§ 1. Падение гетманщины

В ноябре 1918 г. в Германии произошла революция; «романтик», как называли его украинские националисты¹, Вильгельм II, отрекся от престола, и через несколько дней союзники торжествовали победу. Германия пала. Ликующий Шульгин писал в екатеринодарской «России»: «Если бы Германия победила, — на десятки, может быть, сотни лет, не было бы России. Не было бы России, могущественной, независимой и свободной. Была бы каша каких-то ничтожных, мелких государств, вечно грызущихся, вечно стремящихся на поклон в ханскую ставку, в Берлин. Но Германия побеждена, и Россия будет тем, чем она была: великой державой, выдержавшей такое испытание, от которого погибло бы всякое государство, не имевшее настоящее право на существование...»². Завершая свою статью, Шульгин писал: «...единство России в общем отстаивают люди союзнической ориентации. И так, как союзники победили, есть полная надежда, что будет восстановлено единство России. Тем более, что союзники неоднократно высказывали, что восстановление единства России является и их целью. Положение в высшей степени облегчается тем, что все сепаратисты оказались германской ориентации. И так, как Германия побеждена, то есть полная надежда рассчитывать, что побеждены и сепаратисты. Финляндия, Прибалтийские провинции, Литва, Украина, Бессарабия, Грузия и главные творцы брестского позора, большевики, — все это оказалось на стороне Германии. Все, что предало Россию, оказалось с немцами... Дело кончено. Они хотели погубить Россию немецкими руками, теперь они погибнут вместе с Германией. Единая Россия выплывает из тумана будущего...»³. К несчастью для Белого движения прогноз Шульгина оказался неверным. Впрочем, это сюжет для отдельной работы⁴.

Поражение Германии в мировой войне сделало положение Скоропадского не просто шатким, а безнадежным. В надежде удержать власть гетман обращается за помощью к представителям всех антибольшевистских сил, объявив о федерации с будущей небольшевистской Россией⁵. «Грамота его светлости естествен-но была встречена огромным большинством весьма сочувственно. Как-то сразу утихли шовинистические страсти, оборвались разговоры на «рідной мове», «буди ласкові» заменились старым «пожалуйста». Кое-где замелькал национальный русский флаг», — вспоминал современник⁶. Кроме того, гетман отправил в отставку кабинет⁷. И хотя министерский кризис назревал на Украине давно, главной причиной его стала смена внешнеполитической ориентации⁸. Ф.А. Лизогуб, председатель правительства, вел переговоры в том числе и с украинскими национальными кругами, однако требования «украинцев» были «столь чрезмерны», что сговориться Скоропадскому с националистами не удалось⁹. Новый состав кабинета в массе своей состоял из людей русской ориентации¹⁰. Стало очевидно, что гетман делает ставку на союз с великодержавными русскими силами и готов ради сохранения своей власти пойти на умаление престижа независимой Украины. Оппортунизм гетмана был очевиден для всех и не мог вызывать симпатий. Так, например, профессор И.А. Линниченко записал в своем дневнике: «Говорят, что и Гетман высказался за русскую ориентацию, объявил себя русофилом. Все возможно. Стоял навытяжку перед Николаем II, но был предан Василию Федоровичу [Вильгельму II. — А.П.], Привычка — вторая натура. Это как диккенсовая лошадь, только оглобли ее поддерживают. Запрягу — и бежит, а без оглоблей — падает»¹¹.

С точки зрения самостийнического движения, подобная политика Скоропадского была предательством украинской государственности и нарушением данной гетманом присяги на верность Украине¹². Такая политика в глазах самостийников была лучшей антирекламой гетманского режима. Самостийники увидели в гетмане злейшего врага Украины, готовящего новое порабощение страны «москалями». По словам видного деятеля украинского самостийничества В.Н. Андриевского, «выступления Пуришкевича и речи Голицына (главы «Протофиса») да наших «единонеделимских» министров лучше, чем воззвания Винниченко, спаивали украинский национальный фронт»¹³.

Несомненно, гетман понимал, что своим заявлением он порождает себе нового врага, но необходимо было срочно «менять флаг», т. е. искать нового могущественного покровителя, который может обеспечить гетманскую Украину реальной военной поддержкой¹⁴. Гетман зондировал почву о соглашении с Добровольческой армией, проведя в начале октября через своего адъютанта графа Д.А. Олсуфьева встречу с эмиссаром Деникина полковником Н.З. Неймироком. В беседе с Неймироком гетман жаловался: «Несмотря на ряд попыток завязать какие-либо отношения с г. Алексеевым, подобно тому как с г. Красновым, — кроме ничего незначащих писем с выражением знаков вежливости, от ген. Алексеева я ничего не получил. Между тем это приносит существенный вред общему делу, — не мне, т. к. мне ничего не надо... Даю Вам слово, что до сего времени я буквально ничем не связан, никаким договором с Берлином и совершенно твердо отгородился от Австрии...». «Меня интересует точка зрения Добрармии, при каких условиях возможны переговоры, — заявил Скоропадский. — Ведь я знаю, Добрармия нуждается в патронах и снарядах, этим Украина богата. Повторяю — мне ничего не надо, но ведь русское дело всем дорого». На возражения собеседника, что Алексеев не пошел на переговоры, т. к. Украина объявила себя самостоятельной, а значит не приемлющей главный лозунг белых «Единая, Великая и Неделимая Россия», Скоропадский объяснил свою позицию: «[Я] определенно смотрел и смотрю, и это знают мои близкие — настоящие русские люди, что будущее Украины в России, но Украина должна войти, как равная и равной на условиях федерации. Прошло время командования из Петербурга — это мое глубокое убеждение. Самостийство было необходимо, как единственная оппозиция большевизму. Надо было поднять национальное чувство... Я никогда не симпатизировал немцам, но только они спасли русскую культуру на Украине. Теперь можно быть спокойным, чтобы не случилось — большевики сюда не придут, немцы не допустят»¹⁵. Одновременно с этим Скоропадский, как говорилось выше, решительно обозначил свой разрыв с РСФСР, пытаясь тем самым доказать свою лояльность по отношению к двум антибольшевистски настроенным силам — союзникам и Добровольческой армии, а заодно и заручиться их поддержкой. Однако Деникин отнесся к сближению с Украиной более чем прохладно, понимая оппортунизм гетманской политики. По словам Антона Ивановича, «Гетман не желал понять, что между идеологией "Единой, Великой и Неделимой России" и той, которую до последних дней исповедовал он, гетман... лежит непроходимая пропасть»¹⁶. Кроме того, Деникин считал, что армия не имеет сейчас возможности ввязываться еще и в украинские дела, продолжая испытывать затруднения при решении своих задач на Северном Кавказе. Гетман, пускай и запоздало, объявил о начале широкомасштабной аграрной реформы¹⁷. Началась агония гетманщины, на фоне которой продолжалось успешное наступление Петлюры на Киев.

Петлюра, посаженный в свое время в тюрьму по инициативе министра внутренних дел И.А. Кистяковского¹⁸ и освобожденный гетманом по настоянию немцев из тюрьмы под честное слово не бороться с гетманским режимом, слово свое не сдержал и сумел в кратчайшие сроки вернуть себе популярность среди украинского крестьянства, измученного немецкой оккупацией. В Белой Церкви Петлюра создал штаб своей новой армии и развернул широкую агитацию за свержение гетмана и немцев. В уже упомянутой работе А.В. Лихолата рисовался стандартный для «сталинской» эпохи советской историографии ход борьбы в Гражданской войне на Украине. Петлюровцы именовались «буржуазно-националистическими наймитами», а деятели правительства Скоропадского «лакеями» немцев. Естественно, что руководителем борьбы за освобождение Украины от немцев объявлялась коммунистическая партия¹⁹. В свою очередь петлюровская Директория в книге автора уже другой «классической» работы советской историографии, Н.И. Супруненко, называлась «буржуазно-кулацкой», при этом подчеркивалось, что она была «не только классово враждебной силой по отношению к рабочим и трудящимся крестьянам Украины», но и «национально-враждебной силой по отношению к украинскому народу, хотя и прикрывалась национальным флагом»²⁰. Несомненно, что тут есть серьезное преувеличение. Не отрицая масштаба развернутой украинскими большевиками деятельности, нужно признать, что восстание против немцев и движение на Киев проходило все-таки под националистическими лозунгами, пускай и «обветшалыми» и пропагандирующими «звериный национализм» и русофобию, по оценке советского военного историка А.Е. Антонова²¹. Тем не менее, лозунги эти в тот момент воспринимались значительной частью населения в качестве естественного противовеса новой «российской» ориентации гетмана и как призыв к изгнанию немцев с территории Украины. В конце концов именно оккупация подтолкнула крестьян к ноябрьскому восстанию 1918 г. Большевик Н.И. Е[одвойский писал: «Рубцы на спинах крестьян от ударов немецких юнкеров были теми бациллами, которые поддерживали брожение в деревне все время пребывания немцев на Украине. Не взирая на могучую силу германских штыков, это брожение часто выливалось в открытые восстания. Повстанческие отряды... сложились под кованым сапогом немецких насильников. Призыв к восстанию против гетмана, воплотившего в себе все зло, причиненное немцами, встретил быстрый и живой отклик»²². В этой ситуации агитация Петлюры, которого Лихолат называл «матерым предателем украинского народа»²³, была крайне эффективна, а его наступление на столицу Украины стало развиваться с исключительной скоростью, не встречая, по сути своей, серьезного сопротивления. Русскую часть Киева начало лихорадить от страха. Город теперь жил исключительно слухами и надеждой на скорый приход союзников²⁴. Слухи, как вспоминал современник, передавались «самым верным беспроволочным телеграфом — "Крещатиком". Каждый слух, каждая новость-небылица, пущенная запуганным обывателем для собственного успокоения, моментально становилась достоянием всего города»²⁵. В Киеве, как и накануне падения Рады, началась волна митингов, речей, бессмысленных резолюций; особую активность проявляло при этом столичное студенчество, из-за чего власти были вынуждены закрыть университет и подавить силой оружия студенческую демонстрацию, объявленную в знак протеста против этого решения²⁶.

Положение русских сил в Киеве было следующее. Проигравшие уже в войне немцы, хотя и располагали реальной силой, но фактически умывали руки, общее настроение в пораженных бациллами революции германских войсках было одно: «скорее домой!»²⁷. По словам добровольца Б. Орлова, «в оккупационных войсках начался разлад. Немцы получили то, что купили у Парвуса...»²⁸. Как в оккупационной немецкой группировке на Украине, так и в войсках, стоявших в самой Германии, возникали солдатские советы, так же, как в семнадцатом году в России²⁹. В войсках стремительно распространялась большевистская агитация; из поездов, возвращавшихся в Германию, солдаты — как и в России в дни «великой и бескровной» — выбрасывали на рельсы офицеров³⁰; оккупанты погружались в свой «большевизм», во многом безучастно реагируя на события на Украине. В общем, немцы в происходящих событиях играли пассивную роль, не оказав никакой поддержки своему ставленнику Скоропадскому, вспоминал начальник штаба германских сил на Украине генерал В. Тренер³¹. Подобная пассивность немцев даже позволяла некоторым мемуаристам говорить о том, что оккупанты вели себя «неопределенно или даже предательски»³². «Предательски», конечно, в первую очередь по отношению к порожденному ими же Скоропадскому.

Почему поведение немцев было именно таким? Одну из нескольких возможных, но, как представляется, психологически верную, версию событий предложил и осведомленный В.В. Шульгин: «Скоропадский не мог не видеть, что стрелка мирового компаса, сделав поворот в 180 градусов, повернулась спиной к немцам и указывает яркую звезду восходящей Антанты. Но в Киеве все же единственной реальной силой оставались немцы. И пока они были здесь, Скоропадскому, пожалуй, не стоило изменять им и кланяться Антанте. И смертельно раненный лев опасен, пока жив. Это узнал на собственном опыте Гетман. "Реальная политика", конечно, вещь хорошая, но какая она обманчивая: никогда не знаешь, что же на самом деле реально. Этика — проще, ибо состоит из "категорических императивов". С точки зрения "этики", Гетману, получившему власть из рук немцев, когда они были в славе, нельзя было отступаться от них в минуту крушения. А он отступился вполне... Скоропадский не понял положения и предупреждений и продолжал компрометировать себя в глазах немцев, у которых, несмотря на все, он был в руках. И немцы на прощание отплатили за это парфянской стрелой. С виду поддерживая дружеские отношения с Гетманом, они орудием мести приспособили Петлюру...»³³. Недооцененный гетманом Петлюра оказался в тот момент в нужное время в нужном месте, умело использовав все свои козыри.

В условиях пассивности немцев и отсутствия военной силы у гетмана на первое место должны были переместиться русские силы. Поначалу представитель Добровольческой армии генерал Петр Николаевич Ломновский занял выжидательную позицию и не предпринимал активных действий. Ломновский, выполняя инструкцию покойного генерала Алексеева «принять на себя непосредственное руководство делом переправки офицеров и солдат в Добровольческую армию из г. Киева и губерний Черниговской, Волынской, Киевской и Подольской...»³⁴, опасался проявлять инициативу и выходить за рамки данного ему служебного поручения.

К тому моменту власть гетмана фактически повисла в воздухе. Тем временем под влиянием поражения Германии и успехов Добровольческой армии, до конца оставшейся верной союзникам, рос авторитет и деникинской армии, и ее Главнокомандующего. По словам бывшего царского министра иностранных дел С.Д. Сазонова, сыгравшего крупную роль и в дипломатической истории Белого Юга, «Добровольческая армия ни разу не изменила союзникам, она является общественным организмом, к которому союзники могут обращаться и которому они доверяют». «Я вижу, — отмечал Сазонов, — что Добровольческая армия становится естественным центром, вокруг которого группируются все образования областей былой России, где создается и восстанавливается государственность...»³⁵. Вторил Сазонову и Милюков, заявивший в одном из интервью, что Добровольческая армия «явится центром», вокруг которого будет образовано всероссийское правительство³⁶. Армия Деникина становилась центром притяжения русских кругов Киева; последние знали, что Добровольческая армия представляет собой серьезную силу, и верили, что в скором времени союзники окажут Деникину реальную военную помощь.

В столице самостийной украинской Державы началось формирование дружин, выступавших под трехцветным русским национальным флагом. «Для поддержания патриотического подъема офицерства и сохранения края от вторжения большевиков до ожидаемого прихода союзников я решил дать киевским формированиям флаг Добр. Армии», — так комментировал эти события генерал Деникин³⁷. Самой крупной была дружина генерала Льва Николаевича Кирпичева, сослуживца гетмана по службе в 1-й Гвардейской кавалерийской дивизии русской императорской армии³⁸, но и она насчитывала всего несколько сот человек. Дружинники Кирпичева несли охрану внешнего периметра города Киева³⁹. Город разделялся дружиной на 6 отделов, причем предполагалось, что охрану каждого отдела будут нести 200 офицеров. Сам Кирпичев в интервью подчеркивал, что его дружина является «общественной организацией», и имеет мало общего с вартой и полицией⁴⁰. Русским формированиям было разрешено носить русскую форму и кокарды, в связи с чем дружинников называли «белогвардейцами», сравнивая их с деникинцами⁴¹. По всему городу были развешены огромные афиши с надписью: «Героем можешь ты не быть, но добровольцем быть обязан»⁴². Сама организация дружин была в высшей степени неудачной: штабы были переполнены, причем чинов штаба и штыков было примерно поровну⁴³; многие офицеры исчезали, получив обмундирование и подъемные, зачастую таких «героев» можно было вскоре встретить на Еврейском базаре Киева, продающими обмундирование⁴⁴; «другие, — воспоминал осведомленный свидетель событий капитана Г. Лерхе, — странствовали из Северной армии в Особый корпус, оттуда в дружину, затем поступали под другими фамилиями в Северную армию, всюду получая огромные деньги...»⁴⁵. Один из очевидцев событий писал в штаб Добровольческой армии: «Никто не подумал о лозунгах для агитации. Неужели лозунги правых зубров могут конкурировать с лозунгами большевиков и петлюровцев. Не мудрено, что притока добровольцев нет. Власть весьма непопулярна. Офицеры на позициях, видя творящиеся безобразия, ропщут. Начинается самотек. Они говорят: пусть воюют штабы, а мы не хотим умирать за 4000 десятин графа Гейдена»⁴⁶. Генерал В.Н. Кисляков по горячим следам, спустя считанные дни после падения Киева, писал генералу А.С. Лукомскому: «Идея [организации добровольческих дружин. — А.П.] сразу оказалась в руках людей по меньшей мере сомнительных. Организационная часть дела был поставлена совершенно неудовлетворительно — киевская база оказалась никем неподготовленной, в результате чего все формирования получили кустарный характер. Людей призывали, но они сутками голодали, шли на позицию одетыми налегке, средства техники отсутствовали, санитарная часть была ниже критики. И тем не менее подъем был велик — все рассчитывали, что морально этот шаг связан с командованием Добровольческой армии, а материально опирается на скорую помощь союзников...»⁴⁷. Склоки среди дружинников ни для кого тайной не были. Так, «кирпичевцы», в частности, отказывались идти на позиции, заявляя о том, что несут охрану только внутри города; их требования поддерживались и многими другими добровольческими дружинами. Дружинников, выходивших на позицию, «подогревали» «казенным вином», иначе говоря, водкой, оставшейся еще с революционных времен. За день пребывания на позиции, как писал будущий военный министр Украинской народной республики генерал-хорунжий В.Н. Петров, бойцу передовой линии перепадало до половины бутылки⁴⁸. Несмотря на всю рекламу, сопровождавшую организацию дружин, большого количества добровольцев она дать не смогла. В докладной «Записке о киевских событиях» А.А. Котлецова на имя генерала А.Н. Гришина-Алмазова сообщалось следующее: «Причины поражения крылись в самих осажденных войсках. <...>

В одних штабах было занято 3500—4000 человек, что не помогало, а мешало:

1) жалование вовремя не уплачивалось, содержание не доставлялось;

2) на позицию люди отправлялись без валенок, сапог, теплой одежды;

3) снабжение сидящих в окопах было организовано беспорядочно;

4) между отдельными отрядами, а их было без конца, не было налажено связи;

5) была слаба боевая разведка;

6) в некоторых местах фронт был чересчур слаб. Например, у важной позиции пост-Волынский отряд в 60 человек занимал по фронту верст 6. Это давало возможность петлюровцам просачиваться в город и обратно для связи с киевскими революционерами;

7) не было не только позиционных планов, но даже кроков. Во многих штабах не было даже плана самого Киева;

8) В высших военных кругах не только не было единства, но армия развращалась известиями о ссорах и раздорах в генералитете. Понятно, что доверие к высшему начальству — командному составу было далеко не велико;

9) осажденные ограничивались большей частью пассивным сопротивлением и не было сделано даже попытки создать кулак для прорыва неприятельского фронта и потом нападения в тыл кавалерией, а ее было около 2000 ч. Пассивное же сопротивление всегда ведет к поражению»⁴⁹.

Судя по газетам того времени, многочисленные «самозванцы» собирали деньги якобы на содержание добровольческих дружин. Угроза вмешательством полиции не очень-то и действовала⁵⁰. Сами петлюровцы оценивали боевые качества добровольческих дружин очень невысоко, считая, что дружинники «разбегутся при первом же натиске»⁵¹. Как оно оказалось на самом деле — судить читателю.

Тем временем 31 октября (13 ноября) 1918 г. газета «Голос Киева», созданная после закрытия «Киевлянина» при помощи В.В. Шульгина и осуществлявшая легальную деятельность на территории гетманской Украины⁵², опубликовала приказ от имени генерала Деникина, в котором заявлялось о подчинении всех войск на территории России Главнокомандующему Добровольческой армией. «Приказ произвел в городе ошеломляющее впечатление. Всюду появлялись русские флаги. Правительство растерялось», — вспоминал очевидец⁵³. Исчез прежний страх перед оккупантами. «Отношение населения к немцам — круто изменилось. Страха перед "завоевателями" — больше не было», — писал в своих заметках служивший в дружине Кирпичева А. Волошин⁵⁴. Сам Ломновский был встревожен создавшимся положением и сообщил в штаб Деникина о том, что подобный приказ «может вызвать неурядицы», в и без того взбудораженном Киеве⁵⁵. Генерал Кирпичев немедленно издал приказ о том, что киевская добровольческая дружина является частью Добровольческой армии, находящейся для охраны безопасности и поддержания порядка в Киеве, а ее чины — находятся на действительной военной службе⁵⁶. Лишь какое-то время спустя министр иностранных дел гетманского правительства Г.Е. Афанасьев догадался запросить по телеграфу Ставку Деникина, откуда ответили, что такого приказа не отдавалось. Как ни странно, но запрос Афанасьева был первой официальной нотой Украинской Державы направленной в Екатеринодар. До этого официальных дипломатических отношений между Екатеринодаром и Киевом не было⁵⁷. Деникин телеграфировал 4 ноября 1918 г.: «Приказа в редакции появившейся Киевских газетах я не отдавал. Генералу Ломновскому представителю Добровольческой армии в Киеве приказано объединить управление всеми русскими добровольческими отрядами Украины, причем ему вменяется обязанность всемерно согласовывать свои действия с интересами Края, направляя все силы к борьбе с большевиками и не вмешиваясь во внутренние дела края. Раз Украина стала на путь Русской Государственности представляется необходимым войти в соглашение по вопросам образования единого фронта единого командования борьбы с большевиками и единого Российского представительства на международном конгрессе. В основу соглашения Добровольческая армия ставит три положения: первое единая Россия второе борьба с большевиками до конца третье верность договорам союзниками при полном отказе от германской ориентации»⁵⁸. Кто был автором подложного приказа, появившегося от имени Деникина, — установить так и не удалось. Не знал автора приказа и сам Антон Иванович⁵⁹, предполагавший, что приказ исходил от шульгинской «Азбуки», пожелавшей, по слухам, «ускорить события, поставив» его «перед свершившимся фактом. Достоверно не знаю»⁶⁰. Вместе с тем приказ сыграл свою роль: русские силы в Киеве осмелели, и потребовали для себя особых прав. На время именно добровольцы почувствовали себя господами положения в Киеве⁶¹. Гетману не на кого было опереться, кроме как на силы «русской ориентации», самостийники от него отвернулись. Уже 14 ноября (1 ноября) гетман издал грамоту, в которой говорилось о том, что Украине «первой надлежит выступить в деле создания всероссийской федерации, конечной целью которой явится восстановление Великой России». Гетман призывал всех сплотиться вокруг него и «грудью стать на защиту Украины и России. Я верю, — прибавлял гетман, — что в этом святом патриотическом деле, — вы, граждане и казаки Украины, а также все остальное население окажете мне сердечную и мощную поддержку. Вновь сформированному кабинету я поручаю ближайшее выполнение этой великой исторической задачи»⁶². Игра в самостийность для Скоропадского закончилась неудачей. Самостийники с ним не пошли, а уже 16 ноября (н. ст.) в Киеве было расклеено воззвание возникшего еще в июле 1918 г. Украинского национального союза, находившегося при гетмане на конспиративном положении, и объявлявшее об учреждении Директории из 5 лиц (В. Винниченко, С. Петлюра, Ф. Швеца, О. Андриевского и А. Макаренко) и о низложении гетмана⁶³. Воззвания были немедленно сорваны чинами Державной варты, были произведены массовые аресты самостийников, еще раньше правительство Гетмана запретило съезд Союза, после чего все его деятели разъехались по губерниям Украины и стали активно готовить восстание на местах⁶⁴. Стало очевидно, что «украинствующие», как называл их Шульгин, окончательно разорвали с гетманом и объявили ему войну⁶⁵. Центром повстанческого движения и местом пребывания Директории стала Белая Церковь, где как раз в то время формировалась дивизия Сечевых стрельцов. После оглашения Директорией своего универсала на ее сторону перешли все украинские национальные части, восстание приняло истинно народные формы. Главной целью армии Директории был объявлен захват Киева⁶⁶. Начавшееся в оккупационных войсках разложение чрезвычайно облегчало Директории ее задачу, способствовав успеху начавшегося 15 ноября (и. ст.) 1918 г. восстания⁶⁷.

5 (18) ноября 1918 г. грамотой гетмана главнокомандующим всеми вооруженными силами, действующими на территории Украины, был назначен генерал-от-кавалерии граф Федор Артурович Келлер, пользовавшийся широкой поддержкой политических и финансовых кругов Украины⁶⁸. Этим актом Скоропадского «устранялось неудобство непосредственного подчинения «украинскому гетману» российских дружин и вместе с тем последние косвенно выходили из распоряжения добровольческого командования», — комментировал назначение Келлера Деникин⁶⁹. Имя Келлера, известного и популярного в армии кавалерийского начальника и идейного монархиста, рыцарски честного и прямодушного человека⁷⁰, совершенно не умеющего, правда, разбираться в людях⁷¹, должно было привлечь под его знамена монархически настроенное офицерство. Несмотря на то, что Скоропадского, по его словам, «очень пугали» правые убеждения графа и «его ненавистничество ко всему украинскому», после долгих уговоров он решился на назначение Келлера, предоставив ему «громадные полномочия»⁷². Отметим, что Федор Артурович получил от гетмана не только «громадные полномочия», но и громадные суммы: все финансовые запросы Келлера на нужды вверенных ему войск были удовлетворены в том размере, в котором требовал граф⁷³. Келлер решил, что в его руках оказалась вся полнота военной и гражданской власти на Украине, о чем и телеграфировал Деникину⁷⁴. Фактически Келлер рассматривал свою деятельность на посту главнокомандующего как начало объединения всех антибольшевистских сил Юга России⁷⁵, полагая, что ему должно быть подотчетно и гетманское правительство. Сложным стало и положение генерала Ломновского, который, не признавая двоеначалие в вопросах оперативного характера, теперь перестал вмешиваться в распоряжения Келлера, касавшиеся применения добровольческих отрядов для обороны Киева. Офицерство же с трудом усваивало новые правила игры: мысль о том, что, защищая Киев, оно поддерживает не власть гетмана — немецкого ставленника, а защищает столицу Украины до прихода и развертывания сил союзников, была для рядового офицера не очень понятна⁷⁶. Умирать за гетмана офицерство не желало⁷⁷.

В воспоминаниях популярного генерала А.А. Брусилова среди множества упомянутых им лиц выделяется характеристика генерала графа Ф.А. Келлера, который, по словам Алексея Алексеевича, был известен лишь «своим необычайным ростом, чванством и глупостью»⁷⁸. При этом, несколько нелогично, Брусилов пишет о том, что «граф Келлер был человек с большой хитрецой и карьеру свою делал ловко»⁷⁹. Между тем, даже если на миг поверить откровенно предвзятой брусиловской характеристике Келлера, то никакой «хитрецы» в революционные дни этот генерал не проявил. Напротив, Келлер был одним из немногих генералов, оставшихся верным венценосцу даже после падения монархии; и уж тем более никакую «хитрецу» Келлер не проявлял после прихода к власти большевиков и в дни, предшествующие окончательному падению гетмана.

Судьба одного из лучших кавалерийских военачальников Русской Императорской армии графа Федора Артуровича Келлера после революции сложилась трагически: не принявший отречение государя Николая II и крушение старой России, заявивший о себе как о решительном противнике и «керенщины», и большевизма, Келлер, тем не менее, не был востребован в Добровольческой армии, а последний взлет Федора Артуровича в конце эпохи гетмана Скоропадского роковым образом привел его к скорой гибели.

Отказавшийся принять присягу на верность Временному правительству, Келлер был отчислен от командования 3-м кавалерийским корпусом, а 7 апреля 1917 г. был зачислен в резерв чинов при штабе Киевского военного округа⁸⁰. Начался последний этап его жизни.

Получив отставку, Келлер выехал в Харьков, где жила его семья. Весной-летом 1918 г. генерал был далек от политики⁸¹. Келлер вел жизнь частного лица, не скрывая своих монархических убеждений и фактически находясь под охраной своих бывших подчиненных. Граф безусловно не принял Октябрьскую революцию, а Брестский мир и занятие австро-германскими войсками почти всей территории Украины погрузили его в смятение. Деятельность и имена вождей Добровольческой армии внушили Келлеру надежду на возобновление своей военной карьеры под лозунгами борьбы с большевиками и восстановления «Великой, Единой, Неделимой России». Однако Келлер, о пребывании которого в Харькове вождям Добровольческой армии А.И. Деникину и М.В. Алексееву было известно из донесений начальника Харьковского Центра Добровольческой армии полковника Б.А. Штейфона, предложений из Штаба армии не получал. Возможно, Келлер казался Деникину и Алексееву слишком сильной и самостоятельной фигурой. Немалую роль, как кажется, могло играть и то обстоятельство, что Келлер и не думал скрывать свои монархические взгляды, выражая недоумение по поводу «непредрешенчества» Добровольческой армии. В письме Алексееву от 20 июля 1918 г. Келлер писал: «...Вы должны честно и открыто, не мешкая объявить, кто Вы; куда и к какой цели Вы стремитесь и ведете Добровольческую армию. Объединение России великое дело, но такой лозунг слишком неопределенен, и каждый даже ваш доброволец, чувствует в нем что-то недосказанное, ибо каждый человек понимает, что собрать и объединить рассыпавшееся можно только к одному определенному месту или лицу. Вы же об этом лице, которым может быть только прирожденный законный Государь, умалчиваете. Объявите, что Вы идете за законного Государя, а если его действительно уже нет на свете, то за законного же Его наследника и за Вами пойдет без колебаний все лучшее, что осталось в России и весь народ, истосковавшийся по твердой власти. Добровольному отречению Государя в пользу Михаила и законности этого акта никто из мыслящих людей никогда не поверит»⁸². Келлер предлагал Алексееву «покаяться откровенно и открыто в своей ошибке» (речь, видимо, идет об участии Алексеева в событиях Февральской революции и отречении Николая II. — А.П.), отмечая, что он лично все же приписывает ее любви Алексеева к России и «отчаянию в возможности победоносно окончить войну», и «объявить всенародно», что он идет «за законного царя и восстановление под его скипетром России». «Время не терпит. Я верю, — заключал Келлер, — что если Вы это объявите, то не может быть сомнения в твердости и непоколебимости такого Вашего решения и верю в то, что Алексеев мог заблуждаться, но на обман не пойдет»⁸³. В частной же беседе Келлер высказывал опасение, что немцы опередят Алексеева и Деникина, выдвинув лозунг реставрации. Через близкого к нему в те дни полковника Б.А. Штейфона, граф просил Алексеева поторопиться с провозглашением монархического флага армии. «Иначе, — передавал Келлер, — если немцы Вас опередят, то я приеду к Вам на Дон и заберу половину армии»⁸⁴.

Посещение Келлером в конце августа 1918 г. вождей Добровольческой армии — генералов М.В. Алексеева и А.И. Деникина — не внесли успокоения в душу графа. Объективно говоря, в Добровольческой армии Келлер не пришелся ко двору. Штейфон вспоминал: «Граф настойчиво стремился стать в ряды Добровольческой армии. Но, конечно, не в смысле формального, бумажного зачисления, а как действенный и притом строевой участник. Однако, что было легко выполнимо для любого офицера, то оказывалось непреодолимым для генерала-от-кавалерии Келлера, одного из выдающихся кавалерийских начальников Великой войны. Нельзя же было гр. Келлера поставить рядовым под команду кор-нета-первопоходника [т.е. участника Первого Кубанского «Ледяного» похода Добровольческой армии. — А.П.] или дать ему должность командира эскадрона! Назначить же его во главе добровольческой конницы, почему-то не решались. Впрочем, это «почему-то» было понятно тем, кто знал характер графа, его высокий авторитет среди офицеров и непреклонность его монархических убеждений...»⁸⁵. «Непредрешенчество» Деникина и Алексеева, как казалось Келлеру, может привести Добровольческую армию к поражению. В беседе с полковником (позднее — генералом) Б.А. Штейфоном Келлер говорил: «Нет [у Деникина — А.П.] ярких лозунгов. Какая-то неопределенность, недоговоренность и видимое подыгрывание. Так вести гражданскую войну нельзя. Офицеры дерутся стойко. Будут победы, успехи, но помяните мои слова — Деникин не добьется окончательного успеха. Самая скверная политика — это сидеть между двумя стульями. Уже теперь Деникин не удовлетворяет ни правых, ни левых. Типичная кадетская политика»⁸⁶. Несомненно, что об этих высказываниях Келлера было известно и Деникину, и Алексееву, тем более что Штейфон по долгу службы отправлял вождям Добровольческой армии подробнейшие донесения о своих разговорах с графом.

Если в Добровольческой армии для Келлера места не нашлось, то сам граф, в свою очередь, не согласился на возглавление создаваемой на германские деньги монархической Южной армии, и тем самым, по справедливому утверждению современных московских историков С.С. Балмасова и Р.Г. Гагкуева, «не запятнал своего имени сотрудничеством с врагом по Великой войне»⁸⁷.

Летом 1918 г. Келлер был и в Крыму, где посетил великого князя Николая Николаевича Романова, многими в ту пору рассматривавшегося в качестве потенциального лидера Белого движения, фигуры, авторитет которой мог бы объединить все партийные силы разного политического окраса (при общей, конечно, антибольшевистской направленности), и Вдовствующую Императрицу Марию Федоровну. Последняя в личном дневнике писала о своей радости от встречи с «замечательнейшим человеком» Келлером, и о том, что его «необычайно интересно» слушать⁸⁸.

Что же касается Николая Николаевича, то, по словам Деникина, «Вел. Князь держал себя в отношении Южной власти с величайшим тактом, стремясь не давать ни малейшего повода к каким-либо политическим осложнениям»⁸⁹. В беседе Келлер сообщил Великому князю о положении на Дону, Украине и в Добровольческой армии. Из разговора Келлер вынес «полную уверенность, что Великий Князь для спасения Родины, готов выступить, как лицо, объединяющее национальное движение, если просьба о таковом объединении будет исходить не от отдельной группы, а явится результатом желаний широких кругов русского общества»⁹⁰. В свою очередь, Келлер доложил в ответ Великому князю, что, по его мнению, «еще не назрело время для выступления Великого князя в роли активной, но что Его Высочество должен быть готов, если обстоятельства потребуют, переехать из Крыма в иное место, вне досягаемости немецкого влияния»⁹¹. Необходимость выждать время для прояснения ситуации на фронте Гражданской войны, иначе говоря до того момента, пока перспектива победы в ней белых не станет более зримой, была понятна и Великому князю. В то же время даже откровенные монархисты, подобно Келлеру, считали нужным, как выражался советский историк Г. 3. Иоффе, «козырного короля попридержать» до поры до времени⁹², воспользовавшись авторитетом Великого князя уже на самой последней, победоносной стадии Гражданской войны.

Как бы то ни было, но летом 1918 г. Келлер продолжал поиски «своей» армии, партийный флаг которой совпадал бы с его монархическими взглядами, а патриотическая составляющая в ее борьбе была бы неоспорима.

Осенью 1918 г. в судьбе графа Ф.А. Келлера мог произойти решительный переворот, и вся его жизнь могла пойти по совершенно иному сценарию: ему было предложено возглавить Северную армию, которую предполагалось формировать недалеко от Петрограда, в районе Пскова.

В августе 1918 г. немцы и представители петроградских подпольных антибольшевистских организаций начали переговоры о создании на Северо-Западе России добровольческой армии. К середине августа были выработаны предварительные условия соглашения, и в одном из пунктов говорилось, что «командующим армией с диктаторскими полномочиями должен быть назначен русский генерал с популярным боевым именем, причем желательно было бы назначение генерала Н.Н. Юденича, генерала Д.И. Гурко или генерала графа Ф.А. Келлера»⁹³. Еще прежде на роль командующего армией выдвигался известный своими пронемецкими взглядами генерал А. Вандам⁹⁴.

В конце августа переговоры было решено продолжать в Пскове, занятом немецкими войсками: оттуда было проще устанавливать связь с Главной квартирой германского военного командования на Востоке (штабом Восточного фронта), располагавшемся в Ковно. К тому времени было окончательно решено остановиться на кандидатуре графа Ф.А. Келлера.

15 сентября 1918 г. немцы сообщили, что условия формирования русской армии оказались для Германии приемлемыми и что они дают принципиальное согласие. Однако они хотели бы быть уверенными, что их помощь русским монархистам действительно нужна, поэтому просили провести в Пскове представительный монархический съезд, от которого должна исходить просьба о помощи в создании Северной армии. Для приглашения на такой съезд видных монархистов бывшие думцы Г.М. Дерюгин, Н.Н. Лавриновский и А.П. Горсткин, отвечавшие за общественную и политическую сторону создания добровольческой армии на Северо-Западе, отправились в Киев.

Расходы по поездке этой делегации, а также по организации съезда брали на себя немцы, однако часть денег удалось собрать у состоятельных псковичей. Параллельно в Киев были командированы ротмистр 16-го Иркутского полка А.К. Гершельман и от немцев обер-лейтенант фон Гаммерштейн — они получили задание донести до добровольческих формирований на юге сведения о планах создания на северо-западе армии, а также должны были просить графа Ф.А. Келлера принять командование этой армией.⁹⁵

Псковские делегаты, приехав в Киев и именуя себя «Советом обороны Северо-западной области», энергично принялись выполнять возложенную на них миссию по организации съезда, а также заехали в Харьков, где встретились с графом Ф.А. Келлером. Рассказав ему о ситуации на Северо-Западе, они передали просьбу возглавить будущую Северную армию. После некоторых раздумий генерал граф Ф.А. Келлер согласился и сразу приступил к формированию штаба. Тогда же он выпустил воззвание «Призыв старого солдата»: «Настала пора, когда я вновь зову вас за собою... За Веру, Царя и Отечество мы присягали сложить свои головы — настало время исполнить свой долг»⁹⁶. Тем временем во Пскове русские деятели (ротмистр В.Г. фон Розенберг, Б.Б. Линде и др.) сумели убедить немцев не связывать создание Северной армии с созывом монархического съезда, поскольку это может занять слишком много времени. В итоге 10—12 октября 1918 г. были окончательно согласованы условия организации добровольческой армии в Пскове. 12 октября 1918 г. был отдан первый приказ по Псковскому корпусу, подписанный генералом А.Е. Вандамом, вступившим во временное командование корпусом до приезда графа Ф.А. Келлера⁹⁷.

В течение всего октября 1918 г. граф Келлер продолжал собирать вокруг себя офицеров для Северной армии. После Ноябрьской революции в Германии генерал Келлер надеялся найти средства для армии у союзников, для чего отправил в Яссы генерала А.Н. Розеншильд-Паулина. Придавая огромное значение Северо-Западу, Ф.А. Келлер считал необходимыми предпосылками успеха армии следующее: 1) занятие союзным флотом Ревеля и Либавы, 2) отпуск союзниками широких кредитов армии, 3) передача немцами армии богатых русских военных складов Пскова, Двинска, Вильно и других городов оккупированной зоны. Видя быстрое крушение Центральных держав, граф Ф.А. Келлер решил поставить себя в подчинение Добровольческой армии (которая с самого начала была верна союзникам), для чего 15 ноября 1918 г. послал Деникину телеграмму: «Признаете ли Вы меня командующим Северной Псковской монархической армией или мне следует сдать эту должность? Если признаете, то с какими полномочиями? Необходимо разрешение принять меры к охране разграбляемых в Малороссии военных складов, воспользоваться украинскими кадрами и продолжить формирование, для чего необходим немедленный отпуск денег, которые можно добыть в украинском правительстве». Генерал Деникин ответил согласием, хотя откровенно монархические заявления графа Ф.А. Келлера вызывали у него «некоторое смущение»⁹⁸.

Именно Северная армия под командованием Келлера должна была нанести удар на Петроград в соответствии с разработанным штабом Добровольческой армии комбинированным наступлением на «центры Советской России»⁹⁹. В середине ноября 1918 г. граф Ф.А. Келлер закончил подготовительную работу на Украине и был готов отправиться на северо-запад, получив все необходимые бумаги для проезда в Псков¹⁰⁰. Тем временем, офицерство уже устало ожидать Келлера и резко высказывало по этому поводу недовольство¹⁰¹.

Однако все очень быстро изменилось. После заключения Компьенского перемирия 11 ноября 1918 г. на Украине усилилось движение против гетмана П.П. Скоропадского, который стремительно терял контроль над ситуацией.

Келлеру же, в свою очередь, так и не суждено было возглавить белогвардейские формирования на Северо-Западе России. Тем не менее граф Ф.А. Келлер, даже не выезжая с Украины, все же успел оказать некоторое влияние на ход событий под Петроградом. Он передал ротмистру А.К. Гершельману «на первоначальные нужды армии» 300 тыс. рублей. На эти деньги в декабре 1918 г. — январе 1919 г. формировался Либавский добровольческий отряд под командованием генерала П.Н. Симанского (начальником штаба был ротмистр В.Г. фон Розенберг), который хоть и просуществовал недолго (до 8 января 1919 г.), но личный состав его послужил ядром при формировании отряда светлейшего князя А.П. Ливена¹⁰².

Тем временем Скоропадский прилагал отчаянные усилия, пытаясь достигнуть соглашения с прорусски настроенными силами, понимая необходимость уступок. Зная популярность Келлера в военных кругах, предполагая, видимо, использовать его как посредника для достижения соглашения с Деникиным и местными русскими кругами — финансовыми и политическими, Гетман Скоропадский обратился к графу с предложением возглавить «все вооруженные силы, действующие на территории Украины». Генерал Ф.А. Келлер принял предложение, считая отказ «уклонением от поддержки страны в критический момент». Чем руководствовался Келлер, соглашаясь на свое назначение на пост Главнокомандующего? По словам адъютанта Келлера С.А. Топоркова, граф оказался в Киеве с задачей объединения трех армий — Добровольческой, Астраханской и Южной¹⁰³. Узнав о «приказе генерала Деникина», о котором мы уже говорили, Келлер отказался от намерения ехать в Псков для возглавления Северной армии¹⁰⁴ и с присущей ему откровенностью заявил, что не желает вредить усилиям Добровольческой армии «отвлечением офицеров и средств на север»¹⁰⁵. Келлер полагал для себя невозможным отказаться в такой тяжелый для Родины момент от ответственного назначения, мечтая о том, что его армии уже «через два месяца поднимут Императорский штандарт над священным Кремлем»¹⁰⁶. Тремя днями раньше Келлер объявил о своем подчинении Деникину в качестве командующего Северной (Псковской) армией. Таким образом, по утверждению историка Я.А. Бутакова, «Украина была формально включена в сферу политического влияния Добровольческой армии»¹⁰⁷.

Обращаясь к русским офицерам Киева, отказывавшимся участвовать в подавлении внутренних беспорядков на Украине, мотивируя это тем, что они считают себя находящимся в составе Добровольческой армии, Келлер в приказе от 6(19) ноября заявил: «В настоящее время идет работа по воссозданию Единой России, к чему стремятся Добровольческая, Донская, Южная, Северная и Астраханская армия, а ныне принимают участие и все вооруженные силы на территории Украины под моим начальством. На основании этого все работающие против единения России посчитаются внутренними врагами, борьба с которыми для всех обязательна. А не желающие бороться будут предаваться военно-полевому суду, как за неисполнение моих приказов»¹⁰⁸. В интервью представителям прессы граф подчеркнул: «Я принял командование в момент исключительно тяжелых, обостренных отношений, в минуту большой опасности, когда со всех сторон надвигаются различные элементы, чтобы захватить власть и создать беспорядок. Мои права и полномочия громадны и, в силу предоставленной мне власти, я не допущу анархии и беззакония». Келлер обнадежил журналистов тем, что ему удалось установить контакт с Деникиным и Красновым, причем помощь первого ожидается «с минуты на минуту»¹⁰⁹. Действительно, Келлер развил бурную деятельность, и, возможно, его энергия могла бы передаться и его подчиненным. Однако как политический деятель, храбрый и талантливый генерал Келлер был, по словам Деникина, «прямо опасен»¹¹⁰. И дело тут не только в самом Федоре Артуровиче, графа окружали не только патриоты-офицеры, но и самые разные, подчас откровенно непорядочные люди, олицетворявшие собой «бывшую Россию». Генерал В.Н. Кисляков писал генералу А.С. Лукомскому, заместителю председателя Особого Совещания при Деникине: «Назначенный главнокомандующим граф Келлер кипел энергией и искренним стремлением, однако, к глубокому сожалению пришлось с первых дней убедиться, что он окружен кольцом людей, решивших придать всей борьбе классовый характер с явно черносотенным оттенком. Чистая идея оказалась в руках людей по меньшей мере сомнительных...»¹¹¹. В сводке «Азбуки», секретной контрразведывательной организации В.В. Шульгина, поставленной на службу Добровольческой армии, от 9/22 ноября агент «Аз» — А.И. Савенко — сообщал: «Граф Келлер ведет себя очень странно. Он бредит о немедленном восстановлении монархии и окружил себя почти исключительно правыми большевиками [т. е. ультрамонархистами. — А.П.]. 20 ноября он уже почти собрался опубликовать акт о восстановлении монархии, но более благоразумные правые уговорили его не делать этого безумия. Тем не менее, от этого совершенно шального человека всего всегда можно ожидать...»¹¹². Осторожность, «дипломатическая хитрость», «политес» — все эти понятия не относились к графу, не стеснявшемуся высказывать вслух все то, о чем он думал. Келлер без какого-то лукавства говорил в своих воззваниях о Единой России, игнорируя упоминание термина «Украина». По справедливому замечанию В.П. Федюка, «Келлер вел себя так, будто бы ни гетмана, ни гетманского правительства уже не существовало»¹¹³. Понятное дело, что такое положение вещей не могло не вызвать недовольства гетманского правительства. По сути, у гетмана другого выбора и не было: ему надо было или самоустраниться, передав всю власть Келлеру, или отправить графа в отставку¹¹⁴. В своих воспоминаниях осведомленный граф Д.Ф. Гейден говорил, что гетман опасался, что русское офицерство предпочтет «русофила» Келлера «украинофилу» Скоропадскому и «выведет Келлера на его место»¹¹⁵. В свою очередь, В.Е. Рейнбот, занимавший в те дни пост министра юстиции, приводит в своих воспоминаниях другое объяснение. По его словам, у Совета министров вызвало категорическое неприятие издание Келлером «ряда приказов по предметам, которые подлежали ведению не главнокомандующего, а Совета министров...», в том числе и о мобилизации, охватившей «те слои населения, которые, по обоснованному утверждению правительства, ей не подлежали»¹¹⁶. Совет министров, как пишет Рейнбот, «постановил принять меры к осторожной отмене всего незаконного и угрожающего внутреннему порядку в Киеве путем согласительных переговоров с главнокомандующим»¹¹⁷. Министр иностранных дел Украины Г.Е. Афанасьев попытался «склонить графа Келлера путем дополнительных и разъяснительных его же приказов смягчить требования оспариваемых приказов и на будущее время принять систему предварительного сношения с заинтересованными министрами. Дипломатическая попытка успеха не имела, генерал Келлер едва мог выслушать аргументацию до конца и ответил решительно: "я человек военный и прямой, я никогда не кривил ни душой, ни словом, раз я отдал приказ, он должен быть выполнен до последней буквы; я главнокомандующий и в районе фронта не могу принимать никаких директив от Совета министров, двоевластия здесь быть не может, если Совет не изменит своей точки зрения и гетман, назначивший меня, ее одобрит, то я утром сдам должность новому главнокомандующему, это мое последнее слово. Извините, господа министры, я пока еще командую фронтом, и у меня нет времени продолжать обсуждение различия взглядов, я должен дать диспозии для завтрашнего боевого дня. До свидания". Министры откланялись с тяжелым сознанием, что войска потеряют сильного боевой славой вождя и с сознанием, что иначе ни они, ни Совет поступить не могли...»¹¹⁸. В тот же день, 26 ноября по новому стилю, Келлер был отправлен гетманом в отставку¹¹⁹. По Киеву ходили упорные слухи, что Скоропадский испугался популярности Келлера и того, что граф метит в диктаторы и готовит переворот. Сам гетман утверждал, что «это вздор, во всяком случае, это было бы бесконечно глупо, так как решительно никакие организации и партии, кроме самых правых, Келлеру не сочувствовали»¹²⁰. На своем посту Келлер пробыл всего десять дней. Будучи дисциплинированным военным, Федор Артурович сдал должность и не решился «на новую авантюру, которая, может быть, и спасла бы положение», — так запомнился этот эпизод Д.Ф. Гейдену¹²¹. Э. фон Валь вообще высказался предельно категорично, заявив о том, что Келлер нанес «последний удар гетманской власти», показав, что «прямота и честность не соответствуют успеху сложной политической проблемы»¹²².

Осведомленный председатель «Протофиса» — Всеукраинского Союза Промышленности, Торговли, Финансов и Сельского хозяйства — князь А.Д. Голицын вспоминал: «Кто оказался виноватым, я здесь не берусь разбирать. Думаю, что генерал Келлер со своей обычной прямолинейностью и твердостью резко выдвинул свой имперский лозунг, совершенно игнорируя украинство и Гетманский режим, который как-никак являлся реальной формой управления той территорией, которую Келлер взялся защищать...»¹²³. В свою очередь, украинский историк Р. Пирог в качестве причины отставки Келлера от должности называет «агрессивную анти-украинскую кампанию», проводимую графом¹²⁴. Сложно сказать, какой выход был в данной ситуации у Скоропадского; видимо, все-таки причины отставки были «капитальными» и связанными не только с «антиукраинской компанией» или же компетенцией Совета министров: Келлер начал казаться Павлу Петровичу неуправляемой фигурой, подрывавшей престиж власти гетмана и угрожавшей самой этой власти. Вместе с Келлером ушел в отставку и начальник санитарно-эвакуационной части при главнокомандующем вооруженными силами на Украине В.М. Пу-ришкевич, который решил остаться начальником санитарного дела Северной армии, к месту расположения которой, вроде бы, вновь собирался Келлер¹²⁵. Однако надеждам графа не суждено было сбыться. События в городе развивались слишком стремительно.

Келлеру оставалось жить всего несколько дней. Вскоре после падения Киева генерал был арестован петлюровцами и вероломно убит выстрелами в спину в 4 часа утра 8(21) декабря 1918 г. у подножия памятника Богдану Хмельницкому¹²⁶. Как справедливо написал осведомленный мемуарист полковник Ф.Н. Безак, «герой, которого всю войну щадили немецкие пули, пал от рук не честных врагов, а простых убийц»¹²⁷. Генерал отказался бежать из Киева (помощь в побеге Келлеру предлагали немцы: от генерала требовалось лишь срезать русские знаки отличия и сдать личное оружие)¹²⁸, и действительно, представить Федора Артуровича в том незавидном и унизительном положении, в котором оказался бежавший из «матери городов русских» Скоропадский — трудно. До последнего момента Келлер оставался тем, кем он был всегда: честным человеком и храбрым офицером, беспредельно преданным своей Родине-России.

Новым главнокомандующим был назначен генерал князь А.Н. Долгоруков, личный друг гетмана. Отличный боевой генерал Долгоруков принял свою должность в ситуации, в которой ему, по словам современника, «самому больше нечего было терять и оставалось только защищать Киев до последнего солдата и себя включительно...»¹²⁹. В беседе с представителями прессы Долгоруков заявил о том, что его задача «носит определенный, чисто военный характер» и сводится к защите Киева от банд Петлюры. Долгоруков заверил собравшихся, что он поддерживает постоянный контакт с представителями союзников в Одессе: «У нас имеется твердая уверенность в том, что их реальная помощь последует в самые ближайшие дни, что движение Петлюры будет скоро ликвидировано, и что вслед за этим начнется общая дружная работа по воссозданию Великой России»¹³⁰. С первых же своих шагов на посту главнокомандующего Долгоруков проявил враждебное отношение к Добровольческому центру в лице представителя Деникина в Киеве генерала П.Н. Ломновского. Долгоруков стремился обезопасить себя от всякого вмешательства в дело формирования самостоятельной вооруженной силы Украинской державы. Офицеры же охотнее шли к Ломновскому, чем к Долгорукову. Последний, понятно, проявлял по этому поводу своеобразную ревность. Налицо была нелепая ситуация, при которой существовало фактически двойственное подчинение добровольческих дружин. Ходили слухи, что дружинники собираются арестовать Долгорукова¹³¹. Последний в ответ решился 22 ноября арестовать генерала Ломновского, заключив его под «стражу» в одну из свободных комнат в его собственной квартире!¹³² Долгоруков, ко всему прочему, был убежден еще и в том, что Ломновский интригует против него и является его личным врагом. В рапорте на имя Деникина Ломновский приводил слова Долгорукова, обращенные к нему: «Ваше Превосходительство, Ваше поведение последних дней вынуждает меня арестовать Вас». На просьбу Ломновского объяснить, за что его арестовали, Долгоруков отвечал: «В дружинах Святополк-Мирского и Рубанова бунты, там чуть ли не открыто говорят, что меня надо арестовать. Долг службы вынуждает меня арестовать Вас, я — человек решительный». По словам Долгорукова, он вынужден был «идти ва-банк»¹³³. Улаживать последствия нелепого поведения Долгорукова пришлось общим приятелям Ломновского и Долгорукова — Гейдену, генералу Николаю Николаевичу Шиллингу и другим. Гейден был убежден, что «все офицерство, боровшееся на позициях, окружающих Киев, на стороне Деникина», и что оно, узнав об аресте Ломновского, «возмутится и не оставит этого дела, так и бросит Киев и уедет на Дон или произведет какую-нибудь внутреннюю расправу с врагами Добровольческой армии...»¹³⁴. Генерал Шиллинг в итоге отправился вести переговоры с упрямым Долгоруковым, убеждая его не просто освободить Ломновского, но и извиниться перед ним. После долгих и мучительных бесед Шиллинга с Долгоруковым и Ломновским, причем Николаю Николаевичу в буквальном смысле пришлось бегать от «тюремщика» к «арестанту»¹³⁵, Ломновский согласился принять извинения от Долгорукова, но заочно — через Шиллинга, не желая общаться с главнокомандующим¹³⁶. Караул у комнаты, в которой находился под арестом Ломновский, был снят. Вновь возник вопрос о полном подчинении добровольческих частей местному командованию. По этому поводу Ломновский заявил общественным деятелям: «Ввиду крайней неустойчивости положения в Киеве и возможности перенесения гражданской войны внутрь города; ввиду того, что вопрос о недопущении повстанцев в город ставится чуть ли не всецело в зависимость от полного подчинения дружин местному командованию, я (принимая во внимание, что случае захвата Киева повстанцами это было бы приписано действиям представительства Русской Добровольческой армии [так на территории Украины чаще всего называли армию генерала Деникина. — А.П.], внесшего двоевластие, я решил подчинить дружины Р.Д. армии во всех отношениях местному командованию с тем, чтобы я был своевременно осведомляем о всех мероприятиях, касающихся этих дружин»¹³⁷.

Конфликт между Ломновским и Долгоруковым, хотя и был разрешен всего за несколько часов, не остался неизвестным для широкой общественности, произведя, прежде всего, самое «удручающее впечатление на офицерство», — писал осведомленный мемуарист В.М. Левитский. Он же дал едкую, но, наверное, правдивую характеристику Ломновского: «Да и что мог сделать этот растерянный генерал без средств, без людей, без авторитета?»¹³⁸. Действительно, Ломновского интересно сравнить с Ненюковым и Гришиным-Алмазовым, оказавшимися примерно в той же самой ситуации, в те же самые дни, в Одессе. «Нелепые» же, по словам Деникина, трения между «верхами правления и командования становились немедленно достоянием широкой публики и производили глубоко деморализующее впечатление среди защитников Киева»¹³⁹. «Нелепые трения» и слухи — одно, но подлинные заговоры, по справедливому выражению историка В.П. Федюка, действительно «расцветали в те дни в Киеве пышным цветом»¹⁴⁰. Действовало большевистское подполье; не дремал и социалистический «Союз Возрождения России», также собиравшийся низложить гетмана. Представители «Союза Возрождения» сумели, как вспоминал активный деятель «Союза» социалист В.Б. Станкевич, войти в контакт «с представителями высшего военного командования в Киеве». «Ряд офицерских дружин, — писал он, — заявил свою готовность содействовать нам; темные слухи о наших намерениях очень волновали и беспокоили Скоропадского, о чем нам сообщали из ближайших к нему кругов; субъективно мы были настолько уверены в успехе, что был намечен новый кабинет с Одинцом во главе, назначен день выступления и даже приготовлены прокламации для распространения в день переворота»¹⁴¹. «Целью переворота было свержение Скоропадского и передача власти кругам, группирующимся около Союза Возрождения России, который должен был координировать свою деятельность с Уфимской Директорией и уже в более широком масштабе вести борьбу с большевизмом в России»¹⁴². По словам Станкевича, в назначенный для переворота день Скоропадский «сам опубликовал, быть может именно для предупреждения переворота, свою новую очередную ориентацию уже на Единую Россию... и тем внес разброд в офицерские дружины, так как часть офицеров признала, что более ничего и не надо. Мы вынуждены были отменить свое выступление. А там надвинулись новые события, освещающие вопрос о Киеве и Украине с новой стороны...»¹⁴³. В условиях «русофильства» гетмана и наступления Петлюры заговорщики испытывали затруднение при выборе направления своей дальнейшей деятельности: «Кому помогать? Или социальной реакции, воплощаемой Скоропадским и защищаемой немцами, или демократическому движению украинцев, идущих с максимализмом не только социальным, но и национальным и открывающим дорогу максимализму настоящему, так как ни для кого не представляло сомнений, что вслед за украинцами в Киев войдут большевики...»¹⁴⁴. Правда, к тому моменту стало ясно, что свои, не связанные с офицерскими дружинами силы «Союзу Возрождения» создать не удастся, а значит разговор о возможности переворота беспредметен: в вооруженный отряд, формируемый «Союзом

Возрождения», записалось всего 27 человек¹⁴⁵. Самым известным из них несомненно был литературовед Виктор Шкловский, командовавший в Киеве 4-м автопанцирным дивизионом. В решающий момент Шкловский, по его словам, «засахарил» бензобаки имевшихся в его распоряжении броневиков, выведя их из строя¹⁴⁶. На вопрос писателя В. Каверина, заданный Виктору Борисовичу в 1965 г., зачем он вывел из строя гетманский дивизион броневиков, Шкловский отвечать не стал. «Неизвестно зачем!» — резюмировал Каверин¹⁴⁷.

К концу первой декады декабря (н. ст.) 1918 г. движение петлюровцев к Киеву стало уже необратимым. Тем временем рушился главный расчет Скоропадского — расчет на ожидаемую со дня на день помощь Антанты. Французский вице-консул в Киеве Э. Энно, (так и не добравшийся в итоге до места назначения), находясь в Одессе, успокаивал киевлян и жителей всего края ободряющими телеграммами, обещая быстрое и своевременное содействие и возлагая ответственность за возможное кровопролитие «лично на всех лидеров партий и организаций вне зависимости от их политической окраски стремящихся сеять смуту или распространять анархию»¹⁴⁸. Однако более реалистично смотрели на вещи киевские обыватели, начавшие массовый исход из Киева в Одессу, под защиту французского десанта. В большинстве своем бежали из гетманского Киева как раз те русские люди, которые совсем недавно пытались найти здесь защиту. Русское беженство устремилось теперь в Одессу. Конец гетманщины наступил внезапно. 13 декабря 1918 г. в Казатине было заключено соглашение между германским командованием и петлюровцами. В обмен на беспрепятственную эвакуацию немцы обязались не мешать вступлению петлюровцев в Киев¹⁴⁹. Переговоры французского вице-консула Мулена с Директорией были уже по сути своей бессмысленны.

Киев остался фактически беззащитен. Эффективного сопротивления дружинники оказать петлюровцам не смогли, сдерживать наступление петлюровцев на Киев уже было невозможно, всеобщая мобилизация населения также в общем-то провалилась; секретные донесения тайной полиции отмечали «слабую явку по мобилизации призываемых лиц»¹⁵⁰. Призываемые сразу же отправлялись по назначению в «подлежащие полки»¹⁵¹. Сводки тайной полиции отмечают, что за один день 12 декабря в Дворцовом районе Киеве на учет было взято 356 человек, но всего 142 человека было отправлено в части, а остальные были освобождены от службы. Сколько из этих 142 человек дошло до позиций — выяснить не представляется возможным. В других районах картина была более обнадеживающая, так, скажем, в Печерском районе за период с 9 по 12 декабря 1918 г. только в Сердюкский полк был зачислен 201 человек¹⁵². Особенностью поступавшего пополнения были его низкие боевые качества, нежелание воевать и подверженность большевистской, а в особенности петлюровской агитации¹⁵³. Быть может, всеобщая мобилизация даже и такого негодного элемента, и могла бы спасти гетманский Киев, если бы не проводилась в такой лихорадочной спешке, тем более что, видя безнадежность положения, Скоропадский отрекся 14 декабря 1918 г. от власти и, видимо, был вывезен под видом раненого немецкого офицера в Берлин¹⁵⁴. «Отречение» гетмана было составлено в очень эмоциональной манере: «Я, гетман всея Украины, в течение 7, 5 месяцев все силы свои клал на то, чтобы вывести страну из того тяжелого положения, в котором она находится. Бог не дал мне силы справиться с этой задачей. Ныне, в виду создавшихся условий, руководствуясь исключительно благом Украины, я от власти отказываюсь»¹⁵⁵. Скоропадский оставлял Киев с тяжелым чувством обиды на людей, которые за ним «не пошли», не поняв Павла Петровича, меньше года тому назад «с такой доверчивостью», как он писал, пошедшего «на эту каторгу», веря, что его поймут¹⁵⁶. Не поняли, и гетман вынужден был бежать из Киева. Скоропадский дожил до 71 года, и трагически погиб в апреле 1945 г. во время бомбардировки американской авиацией станции Меттен в Баварии¹⁵⁷.

Храбрый офицер, Долгоруков на своем посту растерялся. Выступавший в роли переводчика на переговорах Мулена с Директорией, известный общественный деятель полковник Борис Александрович Энгельгардт, (к слову сказать, сотоварищ Скоропадского и Долгорукова по Пажескому корпусу), оставил в своих воспоминаниях яркое описание своего диалога с Долгоруковым: «"По сведениям, полученным мною, петлюровцев не менее 20 тысяч человек, — сказал я, — при таком соотношении сил возможно только отступление и очищение Киева". Долгоруков быстро подошел ко мне: "Ты говоришь — отступление..., — торопливо заговорил он, — какое теперь отступление, сопротивление невозможно, нужна капитуляция... я приказываю капитуляцию...", — как-то бестолково заключил он и, не подписывая никаких приказов, бросился к выходу, не обращая внимания на гневные и даже грубые выкрики по его адресу молодых офицеров штаба...»¹⁵⁸. Поведение Долгорукова действительно необъяснимо. Вдовствующая императрица, Мария Федоровна, писала в своем дневнике: «Долгоруков, по-видимому, совсем потерял голову и внезапно ушел со своего поста, оставив на произвол судьбы всех офицеров, которых, разумеется, тут же арестовали и бросили в тюрьму. Совершенно непонятно, что с ним произошло, ведь это очень храбрый и энергичный человек...»¹⁵⁹.

Долгоруков сдал войска на капитуляцию без всяких условий и отбыл в Одессу. Вслед за главнокомандующим, еще до вступления петлюровцев в Киев, бежали и офицеры штаба Долгорукова¹⁶⁰. Ни Долгоруков, ни его патрон Скоропадский умереть героями, подобно тому же Келлеру, не пожелали, предпочтя смерти позорное бегство¹⁶¹. По словам Шульгина, «Скоропадский и Долгоруков бестолково сдали город Петлюре. При этом погибло много молодых жизней...»¹⁶².

Гетманщина, начавшаяся опереткой, завершалась трагикомедией, персонажами которой были гетман сотоварищи, с одной стороны, а с другой стороны — действительной трагедией рядовых защитников Киева, преданных и брошенных своим начальством на произвол судьбы¹⁶³.

Итак, 14 декабря 1918 г. Киев пал. Начальство бежало, и защитники Киева были отныне предоставлены сами себе. По словам одного из осведомленных защитников Киева, полковника В.С. Хитрово, командовавшего 3-м отделением дружин Кирпичева, офицеры, защищавшие город, «попались как в мышеловку»¹⁶⁴, выхода у них не было. 13 декабря генерал Кирпичев приказал прекратить сопротивление, а дружинникам собраться в Педагогическом Музее и там ждать решения своей участи. В приватном порядке дружинникам сообщили, что лучшее, что их может ждать — при идеальном стечении обстоятельств — это отправка эшелонами в Германию, предлагая всем желающим самостоятельно попытаться найти спасение. При этом, дружинников честно предупредили: одиночных добровольцев петлюровцы расстреливают на месте¹⁶⁵. Воистину — горе побежденным. Знаменитый в те дни литератор В.П. Мятлев — автор, расходившихся в одночасье по всей России остроумных политических памфлетов и эпиграмм, по горячим следам написал «Украинскую эпопею», в которой были следующие строки, посвященные вступлению Петлюры в Киев:

Виктория! Виктория!
Флаг желто-голубой!
Гарцует директория,
Довольная собой¹⁶⁶.

У петлюровцев действительно были все основания для радости: их армия вошла в Киев. «Петлюра вошел торжественно. Странно было смотреть на его дисциплинированные по виду отряды, идущие стройными колоннами по городу. Все это крестьяне, явившиеся на зов своего минутного народного героя. В серых шинелях, молча, торопливо, но мерно шли отряд за отрядом», — писал социалист В.Б. Станкевич¹⁶⁷. «Но вот и победители. Показались верховые в белых шапках с кистями, за ними идет стройными рядами пехота, в немецких касках. На душе неспокойно. Грустно. Идут "самостийники". Это похуже гетмана. При нем была хоть видимость власти. И хотелось думать, что власть его временная, что он играет какую-то хитрую роль на пользу России и что наступит, конечно, день, когда, проснувшись, мы увидим, вместо "желто-блакитного" знамени, наш родной национальный флаг. С приходом же петлюровцев эта, быть может, фантастическая надежда, гнездившаяся у многих в душе, отпала», — таким запомнился приход Петлюры Н. Плешко¹⁶⁸. На папахах петлюровцев были нашиты красные ленты, а на груди — банты того же цвета¹⁶⁹. Начались массовые аресты чиновников гетманского правительства¹⁷⁰, судьба которых сложилась сравнительно неплохо, особенно если сравнивать ее с судьбой действительных защитников Киева — офицеров. Несмотря на то, что петлюровское командование старательно дистанцировалось от участия в расправах над российскими офицерами, убийства офицеров происходили, по выражению московского историка С.В. Волкова, «неофициально»¹⁷¹. Самосуду подверглись многие офицеры, находившиеся на излечении в госпиталях, их изуродованные трупы затем были свезены грузовиками на свалку и там брошены без погребения; в частности, более ста офицеров было убито около здания Педагогического музея¹⁷². Классическое объяснение расстрелу было следующее: попытка побега, как вспоминал военный министр Центральной Рады генерал Жуковский¹⁷³. По свидетельствам искушенных уже Гражданской войной очевидцев, жестокость и кровожадность петлюровцев превосходила даже большевиков¹⁷⁴. «Ужасы террора превосходили по своим размерам даже то, что в последнее время приходилось наблюдать в советской России. Офицеров в форме убивали на улицах Киева как собак», — вспоминал служивший в особом отделе дружины Кирпичева К.И. Глобачев, бывший начальник Петроградского охранного отделения¹⁷⁵. Некоторые офицеры, ослушавшись приказания Кирпичева и не ожидая ничего хорошего от пребывания в Киеве «под Петлюрой», рискуя жизнью, самостоятельно пробирались в Одессу, где, как уже все знали, существовал многочисленный отряд добровольцев и куда уже прибыли союзники¹⁷⁶. Основная же масса, выполняя приказ начальства, собралась в Педагогическом музее — всего более двух тысяч офицеров, по оценке участника событий Р.Б. Гуля¹⁷⁷. До выяснения их участи, вход в музей был взят под охрану германских и украинских караулов. По требованию петлюровцев дружинники сдали всё оружие, которое у них было. Ближайшие дни были для разоруженных офицеров очень тяжелыми: угроза самосуда со стороны петлюровцев постоянно присутствовала. Мемуаристы единодушно указывали, что спас добровольцев от бессудной расправы в Педагогическом музее именно немецкий караул, стоявший внутри, в то время как петлюровский находился снаружи¹⁷⁸. Угнетенному состоянию духа способствовали и невыносимые условия пребывания в музее: недостаток пищи, духота, отсутствие уборных¹⁷⁹. Подавляла неизвестность, особенно в связи с приближением к Киеву советских войск с севера, которые шли по пятам эвакуировавшейся германской армии. Наступило нерадостное Рождество. В один из рождественских дней поздним вечером в здании Педагогического музея раздался мощный взрыв, вылетели стекла из окон. В одном из помещений музея — круглом зале — рухнул прямо на спящих на полулюдей громадный купол из толстого стекла. От взрыва пострадало более 200 офицеров. Петлюровцы обвинили арестованных в том, что они сами произвели взрыв якобы с целью побега, русские же круги обвиняли Петлюру в обрушении потолка на головы заключенных офицеров¹⁸⁰. И хотя причины взрыва так и остались неясны, украинские власти использовали его как повод для начала новых репрессий¹⁸¹. Генералы и старшие офицеры были отправлены в Лукьяновскую тюрьму, остальным узникам было запрещено всякое общение с родными. Благодаря заступничеству киевских организаций, консулов, целому ряду телеграмм, которые были посланы Деникиным высоким чинам союзных армий, включая самого маршала Ф. Фоша, и Директории¹⁸², заключенные были освобождены и в массе своей были отправлены эшелонами в Германию¹⁸³. Крупную роль в спасении офицеров сыграл и генерал Ломновский, штаб которого остался неприкосновенным, благодаря ультимативному требованию из Одессы французского консула Э. Энно, направленному на имя украинской Директории¹⁸⁴. Прибывших в Германию русских офицеров, новое германское республиканское правительство разместило в расположенных вблизи Берлина лагерях для военнопленных, но им была предоставлена полная свобода. Вскоре многие уехали морем, через Штеттин, в Эстонию, на присоединение к Белой армии генерала Юденича; другие разными путями перебрались на Дон, где влились в Белую армию генерала Деникина.

Примечания

1. Донцов Д. Кайзер // Нова Рада. Киів. 1918. 12 листопада.

2. Шульгин В. Пиковая дама // Россия. Екатеринодар. 1918. 4(17 октября).

3. Там же.

4. Подробнее см.: Пученков А.С. Национальная политика генерала Деникина (лето 1918 — весна 1920 г.). СПб., 2012.

5. Бондаренко Д.Я. Украинская государственность 1917—1918 годов: Центральная Рада и Гетманат. Сравнительный анализ // «Украинский вопрос» и революционные события в России 1917 года. СПб., 2006. С. 42. «Тонущий гетман хватается за что попало», — писал по этому поводу советский публицист М. Кольцов (см.: Кольцов М. Петлюровщина. Пб., 1921. С. 13).

6. Дружинин. Последние дни гетманской власти // Донская волна. 1919. № 7(35). С. 10.

7. Отставка кабинета // Киевская мысль. 1918. 20(7) октября.

8. Беседа с Ф.А. Лизогубом // Там же. 1918. 22(9) октября.

9. Там же. 1918. 24(11) октября.

10. Там же. 1918. 25(12) октября.

11. ГАОО. Ф. 153. Оп. 1. Д. 8. Запись от 30 сентября (13 октября) 1918 г. Л. 12.

12. Прохода В. Вождь та війско // Збірник пам'яти Симона Петлюри (1879—1926). К., 1992. С. 131.

13. Андріевський В.З. З минулого. Берлин, 1923. Т. 2. С. 185.

14. «Меняйте флаг», — сказал граф Д.Ф. Гейден Скоропадскому при встрече. «Теперь это возможно, и все русские ждут этого с нетерпением» (см.: Гейден Д.Ф. «Скоропадского я знал с малых лет» // Исторический архив. 2012. № 3. С. 149—150).

15. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 1. Д. 17. Л. 2.

16. Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. IV. С. 274.

17. Грамота гетмана // Киевская мысль. 1918. 31(18) октября.

18. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 1. Д. 779. Записка И. Кистяковского «Петлюра». Август 1919 г. Л. 5.

19. Лихолат А.В. Указ. соч. С. 104.

20. Супруненко Н.И. Указ. соч. С. 117.

21. Антонов А.Е. Боевой восемнадцатый год. М., 1961. С. 210.

22. Подвойский Н.И. Борьба за советскую власть на Украине // На Украине. Киев, 1919. С. 9.

23. Лихолат А.В. Указ. соч. С. 130.

24. Рейн Г.Е. Указ. соч. Т. II. С. 286.

25. Слободской А. Среди эмиграции (Мои воспоминания). Киев—Константинополь. 1918—1920. Харьков, 1925. С. 16.

26. Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. СПб., 1992. С. 5—6; Киевская мысль. 1918. 15(2) ноября.

27. Франц Г. Эвакуация германскими войсками Украины (Зима 1918—1919 гг.) // Историк и современник. Берлин, 1922. Кн. 2. С. 265; Гофман М. Записки и дневники, 1914—1918. [Б/м]. [Б/г.], С. 261.

28. ДРЗ. Ф. 1. А-97. Л. 20.

29. Раушер В. Гиндербург: Фельдмаршал и рейхспрезидент. М., 2003. С. 176.

30. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 468. Мандельштам М.Л. «Немецкая оккупация». 1920 г. Л. 40.

31. Groener W. Lebenserinnerunger. Göttingen, 1957. S. 411. По словам нацистского фельдмаршала А. Кессельринга, наблюдавшего и за большевистскими, и за германскими совдепами, отдельные разложившиеся немецкие подразделения «очень напоминали русских революционеров» (см.: Кессельринг А. Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933—1947. М., 2009. С. 12—13).

32. Брандт А. Листья пожелтевшие. Передуманное и пережитое. Белград, 1930. С. 119.

33. Шульгин В. Консул Энно // Русская газета. Париж. 1924. 14 октября.

34. РГВА. Ф. 40308. Оп. 1. Д. 18. Л. 4.

35. Беседа с С.Д. Сазоновым // Киевская мысль. 1918. 20(7) ноября.

36. Беседа с П.Н. Милюковым // Русский голос. Киев. 1918. 10 ноября.

37. Деникин А.И. Очерки русской смуты Т. 4. С. 272.

38. Тинченко Я. Українські збройні сили березень 1917 р. — листопад 1918 р (організація, чиселньність, бойові діі): наукове видання. К., 2009. С. 366.

39. Мейер Ю.К. Записки последнего кирасира // Российский архив. Вып. VI. М., 1995. С. 615.

40. Киевская мысль. 1918. 25(12) октября. К тому времени офицерские дружины начали в массовом порядке формироваться и в других губернских городах Украины (Тинченко Я. Українські збройні сили березень 1917 р. — листопад 1918 р (організація, чисельність, бойові діі): наукове видання. К., 2009. С. 366). Подобная дружина, организованная по сходной схеме, возникла, например, в Екатеринославе, начальником ее был генерал-лейтенант Н.М. Баташев. Екатеринослав так же, как и Киев, был разбит на отделы, в каждом из которых велась запись и обучение добровольцев (РГВА. Ф. 39675 (Екатеринославский центр Добровольческой армии). Оп. 1. Д. 3. Л. 4). В городе фактически началось формирование частей Добровольческой армии, а местные представители армии получили от Главнокомандования задачу отстранения от власти самостийников и захвата всей полноты власти в свои руки (РГВА. Ф. 40238. Оп. 1. Д. 48. Л. 48, 50).

41. Нефедов Н. Украина в 1918 году // Вече. Мюнхен. 1986. № 21. С. 119.

42. Хитрово В. Киевская эпопея 1918 года // 1918 год на Украине. М., 2001. С. 143; Воейков В.Н. С Царем и без Царя. М., 1994. С. 230; Волошин А. На «немецкой» Украине. Отрывки из воспоминаний // Новое русское слово. Нью-Йорк. 1940. 20 сентября. Существовали и другие тексты воззвания киевской добровольческой дружины: «Восстанавляйте [так в тексте. — А.П.] Россию! Защищайте Украину! Киевская Добровольческая Дружина зовет всех сильных, всех честных стать на защиту Украины, за спасение этой части великой России от большевистского ига. К оружию! Оставляйте ваши мирные очаги, ваш мирный труд. Враг близок! Он никому не даст пощады, он разрушит наши дома, осквернит храмы, польется кровь наших братьев, детей. К оружию, к оружию! В ком бьется русское сердце — пусть идет к нам. Мы дадим ему оружие и все средства служить великому делу защиты и возрождения Родины. Пусть не будет трусов! Все верные дети России, идите на ее спасение. Родина-мать зовет вас, и быть может в последний раз требует от вас жертвы. Мы грудью встали навстречу врагу. Нас зовет Великая Россия. Идите к нам, мы ваши братья, ждем вас. Идите в наши ряды! С нами Бог!» (Воззвание Киевской Добровольческой дружины // Наш путь. Киев. 1918. 19(6) ноября).

43. В донесении «азбучника» Око, полк. П.Т. Самохвалова, так говорилось о дружине полковника Святополка-Мирского: «Полковник Святополк-Мирский, начальник Дружины, формируемой на Львовской ул., дом № 23, ищет соприкосновения с Добровольческой армией, уверяя, что он верный ее союзник. Дружина, формируемая на Прорезной ул (мин. вн. дел) в составе 1.200 чел. образовала у себя такое управление, которое соответствует штатам управления корпуса, т. е. увлекается более показной стороной, чем делом, видимо, рассчитывая на глупость украинцев, но забывая, что и глупости есть предел. К этой дружине примазались полковники Генерального штаба Ерарский и даже негласно Ширяев, и вербуют для этой дружины свободных от занятий других офицеров Ген. Шт., но кажется неудачно. Среди офицеров вообще, высказывается мнение, что вся авантюра с мобилизацией и переписью офицеров в Киеве есть ни что иное, как желание министров-самостийников и немцев сделать подсчет, сколько здесь находится этих «поганых контрреволюционеров», чтобы действовать наверняка, и отпуск 2.000.000 рублей на формирование этих дружин есть только приманка, надетая на крючок» (ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 43. Л. 176).

44. Дружинин. Указ. соч. С. 11.

45. ГАРФ. Ф. 10003. Оп. 11. К. 51. Л. 99.

46. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 43. Письмо офицера В. из Киева. 5 декабря 1918 г. Л. 213. На полях письма сохранилась резолюция генерала А.М. Драгомирова: «Не удивительно все, что произошло при таких порядках!» (см.: ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 43. Л. 213).

47. ГАРФ. Ф. 10003. Оп. 11. К. 44. Л. 161. Записка В.Н. Кислякова. Декабрь 1918 г.

48. Петрів В. Спомини. К., 2002. С. 616—617.

49. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 1. Д. 15. Л. 10.

50. Русский голос. Киев. 1918. 10(28 октября) ноября.

51. Галаган М. З моіх споминів. К., 2005. С. 393.

52. Лозунгом газеты было: «Император Николай II умер. Да здравствует его законный Наследник» (см.: Ефимовский Е.А. Встречи на жизненном пути. Париж, 1994. С. 68).

53. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 449. Воспоминания кадета В.М. Левитского. Л. 22.

54. Волошин А. На «немецкой» Украине. Отрывки из воспоминаний // Новое русское слово. Нью-Йорк. 1940. 20 сентября.

55. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 1. Д. 17. Л. 10.

56. Приказ ген. Кирпичева // Киевская мысль. 1918. 15(2) ноября.

57. Procyk A. Russian Nationalism and Ukraine. The Nationality Policy of the Volunteer Army during the Civil War. Edmonton, 1995. P. 75.

58. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 1. Д. 17. Л. 11. По словам начальника штаба представителя Деникина в Киеве, полковника Н.З. Неймирока, Главнокомандующий «приказал, чтобы все добровольческие дружины, готовые формироваться под флагом Русской Добровольческой армии, в оперативном отношении подчинились местной власти, дабы этим избежать двоевластия. Как только будет установлен порядок, добровольческие дружины в оперативном отношении перейдут к Добровольческой армии, а затем будут находиться под единым командованием» (Беседа с полк. Неймироком // Киевская мысль. 1918. 3 декабря (20 ноября)).

59. Деникин А.И. Очерки русской смуты Т. 4. С. 272.

60. BAR. Anton & Kseniia Denikin collection. Box 12. Рукопись Деникина «Заметки, дополнения и размышления к «Очеркам русской смуты». Folder 1. P. 35. Предоставлено С. Машкевичем (Нью-Йорк).

61. Омелянович-Павленко М. Спогади командарма (1917—1920). К., 2007. С. 98.

62. Грамота гетмана // Киевская мысль. 1918. 15(2) ноября.

63. ГАКО. Ф. Р-2793. Оп. 2. Д. 14. Л. 45. Донесение агента Осведомительного отделения при Киевском градоначальнике от 16 ноября 1918 г. «Заседания Союза происходили в условиях полной конспиративности. Даже члены Центральных Комитетов политических партий не всегда знали, что обсуждалось и какие решения принимались в Союзе. И когда Национальный Союз избрал Директорию и объявил восстание (ноябрь 1918-го года), это явилось для весьма многих неожиданностью. В восстании принимали участие три партии: украинские социалисты-революционеры, социал-демократы и самостийники. Из представителей этих же трех партий составилась Директория и ее первое правительство», — вспоминал осведомленный современник Арнольд Марголин, занимавший одно время пост заместителя министра иностранных дел Директории (см.: Марголин А. Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина. С. 74).

64. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 43. Л. 245.

65. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 1. Д. 17. Л. 11.

66. Удовиченко О.I. Указ. соч. С. 47.

67. Солдатенко В.Ф. Роль революций в исторических судьбах Украины // Россия в XX веке: Реформы и революции: В 2 т. М., 2002. Т. I. С. 100—101.

68. Голицын А.Д., кн. Воспоминания. М., 2008. С. 479.

69. Деникин А.И. Очерки русской смуты Т. 4. С. 280.

70. Шинкаренко Н.В. Вечер в Оргееве (Из воспоминаний о графе Келлере) // Донская волна. 1919. № 2(30). С. 7.

71. Лодыженский А.А. Воспоминания. Париж, 1984. С. 113. Из письма генерала Никольского А.А. Лодыженскому. 25 ноября 1918. Киев.

72. Скоропадський П. Указ. соч. С. 312—313.

73. Пташинський П. Організація збройних сил украінськоі і російскоі контрреволюціі та бюджет гетьманщини (1918 р.) // Архив радянскоі Украіни. 1932. № 4—5. С. 314—315.

74. Деникин А.И. Очерки русской смуты Т. 4. С. 281.

75. Гагкуев Р.Г., Балмасов С.С. Генерал Ф.А. Келлер в годы Великой войны и русской смуты // Граф Келлер. М., 2007. С. 1126.

76. ГАРФ. Ф. Р-446. Он. 1. Д. 16. Л. 3.

77. Черячукин А.В. Донские делегации на Украину и в Берлин в 1918—1919 гг. // Донская летопись. 1924. № 3. С. 214.

78. Брусилов А.А. Мои воспоминания: Воспоминания. Мемуары. Мн., 2003. С. 42.

79. Там же. С. 42.

80. Гагкуев Р.Г., Балмасов С.С. Генерал Ф.А. Келлер в годы Великой войны и русской смуты // Граф Келлер. М., 2007. С. 1099.

81. Цветков В.Ж. Белое дело в России. 1917—1918 гг (формирование и эволюция политических структур Белого движения в России). М., 2008. С. 258.

82. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 43. Л. 72—73.

83. Там же. Л. 73.

84. РГВА. Ф. 40238. Оп. 1. Д. 18. Л. 23. Донесение Штейфона Алексееву. 1918. 29 июля (11 августа).

85. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 754. Воспоминания Б.А. Штейфона. Л. 90.

86. Там же. Л. 94.

87. Гагкуев Р.Г., Балмасов С.С. Указ. соч. С. 1115—1116.

88. Дневники императрицы Марии Федоровны (1914—1920, 1923 годы). М., 2006. С. 249.

89. Деникин А.И. Очерки русской смуты. М., 2003. Т. IV. С. 289.

90. РГВА. Ф. 40238. Оп. 1. Д. 18. Донесение полковника Штейфона генералу М.В. Алексееву о поездке графа Келлера в Крым. 1918. 3 сентября. Л. 57 об.

91. Там же. Л. 57 об.

92. Иоффе Г.З. Крах российской монархической контрреволюции. М., 1977. С. 235. Подробнее о позиции великого князя Н.Н. Романова см. ниже.

93. Смолин А.В. Белое движение на Северо-Западе России (1918—1920 гг.). СПб., 1998. С. 18.

94. Розенталь Р. Северо-Западная армия: хроника побед и поражений. Таллинн, 2012. С. 14.

95. Авалов П. В борьбе с большевизмом. Глюкштадт—Гамбург, 1925. С. 66.

96. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 348. Доклад подпоручика Зацкого. Л. 15.

97. Авалов П. Указ. соч. С. 72; Видякин Б. Краткая записка о возникновении Северного корпуса и дальнейшей его боевой деятельности. Б.М. Б.Г. С. 22. Было решено формировать Псковский корпус как первое подразделение развертывающейся Северной армии.

98. Гагкуев Р.Г., Балмасов С.С. Указ. соч. С. 1124—1125;

99. Цветков В.Ж. Указ. соч. С. 265.

100. Авалов П. Указ. соч. С. 113. Адъютант Псковского корпуса подпоручик Зацкий писал, что в Пскове в середине ноября 1918 г. была даже получена телеграмма о том, что генерал граф Ф.А. Келлер прибудет через 5 дней (ГАРФ. Ф.Р-5881. Оп. 2. Д. 348. Л.14).

101. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 348. Л. 17.

102. Авалов П. Указ. соч. С. 114—117, 517—519.

103. Топорков С.А. Граф Ф.А. Келлер // Военно-исторический вестник. Париж. 1962. № 19. С. 19.

104. «Псковичам нужен был генерал», — вспоминал свидетель событий генерал Пермикин (см.: Пермикин Б.С. Генерал, рожденный войной. Из записок 1912—1959 гг. / Публ. С.Г. Зирина. М., 2011. С. 47).

105. РГВА. Ф. 40238. Оп. 1. Д. 18. Л. 66. Письмо Б.А. Штейфона. 6 ноября 1918.

106. Кислицын В.А. Указ. соч. С. 11. По другим свидетельствам, граф, напротив, не слишком верил в успех своей службы под началом гетмана (Ельшин А.Я. На суше и на море // Морские записки. 1945. T. 3. № 4. С. 213—214).

107. Бутаков Я.А. Белое движение на Юге России: концепция и практика государственного строительства (конец 1917 — начало 1920 г.). М., 2000. С. 29.

108. Освободительная война украинского народа против немецких оккупантов... С. 335—336.

109. Заявление ген. Ф.А. Келлера // Киевская мысль. 1918. 20(7) ноября.

110. Деникин А.И. Очерки русской смуты Т. 4. С. 281.

111. ГАРФ. Ф. 10003. Оп. 11. К. 51. Л. 160.

112. Там же. Оп. 11. К. 52. Л. 270.

113. Федюк В.П. Указ. соч. С. 118.

114. Lazarski C. The lost opportunity. Attempts at unification of the Anti-bolsheviks, 1917—1919. Moscow, Kiev, Jassy, Odessa. Lanham, 2008. P. 72. «Генерал Келлер — прусский юнкер как с картинки, позволяет далеко не всегда тактично выражать свои ультрамонархические представления. Судя по его диктаторским замашкам, не исключено, что он думает о кресле гетмана и самому возглавить правительство. Гетман поступил бы правильно, если бы лишил Келлера его поста, пока еще есть время, дабы не произошла вспышка», — сообщалось в политической сводке австро-венгерского командования на Украине (см.: Ereignisse in der Ukraine 1914—1922... В. IV. S. 115).

115. Гейден Д.Ф. «Скоропадского я знал с малых лет» // Исторический архив. 2012. № 3. С. 150.

116. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 1. Д. 443. Л. 109.

117. Там же. Л. 109—110.

118. Там же. Л. 111.

119. Одесские новости. 1918. 16(29) ноября.

120. Скоропадський И Указ. соч. С. 314.

121. Гейден Д.Ф. «Скоропадского я знал с малых лет» // Исторический архив. 2012. № 3. С. 150. Первая жена В.В. Шульгина, Екатерина Григорьевна, в своих воспоминаниях высказала предположение о том, что «Если бы В.В. [Василий Витальевич. — А.П.] был в Киеве и вошел бы в связь с генералом Келлером — пока тот был еще Главнокомандующий — переворот мог бы быть осуществлен» (см.: ГАРФ. Ф. Р-5974. Оп. 1. Д. 11 а. Л. 203—204).

122. Валь Э.Г. фон. Значение и роль Украины в вопросе освобождения России от большевиков на основании опыта 1918—1920 гг. Таллинн, 1937. С. 40.

123. Голицын А.Д., кн. Воспоминания. М., 2008. С. 483.

124. Пиріг Р. Указ. соч. С. 206.

125. Киевская мысль. 1918. 28(15) ноября.

126. Кручинин А. Христианский рыцарь // Военная быль. 1993. № 3(132). С. 25.

127. Безак Ф.Н. Указ. соч. С. 425.

128. Ereignisse in der Ukraine... В. IV. S. 177—178.

129. Гейден Д.Ф. «Скоропадского я знал с малых лет» // Исторический архив. 2012. № 3. С. 150.

130. Заявление главнокомандующего кн. А.Н. Долгорукова // Киевская мысль. 1918. 3 декабря (20 ноября).

131. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 1. Д. 16. Л. 4\ Деникин А.И. Очерки русской смуты Т. 4. С. 283.

132. Гейден Д.Ф. «Скоропадского я знал с малых лет» // Исторический архив. 2012. № 3. С. 151—152.

133. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 1. Д. 17. Л. 17—18.

134. Гейден Д.Ф. «Скоропадского я знал с малых лет» // Исторический архив. 2012. № 3. С. 152.

135. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 745. Воспоминания генерала Н.Н. Шиллинга. Л. 65.

136. Гейден Д.Ф. «Скоропадского я знал с малых лет» // Исторический архив. 2012. № 3. С. 152.

137. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 1. Д. 17. Л. 18—19. Рапорт генерала Ломновского на имя Деникина.

138. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 449. Воспоминания кадета В.М. Левитского. Л. 26.

139. Деникин А.И. Очерки русской смуты Т. 4. С. 285.

140. Федюк В.П. Белые... С. 118.

141. Станкевич В.Б. Воспоминания, 1914—1919 г. Берлин, 1920. С. 325.

142. Там же. С. 324.

143. Там же. С. 326.

144. Там же. С. 329.

145. Мякотин В. Из недалекого прошлого (Отрывки воспоминаний). В Киеве при гетмане // Революция на Украине. По мемуарам белых. К., 1990. С. 225—226.

146. Шкловский В.Б. Сентиментальное путешествие. М., 1990. С. 170.

147. Каверин В. Эпилог. М., 1989. С. 29.

148. РГА ВМФ. Ф. Р-338. Оп. 1. Д. 8. Л. 24. Телеграмма Энно от 9 ноября 1918.

149. Федюк В.П. Указ. соч. С. 119.

150. ГАКО. Ф. Р-2793. Оп. 1. Д. 10. Л. 10. Донесение начальника розыскного отдела Киевской державной варты Киевскому градоначальнику. 10 декабря 1918.

151. Там же. Л. 23.

152. Там же. Л. 12. Донесение начальника Владимирского района Перитатикова от 12 декабря 1918 г.

153. Там же. Оп. 2. Д. 14. Л. 34. Агентурные сведения осведомительного отдела при Киевском столичном атамане. 3 декабря 1918 г.

154. Брандт А. Указ. соч. С. 120; Филиппов А. Из недавнего прошлого. Последний день гетманского дворца // Русская газета. Париж. 1925. 21 марта. Так же пишут и современные украинские историки (см.: Савченко В. Павло Скоропадський. Харків, 2009. С. 112; Папакін Г.В. Павло Скоропадський: патріот, державотворець, людина. К., 2003. Історико-архівні нариси. С. 72). «Наконец-то пришла долгожданная весть о падении гетмана Скоропадского. С треском отвалилась одна из колонок вновь воздвигаемого усилиями буржуазии царского трона. Открытая диктатура помещиков и магнатов капитала потерпела поражение... С того момента, как германские штыки отказались служить делу реставрации, а англо-французские отказались прийти ей на помощь, диктатура помещиков и крупной буржуазии повисла в воздухе. И лишний раз ход событий продемонстрировал, что без поддержки иноземного оружия власть помещиков и буржуазии в России не может рассчитывать на успех», — писал редактор «Известий» Ю. Стеклов (Стеклов Ю. Конец Скоропадского // Известия ВЦИК. 1918. 17 декабря).

155. Отречение гетмана // Киевская мысль. 1918. 15(2) декабря; «От власти отказываюсь» (Документы о гетманщине из архива Харьковского губернского старосты) // Летопись революции. 1924. № 2(7). С. 224.

156. Скоропадський П. Указ. соч. С. 325. 10 лет спустя, в письме генералу А.А. фон Лампе, Скоропадский осуждал войска, которые «обязаны были Киев и меня защищать, но по тем или другим причинам, о которых здесь говорить не место, своей задачи не выполнили...» (цит. по: Обиженный гетман. Как Михаил Булгаков рассорил Павла Скоропадского и Алексея фон Лампе / Вступ. ст. и публ. Е. Широковой // Родина. 1997. № 9. С. 66).

157. Федюк В.П. Указ. соч. С. 120.

158. ОР РНБ. Ф. 1052. Оп. 1. Ед. хр. 37. Л. 25—26. Воспоминания полковника Б.А. Энгельгардта.

159. Дневники императрицы Марии Федоровны (1914—1920, 1923 годы). М., 2006. С. 313. Запись в дневнике от 22 марта 1919 г.

160. В штабе кн. Долгорукова // Киевская мысль. 1918. 15(2) декабря.

161. Одному из фаворитов гетмана, И.А. Кистяковскому, оставалось только искать виноватых. «"Директорию" поддерживали и немцы, и большевики», — писал Игорь Александрович с горечью (см.: ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 1. Д. 779. Л. 6). Сложно сказать о том, каков процент правды в словах Кистяковского. Очевидно одно: людей, готовых умирать за Скоропадского, к концу его правления уже не было.

162. Шульгин В. Диктатор // Русская газета. Париж. 1924. 10 декабря.

163. «Уехать раньше не приходило в голову по наивной вере в порядочность и заявления об устойчивости положения таких лиц, как, например, князь Долгоруков. Я знал его лично и всегда считал честным и безупречно порядочным человеком. На деле вышло иначе: он, подобно многим другим, внезапно, тайно уехал, а верившие ему, мы все, остались на растерзание гайдамакам», — вспоминал участник событий генерал Ю. Сахно-Устимович (см.: BAR. Сахно-Устимович Ю. «Воспоминания о моем участии в гражданской войне». P. 5).

164. Hoover institution archives. Stanford university (HIA). Khitrovo memoirs. P. 9. Предоставлено С. Машкевичем (Нью-Йорк).

165. Волошин А. На «немецкой» Украине. Отрывки воспоминаний // Новое русское слово. Нью-Йорк. 1940. 20 сентября.

166. Мятлев В.П. После мятежа. Политические памфлеты и стихотворения. 1917—1922 гг. Мюнхен, [Б. г.]. С. 15.

167. Станкевич В.Б. Указ. соч. С. 330.

168. Плешко Н. Из прошлого провинциального интеллигента // Архив русской революции. М., 1993. Т. 9. С. 218.

169. Нефедов Н. Указ. соч. С. 121.

170. Будберг Р.Ю. «Страшное». Из эпохи Украинской Директории // На чужой стороне. Берлин; Прага, 1923. Т. III. С. 65.

171. Волков С.В. Трагедия русского офицерства. М., 1999. С. 57.

172. Евлогий (Георгиевский), митрополит. Путь моей жизни. М., 1994. С. 291.

173. ЦГАВО Украины. Ф. 3543. Оп. 1. Д. 1. Л. 104.

174. Нестерович-Берг М.А. В борьбе с большевиками. Париж, 1931. С. 196—197.

175. Глобачев К.И. Правда о русской революции. Воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения // Вопросы истории. 2002. № 10. С. 64.

176. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 520. Л. 1. Воспоминания добровольца П. Московского; ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 445. Л. 1. Воспоминания добровольца А. Лангового.

177. Гуль Р. Киевская эпопея // Архив русской революции. М., 1991. Т. 2. С. 96. Столь большие цифры вызывают сомнения у украинского историка Р. Пирога (см.: Пиріг Р. Указ. соч. С. 207).

178. Дом Русского Зарубежья. Ф. 1. А-97. Записки добровольца Б. Орлова. Л. 20. Роман Гуль вспоминал: «Живы мы остались исключительно благодаря немцам. Они ввели в Педагогический музей свой караул под командой решительного лейтенанта. И немцы стали рядом с петлюровцами в папахах с нашитыми желто-блакитными кусками материи. Этот решительный лейтенант и предупредил резню нас, когда в настежь распахнутые двери музея, с красными бантами на папахах, на шинелях, даже на винтовках, ворвалась какая-то солдатская банда. Впереди с маузером в вытянутой руке, с выбившимися лохмами волос из-под папахи, весь ограначенный и совершенно озверелый, какой-то унтер. За ним, щелкая затвором винтовок, — толпа солдатни: типично обольшевиченная банда... Но немецкий лейтенант с криками "хальт!" бросился тогда наперерез им. За ним — баварцы-солдаты с винтовками наизготовку. И этим предупрежден наш массовый расстрел в музее» (Гуль Р. Я унес Россию.: Апология эмиграции. Т.Г Россия в Германии. М., 2001. С. 56—57).

179. Нефедов Н. Указ. соч. С. 121—122.

180. ДРЗ. Ф. 1. А-97. Записки добровольца Б. Орлова. Л. 20; Бобарыков И. Киев — Севастополь via Германия — Англия 1918—1919//1918 год на Украине. М., 2001. С. 172; Шульгин В. Открытое письмо к г. Петлюре // Россия. Одесса. 1919. 9(22) января.

181. Нефедов Н. Указ. соч. С. 122.

182. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 1. Д. З в. Л. 45.

183. Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. IV. С. 287.

184. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 1. Д. 16. Л. 4.