 шмаков и 500 островских лодок, но с обязательным подтверждением строительства последних от Миниха.²⁰⁷ А Миних, тянувший с решением до октября, затем высказал желание иметь 40 галер и 20 шмаков, но указал в качестве типа малых судов дубель-шлюпку,²⁰⁸ причем все 500 дубель-шлюпок он непременно хотел получить к весне 1737 г.! Но немного погодя Миних передал право окончательного решения по судостроению на Донских верфях П.П. Бредалю и старшим офицерам флотилии, которые после совещания с командирами флотилии решили построить 24-весельные казачьи лодки, «а галер, шмаков, ботов, шхерботов, кончебасов и дубель-шлюпок не строить вовсе».²⁰⁹ Каждая такая лодка должна была иметь длину 60 футов, ширину 11 футов и глубину интрюма 3 фута.²¹⁰ Но решили это только в конце октября 1736 г.! Соответственно время на заготовку и доставку лесов на донские верфи осталось в обрез.

Выписка из журнала Адмиралтейств-коллегии от 20 декабря 1736 г.²¹¹

...Ноября от 10 числа получен в Адмиралтейств-коллегии от контр-адмирала Бредаля рапорт, что получил [он] от генерал-фельдмаршала графа фон Миниха ордер с таким определением, что на Дону суда строить какие наиспособнейше надлежит по рассуждению его с статским советником Козиным и с прочими, и по силе того ордера определили вместо дубель-шлюпок 500 казачьих лодок, а галеры, шмаки, шхерботы, боты и кончебасы не строить...

Тем не менее, все 500 лодок к весне 1737 г. были построены на Тавровской и Икорецкой верфях. Однако сил этих лодок для успешных действий на море оказалось недостаточно, особенно при том, что использовались они далеко не самым лучшим образом. В итоге, пока на Азовском море не было турок, П.П. Бредаль с помощью лодок успешно обеспечивал армию П.П. Ласси и дважды наводил для нее мосты. Но как только турецкий флот, хоть и с опозданием, но появился, он сразу же парализовал деятельность флотилии П.П. Бредаля. Правда, турки ни у Арабатской косы, ни у Федотовой косы так и не смогли нанести поражение лодкам русской флотилии, личный состав которой при серьезной угрозе вытаскивал их на берег. Тем не менее, лишившись поддержки с моря, столь блестяще проникшая в Крым армия П.П. Ласси была вынуждена отойти с полуострова.

Таким образом, вопрос о корабельном составе флотилии опять стал острым. Вновь началось его обсуждение. Последовал соответствующий запрос П.П. Бредаля. Ответ не заставил себя ждать: «Как через бытность его в Азове приметить мог, что старый в Азовское море фарватер уже ни к чему не годен и надежды никакой нет, а в новом гирле из устья реки Кутюрьмы, на банке вода пред прежним не умаляется и может быть, ежели зима будет студена и глубже и тако ежели вода прибудет, то и галерам в море пройти будет можно, которые ныне тамо есть... только ежели будет на Азовском море турецкий флот, который в нынешнюю кампанию видели, [то] оным как галерам, так и прочим судам за их силою в бой вступить будет не в состоянии, а ретирады будет некуда, ибо для таких судов гавани нигде, начиная от Таганрога и до Геничи подле Крымского берега около 500 верст, не имеется, також и о Кубанской стороне слышал, что и там мелко... Да кроме неприятеля в великие ветры в безопасность судов на якоре стоять негде ж... Буде ж на Азовском море такие лодки как ныне были иметь, то они служить могут только до Кальмиуса... и то не в оборону против неприятеля; а большие же суда, которые могут против неприятеля стоять, за мелкостью тамошних мест не пройдут, а мелкие, которые пройдут, против неприятеля не действительны.

И за вышеписанными резонами какие для будущих операций суда, которые б служили как к транспортированию людей, провианта и других тягостей и к военному действию потребны, точно положить ему не можно, ибо ежели по его одному предложению суда строить будут, которые станут не в малую сумму денег и будут без действия или от вышеписанных резонов какое бесчастие потерпят, в то время от него требовать будут о том ответа».²¹² Таким образом, помимо уже отмеченных проблем, отсюда следовал еще один не менее важный вывод: подчиненным нужно было дать возможность проявить инициативу (и поощрить за нее), чего явно не было в войне 1735—1739 гг., когда командиры просто не хотели брать ответственность на себя.

Таким образом, и после неудачи флотилии в кампанию 1737 г. П.П. Бредаль в вопросе о судах донской флотилии мнения не поменял: «Так как иметь такой флот, который можно бы было противопоставить турецкому, не возможно, то следует остановиться на постройке таких же лодок, какие употреблялись в предыдущую кампанию».²¹³ В целом это мнение было поддержано и Адмиралтейств-коллегией. Такая позиция оказалась столь удобной, что предпринимать что-либо в морском ведомстве просто не хотели. Более того, когда вопрос о строительстве 20 галер «по турецкому маниру» все же был поднят, приехавший в Петербург П.П. Бредаль настоял на отказе от этого решения, предложив взамен указанных галер, а заодно и намеченных уже к строительству 300 лодок, построить 50 каек и 12 ботов. По своей конструкции и оснастке кайки предполагались похожими на кончебасы, а вмещать должны были 50—60 человек, то есть фактически столько же, сколько помещалось в прежних лодках. Среди объяснений этого предложения Бредаля фигурировали неожиданно пришедшее к нему осознание предпочтительности кайков и «большая свобода» их постройки («кои все, нежели 20 галер и 300 лодок к весне сего 1738 года построить можно свободнее»), Адмиралтейств-коллегия согласилась с П.П. Бредалем, хотя лодок осталось во флотилии всего 216 единиц.²¹⁴

Из донесения Адмиралтейств-коллегии от 20 января 1738 г.²¹⁵

По силе полученного из Кабинета Ея. И. В. за подписанием господ кабинетных министров сего января от 17 дня сообщения о строении в Таврове для объявленных от вице-адмирала Бредаля резонов вместо галер и кайков, с некоторою отменою против прежних, да 12 корабельных ботов и об отправлении его вице-адмирала в Азов Адмиралтейств-коллегия обще с ним вице-адмиралом имела рассуждение, и при том он, вице-адмирал, словесно представлял, что те де кайки на Азовском море ежели будут по данному от него генерал-фельдмаршала Ласси доношению построены маниром, чтоб галерных носов, какие на прежних были, не было, а были б отделаны носы в подобие как при турецких кончебасах и оснастка и паруса были как на кончебасах же, о 2-х мачтах и о 2-х спринтезейлях, ибо де к той оснастке морские служители заобычайнее; и можно на них посадить от 50 до 60 человек, то будут, как он видел Азовское море, для всяких нужд, по рассуждению его, способнее, нежели другие суда; а сколько числом возможно будет построить, точно объявить не может; и по тому общему рассуждению оная коллегия определила следующее: 1) по прежним определениям строение галер и лодок оставить и на них припасов и артиллерии не заготовлять и не отправлять; 2) для строения каек имеющемуся в Таврове галерному мастеру Алатчанинову учинить подлежащий указ.

Среди причин отказа от постройки галер была приведена даже такая: «Наши люди к галерам не так заобычайны, как мы в прошлых кампаниях видели заобычайность на турецких галерах». И это говорилось про русских людей, добившихся великолепных успехов с галерным флотом на Балтийском море, в совсем недавно закончившейся Северной войне 1700—1721 гг.!²¹⁶

Кроме того, отказался П.П. Бредаль в начале 1738 г. и от предложений Дебриньи о восстановлении Таганрога: работы очень много, а для чего? («Если решено не строить больших судов, то и в гавани для них не представляется особенной надобности, так как мелкие суда, то есть такие какие обыкновенно составляли донскую флотилию и какие решено строить и теперь, всегда могут зимовать при Азове и Черкасском.»)²¹⁷

В результате весной 1738 г. для флотилии было построено 50 каек и 12 ботов, но на море П.П. Бредаль продолжал действовать исключительно военными лодками. И кампания 1738 г. снова закончилась неудачей для флотилии, причем на этот раз еще быстрее. Турки даже не пустили П.П. Бредаля к Геничи, заблокировав у Федотовой косы. Тому вновь пришлось занять позицию на берегу. И снова все «атаки» турок закончились безрезультатно.

Вот как, например, развивались события 16—18 июня 1738 г., когда турецкий флот, имевший линейные корабли, фрегаты и множество гребных судов, пытался атаковать береговую позицию Донской флотилии П.П. Бредаля в заливе у Федотовой косы. 16 июня чурки предприняли первую атаку флотилии. П.П. Бредаль писал об этом: «И того ж числа пополудни в третьем часу с кораблем капитан-паша и при нем два фрегата, тож галеры и прочие их суда пошли к нам и, не дошед до нас верст с девять, стали на якорь, а один корабль и несколько их судов пошли к Федотовой косе, а пополудни в пятом часу их флота 30 полугалер и скампавей подле берега пошли к нам ближе и с половины седьмого часа стали по нас палить из пушек с ядрами и шли в самой близи берега к нам ближе и до половины девятого часа беспрестанно палили, точию нам вреда не сделали и возвратились паки к своему флоту».²¹⁸ Таким образом, турецкая атака в который уже раз закончилась ничем, причем турки явно действовали по шаблону, а их артиллерийский огонь просто никуда не годился.

Но 17 июня уже все турецкие корабли, согласно Бредалю, начали сближение с позицией флотилии. Далее мы опять воспользуемся донесением Бредаля: «...Два фрегата и один сетти и прочих их однопушечных судов с 40 в исходе шестого часа подошли к нам в расстоянии пушечного выстрела, начали по нас палить из пушек с ядрами, а сами еще ближе подходили, и оба фрегата и сетти, миновав наш правый фланг, пошли к левому флангу, а от левого возвращались к правому, и тако три раза и беспрестанно палили, и когда были они в расстоянии наших пушек, начали с седьмого часа, и мы по них изо всех пушек, а больше из восьми- и шестифунтовых с ядрами начали палить, от чего пришедшие их к нам 40 судов пришли в великое замешательство, то тогда ж 15 их больших галер подошли к нам и сделали жестокую пальбу, которых ядра как через нас, так и к нам множество приходило, и от нас по них бесперерывно сделалась пальба и продолжалась до половины восьмого часа; в половине восьмого часа их галеры отгребли, фрегаты и сетти отошли далее расстояния наших пушек с правого фланга, атакировав нас, стали на якоря, а прочие их суда стали ближе к берегу, а корабль, на котором капитан-паша, не дошед до нас верст с шесть, стоял на якоре, а пополудни в шестом часу подошел к нам и, ходя под парусами, а потом став у своих галер на якорь, палил по нас из пушек, и ядра его до нас доносило, точию вреда не сделал и в ту пальбу, хотя и жестокая от них по нас была пальба, однако Милостию Божескою у нас никого не убило и не ранило, а у них уповательно быть от нашей пальбы немалому вреду, ибо видели в нашу пальбу великое было у них замешательство».²¹⁹ Иными словами, 17 июня стало просто более масштабным повторением событий 16 июня.

Однако турки не успокоились. На следующий день в подкрепление к действующим против флотилии Бредаля судам из-за Федотовой косы подошли еще три турецких корабля. С их появлением капитан-паша решил предпринять еще одну атаку. Вновь цитируем донесение Бредаля; «Пополуночи в 12-м часу корабль, на котором капитан-паша, и оба фрегата и сетти под парусами да из пришедших один корабль пошли к нам ближе и в начале первого часа, пришед в меру, начали по нас стрелять из пушек с ядрами и, идучи, выпаля с одной стороны всеми пушками, делали оверштаг и, тако поворачиваясь восемь раз, палили, и была от них жестокая пальба, коих ядра, как и выше, в прежних от них пальбах, доносило множество к нам и через нас в степь переносило, и та великая от них пальба пополудни до пяти часов продолжалась, а мы по них, высматривая близость их, палили три часа. А пополудни в пятом часу, отошед от наших пушек, стали на якорь, и хотя от них так жестокая пальба и была, однако никакого нам вреда не сделали и никого не убили и не ранили, от нас же по них была пальба им не без вреда, понеже по окончанию пальбы в глазах противу нас принужден был один их фрегат себя кренговать, и в ночь слышали мы исправляли они испорченное у них нашими ядрами».²²⁰ Таким образом, и третья подряд атака турок завершилась для них безрезультатно. И это при том, что они вели огонь в достаточно благоприятных условиях, имея орудия самых крупных калибров против мелких пушек флотилии!

Однако, несмотря на отражение турецких атак, командование Донской флотилии в итоге уничтожило все заблокированные суда (144 лодки), а личный состав по берегу вернулся в Азов. Теперь во флотилии оставались лишь 9 полусгнивших больших прамов, 20 ветхих галер, 69 лодок и 50 кайков.

Как следствие, началось очередное обсуждение того, какие суда нужно строить для Донской флотилии. Кабинет министров вновь потребовал построить галеры. Но П.П. Бредаль (на этот раз совместно с П.П. Ласси) опять выступил против, используя прежний довод о непригодности галер для действий на Азовском море, «как потому, что они не могли быть противопоставляемы более сильным турецким судам, так и потому, что в случае ретирады не могли бы найти себе нигде убежища».²²¹ Но для обороны Азова П.П. Бредаль просил разрешения построить 9 больших двухпалубных и 4 однопалубных прама. Адмиралтейств-коллегия согласилась, что прамы могли бы быть весьма полезны для защиты Азова.²²²

Описанная выше полемика вызывает ряд вопросов:

1. Если в дельте Дона мелководье, а оно было таким, что через бар реки не проходили галеры, то зачем тогда столько прамов для защиты, ведь в устье реки и без того практически никто не мог попасть с моря?

2. Почему турки априори признавались непобедимыми на море, и перед ними нужно было сразу же отступать, если при обстрелах позиций русских лодок в 1737—1738 гг. они ни разу не смогли причинить даже минимальных потерь? Ответ очевиден: таким способом проще всего было уйти от ответственности.

Однако Кабинет министров на этот раз все же настоял на строительстве к 1739 г. еще и галер. Кабинет-министры «несмотря на неоднократные неудачные опыты, были убеждены, что если галеры раннею весной подойдут к Азову, то проводка их через бар при высокой весенней воде не может встретить никаких затруднений. А ежели паче чаяния и в море б не вышли, то и при Азове для обороны потребны».²²³ Причина такого решения заключалась в желании Кабинета министров все же попытаться перейти к серьезным действиям на Азовском море в 1739 г., что было сложно сделать только с помощью военных лодок и ботов. В результате было построено 20 16-баночных галер «турецкого манира», но участия в военных действиях они так и не приняли.

Таким образом, в 1736—1739 гг. Донская флотилия имела для действий на море только кайки, вооруженные лодки и боты. Кстати, еще одним аргументом П.П. Бредаля и командиров Донской флотилии в пользу каек и вооруженных лодок, было то, что они «могут идти вблизи берега и их неприятельский флот увидит не так скоро как галеры, понеже пред кайками и лодками галеры высоки и за своим глубоким ходом должны идти вдали от берегов».²²⁴ Довод, кстати, логичный. Как мы увидим далее, этим преимуществом малых судов великолепно пользовались донские и запорожские казаки в XVI—XVII вв. Однако флотилия П.П. Бредаля так и оставила его лишь на бумаге, хотя кампания 1739 г. подтвердила большие возможности малой заметности вооруженных лодок.

Кстати, военные действия Донской флотилии в 1739 г. вообще получились весьма показательными. Вплоть до конца августа Донская флотилия бездействовала: с одной стороны, у нее не хватало судов (следствие потерь 1738 г. и вялого судостроения зимой 1737/1738 гг.) и людей (следствие эпидемии чумы), с другой — турецкий флот с самого начала прибыл на Азовское море в больших силах. Но затем, в середине июля 1739 г., турецкие корабли появились практически у дельты Дона. Более того, один из них даже встал на якорь в Кутюрлинском гирле. Такая активность турок заставила, наконец, отреагировать и командование флотилии, тем более что она к этому времени уже получила пополнение судового состава. 8 августа 1739 г. Совет, в лице генерал-лейтенантов Левашева и Дебриньи, а также вице-адмирала Бредаля, пришел к выводу о необходимости организации экспедиции на Кубанскую сторону, «последствием чего должно было быть отвлечение части неприятельского флота от Азова».²²⁵

В результате 26 августа 1739 г. отряд под командованием Дебриньи, имевший в своем составе только лодки и кайки, на которых разместили часть войск и казаков, вышел из Азова в море. Но практически сразу же возникло затруднение: уровень воды в дельте Дона настолько упал, что лодки через бар пришлось «перетаскивать на людях». Операция продлилась около 10 часов и завершилась успешно: все суда были выведены в море.

Уже 29 августа Дебриньи добрался до Долгой косы на границе Таганрогского залива и Азовского моря. Здесь вперед был направлен дозорный отряд, который, вернувшись 3 сентября, сообщил, что турок нигде нет. Тогда Дебриньи направился к Ачуеву, куда благополучно и добрался. Более того, он произвел даже его бомбардировку, но из-за повреждений и гибели части лодок (что происходило по донесениям Дебриньи из-за частых штормов) взять его так и не смог. В результате Дебриньи пустился обратный путь, причем часть войск вынуждена была возвращаться по берегу, почему он просил выслать достаточное количество подвод.

Таким образом, с одной стороны, военные (островские) лодки вновь доказали свою ценность, лишний раз подтвердив опыт донских казаков и русского флота в Северной войне и Каспийском походе Петра I. Не случайно к их постройке вернется в 1769 г. и А.Н. Сенявин. Тем самым стало очевидно, какой ресурс не был использован П.П. Бредалем в войне 1735—1739 гг. Иными словами, грамотная организация, разумный риск и желание добиться успеха могли принести флотилии П.П. Бредаля успехи даже со столь ограниченными силами, как лодки и кайки. С другой стороны, та же экспедиция Дебриньи показала, что без постройки судна, способного как выдерживать шторма, так и впрямую бороться с турецким флотом, невозможно добиться овладения морем: слишком ограничены возможности лодок, слишком нуждаются они в поддержке настоящих боевых кораблей.

Вообще же, подводя итог истории Донской флотилии П.П. Бредаля, нельзя не остановиться на искусственно созданном в 1735—1739 гг. вокруг нее замкнутом круге следующих противоречий: большие суда строить нельзя, а с малыми побеждать невозможно. Галерам отступить от неприятеля некуда, но воссоздавать Таганрог не будем, так как мореходный флот не строим. Из Дона практически не выйти, но нужны 9 больших 44-пушечных и 4 малых 8-пушечных прама для его защиты. В реальности же за всем этим, как обычно, стояли низкий уровень компетентности сановных лиц, отсутствие у них государственного мышления, следствием чего стали пассивность, стремление распределить ответственность (при избытке «ответственных» всегда имеет место безответственность),²²⁶ бесконечные обсуждения, нескончаемая переписка, разгильдяйство, бесхозяйственность и отвратительное качество судостроения.

Так, уже в конце 1736 г. стало ясно, что имевшиеся во флотилии галеры и без выхода в море практически непригодны для службы. Согласно выписке из журнала Адмиралтейств-коллегии за 24 сентября 1736 г., в отвоеванном Азове, по заключению галерного подмастерья П. Харламова, находились 15 вышедших из строя галер; далее там говорилось: «...На 20 новых галерах райны (реи. — Авт.) тонки... а кайки явились весьма к морскому хождению безнадежны». Контр-адмирал П.П. Бредаль, в свою очередь, сообщал, что на каждой из новых галер вместо 22 сделано по 24 банки, «оттого в гребле затруднение имеется». К тому же данные галеры оказались достаточно валкими. В результате 15 галер, заложенных в 1723—1724 гг., было решено разломать не прибегая к исправлениям.²²⁷ В 1737 же году из строя выйдут практически и все прамы, а кроме того, П.П. Бредаль признает практически небоеспособными оставшиеся к концу того года военные лодки.

Много интересного содержал опыт создания и использования Днепровской флотилии. Ее организацию можно отнести к лету 1736 г., когда Б.Х. Миних неожиданно решил обзавестись еще одной флотилией. В результате было принято решение возобновить судостроение на Днепре, прерванное еще в 1727 г. Для этого в Брянске возобновили деятельность верфи, на которой было предписано достроить сохранившиеся там прамы и галеры. Кроме того, Миних высказал намерение построить до 500 малых судов.

Однако уже в начале сентября 1736 г., по настоянию того же Б.Х. Миниха, судостроительные работы в Брянске были заморожены.²²⁸ Но месяц спустя Миних вновь меняет решение: он просит Сенат издать указ о срочном возобновлении судостроения, что и было сделано 9 октября. В экстракте журнала Адмиралтейств-коллегии записано: «...Указом же оного Сената октября от 9-го числа по представлению графа Миниха велено показанные прамы и галеры, которые наималейшей достройки требуют, достроить немедленно и по достройке отправить к Киеву...».²²⁹ Но много времени было потеряно. К тому же, организационные проволочки еще не закончились.

Только 4. января 1737 г. появилось следующее решение Сената: Брянская верфь должна была построить к марту месяцу 70 мостовых плашкоутов, 3 малых прама, 4 плоскодонных галеры и 500 дубель-шлюпок, способных пройти Днепровские пороги и действовать в лимане.²³⁰ Дубель-шлюпки вмещали 40 человек и вооружались 6 2-фунтовыми фальконетами. Для руководства был направлен контр-адмирал В.А. Дмитриев-Мамонов. Естественно, сразу же выяснилось, что решить задачу невозможно (спрашивается, почему об этом не подумали в 1735—1736 гг.?), поскольку предстояло, во-первых, заготовить лес; во-вторых, доставить его на верфь; в-третьих, построить суда, при том что качество постройки при спешке, да еще и из сырого леса, неминуемо оказалось бы низким; наконец, в-четвертых, спустив суда на воду, провести их от Брянска к Черному морю через Днепровские пороги, для чего нужна была «большая вода», обычно бывавшая весной! Тогда в апреле 1737 г. вышел новый указ Сената, обязывавший Дмитриева-Мамонова доставить к низовьям Днепра 3 малых прама, 4 галеры, 200 дубель-шлюпок, 20 конных кончебасов, 20 плашкоутов и 58 прочих судов. Эта задача также оказалась малореальной. Тем не менее, с 22 апреля по 1 июня 1737 г. из Брянска к Переволочне было отправлено 355 судов.

Между тем, 2 июля 1737 г. Б.Х. Миних взял крепость Очаков, а вместе с ней и 18 турецких галер. Взятие Очакова стало важным событием кампании, а могло иметь решающее значение и для всей войны. Вот что писал Миних: «Я считаю Очаков наиважнейшим местом, какое Россия когда-либо завоевать могла и которое водою защитить можно: Очаков пересекает всякое судоходное сообщение между турками и татарами, крымскими и буджакскими, и притом держит в узде диких запорожцев; из Очакова можно в два дня добрым ветром в Дунай, а в три или четыре в Константинополь поспеть, а из Азова нельзя. Поэтому слава и интерес ее величества требуют не медлить ни часу, чтоб такое важное место утвердить за собою... В Брянске суда надобно достраивать и послать туда искусного и прилежного флагмана и мастеров; взять в службу старых морских офицеров из греков, которым Черное море известно; на порогах при низкой осенней воде большие каменья подорвать, чему я велю сделать пробу. От состояния флотилии и от указа ее величества только будет зависеть, и я в будущем году пойду прямо в устье Днестра, Дуная и далее в Константинополь».²³¹

Миниха часто справедливо упрекают в отсутствии стратегии. Но здесь впервые он достаточно точно сформулировал возможности, открывавшиеся со взятием Очакова. И это не было химерой. Дело в том, что отечественные историки часто впадают в крайности, утверждая, что важны действия только армии или только флота. Говоря об этой войне, исследователи практически единогласно вынесли вердикт: на лодках не воюют. Действительно, сражаться на Черном море с турецким флотом на лодках было бы безумием. Но достаточно вспомнить действия донских и запорожских казаков в XVI—XVII вв., их морские экспедиции на стругах и чайках против Кафы, Гезлева, Синопа, Трапезунда, Очакова, Константинополя, использование казачьих судов для десантных операций против Крыма во время крымских походов Ивана IV, и становятся очевидными большие потенциальные возможности такого рода операций.

Безусловно, риск при действиях дубель-шлюпок на Черном море был большим, но теперь имелся защищенный порт, имелось место для строительства и более мореходных судов. Во всяком случае, можно было попытаться пресечь морские сообщения противника, а заодно и нанести удар с тыла по Крыму. Кроме того, внимание турок автоматически отвлекалось от Азовского моря, где, таким образом, большей свободы могла достичь Донская флотилия П.П. Бредаля. Так что Очаков действительно открывал большие перспективы.

Однако дальше нарисованных перспектив дело не пошло. Случилось это по следующим причинам. Сперва моряки Днепровской флотилии в 1737 г. убедили Б.Х. Миниха в небоеспособности своих судов. Затем, со смертью в 1738 г. нового командующего флотилией Н.А. Сенявина, рухнул и задуманный им план превращения этого соединения в силу, способную действовать на Черном море. Наконец, в 1739 г. Днепровская флотилия перестала интересовать самого Миниха.

Рассмотрим этот вопрос подробнее. Первые суда Днепровской флотилии из-за трудности плавания по Днепру пришли к Очакову лишь 19 июля 1737 г. Флотилия доставила продовольствие и боеприпасы гарнизону крепости и армии, продвигавшейся вдоль реки Буг. Однако практически все суда флотилии нуждались в ремонте. Тем не менее, используя их, часть войск Очаковского гарнизона все же заняла оставленную противником крепость Кинбурн. Таким образом, Днепровско-Бугский лиман оказался под контролем русских войск, а у России появлялась возможность построить мореходные корабли. И Миних, видимо, действительно очень заинтересовался открывшимися перспективами. В конце августа 1737 г. он посетил Очаков и Кинбурн для осмотра этих крепостей и проведения совета с морскими офицерами, находившимися на прибывших судах. Однако состояние Днепровской флотилии даже у Миниха вызвало оторопь: контр-адмирал Дмитриев-Мамонов пока не появился в Очакове, морских служителей было явно недостаточно, особенно остро не хватало офицеров. Так, флотилия имела всего 6 офицеров и 70 матросов. Остальной же личный состав представляли совершенно случайные люди из разных гарнизонных и полевых полков, откуда же были назначены и многие командиры. В том, что сложилась такая ситуация, безусловно, была виновата Адмиралтейств-коллегия. Однако часть ответственности остается и на Минихе: создание флотилии — это не приготовление обеда, оно требует времени.

Знакомство Миниха с флотилией закончилось так: старший морской начальник капитан Брант оказался болен, а другие офицеры на его требование, чтобы были готовы на своих судах к морскому походу, отвечали, что их флот в море показаться никак не может, суда годны только на Днепре и в Лимане. «И понеже, — писал Б.Х. Миних, — по моему рассуждению, благополучное произведение будущей кампании и все авантажи зависят от того, кто на море сильнее быть может, того ради всеподданнейше прошу указать о строении довольного числа годного флота, а понеже ныне уже время позднее, а расстояние от границ немалое, того ради я и с достальным войском следую к границам, куда прибыть надеюсь поздно».²³²

В результате с 3 сентября Днепровскую флотилию возглавил опытный моряк, вице-адмирал Н.А. Сенявин. Тем временем построенные в Брянске суда продолжали прибывать к Очакову, и к 1 октября Днепровская флотилия уже имела в Лимане 76 кончебасов и дубель-шлюпок. При грамотном использовании это была немалая сила (тем более что у турок уже были взяты 18 галер). Судьба же остальных 279 построенных в Брянске судов оказалась печальной: около 150 из них было оставлено у днепровских порогов по причине невозможности перевести их через пороги, а еще около 129 судов из-за мелководья и вовсе не дошли до порогов.

В начале октября к Очакову подошли турецкие галеры, но, обнаружив в лимане русскую флотилию, ушли. Во второй половине октября, когда стало известно об уходе русской армии из Очакова, турецкие войска (40 тыс, человек) осадили крепость. Но после неудачной попытки 28 октября взять ее штурмом они отступили к Бендерам. Стоит отметить, что даже с тем небольшим числом судов, которые были в ее составе у Очакова, Днепровская флотилия сумела оказать значимую помощь защитникам крепости: турки не решились на атаку с моря, а русские дубель-шлюпки постоянно обстреливали позиции противника вблизи крепостных укреплений.

Однако увиденное Б.Х. Минихом в Очакове ясно показало, что Днепровская флотилия остро нуждается как в судах, так и, еще больше, в профессиональных моряках. Те же, что имелись, к активным действиям явно не стремились. Впрочем, такая же картина была и в армии. Да и не только в ней: проявлять инициативу при Анне Иоанновне было невыгодно и даже опасно. По этой причине многое в реализации задуманных Минихом планов зависело теперь от него самого. Но он, похоже, играть первую скрипку не собирался. Кампания 1738 г. это наглядно подтвердила.

Тем не менее, осенью 1738 г. Б.Х. Миних в Полтаве встретился с Н.А. Сенявиным. В результате была достигнута договоренность о новом месте для верфи. В частности, Н.А. Сенявин выбрал в 64 км ниже порогов остров Верхний Хортицкий. Там была заложена Ново-Запорожская верфь, где должны были собираться построенные в Брянске крупные суда. Кроме того, военачальники договорились и о количестве и типах судов, требующихся для 1738 г. Так, по предложению Н.А. Сенявина, было определено построить только в качестве главных сил 3 прама, подобных трофейному «Элефанту»,²³³ 70 галер (50 обычных и 20 конных) и 50 бригантин.²³⁴ Это должна была быть весьма мощная сила, сопоставимая с галерным флотом Петра I на Балтике в годы Северной войны. Во всяком случае, планируемый галерный флот мог вполне обеспечить выполнение плана Б.Х. Миниха по нанесении удара по Константинополю. Не случайно Генерал-фельдмаршал восторженно писал в Петербург: «...На вице-адмирала крепкую надежду иметь можно, что он порученное ему дело исправит, от приготовления же нового надежного флота зависит возможность принудить турок к миру, потому что я тогда могу за неприятельским флотом следовать и брать турецкие корабли, как крепости».²³⁵

И Наум Акимович Сенявин действительно заслуживал такой оценки. Предложенный им план был первым продуманным и обоснованным планом создания морского соединения в годы Русско-турецкой войны 1735—1739 гг. Фактически речь шла о превращении Днепровской флотилии в галерный Черноморский флот, вполне пригодный как для переброски крупных соединений войск, так и, с учетом специфики турецкого флота в эти годы (он также в основном был гребным), для противодействия ему в прибрежных районах. Это подтверждалось и историческим опытом: в Северной войне 1700—1721 гг. галерный флот Петра I сыграл огромную роль не только в перевозках войск и нанесении ударов по территории самой Швеции, но и в победах как над гребными (Гангут, 1714 г.), так и над парусными (Гренгам, 1720 г.) эскадрами шведского флота.²³⁶ Правда, для борьбы за море данные силы, безусловно, годились мало, да и в перспективе парусный флот был более предпочтителен, но с точки зрения решения текущей задачи предполагаемая сила являлась отнюдь не досужей затеей.²³⁷ К тому же после Петра I в России уже не было столь масштабно мыслящего правителя.

Нельзя не отметить и роль самого В.Х. Миниха в появлении этого плана развития Днепровской флотилии. С занятием Очакова Генерал-фельдмаршал явно стал лучше понимать значение морской силы в борьбе с турками, высказав намерение совершить бросок на Константинополь. Правда, он, к сожалению, одновременно подтвердил и свои главные «болезни»: отсутствие заблаговременной подготовки операций, нежелание лично вкладываться в тот или иной проект, постоянную расплывчатость планов. В частности, уже осенью 1737 г. после формулирования плана удара по столице Османской империи Миних пишет о желании активно бороться с турецким флотом!

Экстракт из донесения Миниха Анне Иоанновне из Полтавы от 15 октября 1737 г.²³⁸

Сего октября 4 числа вице-адмирал Сенявин сюда прибыл, с которым, что касается до строения удобных к будущим операциям судов имели мы общее рассуждение, которое при сем всеподданнейше для всемилостивейшей апробации прилагаю: а потом он, вице-адмирал, отправлен для осмотра по указу В.В. места под строение верфи ниже порогов обще с генерал-квартирмистром Дебринем. И понеже на него вице-адмирала крепкую надежду иметь возможно, что он порученное ему дело исправит, а по моему мнению от единого приготовления сего нового надежного флота до окончания войны сильное неприятелю принуждение зависит, того для В.И. В. прошу ежели помянутое рассуждение от В.В. апробовано будет, всемилостивейше повелеть, дабы все к тому надлежащее по требованиям его, вице-адмирала, от коллегии Адмиралтейской отпускаемо было...
А что до повреждения при спуске через пороги малых, а паче больших галер и прочих судов касается, то в тех дубель-шлюпках и кончебасах, коих с 70 с бригадиром князем Барятинским и с полковником Хрипуновым в Буг прибыло, как я сам видел повреждения не было и от морских офицеров не объявлено, яко же оные хотя и при большой воде спущены, однако лежащие на фарватере каменья в то время еще очищены не были, а егда таковые мелкие суда будут построены заблаговременно и к порогам приведены, то без сомнения полою водой чрез оные будут без повреждения, а паче по очищении ныне фарватера разжиганием каменьев спущены.
А большие суда при разборе на плоскодонных судах могут спущены быть... однако сколько возможно по указу В.И. В. верфь ниже порогов заложена, укреплена и леса приготовляемы и суда строены будут...

Рассуждение Б.Х. Миниха и вице-адмирала Н.А. Сенявина. Октябрь 1737 г.²³⁹

О строении к будущей кампании судов приняли в рассуждении следующее:
1) Что касается до прамов, то оные потребно строить: первое для постановления ко очищению крепостей Очаковской и Кинбурнской на фарватере и непропуску неприятеля в Лиман; второе, ради защищения флотилии от неприятельского флота, едва оная в море выйдет; а построить оных 3 драма такие, как взятый в 1714 году при Гангуте у шведов, на котором как вице-адмирал Сенявин представил от Гельсингфорса не только способным ветром, но и лавирами до Кронштадта он прибыл, который ныне стоит при Санкт-Петербурге вытащенный на берег в Кронверке а понеже оных прамов еще по указу... Петра I построено в Брянске 2 больших и 3 малых, из которых до порогов препровождено 3, а 2 больших имеются в Брянске, токмо оные суть плоскодонные и ко употреблению на море не способны, а способны для постановления на фарватере между Очакова и Кинбурна, из которых один хотя и велено как возможно препроводить ныне ниже порогов и отправить к Очакову, а другие препроводить будущей весной; того для помянугые 3 прама строить по мнению вице-адмирала Сенявина, а пропорциею по довольному рассмотрению Адмиралтейств-коллегии такие, кои б не только для защиты флотилии на море могли быть годны, но и для случающихся разных таковых обстоятельств, яко то случаются те обстоятельства, что может иногда случиться с флотилией идти в какую реку, а там найдутся неприятельские батареи, или в реку когда флотилия войдет, а сильный неприятельский флот пропустит и похочет отнять возвратный путь, то б можно оными и батареи сбить и неприятельский флот отбить.
Что касается до строения галер и прочих к транспорту войск морских судов, то ежели положить по числу войск от 15 до 20 человек, потребно по мнению вице-адмирала Сенявина построить галер 50 меньших 16-баночных, да 20 галер конных, таких как имеются в Санкт-Петербурге, да бригантинов русских 50, какие прежде строились в 1704 и в 1705 годах на реке Луге мастерами Меншиковым [и] шпаком и употреблялись в Остзее, и в действах на море безопасны, понеже на оных имеются палубы и гребли, и ходить могут не только способным, но и противным ветром лавируют, на которых всех морских судах как поварня, так и для возки пресной воды места, не так как на дубель-шлюпках имеется и провианта с довольствием на 2 месяца на имеющееся на оных войско положить можно; да к вышеписанным галерам и бригантинам на каждой сделать по одной 6-ти весельной шлюпке или ялботу; да при тех же галерах иметь для перевоза людей на берег 30 ботов таким манером, каковы сделаны были при 2 галерах, которые отправлены через Остзею в Мемель, как о всем том во мнении его вице-адмирала показано; и тако по вышеписанному на 50 галерах ежели положить по 250 будет 12 500 человек, а на 20 конных, полагая по тому ж числу, 5000 и несколько сот лошадей, на 50 бригантинах, полагая по 50, будет 2500, итого кроме морских служителей 20 000 человек, да несколько сот лошадей; а ежели по мнению вице-адмирала Сенявина построить еще транспортных судов на первое время хотя 100, таких в коих можно б было поставить лошадей по 12, то имеет быть еще в транспорте 1200 лошадей.
А хотя во Брянске по указу... Петра I 7 галер построено, из которых 4 и к порогам днепровским спущено, а 3 при Брянске имеются, токмо как известно, что оные плоскодонные и уже давно построены и к действию на море не способны, и для того вышепомянутое число оных не почитается... А к строению вышеписанных судов, показанных во мнении вице-адмирала Сенявина и по рассмотрению Адмиралтейств-коллегии число морских служителей и мастеровых работных людей надлежит выслать без всякого замедления, понеже и известно есть какое судов строение на Дону быть может, а морских служителей и мастеровых людей имеется там довольное число, а наипаче галерный мастер и галерные офицеры, кои к здешнему строению весьма потребны; имеющиеся там галеры до ныне стоят без употребления и впредь, по известию, за мелкостью тамошнего фарватера в море проходить не могут, того для требовать оных и прочих морских служителей об отпуске к здешнему строению, к чему употребить и контр-адмирала Дмитриева-Мамонова с прочими морскими служителями из Очакова...
А помянутую флотилию по общему нашему мнению большей частью строить в Брянске, где верфь имеется, готовый лес заготовляется и довольно по Десне оного и мастеровых и работных людей содержать способнее. А что по именному Е. И. В. указу велено для строения оной приискать удобное место ниже порогов, которое и велено изыскивать и осмотреть вице-адмиралу Сенявину обще с генерал-квартирмистром Дебринем немедленно, токмо оное к строению судов впредь будет угодно, а к будущей кампании всей флотилии строение производить там ради разных неудобностей не возможно...

Правда, вскоре стало ясно, что обеспечить Днепровскую флотилию нужным числом работников Петербургу не удастся.²⁴⁰ Соответственно столь малого срока зимой 1737/1738 г. становилось просто недостаточно для выполнения такого объема работ. В результате последовало решение разделить постройку указанных судов на две партии: первая, в составе 2 прамов, 30 галер, 20 бригантин и 40 транспортных судов должна была быть закончена уже к весне 1738 г., а вторая — из одного прама, 40 галер, 30 бригантин, 10 транспортных судов — к осени того же года.²⁴¹ Такой поворот только подтвердил нереальность осуществления масштабных проектов с наскока и необходимость подготовки к ним. Тем не менее, на этот раз отсрочка должна была полностью окупиться, но события развернулись по-другому.

Кампания 1738 г. вместо приближения радужных перспектив вообще поставила крест на развитии Днепровской флотилии. Вначале все шло успешно: в январе—апреле 1738 г. для флотилии были построены 2 прама, 30 галер, 20 бригантин и до 660 прочих судов. В результате в районе Очакова — Кинбурна удалось сосредоточить 254 дубель-шлюпки и кончебаса, 40 казачьих лодок и около 300 прочих судов.²⁴² Однако эпидемия чумы, вспыхнувшая в этом районе, и провал наступления В.Х. Миниха похоронили всякие планы использования флотилии. Кроме того, 24 мая 1738 г. умер и сам командующий флотилией Н.А. Сенявин, по праву бывший главным «двигателем» ее развития. В командование вновь вступил В.А. Дмитриев-Мамонов, который в сентябре 1738 г. отвел на своих судах гарнизоны Очакова и Кинбурна к Хортицкому острову и Усть-Самаре на Днепре.²⁴³ Выход в Черное море по Днепру был вновь потерян Россией. Так печально закончилась попытка создания на Черном море галерного флота.

Состояние флотилии на Днепре для кампании 1738 г.²⁴⁴

1) Ниже порогов при Очакове, Кинбурне и других на Днепре постах находятся: 254 дубель-шлюпки и кончебаса, из которых несколько от штормов повреждены, однако ж оные починиваются... 40 запорожских лодок или больших ботов; 250 байдаков или барков, которые все на казармы и прочее строение в Очакове и Кинбурне разбираются; 50 шлюпок ординарных, дельялов и мелких ботов.
2) Ниже порогов, при Усть Самаре имеется судов, которые по вскрытии весною воды вниз спущены быть могут: 186 дубель-шлюпок и кончебасов, 2 малые галеры, 2 прама, 56 ординарных шлюпок, дельялов или ботиков.
3) При Переволочне и Мишурном Роге имеется для мостов на Днепре: 35 плашхоутов, 38 больших покрытых барок, 80 малых покрытых же барок, итого 153 судна.
4) У Брянска еще имеется: 5 больших галер, 2 больших прама, которые 7 судов ветхи и токмо под Киевом для прикрытия обеих крепостей со свободной стороны употреблены быть могут...
5) Сей зимы надобно из предложенной уже флотилии при Брянске построить... 2 прама по проекту господина вице-адмирала Сенявина, 10 галер для перевоза лошадей, 10 галер для транспорта войск и провианта, 100 шлюпок или гекботов. При вышеписанных судах 10 венецианских ботов и 50 запорожских ботов по той пропорции, что у казаков имеются.
6) Остальное число предложенной флотилии в предбудущем лете с лучшею свободностью построено быть может, а именно: 1 прам, 10 галер для транспорта лошадей, 30 галер о 16-ти банках, 30 бригантин, 60 ластовых судов, 20 венецианских ботов. При вышеписанных судах 500 байдаков с прочими ластовыми судами для транспорта лошадей и провианта.

Кампания же 1739 г. в судьбе Днепровской флотилии вообще стала примером грандиозного провала всех действий морских сил России в этой войне. Кроме того, ее итог можно смело сопоставить и с общим итогом всей Русско-турецкой войны 1735—1739 гг.: огромные затраты при отсутствии результата. Вначале флотилия продолжала нести потери от чумы и прочих заболеваний. В частности, в январе 1739 г. от чумы умер сменивший Н.А. Сенявина контр-адмирал В.А. Дмитриев-Мамонов. В командование вступил капитан полковничьего ранга Я.С. Барш, произведенный вскоре в контр-адмиралы. Между тем, суда флотилии, построенные из сырого леса, гнили. Экипаж испытывал острую нужду практически во всем. Правда, до своей кончины В.А. Дмитриев-Мамонов в январе 1739 г. распорядился выдавать матросам бесполезно гниющий под дождями на берегу морской провиант из расчета половинной дневной его порции. Но 1 июня последовало распоряжение Миниха вычитать у них из жалованья его стоимость, и выдачу морского провианта пришлось прекратить. Следствием стал новый рост заболеваемости среди моряков: к августу 1739 г. из 1303 морских чинов флотилии Я.С. Барша 562 были больны. Естественно, что в такой ситуации поддерживать боеготовность флотилии, к тому же разбросанной по 12 пунктам, было уже невозможно.

Между тем, в августе Б.Х. Миних неожиданно распорядился провести силами флотилии экспедицию на Аккерман. Неподготовленная, да еще и совпавшая со штормовой погодой на Черном море, она естественно закончилась провалом. Как только отобранные для экспедиции суда с десантниками на борту 24 августа вышли из Очаковского лимана, они попали в сильный шторм и из-за открывшихся сильных течей вынуждены были повернуть обратно.

Далее Днепровская флотилия начала агонизировать. Вот что писал по этому поводу Я.С. Барш: «...Оная флотилия в немалом числе судов состоит, точию для самых нужнейших случаев, яко то есть атаки неприятельских эскадр или каких при море лежащих крепостей весьма безнадежна...». Далее шло перечисление пришедших в негодность судов. Кроме того, Барш четко указывал и на то, что после оставления Очакова в 1738 г. базироваться его флотилии просто негде. Однако увлеченный победами на суше Миних просто забыл о ней.

Агонию теперь уже полностью небоеспособной и соответственно бесполезной флотилии решился прекратить Генерал-фельдмаршал П.П. Ласси, принявший командование войсками в этом районе после своего возвращения к Днепру от Перекопа. Он посоветовал просто ликвидировать флотилию, не имевшую места для базирования, еле державшуюся на воде и уже неспособную вернуться через пороги. Фактически это и было предписано последовавшим после заключения мира с Турцией императорским указом от 15 октября 1739 г., говорившем об упразднении Днепровской флотилии.

В заключение нельзя не отметить один эпизод. 2 сентября 1739 г. две шлюпки с запорожскими казаками, посланные из устья Днепра в Днепровско-Бугский лиман для разведки неприятельских сил при реке Березани, захватили турецкий кончебас и 25 пленных. Таким образом, казаки оставались верными себе, показав, что даже со шлюпками можно добиться успеха. Нужны лишь соответствующие подготовка и желание. Однако очень часто российским военным и историкам проще сослаться на трудности, объясняя очередную неудачу в ходе военных действий.

Таким образом, вся история Днепровской флотилии в 1736—1739 гг. свелась, к сожалению, к излишне частой в России формуле организации всевозможных мероприятий: подготовка в последнюю минуту, значительные затраты, ничтожный результат. Иными словами, ошибок при создании Днепровской флотилии было еще больше, чем на Дону.

Граф Г.Г. Орлов. Генерал-фельдцейхмейстер. Мраморный бюст работы Ф.И. Шубина

Какой же итог попытке морских действий в войне 1735—1739 гг. можно подвести? Война, несмотря на все неудачи Донской и Днепровской флотилий, тем не менее весьма показательно продемонстрировала значение морской составляющей для победы над Турцией, заодно раскрыв новые горизонты. Во всяком случае необходимость морской поддержки хотя бы на Азовском море стала совершенно очевидной.²⁴⁵ Без нее было очень сложно занять и оборонять Азов и дельту Дона (опыт кампаний 1736 и 1739 гг.), владение которыми означало выход на Азовское море и прикрытие десантоопасного направления. Еще сложнее без содействия с моря было занять и удержать Крым (опыт кампаний 1736—1738 гг.). Здесь наличие флотилии позволяло в значительной степени решить вопрос обеспечения войск в Крыму и открывало возможности для прорыва в Крым не только через Перекоп с его внушительными укреплениями. Так, в 1737 г. Донская флотилия П.П. Бредаля, занимаясь снабжением армии П.П. Ласси продовольствием и водой, также обеспечила ее переправу через Сиваш на Арабатскую стрелку, что стало абсолютно неожиданно для крымских татар. Лишение такой поддержки во многом предрешило неудачу этого похода П.П. Ласси в Крым.²⁴⁶ Наконец, наличие морских сил позволяло провести экспедицию и против Константинополя.

Однако тот же опыт обозначил и ряд серьезных проблем. Во-первых, для успешной организации и использования морских соединений обязательно нужна была яркая, самостоятельная личность, способная действовать нестандартно; во-вторых, этой личности крайне важно было предоставить возможность действовать свободно; в-третьих, нужно было найти тип судов, способных противостоять на Азовском и Черном морях турецкому флоту, использовавшему как гребные суда, так и линейные корабли. Последняя проблема настолько остро доминирует во всех материалах войны 1735—1739 гг., что создается впечатление ее непреодолимости. С одной стороны, военные лодки и боты имели весьма ограниченные возможности, а с другой — построить сколько-нибудь крупные суда, как казалось, не позволяли гидрографические условия Дона (особенно его дельты) и Таганрогского залива. Даже галеры, по мнению П.П. Бредаля и офицеров его флотилии, было очень сложно вывести из Дона в Азовское море. Проблемой являлось и определение места базирования судов на Азовском море.

Так что успешный опыт борьбы против Турции на море имелся, причем немалый. Более того, турок пока удавалось бить фактически только при стремительных и внезапных ударах с моря или при совместных действиях с суши и моря. Сугубо сухопутные мероприятия терпели неудачу: походы В.В. Голицына, первый Азовский поход Петра I в 1695 г. и его же Прутский поход 1711 г., наконец, походы Б.Х. Миниха и П.П. Ласси в 1736—1738 гг. Ну а то, что Азовский флот Петра I в итоге оказался дорогим и использовался недостаточно, еще не дает повода делать вывод о второстепенности морской силы.

Вернемся к событиям осени 1768 г. Итак, 25 сентября Турция объявила России войну. В свою очередь, Российский императорский двор 8 ноября (сразу по получении известий) обратился с декларацией ко всем европейским державам в связи с арестом своего министра в Константинополе А.М. Обрескова (Турция объявила войну этим действием). В ней, в частности, говорилось, что Екатерина II «противу истинной склонности своей» намерена употребить дарованные ей «от Бога силы в отмщение» и в доставление России «полного и публичного удовлетворения», чем было подчеркнуто, что Российское государство стало жертвой агрессии.²⁴⁷ А 18 ноября того же года был обнародован уже манифест Екатерины II о начале войны с Оттоманской Портой.²⁴⁸ На этом юридические формальности закончились.

Хотя, как мы отмечали выше, для России война оказалась несвоевременной, Екатерина II восприняла ее не только абсолютно спокойно, но и с большим оптимизмом. Более того, она, несмотря на сложное положение страны, с самого начала решила вести войну до победного конца, то есть до решения черноморской проблемы. Об этом говорит целый ряд фактов. Уже 4 ноября 1768 г. был создан Совет при высочайшем дворе. В его первый состав вошли генерал-аншеф князь А.М. Голицын, глава Коллегии иностранных дел граф Н.И. Панин, глава Военной коллегии граф З.Г. Чернышев, генерал-аншеф граф П.И. Панин, генерал-аншеф князь М.Н. Волконский, генерал-фельдцейхмейстер граф Г.Г. Орлов, генерал-прокурор князь А.А. Вяземский и Генерал-фельдмаршал граф К.Г. Разумовский. Уже на первом заседании З.Г. Чернышев зачитал основные выводы из Русско-турецкой войны 1735—1739 гг. и было принято решение вести войну против Турции только наступательную.²⁴⁹ Более того, Г.Г. Орлов поднял вопрос о том, «не можно ли послать, под видом вояжа, в Средиземное море несколько судов и оттуда учинить диверсию неприятелю (курсив наш. — Авт.)».²⁵⁰ Правда, как мы указывали выше, данный проект, скорее всего, начал рассматриваться еще в 1763—1765 гг., когда с разведывательными целями в Средиземное море совершил плавание фрегат «Надежда Благополучия», а греки на русской службе ездили в Грецию.²⁵¹ Но и в этом случае он нуждался в официальном оформлении, которое при любом раскладе и сделал Г.Г. Орлов 4 ноября, внеся указанное выше предложение на рассмотрение Совета. В результате проект был поддержан и правительство приступило к его реализации.

Члены Совета при Высочайшем дворе в 1768—1774 гг.

Для справки. Коснувшись вопросов организации Архипелагской экспедиции, нельзя не затронуть и проблему добросовестности современных историков, пытающихся «ввести в научный оборот» хорошо известные факты. Так, в книге «Балтийский флот в период правления Екатерины II» доктор исторических наук Г.А. Гребенщикова, чтобы обосновать свои претензии на введение в научный оборот того факта, что идею послать эскадру с Балтики в Архипелаг подал Григорий Григорьевич Орлов, вместо тщательного историографического анализа ограничивается полемикой с одним лишь Г.А. Саниным, приписывавшим данную идею Алексею Григорьевичу Орлову. Но есть ли у Г.А. Гребенщиковой основания для таких претензий?
Справедливости ради заметим, что публикация архивных материалов сама по себе является введением их в научный оборот, между тем «Архив Государственного Совета»,²⁵² на страницах которого фигурирует сделанное Григорием Григорьевичем Орловым предложение, был опубликован в 1869 г. и находится в целом ряде библиотек. Более того, данный факт как со ссылками на «Архив...», так и без них достаточно широко использовался отечественными историками. На него указывал крупный дореволюционный историк А.Г. Брикнер. В его книге «История Екатерины Второй», изданной в 1885 г., сказано: «Тотчас после разрыва с Турцией возникла мысль об архипелагской экспедиции. Григорий Орлов первый заговорил об этом проекте в Государственном Совете, настаивая на том, чтобы целью войны было свободное мореплавание на Черном море».²⁵³

А вот что писал об этом в 1900 г. видный историк флота В.Ф. Головачев: «Так же как многие другие смелые современные планы, мысль "Морейской экспедиции" всецело принадлежала нашему тогдашнему генерал-фельдцейхмейстеру графу Григорию Григорьевичу Орлову, — об этом очень определенно свидетельствует нам "Архив" нашего Государственного Совета».²⁵⁴

Указывают на данный факт и наши современники. П.В. Перминов в книге «Посол III класса» пишет: «4 ноября в десятом часу утра во дворец начали съезжаться вызванные специальными повестками члены Совета. Никита Иванович Панин вошел в приемный зал, когда все уже были в сборе. Ждали только Григория Григорьевича Орлова... Довольный тем, что последнее слово осталось за ним, Никита Иванович впоследствии и припомнить не мог, когда Орлов начал разговор о посылке российских судов в Средиземное море. Мысль о том, чтобы учинить туркам диверсию с островов греческого Архипелага, показалась ему настолько вздорной, что он только хмыкнул про себя: "Авантюрист" — и думать про орловское чудачество забыл. Однако уже через два дня, когда Совет собрался вновь, оказалось, что предложение Орлова о направлении экспедиции в Архипелаги было занесено в журнал прошедшего заседания...».²⁵⁵

В 1996 г. вышла в свет книга И.А. Заичкина и И.Н. Почкаева «Екатерининские орлы»,²⁵⁶ в которой на страницах главы, посвященной Г.Г. Орлову, сказано: «В первую войну с Турцией Григорий Орлов не принимал непосредственного участия в военных действиях, но имел определенное влияние на весь ход кампании, находясь безотлучно при императрице. У него была определенная самостоятельная точка зрения о политике на Востоке, и по широте замыслов он был достойным предшественником князя Тавриды — Григория Потемкина. 18 ноября 1768 г. вышел манифест о войне с Турцией. Незадолго перед этим был утвержден Совет, в который вошел и Григорий Орлов. На первом же заседании под председательством самой императрицы Орлов предложил Совету: "Не можно ли послать, под видом вояжа, в Средиземное море несколько судов и оттуда учинить диверсию неприятелю, но чтоб сие сделано было с согласия английского двора".²⁵⁷ Императрица одобрила это предложение и разрешила составить план действия...».²⁵⁸

Наконец, в своей книге «Георгиевские кавалеры под Андреевским флагом», изданной в 2002 г., Н.В. Скрицкий пишет: «В России 4 ноября 1768 года на первом заседании Государственного Совета, созданного с началом войны, граф Г.Г. Орлов предложил послать отряд судов на Средиземное море, чтобы провести диверсию в тыл Турции».²⁵⁹

В завершение сравним цитируемый Г.А. Гребенщиковой по архивным материалам текст, касающийся предложения Г.Г. Орлова, и опубликованный в «Архиве Государственного Совета» и «Рассказах по Русской истории». У Г.А. Гребенщиковой, со ссылкой на РГИА, говорится: «не НУжно ли послать под видом вояжа в Средиземное море несколько судов, а оттуда учинить диверсию неприятелю, но чтоб сие сделано было с согласия английского Двора». Между тем, как в «Архиве Государственного Совета» и «Рассказах по Русской истории» фигурирует: «не МОжно ли послать под видом вояжа в Средиземное море несколько судов И оттуда учинить диверсию неприятелю, но чтоб сие сделано было с согласия английского Двора».²⁶⁰ Заслуживающих комментария смысловых отличий нет. Нам представляется, что тот путь, на который встала Г.А. Гребенщикова, не упомянувшая ни одной из вышеперечисленных работ, чтобы создать видимость собственного открытия, едва ли заслуживает положительной оценки.

О том, насколько решительными были шаги Екатерины II, ярко свидетельствуют ее письма сановникам. Вот что она, например, писала П.С. Салтыкову, сообщая о начале войны: «Возвратясь первого числа ноября из Царского Села, где я имела оспу, во время которой запрещено было производить дела, нашла я здесь полученное известие о заарестовании моего резидента Обрескова в Цареграде, каковой поступок не инако мог принят быть как объявление войны; итак, нашла я за необходимое приказать нашему войску собираться в назначенные места, команды же я поручила двум старшим генералам, т. е. главной армии князю Голицыну, а другой — графу Румянцеву; дай Боже первому счастье отцовское, а другому также всякое благополучие! Если б я турок боялась, так мой выбор пал на покрытого лаврами фельдмаршала Салтыкова; но в рассуждении великих беспокойствий сей войны я рассудила от обременения по беречь лета сего именитого воина, без того довольно имеющего славы. Я совершенно уверена, что на кого из моих генералов ни пал бы мой выбор, всякий бы лучше был соперника визиря, которого неприятель нарядил. На начинающего Бог! Бог же видит, что не я зачала; не первый раз России побеждать врагов; опасных побеждала и не в таких обстоятельствах, как ныне находится (курсив наш. — Авт.)...».²⁶¹

Еще более грозными были слова императрицы в письмах И.Г. Чернышеву — русскому послу в Лондоне. Так, в письме от 14 декабря 1768 г. значилось: «Туркам с французами заблагорассудилось разбудить кота, который спал; я сей кот, который им обещает дать себя знать, дабы память не скоро исчезла». А буквально через несколько дней (20 декабря) Екатерина II добавила: «Я нахожу, что, порешив с мирным трактатом, чувствуешь себя свободно от большой тяжести, которая давит собою воображение... Теперь же я спокойна, могу делать что хочу, а Россия, вы знаете, может в значительной степени, а Екатерина II также иногда воображает себе всякого рода испанские замки, и вот ничто ея не стесняет, и вот разбудили спавшего кота, и вот кошка бросилась на мышей, и вот смотрите, что вы увидите, и вот о нас заговорят, и вот мы зададим такого звону, какого от нас не ожидали, и вот турки побиты... и вот много болтовни, прощайте милостивый государь».²⁶² Наконец, известному французскому мыслителю Ф. Вольтеру она писала: «Не знаю, есть ли у Мустафы (султана. — Авт.) ум, но имею основание думать, что он говорит: Магомет, закрой глаза! Когда он хочет предпринять против соседей несправедливые войны, не имея к тому никакого повода. Если эта война будет успешна для нас, то я буду многим обязана Мустафе и его приверженцам, потому что они мне доставят славу, о которой я не помышляла».²⁶³ Кстати, столь уверенное поведение Екатерины II, видимо, имело еще одну точку опоры — проведенные в 1762—1768 гг. реформы вооруженных сил.

Однако военные действия в 1768 г. так и не начались. Со стороны России это имело объективное объяснение: страна не была полностью подготовлена, только начинались сосредоточение сил и разработка планов. Этим же занималась и Турция, хотя она сама объявила войну и желала воспользоваться неготовностью России, чтобы достичь быстрых успехов. На деле же турки оказались не готовыми к открытию военных действий в 1768 г.²⁶⁴ В итоге боевые действия открыл новый набег крымских татар в январе—феврале 1769 г. Он стал и последним их набегом на русские земли.

Таким образом, осень 1768 г. ушла на выработку планов на кампанию 1769 г. Турция планировала ярко выраженные наступательные действия. Турецкое командование, рассчитывая на помощь польских конфедератов, решило нанести главный удар из района Хотина на Варшаву, после чего действовать на Киев и Смоленск. Войскам крымского хана нужно было сковать русские войска, расположенные на Украине, а еще одна турецкая армия должна была нанести удар через Северный Кавказ на Астрахань. Для этого намечался десант в районе Азова.²⁶⁵

Россия также планировала наступательные действия, но пока более ограниченные по масштабу. Первая армия А.М. Голицына должна была овладеть Хотином и сорвать турецкое наступление. Второй же армии П.А. Румянцева предписывалось оказывать ей содействие. При этом Румянцев должен был как можно быстрее обеспечить занятие Азова (это было крайне важно для получения выхода из Дона и прикрытия фланга от возможного турецкого десанта). Оказывать ему содействие в этом предстояло создаваемой на Дону флотилии. Решение о необходимости занять Азов и участии в этом флотилии приняли еще 12 ноября 1768 г. А 9 января 1769 г. на Совете рассмотрели вопрос и об овладении Таганрогом.²⁶⁶ Таким образом, при разработке своих планов Российское правительство с самого начала полностью использовало положения, вытекавшие из накопленного опыта русско-турецкой борьбы (здесь нужно отметить, что опыт Русско-турецкой войны 1735—1739 гг. пристально рассматривался на целом ряде заседаний Высочайшего Совета в ноябре 1768 г.). Во-первых, главным театром военных действий против Турции для русской армии сразу же определили Балканский (Дунайский), а во-вторых, учредили Донскую экспедицию (Азовскую флотилию), первой и главной задачей которой стало содействие русским войскам в овладении Азовским побережьем и Крымом.²⁶⁷ Последнее, таким образом, свидетельствует о постановке Россией цели занять Крым с самого начала войны, хотя в 1768 г. это и не было открыто сформулировано.

Кроме того, в это же время было принято еще одно очень важное решение, рассчитанное на будущие наступательные действия и принесшее России значительную пользу: речь идет о высказанном еще 4 ноября предложении графа Г.Г. Орлова, трансформировавшемся в решение направить эскадру Балтийского флота в Средиземное море для диверсии в тылу Османской империи и отвлечения ее сил с Дуная и Черного моря.²⁶⁸ Была проведена проработка проекта, и 5 марта 1769 г. определен состав Архипелагской эскадры, а 20 марта 1769 г. командование ею поручено Г.А. Спиридову.

Указ Екатерины II Адмиралтейств-коллегии от 20 марта 1769 г.²⁶⁹

Мы поручили Нашему вице-адмиралу Спиридову некоторую экспедицию, чего ради Адмиралтейская коллегия имеет к споспешествованию оной чинить ему по его требованиям всевозможные вспоможения.

Определилась в ноябре 1768 г. Россия и с первыми политическими целями войны. Они были сформулированы уже на втором (состоявшемся 6 ноября 1768 г.) заседании созданного Совета при высочайшем дворе и в самом общем виде пока выглядели так: Россия должна была «...удержать свободное мореплавание на Черном море, а для того еще во время войны стараться о учреждении порта и крепости».²⁷⁰ Иными словами, здесь речь шла только о получении выхода на Черное море — это была своеобразная программа-минимум: в Петербурге прекрасно понимали всю сложность предстоящей войны и, помня неудачи прошлых кампаний, пока не спешили открыто ставить большие задачи. Фактически же получение доступа в Черное море могло означать тот или иной вариант контроля над Крымом и его портами или хотя бы одним портом.

О том, насколько важна была Азовская флотилия для Петербургского кабинета (а следовательно, и о том, какое значение сразу же придавалось занятию Крымского полуострова, к овладению которым Петербург, как видим, стал готовиться с самого начала войны, на первых порах скрытно), хорошо говорит тот факт, что ее создание было начато еще до ответного объявления войны Турции. 6 ноября 1768 г., уже на упомянутом выше втором заседании Высочайшего Совета, когда был решен вопрос о первых официальных целях войны, Г.Г. Орлов выдвинул идею заведения мореходных судов, после чего зачитал описание о лесах, на что Екатерина II «благоволила объявить свое соизволение об учреждении экспедиции».²⁷¹ Фактически это было решение об учреждении донской экспедиции. Однако сразу же встал вопрос о том, кому это дело поручить. Ведь создавать морскую силу на южных морях предстояло в крайне сложных условиях. Здесь требовался опытный и достаточно молодой (чтобы выдержать большие нагрузки и непростые климатические условия) руководитель в адмиральском чине.

Выбор был невелик. В русском флоте в это время числились следующие флагманы: адмирал С.И. Мордвинов, вице-адмиралы А.И. Нагаев и Г.А. Спиридов, контр-адмиралы И.П. Зиновьев, П.П. Андерсон и А.Н. Сенявин и капитан генерал-майорского ранга А.В. Елманов.²⁷²

С.И. Мордвинов отпадал сразу же, по возрасту, чину и положению. Вице-адмирал А.И. Нагаев и контр-адмирал И.П. Зиновьев также были уже в почтенном возрасте: первый начал служить в 1715, второй — в 1716 гг.! Г.А. Спиридова собирались использовать для других целей. Оставались П.П. Андерсон и А.Н. Сенявин. Екатерина остановилась на Сенявине. Он был сравнительно молод (1716 года рождения), имел большой опыт, в том числе плавания в южных морях, и был в звании контр-адмирала. В 1768 г. Екатерина посетила возглавляемую им Кронштадтскую эскадру и, очевидно, осталась довольна увиденным. Имел А.Н. Сенявин и связи при дворе. Ну и, кроме того, он был сыном Н.А. Сенявина — знаменитого петровского адмирала, стоявшего у истоков Балтийского флота и одержавшего первую победу русского корабельного флота при Эзеле 24 мая 1719 г. Екатерина же, стремясь быть последовательницей Петра I, решила и в заведении на южных морях русских морских сил проявить преемственность, отдав руководство сыну петровского адмирала.

Уже 7 ноября 1768 г. Екатерина II повелела контр-адмиралу А.Н. Сенявину провести в Адмиралтейств-коллегии совет по организации донской экспедиции, а 9 ноября своим указом официально поручила ее ему (эта экспедиция и стала Азовской флотилией). В высочайшем указе Адмиралтейств-коллегии от 9 ноября 1768 г., в частности, значилось: «Повелеваем контр-адмиралу Сенявину давать из оной коллегии все сведения и справки, каких он требовать будет и сверх того о порученной от нас ему Донской экспедиции иметь коллегии обще с ним рассуждения (курсив наш. — Авт.)».²⁷³ Таким образом, 9 ноября 1768 г. стало днем рождения Азовской флотилии.

Для полноты картины учреждения этой флотилии укажем на основные документы, связанные с ее организацией. 18 ноября 1768 г. Екатерина II подписала два документа, адресованных Адмиралтейств-коллегии. В первом говорилось: «Находящиеся в Павловске (здесь ошибка: речь идет об Икорце) зачатые 5 прамов повелеваем Нашей коллегии не упуская времени окончить, построя к ним потребное число мелких судов; да сверх того весною доставить до Черкасска до 60 вооруженных лодок».²⁷⁴ Фактически это был первый корабельный штат флотилии. Что же касается второго документа, то в нем, во-первых, предписывалось «отправить генерал-кригс-комиссара Селиванова в Тавров и прочие тамошние адмиралтейства для приготовления там лесов к строению судов разной величины и для возобновления как нужных магазинов, так и прочих потребных строений», а во-вторых, «употребить оной коллегии всевозможное старание примыслить род вооруженных военных судов, коими бы против тамошних морских судов с пользою действовать могли».²⁷⁵ То есть указывалось, что первый штат промежуточный, и нужны корабли для действий на море. А поскольку «тамошние морские суда» — это линейные корабли, фрегаты и галеры турецкого флота, то и для действий против них требовались достаточно сильные суда. А это уже шаг к полноценному флоту!

Исходя из первого штата кораблей, А.Н. Сенявин уже 27 ноября 1768 г. представил в Адмиралтейств-коллегию список личного состава, необходимого для укомплектования 5 прамов и 60 лодок. В нем значилось 908 служителей, в том числе 424 морских и 271 артиллерийский служитель на прамы и 213 морских служителей на лодки.²⁷⁶ 29 ноября список был высочайше утвержден с увеличением до 943 служителя. Кроме того, в состав флотилии откомандировывались 5 рот морских батальонных служителей. Как значилось в указе Екатерины II, «людей командировать по ведомости контр-адмирала Сенявина, которых ныне же отдать в ево команду».²⁷⁷ Таким образом, первый штат личного состава флотилии насчитывал 1697 человек.

А.Н. Сенявин. Адмирал русского флота. Художник Ф. Рокотов

Наконец, 7 января 1769 г. Екатерина II подписала еще один указ А.Н. Сенявину: «Как уже Мы предприняли будущею весной занять Азов, и к тому все сухопутные распоряжения нами учинены и поручены под ведение нашему генералу графу Румянцеву, то и по морской порученной уже от нас вам экспедиции повелеваем вам действовать по его же графа Румянцева требованию или кто от него главным над всею сею экспедициею определен будет. Вам же поручаем в команду и генерала кригс-комиссара Селиванова с его комиссиею. Чего ради имеете вы сию морскую экспедицию так распорядить, чтоб к будущей весне все к предписанному месту притти могло...».²⁷⁸ Как видим, здесь формулируются первая боевая задача флотилии, подчиненность ее в вопросах боевой деятельности П.А. Румянцеву, а также подчинение самому Сенявину судостроения в рамках флотилии.

Однако решение о получении одного из портов на Черном море и о поиске для Азовской флотилии типа кораблей, способных противостоять на море турецким линейным кораблям и фрегатам (а также ясно отмеченные в письмах А.Н. Сенявина в первой половине 1769 г. планы относительно Крымского полуострова), позволяют указать и вторую задачу Азовской флотилии — помощь армии в овладении Крымом.

Позднее, 10 ноября 1769 г., Екатерина II отдаст в распоряжение А.Н. Сенявина и восстановление Таганрогской гавани. Таковы были основные организационные документы по Азовской флотилии.

Нужно сказать еще об одном: поскольку создание данной флотилии стало первым этапом в истории русского Черноморского флота, фактически эта дата является и днем рождения этого флота. Да и первые проекты корабельных штатов флотилии, включавшие до 10 фрегатов, а также разработку проекта «новоизобретенных» кораблей, получивших, хоть и с приставкой, но наименование кораблей, присваивавшееся тогда мощнейшим боевым единицам флотов, позволяют говорить о желании правительства России изначально видеть в экспедиции нечто большее, чем флотилия.

И первой задачей организовываемой флотилии, как сказано выше, стало содействие войскам в занятии Азова и Крыма. Между тем, создавать Азовскую флотилию предстояло в очень сложных условиях: у России в это время не было на южных морях ни кораблей, ни баз, ни верфей, ни даже выхода к побережью. Имелись лишь полуразрушенные Тавровская, Павловская и Икорецкая верфи на Дону и его притоках, да 5 недостроенных с 1739 г. 44-пушечных прамов на последней. К этому добавлялись сложнейшие гидрографические и природно-климатические условия данного региона. Кроме того, мелководность Дона, и особенно его дельты, как вполне обоснованно считалось в 1768 г. исходя из опыта Русско-турецкой войны 1735—1739 гг., не позволяли строить здесь сколько-нибудь крупные суда. А с одними вооруженными лодками и палубными ботами серьезно воевать на море было крайне трудно. Тем не менее, несмотря на все указанные трудности, задача состояла в как можно более быстрой подготовке флотилии к выполнению первой и главной задачи ее создания. Время шло, и затягивать с исполнением было невозможно. Так началась эпопея строительства и деятельности Азовской флотилии в Русско-турецкой войне 1768—1774 гг.

При рассмотрении всех указанных выше мер, принятых Екатериной II, четко вырисовывается масштабность скрытого пока за скромной официальной формулировкой конечной цели плана войны. О нем императрица так написала И.Г. Чернышеву 17 апреля 1769 г.: «Много мне пушек надобно, я турецкую империю подпаливаю с четырех углов; не знаю, загорится ли и сгорит ли, но то ведаю, что со времени начатия их не было еще употреблено противу их толиких хлопот и забот...».²⁷⁹ Речь, таким образом, шла об ударе по Турции с нескольких направлений, одним из которых четко прослеживается Азовское.

В заключение необходимо хотя бы кратко остановиться на гидрографических и климатических условиях создания Азовской флотилии, поскольку их роль была достаточно велика. Сначала рассмотрим гидрографические.²⁸⁰ От них зависело и то, какими кораблями могла располагать Азовская флотилия, и условия их строительства до введения в строй. Такая роль данного фактора обусловливалась тем, что районом, где велось строительство судов флотилии А.Н. Сенявина во время Русско-турецкой войны 1768—1774 гг., являлись река Дон с притоками и Таганрогский залив. В 1768 г. это был единственный район, где Россия могла выйти на южные моря, в частности Азовское. (Могла — потому что в это время прямого выхода из Дона на Азовское море у нее еще не было. Для этого нужно было занять Азов и Таганрог. Однако в том, что вопрос выхода на это море будет быстро и успешно решен, в Петербурге не сомневались. Так оно и получилось в начале 1769 г.)

Вначале остановимся на характеристике Дона. Эта река берет свое начало на восточных склонах Среднерусской возвышенности и впадает в Таганрогский залив. В верховьях Дона русло реки извилистое с многочисленными перекатами. В этой его части еще с петровских времен находилась Тавровская верфь, непосредственно расположенная в месте впадения реки Тавровки в реку Воронеж, которая, в свою очередь, является левым притоком Дона (данную верфь восстановили в 1769 г., но в конце того же года закрыли в связи с выяснившейся сложностью проводки отсюда даже не нагруженных вооруженных лодок). Если в верховьях Дон течет в довольно узкой долине, то в его среднем течении долина значительно расширяется. Здесь в Дон впадает значительное число небольших притоков, на двух из которых располагались верфи Азовской флотилии: Икорецкая на реке Икорец (эта река впадает в Дон практически на границе его верхнего и среднего течений) и Новохоперская на реке Хопер. (Хопер — крупный приток Дона, впадает в него слева. Русло реки очень извилистое и образует множество излучин, затонов и стариц. Течение у нее достаточно медленное; на реке много перекатов.) Первая из этих верфей была восстановлена в 1769 г., фактически же прекратила существование в 1770 г.; что касается второй, то она была воссоздана в 1770 г. согласно решению о постройке фрегатов на Дону и функционировала после Русско-турецкой войны 1768—1774 гг.

В среднем течении Дона находилась еще одна верфь — Новопавловская, но располагалась она уже непосредственно на берегу этой реки. Эта верфь находилась в городе Павловск, и о ее существовании было известно еще с петровских времен, но к 1769 г. она пребывала в полуразрушенном состоянии. Была воссоздана в 1769 г. (почему и стала называться Новопавловской) для нужд строительства «новоизобретенных» кораблей, после того как выяснилась опасность для спуска судов даже со средней осадкой на Икорецкой верфи. Функционировала и после 1774 г.

Таким образом, три важнейшие верфи Азовской флотилии располагались в среднем течении Дона. Оттуда до Азовского моря кораблям предстоял длинный и трудный путь. Так, только от Новопавловской верфи до крепости Святого Дмитрия Ростовского (теперь Ростов-на-Дону) около 1095 верст, но до Азовского моря им нужно было еще пройти дельту Дона!²⁸¹

С точки зрения гидрографии Дон являлся сложной рекой. Малые уклоны обусловливали очень медленное течение. Но не только оно представляло серьезную проблему для проводки судов. На этой реке, при ее мелководности, были еще и многочисленные перекаты и отмели. Практически даже суда с небольшим водоизмещением могли пройти по Дону только в течение весны — начала лета, то есть при «большой воде» — половодье, образовывавшемся в результате таяния снегов (у Дона преимущественно снеговое питание). В рассматриваемый нами период Дон в своем среднем течении вскрывался обычно во второй половине марта (так, в 1769 г., в районе Икорца — Павловска он вскрылся 28 марта²⁸²).

Но довести, даже с такими трудностями, построенные суда до крепости Святого Дмитрия Ростовского составляло только половину дела. Впереди была еще дельта Дона, а она создавала еще большие сложности. Такая же мелководная, с проходом для судов к Азовскому морю только по реке Кутюрьме (одному из рукавов дельты Дона), которая заканчивалась очень мелководным баром, преграждавшим путь в Таганрогский залив, она являлась серьезным испытанием для моряков. Поданным 1738 г. (более свежих сведений в 1768 г. не было, но проведенные в 1769—1770 гг. исследования практически полностью подтвердили указанные данные, даже с отклонением в худшую сторону), глубина в районе бара при обычном уровне воды составляла 5—2,5 футов.²⁸³ Промеры 1769 г. дали еще более удручающие результаты — обычная глубина на баре составляла всего 3,5 фута.²⁸⁴

Далее уже начинались сложности, связанные с гидрографическими условиями Таганрогского залива. По данным того же 1738 г., от бара в устье Дона на протяжении 20 верст в Таганрогском заливе (до самого Таганрога) также тянулось мелководье с глубинами от 5 до 7 футов.²⁸⁵ Что касается Таганрогской гавани, а для действий флотилии А.Н. Сенявина на Азовском море другой гавани быть не могло (это Сенявин понял еще находясь в Петербурге, и по прибытии к флотилии при первой же возможности совершил поездку для ее осмотра), поскольку дельта Дона в этом качестве абсолютно не годилась из-за своей мелководности и бара, — то, по данным 1738 г., глубина в ней самой была 4,5—5 футов, а входа — 7 футов.²⁸⁶ К тому же при ее осмотре в феврале 1769 г. выяснилось, что «гавань была близ крепости разоренная, засыпанная землей, а с моря занесена всяким дрязгом».²⁸⁷ Таким образом, чтобы использовать Таганрогскую гавань, ее нужно было практически заново воссоздать. Но такая задача была вполне разрешимой.

Дальше в море от Таганрога, по данным все того же 1738 г., также тянулись небольшие глубины. От входа в Таганрогскую гавань на две версты в море шла глубина от 7 до 11 футов, а от района глубин в 11 футов до глубин в 25 футов расстояние достигало 30 верст.²⁸⁸

И такая мелководность этой части Таганрогского залива и Таганрогской гавани создала немало проблем для Азовской флотилии: из-за малых глубин гавани, которую не успели углубить к 1771 г., «новоизобретенные» корабли в начале кампании пришлось вооружать, оснащать и снаряжать прямо на рейде, что осложнило эти работы; на рейде пришлось достраивать и фрегаты, по мере увеличения нагрузки все более удаляя их от берега.

Итак, рассмотренные выше гидрографические условия, во-первых, свидетельствуют о всей сложности постройки вообще любых судов для Азовской флотилии, а во-вторых, демонстрируют невозможность строительства здесь крупных кораблей. То, что во время этой войны на Дону будут построены даже 58-пушечные фрегаты (хотя и плоскодонные), стало заслугой Г.А. Спиридова, И. Афанасьева и особенно А.Н. Сенявина, благодаря которым были найдены необходимые решения, а также всех моряков флотилии, сумевших блестяще справиться с такой сложнейшей задачей. На 1768 же год данные условия вполне обоснованно считались противоречащими возможности строительства сколько-нибудь крупных судов.

Что же касается природно-климатических условий района, где создавалась флотилия А.Н. Сенявина, а они также играли определенную роль, поскольку в них морякам и мастеровым флотилии надо было работать, то нужно отметить следующее.²⁸⁹ Условия района, где располагались верфи флотилии, были в целом близкими к привычным для большинства русских моряков и мастеровых, а потому не создавали больших проблем. К тому же этот район был частью Воронежской губернии России. А это была хоть и окраина Российской империи, но место не столь труднодоступное и малоосвоенное, как район устья Дона — побережья Азовского моря. Условия же последнего и являлись наиболее тяжелыми для русских людей. Это был район малопривычных для обычного русского человека степей. Наибольшими проблемами здесь оказывались: 1) большой недостаток пресной воды («Воды, которым дают названия рек, по большей части ручьи, впадающие в... Гнилое и Азовское море», — писал, побывавший в тех краях в XVIII в. немецкий исследователь Тунманн,²⁹⁰ «Где их нет, — продолжал он далее, — обходятся колодезной водой, которая, однако, часто тоже плоха».²⁹¹); 2) непривычность климата: ветреная, прохладная и затяжная весна,²⁹² дождливое и ветреное с частыми шквалами и ливнями начало лета²⁹³ и очень знойная вторая его половина (при этом, несмотря на жару, ночи с начала августа устанавливаются холодные) с песчаными бурями в степи, непродолжительная и переменчивая зима (в целом она была более сырая, чем морозная, но на несколько недель устанавливались очень суровые холода, причем начинаться сильные морозы могли уже в октябре—ноябре).

Несколько слов нужно сказать и о путях сообщения. Основными путями доставки грузов в то время были реки, и данный район не был исключением: здесь главной артерией являлся Дон, а вспомогательными — его притоки. Это накладывало на транспортировку грузов все указанные выше проблемы, связанные со сложным гидрографическим режимом данной реки: сложность проводки судов по мелководной реке, полной карчей (плавающих деревьев с подмытых берегов) и перекатов, и необходимость уложиться с проходом по ней в ограниченное время половодья. Сухопутных же дорог, даже плохого качества, здесь почти не было. Да и использовать немногие имевшиеся можно было в основном во время зимнего санного пути и в период летней засухи. Весной и осенью передвижение по ним становилось практически невозможным.

О том, насколько проблемными были сухопутные перевозки, свидетельствует только одна весна 1770 г., когда аномально раннее потепление уже в конце февраля закрыло санный путь. А.Н. Сенявин так доносил Адмиралтейств-коллегии 17 марта 1770 г. из Новопавловска: «Сия ранняя и продолжительная распутица (начавшаяся 6 февраля. — Авт.) застала в пути следующих из Ревеля на здешние суда служителей и сделала им медлительность, а везущим из Петербурга канатам и материалам, а также из заводов из Москвы артиллерии, такелажу, материалам и припасам сделала в пути удержание».²⁹⁴ Также эта распутица «сделала великую остановку» вывозке с места лесоповала на верфи заготовленной древесины.

Но если в пределах Воронежской губернии, где размещались верфи, сухопутные дороги являлись, хотя и в незначительной мере, применимыми, то для перевозки грузов к Азову и Таганрогу был пригоден только Дон!

Заслуживает, на наш взгляд, внимания и такой психологический момент: вместо привычных для русского человека лесов здесь была бескрайняя степь, к тому же приобретавшая с августа, под влиянием летней жары, однотонный соломенно-бурый цвет.

Важным дополнением картины было то, что здесь сильное распространение получили различные тяжелые инфекционные заболевания — от лихорадки до чумы. Это серьезно увеличивало и без того немалую смертность среди личного состава флотилии.

Ко всему вышесказанному нужно добавить, что район устья Дона — побережья Таганрогского залива был достаточно удаленным от баз снабжения и при этом труднодоступным и малоосвоенным.

Таковы были условия, в которых русским морякам и мастеровым предстояло создать Азовскую флотилию. И хотя обычно исследователи не придают этому фактору большого значения, однако, на наш взгляд, он достаточно весом, чтобы хотя бы кратко остановиться на нем.

Подведем итоги изложенного в данной главе: ни Россия, ни Турция к войне оказались не готовыми (первая в меньшей степени, вторая — в большей); военно-экономический потенциал Российской империи значительно превосходил аналогичные показатели Оттоманской Порты; международная обстановка, даже при наличии серьезных угроз, в целом благоприятствовала России; несмотря на многочисленные проблемы, Турция обладала рядом существенных преимуществ, что изначально не делало для России войну легкой прогулкой, особенно на фоне предшествующих неудач; правительство России сумело грамотно извлечь уроки из предшествующего опыта при планировании и организации начинавшихся военных действий (особенно эффектно выглядят решения о подготовке морских ударов по Турции, как в Архипелаге, так и на Азовском море, причем, судя по всему, оба они начали созревать еще задолго до начала самой войны); условия, в которых предстояло создавать Азовскую флотилию, ставили перед моряками и мастеровыми серьезные проблемы, и для их преодоления требовались колоссальные усилия.

Примечания

1. Так удачно охарактеризовал ее возникновение В.Н. Виноградов. Век Екатерины II Дела Балканские. М., 2000. С. 93.

2. История внешней политики России. XVIII век (от Северной войны до войн России против Наполеона). М., 1999. С. 115.

3. Век Екатерины II. Дела балканские. С. 43.

4. Там же.

5. Филевский П.П. История города Таганрога. М., 1898. С. 210.

6. История Балкан: Век восемнадцатый / Отв. ред. В.Н. Виноградов. М., 2004. С. 118.

7. Россия и Черноморские проливы (XVIII—XX столетия) / Отв. ред.: Л.Н. Нежинский, А.В. Игнатьев. М., 1999. С. 52.

8. Дружинина Е.И. Кючук-Кайнарджийский мир 1774 года. М., 1955. С. 66.

9. О том, насколько важны были для турок Азовское и Черное моря, красноречиво свидетельствует следующий пример. Еще во время переговоров Е.И. Украинцева с Турцией в 1699—1700 гг. на его требование предоставить свободу мореплавания по Черному морю и через Проливы турки реагировали так остро, как если бы в их гарем вторгся посторонний мужчина. Они отвечали, что Черное море для Османской империи — это непорочная девица, и к пей они не подпустят ни одного чужестранца, разве что «турское государство падет и вверх ногами обратится» (История внешней политики России. XVIII в. С. 32). Отсюда самим собой вытекает вывод о том какая предстояла борьба за выход на южные моря и какая тяжелая задача стояла перед создаваемой флотилией.

10. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 101.

11. Морской Атлас. Военно-исторический. Описания к картам. Т. 3. Ч. 1. М., 1959. С. 297.

12. Автором этой программы нельзя считать одного Н.И. Панина. В феврале 1764 г. барон Я.Ф. Корф представил Екатерине II соответствующий проект «Северного союза». Н.И. Панин эти идеи оценил, взял на вооружение, и с тех пор понятие «Северный союз» связывалось главным образом с его именем (Мусский И.А. 100 великих дипломатов. М., 2001. С. 250).

13. Мусский И.А. Указ. соч. С. 250.

14. Там же. С. 250.

15. История Балкан: Век восемнадцатый. С. 116.

16. Бескровный Л.Г. Русская армия и флот в XVIII в. М., 1948. С. 464.

17. Павленко Н.И. Екатерина Великая. М., 1999. С. 134.

18. Там же. С. 463—464.

19. Россия и Черноморские проливы. С. 51; Век Екатерины II. Дела балканские. С. 44.

20. Шеремет В.И. Война и Бизнес. М., 1996. С. 69.

21. Век Екатерины II. Дела балканские. С. 44.

22. Там же. С. 41—44.

23. Там же. С. 124.

24. Там же. С. 40.

25. Там же.

26. Там же.

27. Если взять «нормальный», мирный год между двумя русско-турецкими войнами (1783), то, как считало французское правительство, в среднем все европейские державы ведут с Турцией торговлю на общую сумму в 110 млн ливров в год; из них на долго французской торговли приходится 60 млн ливров, а на все остальные страны, вместе взятые, 50 млн (Тарле Е.В. Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг (1769—1774) // Избранные сочинения в 4 томах. Т. 4. Ростов-на-Дону, 1994. С. 10—11).

28. Тарле Е.В. Указ. соч. С. 11.

29. Век Екатерины II. Дела балканские. С. 41.

30. Там же.

31. Широкорад А.Б. Адмиралы и корсары Екатерины Великой. М., 2006. С. 36.

32. Там же.

33. Тарле Е.В. Указ. соч. С. 12.

34. Там же. С. 15.

35. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 75. Австрийский государственный канцлер Кауниц писал в 1768 г., что распространение владений России в сторону Австрии было бы «особенно опасно потому, что ей (Австрии) и без того приходится испытывать беспокойство из-за большого количества подданных греческого вероисповедания». Когда же в начале Русско-турецкой войны (в мае 1769 г.) русская дипломатия поставила перед Веной прямой вопрос: признает ли Австрия прежние союзные договоры с Россией, Австрийское правительство ответило, что с 1762 г. оно считает себя свободным от них.

36. История Балкан. Век восемнадцатый. С. 118.

37. Там же.

38. История внешней политики России. XVIII в. С. 115.

39. Anderson M.S. Great Britain and the Russo-Turkish war of 1768—1774 // English Historical Review. 1954. Vol. LXIX. P. 40.

40. Там же. P. 41.

41. Бескровный Л.Г. Указ. соч. С. 460—462; Век Екатерины II. Дела балканские. С. 36—45, 93—94; Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 69—84.

42. Морской Атлас. Т. 3. Ч. 1. С. 298.

43. Последний «опыт» противостояния с эскадрой противника у русских моряков датировался 1743 г., когда русская эскадра З.Д. Мишукова провела крайне вялую «баталию» со шведской эскадрой у мыса Гангут: обе эскадры маневрировали в линиях баталии и после незначительной перестрелки шведы отошли. Однако и построение линии баталии не всегда получалось гладким в русском флоте. Об этом свидетельствует следующий пример; по данным Ф.Ф. Веселаго, уже в 1725 г. Ф.М. Апраксин указывал, что даже в боевом строе «некоторые капитаны шли не так, как по морскому искусству довлеет». Веселаго Ф.Ф. Краткая история русского флота. М.; Л., 1939. 2-е издание. С. 59.

44. Материалы для истории русского флота (Далее — МИРФ). СПб., 1877. Ч. 6. С. 358.

45. В качестве наглядного примера укажем следующее. После продемонстрированной в 1757 г. значимости флота, Конференция, планируя действия на 1758 г., все равно предписала вооружить только 9 линейных кораблей, считая, что в будущей кампании задачи флота будут весьма ограниченными. Однако последовавшее затем «неожиданное» прозрение об опасности появления английского флота вызвало указ от 24 февраля 1758 г. о скорейшем вооружении уже всех кораблей, которые «токмо надежно в море держаться могут». То есть вопрос о том, что флот может быть широко использован против неприятельских берегов и приморских крепостей даже не рассматривался. В результате экспедиция отряда русских войск в 1758 г. к Кольбергу флотом поддержана не была и провалилась. Таким образом, просматривается непонимание Петербургом всех возможностей флота и отсутствие продуманной военно-морской стратегии в данной войне.

46. Морская комиссия Петра III // Гангут. 1998. № 17. С. 22—23.

47. А потом отечественные флагманы еще жаловались на русских матросов, превознося иностранные флоты, особенно английский. При этом П.И. Ханыков, например, в конце XVIII в., побывав с эскадрой в Англии, писал, что наши матросы резко изменились после встречи с английскими, стараясь не уступать англичанам в скорости взятия рифов, прибавки или убавки парусов, и что «теперь исполняют в 3 или 4 минуты такие работы, с которыми прежде едва справлялись в 10 и 12 минут». Какое отношение к подготовке, такой и результат!

48. Об итогах и уроках Семилетней войны 1756—1763 гг. и уровне развития русского флота на фоне других флотов европейских держав см. прил. 1.

49. Морская комиссия Петра III. С. 18.

50. Соловьев С.М. Сочинения. В 18 ют. Кн. XIII. История России с древнейших времен. Т. 25—26. М., 1994. С. 106.

51. Бескровный Л.Г. Указ. соч. С. 331; Морская комиссия Петра III. С. 18.

52. Согласно докладу Адмиралтейств-коллегии Екатерине II от 25 июля 1762 г. Балтийскому флоту не хватало 1609 орудий, 86 114 ядер, 14 313 книпелей и много другого. Кротков А.С. Русский флот в царствование императрицы Екатерины II с 1772 по 1783 гг. СПб., 1889. С. 288.

53. Стегний П.В. Разделы Польши и дипломатия Екатерины II. 1772. 1793. 1795. М., 2002. С. 86.

54. Там же. С. 86—87.

55. Век Екатерины II. Дела балканские. С. 25.

56. Сб. РИО. т. XII. 1873. С. 114.

57. Кроме того, в том же 1763 г. Екатерина II начала еще одну разведывательную операцию, направив в Крым в качестве консула премьер-майора Никифорова, снабженного подробнейшей инструкцией, в которой, помимо прочего, значилось следующее: «нужно вам разведывать о состоянии Крыма вообще и, во-первых, о форме тамошнего правительства... о военной тамошней силе, — в каком она ныне состоянии, сколько действительных бойцов из всех орд генерально в случае нужды в поле вступить может... Сколь многочисленны тамо военные расходы и казна? В каком состоянии ныне тамошние крепости, а паче Перекоп, Еникале, Керчь, Кафа и Козлов?... Также сколько тамо ныне по крепостям и гаваням сухопутной турецкой силы и галер или других военных судов? (курсив наш. — Авт.) ...О положении полуострова Крыма, — окружен ли отовсюду с моря горами и трудными проходами как сие по многим географическим картам приметно? Где и какие в нем находятся гавани удобные для содержания купеческих и других вооруженных судов от Азовского и Черного моря? (курсив наш. — Авт.)» (Инструкция из Государственной Коллегии иностранных дел консулу премьер-майору Никифорову // Сб. РИО. Т. 48. СПб., 1885. С. 498—499). Иными словами перед нами еще одно свидетельство как подготовки России к войне с Турцией в целом, так и особого внимания Петербурга к состоянию морского дела у противника в частности; более того, это указание на еще одно направление возможного использования русских моряков. В подтверждение последнему в 1767 г. капитан-лейтенант А. Сухотин получил предписание осмотреть положение дел в Тавровском адмиралтействе.

58. Век Екатерины II. Дела балканские. С. 152.; Соловьев С.М. Сочинения. В 18 кн. Кн. XIV. История России с древнейших времен. Тт. 27—28 / Отв. ред. И.Д. Ковальченко. М., 1994. С. 272. Кстати, Г.Г. Орлов дал Саро свидетельство за собственноручной подписью следующего содержания: «Сим свидетельствую, что Мануил Саро был от меня посылан с комиссиею в турецкую область 1763 года и исправлял там ему порученное дело добропорядочно».

59. Образцов В.Н. «Надежда Благополучия» // Родина. 2010. № 3. Более того, В.Н. Образцов также указывает, что почти все офицеры, «принимавшие участие в плавании "Надежды Благополучия", в 1768—1769 гг. были назначены на корабли эскадр Г.А. Спиридова, Дж. Эльфинстона, В.Я. Чичагова».

60. Новиков Н.В. Исторический очерк развития штатов российского флота // Морской сборник. 1911. № 4. С. 3. Тем самым, кстати, была использована норма, указанная Адмиралтейств-коллегии в качестве пожелания еще Петром III.

61. Причем используемая для обоснования большого линейного флота идея его соответствия основным региональным конкурентам явно идет от Британского принципа, перенесенного на русскую почву, по всей видимости, не без влияния ореола больших побед английского флота в Семилетней войне. Вот, что пишет о британском правиле равенства соединенным флотам Франции и Испании в XVIII в. А.Т. Мэхэн. «В 1778 году оборонительное положение было занято англичанами по необходимости. Английские морские власти предшествовавшей эры, при Хоуке (времена Семилетней войны. — Авт.) и его современниках, принимали за правило, чтобы британский флот был численно равен соединенным флотам королевств Бурбонов, условие, которое при лучшем качестве личного состава и при большем мореходном населении страны, представлявшем материал для комплектации итого состава, давало Англии действительное превосходство в силе (курсив наш. — Авт.). Эта предосторожность, однако, не соблюдалась в течение последних лет. Не имеет значения для нашего рассуждения, было ли это упущение следствием нерадения министерства, как оно обвинялось в этом оппозицией, или же плодом неуместной экономии, которою часто увлекаются представительные правительства в мирное время. Факт остается тот, что, несмотря на значительную вероятность военного союза между Францией и Испанией, английский флот был численно ниже соединенного флота этих держав» (Мэхэн А.Т. Влияние морской силы на историю, 1660—1783. М.; СПб., 2002. С. 579—580).

62. Так, в ходе Русско-шведской войны 1741—1743 гг., по данным М.А. Муравьева, шведы смогли выставить в 1741 г. только 10 линейных кораблей, в 1742 г. — 15 и, наконец, в 1743 г. — 16 (Муравьев М.А. Русский флот в войне со Швецией 1741—1743 годов. Львов, 2000. С. 6, 10, 19).

В следующем крупном конфликте — Семилетней войне 1756—1763 гг., во взаимодействии с русским флотом участвовало и того меньше — всего 6 линейных кораблей. Наконец, поданным Г. Кирхгофа, флот Швеции к 1765 г. насчитывал всего 10 линейных кораблей. Примерно столько же имели и датчане (Морская комиссия Петра III. С. 24; Кирхгоф Г. Влияние морской силы в Балтийском море на историю Прибалтийских государств в XVII и XVIII столетиях. СПб., 1908. С. 404—405).

Наконец, даже в 1795 г. и Швеция, и Дания обладали реальными линейными силами численностью по 8 линейных кораблей каждая (МИРФ. Ч. 14. СПб., 1893. С. 485).

63. Сб. РИО. Т. XIX. 1876. С. 321.

64. А тогда Швеция и Дания действительно имели весьма солидные ВМС.

65. Еще 8 линейных кораблей, необходимые для достижения цифры в 40 таких судов, просматривались как резерв.

66. Здесь также видно влияние английского флота, в котором в 1756 г. 50-пушечники были выведены из состава линейных сил: Джемс Д. История Великобританского флота от времен французской революции по Наваринское сражение. Т. 1. Николаев, 1845. С. XLIX.

67. Именно такие взгляды привели к господству в русском флоте, начиная со времен Анны Иоанновны, 66-пушечных линейных кораблей. (Петрухинцев Н.Н. Царствование Анны Иоанновны: формирование внутриполитического курса и судьбы армии и флота 1730—1735 гг. СПб., 2001. С. 251).

68. Новиков Н.В. Указ. соч. С. 3; Белавенец П.И. Материалы для истории русского флота // Под Андреевским флагом. М., 1994. С. 286; Московенко М.В. Государство российское и флот. М., 2003. С. 82 (ссылается на: РГАВМФ. Ф. 227. Оп. 1. Д. 20. Л. 72).

69. Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. СПб., 2007. С. 103 (ссылается на: РГАВМФ Ф. 227. Оп. 1. Д. 20. Л. 31—31 об).

70. Танстолл Б. Морская война в век паруса. 1650—1815. Сражения великих адмиралов / Пер. с англ. М., 2005. С. 29.

71. Петрухинцев Н.Н. Два флота Петра I: технологические возможности России // Вопросы истории. 2003. № 4. С. 126.

72. Шильдкнехт Е.[Н.] Что офицер армии должен знать о флоте // Военно-морская идея России: Духовное наследие Императорского флота. М., 1999. С. 302—304. Работа Е.Н. Шильдкнехта впервые была опубликована в Праге см.: Морской журнал. 1929. № 2, 6.

73. Большой Энциклопедический Словарь. М.; СПб., 1991. С. 402.

74. Архив Государственного Совет: в 2томах. Совете царствование Екатерины II 1768—1796. СПб., 1869. Т. 1. С. 544—546; МИРФ. Ч. 12. СПб., 1888. С. 696—697.

В частности, в число 40 линейных кораблей входили 8 100-, 8 74- и 24 66-пушечных корабля, а в число 48 — соответственно 8 100-, 16 74- и 24 66-пушечных корабля. Кроме того, по комплекту мирного времени теперь надлежало иметь 12 фрегатов, а по комплекту военного — 16.

75. Покидавшему Россию в 1763 г. французскому дипломату Бройтелю Екатерина II сказала весьма многозначительную фразу: «Обо мне нельзя судить до истечении нескольких лет (курсив наш. — Авт.); мне надобно по крайней мере пять лет для восстановления порядка, а между тем со всеми государями Европы я веду себя, как искусная кокетка». Соловьев С.М. Сочинения. В 18 кн. Кн. XIII. История России с древнейших времен. Т. 25—26. М., 1994. С. 144.

76. Белавенец П.И. Флот при Екатерине Великой // Под Андреевским флагом: Век XVIII / Сост. В.В. Шигин. М., 1994. С. 285.

77. Кротков А.С. Русский флот в царствование императрицы Екатерины II с 1772 по 1783 гг. С. 287. К тому же шведы и датчане в это время модернизацию своего флота не производили. Во всяком случае, даже шведский 64-пушечный линейный корабль «Hedvig Elisabeth Charlotta», построенный по проекту 1776 г., все еще имел на вооружении 24-, 18-й 6-фунтовую артиллерию.

78. Clowe's W.I. The Royal Navy. A History from the Earliest time to the Present. London, 1899. Vol. 3. P. 11—12, 334. На русском языке публикуется впервые.

79. Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в годы правления Екатерины II. С. 157.

80. Сравнивать же с французскими кораблями и вовсе бессмысленно из-за оставшейся слишком очевидной разницы в калибрах.

81. Кротков А.С. Корабль «Три Святителя» (исторический этюд). Кронштадт, 1888. С. 3; Winfield R. British Warships in the Age of Sail 1793—1817. Design, Construction, Careers and Fates. London, 2005. P. 47, 97.

82. Доценко В.Д. Русский морской мундир. 1696—1917. СПб., 1994. С. 37—39.

83. Составлено по: Меркулов И.В. Российский морской офицерский корпус в царствование Екатерины II: социальные аспекты комплектования командного состава флота. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. СПб., 2005. Таблицы 1.1/1а, 1.1/1б.; Волков С.В. Русский офицерский корпус. М., 1993. С. 46—47, 314—316.; Иллюстрированный энциклопедический словарь / Ред. кол.: В.И. Бородулин, А.П. Горкин, А.А. Гусев, Н.М. Ланда. М., 1995. С. 774.

84. МИРФ. Ч. 11. СПб., 1886. С. 319—320; Для анализа привлечены также картины художника Я.Ф. Хаккерта, посвященные Первой Архипелагской экспедиции русского флота 1769—1774 гг., написанные им в 1772—1773 гг. и являющиеся, таким образом, художественным свидетельством времени. Кстати, нужно отметить и статью Г.А. Гребенщиковой «Адмирал Грейг — путь к признанию» // Гангут. 2002. Вып. 30. С. 3—15. Однако непонятно, почему Г.А. Гребенщикова, использовав часть данных, сходных с приводимыми в МИРФ. Ч. 11, не сочла нужным хотя бы упомянуть эту важнейшую публикацию источников.

85. Использованы материалы книги: Марквардт К.Х. Рангоут, такелаж и паруса судов XVIII в. / Пер с нем. А.А. Чабана. Л., 1991.

86. Использованы данные МИРФ Ч. 11. С. 319—322 и статей Ю.С. Крючкова «Развитие в России линейного парусного флота» // Судостроение. 1984. № 10. С. 54—56 и Г.А. Гребенщиковой «Адмирал Грейг — путь к признанию». С. 3—15. Заметим, что и в этом случае Г.А. Гребенщикова приводит сведения, сходные с фигурирующими в МИРФ. Ч. 11, даже не упоминая об этом факте.

87. Как и при анализе рангоута русских кораблей, нами использовались картины художника Я.Ф. Хаккерта, посвященные Архипелагской экспедиции и представляющие изобразительное свидетельство эпохи, поскольку были написаны в 1772—1773 гг. Кроме того, были привлечены изображения русских кораблей на чертежах сражений этой войны, а также сравнительные модели иностранных кораблей этой эпохи.

88. Использованы данные указанной выше книги К.Х. Марквардта, а также работы «Британские парусные линейные корабли» // Война на море. 2005. № 11.

89. Гребенщикова Г.А. Адмирал Грейг — путь к признанию. С. 5—7.

90. МИРФ. Ч. 11. С. 123.

91. Там же. С. 116—124, 194—196, 241—243, 279—281, 331—333. Для сравнения: При Елизавете Петровне Балтийский флот лишь в 1746 г. провел морские маневры.

92. Там же. С. 333.

93. Белавенец П.И. Материалы по истории русского флота // Под Андреевским флагом: Век XVIII. М., 1994. С. 288—289.

94. Там же. С. 289.

95. Там же.

96. Веселаго Ф.Ф. Краткая история русского флота. С. 88.

97. МИРФ. Ч. 11. С. 194.

98. Шапиро А.А. Адмирал Д.Н. Сенявин. М., 1958. С. 20.

99. Там же. С. 22.

100. Веселаго Ф.Ф. Краткая история русского флота. С. 163—164.

101. Там же. С. 83.

102. См. соответственно: Книга устав морской. СПб., 1763 г. — Книга 1, глава 1, статьи 24, 25, 27; Книга 3, глава 1, статьи 78, 79, 86, 87 (С. 9—10, 56—57, 59).

103. Понятие «регулярный бой» означало бой организованный, происходивший строго по шаблону регламентов (на тот момент ими были труд П. Госта во французском флоте и Королевские инструкции — в английском): то есть одна линия кораблей против другой линии кораблей, один корабль против другого корабля. Иногда в литературе такой вид боя называют правильным, но, на наш взгляд, это не совсем корректно. Дело в том, что другой вид морского боя этого же времени — бой после погони, также происходил в рамках правил — только правил, предусмотренных специально для такого случая. Организованным и управляемым такой бой, действительно, не был. Чтобы подчеркнуть организованность и управляемость, в XVIII в. употребляли именно слово «регулярный» (регулярные армия, флот, государственное управление). Кстати, В. Даль в своем «Толковом словаре» возле слова «Регулярный» указал именно «смотри "Регламент"».

104. Подробнее см. Приложение № 1.

105. Архив графов Мордвиновых. СПб., 1901. Т. 1. С. 104.

106. Соловьев С.М. Указ. соч. Кн. XIV. Т. 27—28. С. 288.

107. Во всяком случае, повторения истории 1749 г., когда даже угроза начала военных действий со стороны Швеции не помогла обеспечить быструю подготовку Балтийского флота к кампании, больше не было.

108. Примером тому может служить достаточно быстрая и успешная организация уже в конце 1768 — начале 1769 гг. первой Архипелагской эскадры и создания Азовской флотилии, о чем мы и поведем речь ниже.

109. Соловьев С.М. Указ. соч. Кн. XIV. Т. 27—28. М., 1994. С. 273.

110. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 1.01. Как удачно сформулировала И. де Мадариага: из Крыма, «как из открытых ворот, турецкие армии могли хлынуть в южнорусские степи...» (Исабель де Мадариага. Россия в эпоху Екатерины Великой / Пер. с англ. Н.Л. Лужецкой. М., 2002. С 335).

111. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 101; Исабель де Мадариага. Указ. соч. С. 335.

112. Грунт А.Я. Создатель Азовского флота [адмирал А.Н. Сенявин]. М.; Л., 1945. С. 16.

113. Исабель де Мадариага. Указ. соч. С. 335.

114. Там же.

115. Бескровный Л.Г. Указ. соч. С. 463—464.

116. Там же. С. 464.

117. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 98.

118. Миллер А.Ф. Мустафа-паша Байрактар. М.; Л., 1947. С. 49.

119. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 98.

120. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 99; Мейер М.С. Османская империя в XVIII в.: черты структурного кризиса. М., 1991. С. 199.

121. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 99.

122. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 101; Мейер М.С. Указ. соч. С. 199.

123. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 101.

124. Скаловский Р.С. Жизнь адмирала Федора Федоровича Ушакова. СПб., 1856. Ч. 1. С. 165—166; Тарле Е.В. Указ. соч. С. 14, 39.

125. Скаловский Р.С. Указ. соч. С. 165—166.

126. Тарле Е.В. Указ. соч. С. 39; Бобраков А. Предтеча Чесменской победы. Анализ Хиосского сражения с точки зрения командира корабля // Морской журнал. 2005. № 2. С. 32.

127. Тарле Е.В. Указ. соч. С. 14—15. Как отмечает Тарле, уже после войны 1768—1774 гг. французы признавались, «что им не удалось в борьбе против России два дела: научить поляков военной дисциплине и убедить турок, что на военных кораблях командовать должен не тот, кто больше уплатит капудан-паше и его клевретам за получение этой должности, а тот, кто более ее достоин».

128. Басов А.Н. История военно-морских флагов. М.; СПб., 2004. С. 215. Приведем и такой пример. Посланник России в Константинополе А.М. Обресков, говоря о турецких торговых судах, плававших на Черном море в 1760-х гг. особенно останавливался на их «худой оснастке и неразумению рейзов, или кормщиков». Так, сделанные непропорционально большими, а самое главное, не из парусины, а из хлопчатой бумаги, паруса во время дождя быстро намокали, вследствие чего становились тяжелыми и малоподвижными. Что же касается шкиперов, то о них Обресков писал следующее: «Рейзы же, или кормщики, навигации в теории не обучены, а ездят и управляют через экспериентацию... к тому же и компаса при себе не имеют, чего ради принуждены всегда берега моря в виду иметь, а когда в таком состоянии ветры к берегу подуют, то, по неспособности величины парусов и за происходимою конфузиею, море держать никак не могут, но как наискорее ищут, когда не могут в какой порт попасть, на мель стать и тем живот свой спасти...». Вывод был очевиден: торговля на таких турецких судах на Черном море невозможна. Однако все указанные проблемы относились в полной мере и к турецкому военно-морскому флоту.

129. Королев В.Н. Босфорская война. М., 2007. С. 237. До какого уровня уязвимости опускались турки, может свидетельствовать следующий эпизод. В ночь с 15 на 16 июня 1788 г. находившийся на русской службе Джон Поль Джонс на казачьей лодке смог подойти в ночное время к турецкому флоту у Очакова и написать на флагманском корабле: «Сжечь, Поль Джонс. 17 июня»!

130. История отечественного судостроения. Т. 1. С. 154.

131. Екатерина II и Г.А. Потемкин. Личная переписка 1769—1791 гг. М., 1997. С. 332.

132. Дипломатическая переписка английских послов и посланников при русском дворе // Сб. РИО. Т. XIX. СПб., 1876. С. 91.

133. Скаловский Р.С. Указ. соч. С. 165—166; Штенцель А. История войн на море. В 2 томах. М., 2002. Т. 2. С. 383.

134. Толстой Петр Андреевич (1645—1729), граф, дипломат. В конце 1701 г. назначен посланником в Константинополь, где и пробыл до 1714 г.

135. Толстой П.А. Состояние народа турецкого в части характеристики турецкого флота (1703—1706 гг.) // Известия Таврической ученой археографической комиссии. 1914. № 51. С. 102—107.

136. Штенцель А. Указ. соч. Т. 2. С. 383; Тарле Е.В. Указ. соч. С. 39—40.

137. Только на Черном море в начале войны турки могли выставить около 250 судов (Петров А.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами в 1769—1774 гг. СПб., 1866. Т. 1. С. 112; Морской Атлас. Т. 3. Ч. 1. С. 298), причем далее эта цифра могла еще более увеличиться за счет мобилизации торговых судов. В частности, в XVII в. турки свободно доводили свой флот до 470—500 вымпелов (Королев В.Н. Указ. соч. С. 38).

Немаленьким был и линейный флот Османской империи. Так, на 1770 г. у турок насчитывалось не менее 26 линейных кораблей. Этот приблизительный подсчет, основывается на следующих данных: потери турками в Чесменском сражении основных сил линейного флота — 16 линейных кораблей, еще одного линейного корабля — в декабре 1770 г. и сведений о сборе всех оставшихся турецких линейных кораблей, а конкретнее — 9 (см.: МИРФ. Ч. 6. С. 322—323) для защиты Константинополя.

138. О наличии таких кораблей у турок пишет в своем журнале С.К. Грейг.

139. Сведения взяты из следующих источников: шканечных журналов кораблей Азовской флотилии, а также работы: Хитцель Ф. Османская империя / Пер. с французского М.А. Черепахина. М., 2006; Записки генерал-фельдмаршала князя Александра Александровича Прозоровского (1756—1776). М., 2003.

140. Сведения взяты из Материалов для истории русского флота Ч. 6. и данных РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. (шканечные журналы кораблей русского флота).

141. Исследователь Н.А. Смирнов даже подчеркивает: «Турецким войскам нельзя было отказать в храбрости, выносливости, фанатичном пренебрежении к смерти, в стойкости. Но все эти ценнейшие качества могли бы дать гораздо больший эффект, если бы высшее командование стояло на должной высоте».

142. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 99.

143. Миллер А.Ф. Указ. соч. С. 48.

144. Ресми-Ахмед-эфенди. Сок достопримечательного. В собрании сочинений Сенковского. Т. VI. СПб., 1859. С. 75—76.

145. Миллер А.Ф. Указ. соч. С. 55.

146. Что же касается пиратских действий, то здесь турки имели очень богатый опыт.

147. Петросян Ю.А. Османская империя: могущество и гибель. Исторические очерки. М., 1990. С. 137. Правда, по другим данным, сражение состоялось 26 июня 1656 г., однако разгром турок в любом случае был полным: их потери достигли второго после поражения при Лепанто значения, в частности, составив 22 парусных корабля, 4 галеаса и 34 галеры потопленными или сожженными и 4 парусных корабля, 7 галеасов и 13 галер пленными.

148. Русский посол в Стамбуле (Петр Андреевич Толстой и его описание Османской империи начала XVIII в.). М., 1985. С. 65—68.

149. Там же. С. 70.

150. Морской Атлас. Т. 3. Ч. 1. С. 258—262.

151. Во всех эпизодах использования турецкими кораблями артиллерийского огня в 1737—1738 гг. они ни разу не нанесли русским никакого ущерба. Кстати, это не случайно. Итальянский миссионер ди Сиена оставил в 1655 г. любопытный анализ турецкого флота, указав, в частности, и на то, что турки эффективно использовали артиллерию только в осадных операциях, а в военно-морских сражениях они в основном полагались на тактику абордажа и тарана. Вот, что он писал: «Турки мало используют артиллерию, и, как мне представляется, она их не интересует и не имеет в глазах их ценности — разве только для осадных операций. В морских сражениях они целиком полагаются на абордаж и таран. В любой схватке они стремятся как можно скорее протаранить корабль противника, надеясь на свое численное преимущество. Немногие орудия, которые они все же установили на своих кораблях, куда чаще стреляют каменными ядрами, чем железными» (Чиполла К. Артиллерия и парусный флот. Описание и технология вооружения XV—XVIII вв. / Пер. с англ. Л.А. Игоревского. М., 2007. С. 138). В 1807 году Д.Н. Сенявин подвел окончательный итог опыту артиллерийских противостояний русских и турецких кораблей сформулировав его так: «Чем ближе к неприятелю (имеется в виду к турецким кораблям. — Авт.), тем от него менее вреда».

152. Шеремет В.И. Указ. соч. С. 75.

153. Миллер А.Ф. Указ. соч. С. 46.

154. Шеремет В.И. Указ. соч. С. 26.

155. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 95.

156. Там же. С. 99—100.

157. Шеремет В.И. Указ. соч. С. 75.

158. МИРФ. Ч. 6. С. I. Данное утверждение Ф.Ф. Веселаго имеет многочисленные подтверждения. Это и рассмотрение Высочайшим Советом уже на первых своих заседаниях опыта Русско-турецкой войны 1735—1739 гг., и привлечение Г.А. Спиридова к изобретению типа корабля пригодного для морской войны на южных морях в составе создающейся Азовской флотилии, и попытка Екатерины II в 1769 г. прозондировать возможность постройки для Азовской флотилии линейных кораблей, подобных строившимся Петром I для своего Азовского флота, и предложение Г.Г. Орлова использовать малые суда, наподобие тех, что использовали казаки в XVII в. для удара по Константинополю, и многое другое.

159. Архив Государственного Совета. Т. 1. С. 4.

160. Золотарев В.А., Межевич М.Н., Скородумов Д.Е. Во славу отечества Российского. М., 1984. С. 265—270.

161. Морской Атлас. Т. 3. Ч. 1. С. 259, 261, 263; Михайлов А.А. Первый бросок на юг. М.; СПб., 2003. С. 177—186, 221—223: Анисимов Е.В. Россия без Петра: 1725—1740. СПб., 1994. С. 41.

162. Анисимов Е.В. Указ. соч. С. 417—418.

163. Михайлов А.А. Указ. соч. С. 188.

164. Бескровный Л.Г. Указ. соч. С. 254.

165. Керсновский А.А. История русской армии. М., 1992. Т. 1. С. 83.

166. Соловьев С.М. В 18 кн. Кн. X. История России с древнейших времен. Т. 19—20 / Отв. ред.: И.Д. Ковальченко, С.С. Дмитриев. М., 1993. С. 432.

167. Там же. С. 433.

168. Бегунова А.И. Сабли остры, кони быстры...: Из истории русской кавалерии. М., 1992. С. 46.

169. Михайлов А.А. Указ. соч. С. 240.

170. Только отдельным выдающимся правителям и военачальникам удавалось справиться, да и то частично, с таким отношением к делу. Соответственно они и достигали настоящих победных результатов. Иными словами, в России личность руководителя приобретала особенное, почти священное, значение.

171. Бегунова А.И. Указ. соч. С. 27.

172. Бескровный Л.Г. Указ. соч. С. 258.

173. Петрухинцкев Н.Н. Два флота Петра I: технологические возможности России // Вопросы истории. 2003. № 4. С. 124.

174. Мезенцев Е.В. Крымские походы 1556—1559 гг. // Отечественная история: История России с древнейших времен до 1917 года: Энциклопедия. М., 2000. Т. 3. С. 181—182.

175. Волков В.А. Войны и войска Московского государства. М., 2004. С. 145—146.

176. Речь идет о стругах и чайках: первые вмещали по 50—80 человек, вторые — 50—70 человек.

177. Тушин Ю.П. Русское мореплавание на Каспийском, Азовском и Черном морях (XVII век). М., 1978. С. 91.

178. Королев В.Н. Указ. соч. С. 29.

179. Там же. С. 30.

180. Там же.

181. Там же. С. 31.

182. Там же. С. 235.

183. Там же. С. 236.

184. Там же.

185. Там Же. С. 237.

186. См. прим. 129.

187. Там же. С. 238.

188. Там же. С. 243.

189. Там же. С. 27.

190. Морской Атлас. Т. 3. Ч. 1. С. 190.

191. 8 18- и 7 16-баночных. (МИРФ. Ч. 6. С. 31)

192. 3 22-, 13 20- и 4 16-баночных. (МИРФ. Ч. 6. С. 128)

193. МИРФ. Ч. 6. С. 35—36.

194. Там же. С. 43.

195. Там же. С. 49—50.

196. Там же. С. 50.

197. Михайлов А.А. Указ. соч. С. 147.

198. Соловьев С.М. Указ. соч. Кн. X. Т. 19—20. С. 390.

199. Там же.

200. Архив князя Воронцова. Кн. 2. М., 1871. С. 509.

201. В мае 1696 г. казаки не только не пустили турецкие транспортные суда к Азову, захватив и уничтожив 10 транспортов, но и заставили запаниковавших турок потерять при отходе два линейных корабля (один казаки сожгли, а другой турки потопили сами) (Морской Атлас. Т. 3. Ч. 1. С. 190).

202. МИРФ. Ч. 6. С. 97—98.

203. Там же. С. 606—609.

204. Все их она решила строить 16-баночными.

205. МИРФ. Ч. 6. С. 97—98.

206. Там же. С. 112—113.

207. Там же. С. 97—98, 115—116.

208. Там же. С. 113—114.

209. Головизнин К. Русский флот на Черном море. СПб., 1885. С. 68.

210. МИРФ. Ч. 6. С. 126—127. В качестве вооружения каждая лодка должна была иметь две 3-фунтовые пушки, а ее подъемная сила планировалась на 40—50 человек.

211. Там же. С. 135—136.

212. Там же. С. 188—190.

213. Головизнин К. Указ. соч. С. 134.

214. МИРФ. Ч. 6. С. 229—231.

215. Там же. С. 205—206.

216. Кстати, вот как были оценены галеры «турецкого манира», построенные для русского флота во время Северной войны, и качества действовавших на них русских моряков И.Г. Фоккеродтом: «Постройка галер далеко не требовала такого искусства, как кораблестроение: в Або большую часть их срубили русские солдаты своими плохими ручными топорами под наблюдением двух или трех строительных мастеров. Передвижения галер легки и требуют так мало опытности, что в конце Шведской войны в войске, стоявшем в Финляндии, не было ни одного пехотного капитана, который не умел бы начальствовать галерой так же хорошо, как лучший греческий пилот, а так как галеры большей частью ходят под парусами и почти каждую ночь пристают к берегу, русский солдат нашел это путешествие до того удобным и так привык к нему в короткое время, что с удовольствием садился на галеру; когда даже и ветер был противный, он лучше охотился грести веслами, чем маршировать с поклажею за спиной». История Отечественного судостроения. Т. 1. С. 156.

217. Головизнин К. Указ. соч. С. 138.

218. Документы русского флота периода русско-турецкой войны 1735—1739 гг. // Под Андреевским флагом: Век XVIII. С. 242—244.

219. Там же.

220. Там же.

221. Головизнин К. Указ. соч. С. 207; МИРФ. Ч. 6. С. 229—231.

222. Головизнин К. Указ. соч. С. 207.

223. Там же. С. 204.

224. Там же. С. 213—214.

225. Там же. С. 214.

226. Вопросы судостроения для Донской флотилии решали Кабинет министров, Адмиралтейств-коллегия, В.Х. Миних, П.П. Ласси, П.П. Бредаль.

227. МИРФ. Ч. 6. С. 130—131.

228. Там же. С. 606—609.

229. Там же.

230. Там же. С. 611. В.Х. Миних рассчитывал на действия Днепровской флотилии на Черном море уже в 1737 г., хотя четких планов на этот счет пока не выявлено.

231. Соловьев С.М. Указ. соч. Кн. X. Т. 19—20. С. 413.

232. Там же. С. 415.

233. Их характеристику см. в главе II.

234. МИРФ. Ч. 6. С. 656—658.

235. Соловьев С.М. Указ. соч. Кн. X. Т. 19—20. С. 417.

236. Кстати, Н.А. Сенявин во время работы Воинской Морской комиссии Анны Иоанновны 1732—1735 гг. высказывался за сокращение корабельных сил и на Балтийском флоте в пользу гребного флота.

237. Почему и нельзя согласиться с мнением Н.Д. Каллистова о неразумности самой идеи постройки гребного флота, способного только к перевозке войск. Тогда ставку Петра I на создание галерного флота на Балтике в 1703—1714 гг. также следует признать ошибкой, что опровергается опытом Северной войны!

238. МИРФ. Ч. 6. С. 645—647.

239. Там же. С. 649—651.

240. Там же. С. 658—659.

241. Там же. С. 671—672.

242. Там же. С. 663—664.

243. Как указывается в литературе, гарнизоны этих крепостей, ослабленные эпидемией чумы, не могли противостоять турецко-татарским войскам. Однако вот какие данные относительно ситуации на судах Днепровской флотилии, перешедших от Очакова в Днепр на 2 сентября 1738 г., приводит Дмитриев-Мамонов: «здоровых 929, больных опасного болезнью 90, неопасною 240, при больных 11; всего умерло в течение месяца опасною болезнью 21, не опасного 39, умерло в пути 52. Всего 122 человека» (МИРФ. Ч. 6. С. 670). Как видим, люди в основном болели и умирали не от чумы, а от иных болезней, и здесь уже возникают вопросы к командованию.

244. МИРФ. Ч. 6. С. 663—665.

245. Во-первых, получить выход из Днепра было намного тяжелее, да и ударам от турецкого флота Днепровско-Бугский лиман мог быть подвергнут намного быстрее. Во-вторых, Азов представлял собой дальний фланг для русской армии, оставить который туркам означало бы создать себе большие проблемы на столь удаленном направлении: достаточно вспомнить поход турок на Астрахань через Азов в 1569 г. В-третьих, провести суда через днепровские пороги представлялось еще менее реальным, чем через Дон.

246. Морской Атлас. Т. 3. Ч. 1. С. 260—261.

247. История Балкан: Век восемнадцатый. С. 118.

248. Овчинников В.Д. Федор Ушаков. С. 34. В нем, в частности, говорилось: «К испытанной храбрости и мужеству о обыкших к победам войск наших имеем мы полную надежду, что они в сей новой и праведной войне противу вероломного неприятеля и врага имени Христианского углубят приобретенную поныне славу новыми подвигами и новыми победами».

249. Архив Государственного Совета. Т. 1. Ч. 1. С. 4.

250. Там же. С. 5.

251. Широкорад А.Б. Тысячелетняя битва за Царьград. М., 2002. С. 206—207.

252. Архив Государственного Совета. Т. 1. Ч. 1.

253. Брикнер А.Г. История Екатерины Второй. М., 1998. С. 330 (печатается по изданию А.С. Суворина. СПб., 1885).

254. Головачев В.Ф. Чесменское сражение и русский флот в 1769 г. // Морской сборник. 1900. № 1. С. 67.

255. Перминов П.В. Посол III класса. М., 1992. С. 97—101.

256. Заичкин И.А., Почкаев И.Н. Екатерининские орлы. М.: Мысль, 1996.

257. Авторы книги дают следующую ссылку: Рассказы из Русской истории XVIII века (по архивным документам) / Сост. А. Барсуков. СПб., 1885. С. 112.

258. Заичкин И.А., Почкаев И.Н. Указ. соч. С. 151.

259. Скрицкий Н.В. Георгиевские кавалеры под Андреевским, флагом. Русские адмиралы — кавалеры ордена Святого Георгия 1 и II степеней. М.: ЗАО Центрполиграф, 2002. С. 23.

260. Архив Государственного Совета. Т. 1. Ч. 1. С. 5.

261. Соловьев С.М. Сочинения. В 18 кн. Кн. XIV. История России с древнейших времен. Т. 27—28 / Отв. ред. И.Д. Ковальченко. М., 1994. С. 267—268.

262. Письма Екатерины II к графу И.Г. Чернышеву // Русский Архив. 1871. № 9. С. 1321—1326.

263. Брикнер А.Г. История Екатерины Второй. М., 1998. С. 327 (печатается по изданию А.С. Суворина. СПб., 1885).

264. Бескровный Л.Г. Указ. соч. С. 464.

265. Там же. С. 463.

266. Архив Государственного Совета. Т. 1. Ч. 1. С. 8—10, 13.

267. Архив Государственного Совета. Т. 1. Ч. 1. С. 8—10; МИРФ. Ч. 6. С. 274—276; Головачев В.Ф. История Севастополя как русского порта. СПб., 1872. С. 13—16; Овчинников В.Д. Федор Федорович Ушаков. С. 19.

268. Архив Государственного Совета. Т. 1. Ч. 1. С. 5; Морской Атлас. Т. 3. Ч. 1. С. 306—307.

269. РГАВМФ. Ф. 227. Оп. 1. Д. 26. Л. 4.

270. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 109.

271. Архив Государственного Совета. Т. 1. Ч. 1. С. 7—8.

272. РГАВМФ. Ф. 212. Оп. 1. Д. 5. Л. 28—28 об.

273. РГАВМФ. Ф. 227. Оп. 1. Д. 27. Л. 1; МИРФ. Ч. 6. С. 259.

274. МИРФ. Ч. 6. С. 261.

275. Там же.

276. РГАВМФ. Ф. 212. Оп. 4. Д. 1. Л. 1—2 об.

277. Там же. Д. 2, А. 365—365 об.

278. Рескрипты и указы императрицы Екатерины II к А.Н. Сенявину // Русский Архив. 1871. № 9.0.1351—1352.

279. Письма Екатерины II к графу И.Г. Чернышеву. С. 1327—1329.

280. При рассмотрении гидрографических условий данного района нами использовались данные «Материалов для истории русского флота» (Ч. 6), РГАВМФ, Краткой географической энциклопедии (М., 1961—1966. Т. 1—5).

281. МИРФ. Ч. 6. С. 310.

282. РГАВМФ. Ф. 212. Оп. 4. Д. 3. Л. 406—407 об.

283. МИРФ. Ч. 6. С. 264—265.

284. Там же. С. 362.

285. Там же. С. 268.

286. Там же.

287. Там же. С. 265.

288. Там же. С. 268.

289. Для описания данного района с точки зрения природно-климатических условий нами используются данные, приводимые в документах по истории Азовской флотилии, как изданные уже в «Материалах для истории русского флота» (Ч. 6.), так и найденные в РГАВМФ. Кроме того, были привлечены сведения из очерка Тунмана «Крымское ханство» (Симферополь, 1936), Краткой географической энциклопедии (Т. 1—5. М., 1961—1966), работ «Заповедники СССР: заповедники Украины и Молдавии» (М., 1987), «Заповедники СССР: заповедники европейской части РСФСР» (М., 1989. Ч. 2), а также монографии Борисенкова Е.П., Палецкого В.М. Тысячелетняя летопись необычайных явлений природы. М., 1988.

290. Тунманн. Крымское ханство / Пер. с немецкого издания 1784 г. Н.Л. Эрнста и С.Л. Белявской. Симферополь, 1936. С. 43.

291. Там же.

292. МИРФ. Ч. 6. С. 354, 357—361; РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 63096. Л. 1—30.

293. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1040а., Л. 31—41 об; Д. 1042. Л. 30—39 об.

294. Там же. Ф. 212. Оп. 4. Д. 3. Л. 406—407 об.