Глава 19. «Поручик Голицын, а может, вернемся…»

Попытки вернуться домой в среде Русской армии начались уже зимой 1920/21 г.

Так, уже 22 февраля 1921 г. в Новороссийский порт прибыло турецкое судно «Решид паша» с 3,5 тысячами реэмигрантов, приехавшими в Советскую Россию в инициативном порядке.

Комиссия Кавказского фронта выяснила, что среди прибывших было 40 женщин, врангелевских офицеров и чиновников — более 100 человек, пленных красноармейцев, увезенных в Константинополь, — 300 человек, военнопленных мировой войны, до этого находившихся во Франции, — 50 человек, несколько попов, а остальные — донские, терские и кубанские казаки.

Бывших военнопленных и женщин сразу же отправили по домам, а казаки и офицеры были задержаны до выяснения личностей прибывших.

5 апреля 1921 г. в Одессу прибыл турецкий пароход «Кизил-Ерман» с 2700 беженцами, в основном врангелевцами.

В этот день, 5 апреля 1921 г., советское правительство выпустило специальное обращение к правительствам Европы и редакциям газет:

«Перед отказом Французского правительства поддержать Врангеля и его армию солдаты и даже русские офицеры возвращаются в Россию. Пресса уже сообщала, что два корабля направились из Константинополя в Россию, один — с 3200 беженцев в Новороссийск, другой — в Одессу с 3400 беженцами.

Число репатриантов было бы значительно больше, если бы генерал Врангель не заверил этих бедных людей, что их ждет расправа в России.

В настоящее время после заявления Французского правительства войска генерала Врангеля говорят об этом возвращении на Родину. Генералы могут запугивать свои войска, однако сейчас не то время, чтобы помешать беженцам принять окончательное решение. Генералы знают, что, если армия больше не будет существовать, они лишатся субсидий. Однако нельзя долго обманывать простых людей. Рано или поздно, но они поймут, какой путь для них является наилучшим.

Здесь нам не нужны люди, которые хотят возвратиться в Россию для организации новых заговоров и бунтов, однако подобные люди составляют ничтожную часть беженцев.

Большинство состоит из казаков, мобилизованных крестьян, мелких служащих. Всем им возвращение в Россию больше не возбраняется, они могут вернуться, они будут прощены, а после возвращения в Россию они не подвергнутся репрессиям».¹

В начале апреля в Одессу прибыл пароход «Решид паша» с 4 тысячами беженцев из Константинополя. Однако не все они вернулись с добрыми намерениями. Из телеграммы председателя Всеукраинской Чрезвычайной Комиссии В.Н. Манцева Ф.Э. Дзержинскому с информацией о результатах фильтрации пассажиров парохода «Решид паша» от 13 апреля 1921 г.: «На днях в Одессу прибыл пароход из Константинополя с врангельцами в количестве 4000 человек, из коих задержаны 40 человек, у которых найдены шифры, явки и даже пироксилиновые шашки. Среди бывших врангелевцев обнаружено несколько агентов контрразведки».²

Понять настороженное отношение советских властей к бывшим белым офицерам несложно. И дело тут не в мести за их деяния в годы Гражданской войны. Небольшая часть возвращавшихся офицеров предполагала вести в России разведывательную и террористическую деятельность. Главное же то, что подавляющее число офицеров последние семь лет воевали и ничего другого делать не умели. Направлять их на командирские посты в Красную Армию никто не собирался. А идти в разнорабочие, да еще при той разрухе и бедности в Советской России, им явно не улыбалось. Нетрудно догадаться, что недовольство вернувшихся белых офицеров неизбежно приведет их в ряды внутренних врагов советской власти. Запретить въезд в страну бывшим офицерам советское правительство не могло по политическим мотивам. Но то, что отношение к вернувшимся будет резко дифференцированным в зависимости от чинов в белой армии и социального происхождения, постоянно указывалось во всех официальных заявлениях.

В честь четвертой годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции советское правительство объявило амнистию значительной части лиц, участвовавших в качестве рядовых солдат в белогвардейских военных организациях. Декретом ВЦИК от 3 ноября 1921 г. им была предоставлена возможность вернуться в Россию на общих основаниях с возвращающимися из Европы военнопленными. Позже декретом ЦИК и СНК от 9 июня 1924 г. амнистия была распространена на всех находящихся на Дальнем Востоке, в Монголии и Западном Китае рядовых солдат белых армий.

В итоге в 1921 г. в Советскую Россию вернулись 121 843 эмигранта. И если в первые месяцы 1921 г. эмигранты возвращались в инициативном порядке, то уже с середины 1921 г. советские представители за рубежом, как легальные, так и нелегальные, стали участвовать в организациях, помогающих беженцам вернуться на родину. В разных странах, особенно в Болгарии, стали возникать «Союзы возвращения на Родину» («Совнарод»). Орган такой организации в Софии газета «На Родину» в своем первом номере писала: «Мы зовем всех честных людей русской эмиграции, которым чужды авантюристские похождения и дороги интересы родной страны, сомкнуть свои ряды под флагом нашей организации и газеты и вместе с нами начать дело исправления наших ошибок, сознательно или бессознательно нами совершенных, дело искупления наших грехов».

В конце октября 1922 г. в Болгарию прибыла миссия советского Красного Креста во главе с И.С. Корешковым. Всю работу по репатриации советская миссия осуществляла через «Совнарод». 26 октября трудящиеся Варны во главе с коммунистами торжественно провожали на родину первую группу репатриантов в составе 472 человек. С красными знаменами под звуки «Интернационала» они прошли по главным улицам города к пристани, где их ожидал пароход «Ало». С борта парохода, на котором был поднят государственный флаг РСФСР, репатрианты послали приветственную телеграмму «Совнароду».

Всего в 1922—1923 гг. с помощью «Совнарода» из Болгарии в СССР возвратилось более 11 тысяч человек. (По другим данным, 14 тысяч, из которых 70 % были казаки.)

Советское правительство было крайне заинтересовано в разрушении Русской армии изнутри. Особое внимание обращалось на конфликт Врангеля и генерал-лейтенанта Слащёва.

Прибыв в Константинополь, Яков Александрович публикует ряд резких статей с критикой действий барона в Крыму. По указанию Врангеля «суд чести» уволил Слащёва со службы без права ношения мундира. В ответ в январе 1921 г. Слащёв издал книгу «Требую суда общества и гласности», где рассказал о своей деятельности на фронте и обвинил Врангеля в потере Крыма.

После увольнения из Русской армии Земский союз предоставил Слащёву ферму под Константинополем, где он разводил индеек и прочую живность, однако к сельскому хозяйству, в отличие от военного дела, таланта у бывшего генерала не оказалось, доходов он почти не имел и сильно бедствовал со второй женой, Ниной Николаевной, ранее числившейся при нем «ординарцем Нечволодовым», и дочерью.

В феврале 1921 г. контакты с Яковом Александровичем установил уполномоченный ВЧК Я.П. Тененбаум, проживавший в Константинополе под фамилией Ельский. В мае 1921 г. чекисты перехватили письмо эсера Ф. Баткина из Константинополя в Симферополь артисту М. Богданову, где сообщалось, что Слащёв находится в настолько нищенском состоянии, что склоняется к возвращению на родину. Баткин и Богданов были завербованы ВЧК, причем последний был командирован в Константинополь, но, попав в поле зрения врангелевской контрразведки, возвратился обратно. За халатность Богданова даже предали революционному суду.

Слащёв пытался выговорить себе охранную грамоту, гарантирующую личную неприкосновенность и выделение валюты его семье, остававшейся в эмиграции. Бывшему генералу было отказано, да и сам Яков Александрович признал, что никакая грамота не спасет его от мстителя, если таковой объявится (он точно предсказал свою судьбу).

Баткину удалось тайно посадить Слащёва с семьей и группой сочувствовавших ему офицеров на итальянский пароход «Жан», который 11 ноября 1921 г. прибыл в Севастополь. Здесь бывший генерал был встречен главой ВЧК Ф.Э. Дзержинским и в его личном поезде доставлен в Москву.

Сохранилась записка Л.Д. Троцкого Ленину от 16 ноября 1921 г. по поводу возвращения Слащёва: «Главком (С.С. Каменев) считает Слащёва ничтожеством. Я не уверен в правильности этого отзыва. Но бесспорно, что у нас Слащёв будет только "беспокойной ненужностью". Он приспособиться не сможет. Уже находясь в поезде Дзержинского, он хотел дать кому-то "25 шомполов"».

В ноябре 1921 г. в Москве Я.А. Слащёву, генералу А.С. Мильковскому, полковнику М.В. Мезерницкому и полковнику Э.П. Гильбизу дали письменно ответить на анкету, составленную руководством ОГПУ. Документ являлся секретным, и бывших врангелевцев просили быть предельно точными.

Характеристика руководства врангелевской армией, данная Слащёвым:

«Врангель — честолюбив, властолюбив, хитер и в душе предатель, но самый умник из оставшихся там генералов — еще могу добавить: продажен и любит (очень умно) присвоить черную собственность себе на благо.

Кутепов — отличный строевик-фельдфебель — годится на должность до командира батальона — всегда в поводу у своего начштаба, в военном смысле не стоит ничего.

Шатилов — (начштабглав) — военная бездарность и вор.

Барбович — насколько знаю, человек честный, по образованию мало.

Богаевский (Донской атаман) — умница, нерешителен, великолепный кабинетный работник.

Тундутоу (Астраханский атаман) — авантюрист, хитрый и смелый, может идти на шантаж, свойственный Врангелю.

Витковский (занимает разные должности и служит помощником Кутепова) — не опасен, очень глуп».³

Характеристика барона Мильковским: «Умный, недурной военачальник, умеет к себе расположить и в начале пользовался симпатиями большинства, да и в настоящее время не остался без влияния на многих, благодаря постоянной борьбе, которую ведет с союзниками за сохранение армии как таковой, а в частности за сохранение за собой положения "Главкома" и "Правителя России", хотя бы призрачного. Чрезвычайно честолюбив. Несмотря на кажущуюся твердость и решительность, в сущности характера слабого, он легко подчиняется чужой воле, и окружающие его дурные и беспринципные лица из штаба и правительства, пользуясь этим своим влиянием, привели и были равными с ним виновниками в Крымской эпопее. Я полагаю, что Врангель, как человек умный, имеющий к тому же возможность быть достаточно осведомленным в положении вещей, прекрасно учитывает тяжелое и ложное положение в своей армии. Поэтому предполагаю, что если бы он получил серьезное предложение совместной с Советской Россией работы или переезда в Россию на службу, есть вероятность на его согласие. Тем более такие переговоры, правда, пока в очень неопределенной форме уже велись.

Шатилов — начштабглав — умный, хитрый, беспринципный, имеющий наибольшее влияние на Врангеля. Отношение к нему в армии резко отрицательное. О способностях его, как боевого военного начальника, сказать не берусь.

Кутепов — храбрый солдат. Характера твердого, жесткого. Может навести порядок и дисциплинировать часть, не останавливаясь ни перед какими угодно мерами. Как большой начальник безусловно мало пригоден: в бою теряется и управлять частями не может. Почти всегда, где распоряжался, терпел неудачи.

Барбович — начдив кавалерийской. Старый кадровый строевой кавалерист. Разумный, энергичный, боевой начальник. Пользуется доверием и симпатиями своих подчиненных.

Богаевский — Донской атаман. Весьма популярен среди всех казаков и пользуется доверием. Умный, осторожный, большой политик. Нерешителен.

Шкуро — имя его, как человека без всяких нравственных устоев, достаточно известно каждому.

Витковский, Скоблин, Туркул и Манштейн — молодые начальники, выдвинувшиеся в рядах Д.А. Хорошие партизаны, но на должность более крупных военных начальников совершенно не подготовленные, что ныне признается даже их боевыми товарищами, по настоянию коих перед Главным командованием они были выдвинуты в своих частях на ответственные посты.

Краснов — один из немногих начальников, на имени которого сходились надежды и чаяния всех. Громаднейшая популярность во всех слоях Д.А. и казаков».⁴

Характеристика М.В. Мезерницкого: «Врангель — самовлюбленный, самоуверенный, с манией величия человек. Достаточно лживый и трусливый (в частной жизни, но не фронте), способный на всякий обман и даже иногда на предательство, если ему это выгодно. Шатилов — просто прохвост и мелкий жулик. Кутепов — фельдфебель, человек ограниченный. Барбович — считается хорошим кавалерийским начальником, безусловно честный. Витковский — смелый офицер и инриган, глуп. Манштейн, Туркул, Скоблин — смелые офицеры, карьеристы. Казачьих атаманов не знаю. Шкуро — вор, грабитель, трус. Климович, Глабачев — жандармы».⁵

Характеристика Э.П. Гильбиха: «Генерал Врангель — самый умный генерал в Константинополе; крайне честолюбив, по слухам, питал даже надежду стать Императором России; ради своей выгоды готов потопить кого угодно; не терпит подчиненных с умом и самостоятельным характером; не держит своего слова; ставит свой интерес выше всякой идеи.

Генерал Шатилов — беспринципный человек; взяточник, сильно влиял на генерала Врангеля и всегда в дурную сторону. Нечистоплотен в служебных делах. В военном отношении "0".

Генерал Кутепов — очень честолюбив; хороший фельдфебель; военная бездарность; хам; лично храбр.

Генерал Витковский — глуп и в военном деле бездарность.

Генерал Барбович — знаю мало; с характером и, по-видимому, был хорошим командиром конного полка; в старших должностях не знаю.

Генерал Улагай — безусловно честен; в боевом отношении слышал отличные отзывы.

Генерал Краснов — пользуется уважением большинства; очень любим донцами; по-видимому, отличный организатор и администратор».⁶

К сказанному соратниками барона можно прибавить лишь то, что они не могли раньше сговориться и отвечали на вопросы независимо друг от друга.

Любопытен ответ Слащёва на 15-й вопрос «Положение и силы союзников в Константинополе и их отношение к Кемаль-паше». Он сравнительно точно указывает численность и вооружение союзников в районе Константинополя. Говорит о низком моральном состоянии англо-французов: «…главным образом надеются на судовую артиллерию и танки. Гаубицами и мортирами с азиатского берега можно ликвидировать весь союзный флот».

Замечу, совет достаточно дельный. Именно поэтому союзникам и пришлось вскоре ретироваться из Проливов.

На курсах «Выстрел» Слащёв вместе с командирами бывшего Южного фронта проводит разбор операций на Перекопе. Есть версия, что во время разбора на занятиях советско-польской вой-ны он сказал о тупоумии советского командования в ходе военного конфликта с Польшей. Присутствовавший в аудитории Буденный вскочил, выхватил пистолет и несколько раз выстрелил в сторону преподавателя, но не попал. Слащёв подошел к Семену Михайловичу и назидательно сказал: «Как вы стреляете, так вы и воевали».

Возможно, это и анекдот, но уж больно похоже на Якова Александровича.

В 1925 г. акционерное общество «Пролетарское кино» снимало художественный фильм «Врангель», причем Слащёв был приглашен в качестве военно-технического консультанта сценария Л.О. Полярного и М.И. Перцовича, а также на роль «генерала Слащёва-Крымского» (роль ординарца Нечволодова должна была сыграть вторая жена Слащёва).

Есть сведения, что Михаил Булгаков был лично знаком со Слащёвым, вели знакомство и их жены. Как уже говорилось, в пьесе «Бег» генерал Слащёв послужил прототипом сразу для двух персонажей — выпускника академии Генштаба генерала Хлудова и отчаянного рубаки кубанского казачьего генерала Чарноты. Уж слишком многогранен был образ Слащёва-Крымского.

В качестве антипода Хлудова (Слащёва) Булгаков дал образ белого Главнокомандующего (Врангеля). Слова архиепископа Африкана, чьим прототипом был глава духовенства Русской армии епископ Севастопольский Вениамин (Иван Федченко), обращенные к Главнокомандующему: «Дерзай, славный генерал, с тобою свет и держава, победа и утверждение, дерзай, ибо ты Петр, что значит камень», имеют своим источником воспоминания Г.Н. Раковского, который отмечал, что «представители воинствующего черносотенного духовенства с епископом Вениамином, который деятельно поддерживал Врангеля еще тогда, когда он вел борьбу с Деникиным», с церковных кафедр «прославляли Петра Врангеля, сравнивая его не только с Петром Великим, но даже и с апостолом Петром. Он явится, мол, тем камнем, на котором будет построен фундамент новой России».

Комичное обращение к Африкану самого Главнокомандующего: «Ваше преосвященство, западноевропейскими державами покинутые, коварными поляками обманутые, в самый страшный час на милосердие божие уповаем», пародирует последний приказ Врангеля при оставлении Крыма: «Оставленная всем миром, обескровленная армия, боровшаяся не только за наше русское дело, но и за дело всего мира, — оставляет родную землю. Мы идем на чужбину, идем не как нищие с протянутой рукой, а с высоко поднятой головой, в сознании исполненного долга». Нищета, постигшая в Константинополе Хлудова, Чарноту, Люську, Серафиму, Голубкова и других эмигрантов в «Беге», показывает всю фальшивость врангелевских высокопарных слов.

Любопытно, что врангелевское окружение стремилось дискредитировать Слащёва и распространяло слухи о том, что генерал поехал в Советскую Россию, дабы устроить там военный мятеж.

11 января 1929 г. Я.А. Слащёв был убит курсантом школы «Выстрел» евреем Михаилом Коленбергом. Убийство произошло, по одной версии, в помещении школы, а по другой, на квартире бывшего генерала. Коленберг объяснил свой поступок местью за брата, расстрелянного по приказу Слащёва.

14 января 1929 г. в Московском крематории состоялась гражданская панихида, а затем кремация тела Слащёва. Присутствовали заместитель председателя Реввоенсовета И.С. Уншлихт и ряд командиров Красной Армии.

Эмигрантская и с 1990х годов либеральная печать распространяли сведения о том, что-де Коленберг был агентом ОГПУ, произведшим ликвидацию генерала по приказу Сталина. Однако в конце ХХ века было рассекречено дело Коленберга, и там нет и намека на причастность органов. Да и советскому правительству было крайне невыгодно с политической точки зрения убийство Слащёва.

Несколько генералов, оставшихся в эмиграции, вступили на путь сотрудничества с советской властью. Так, герой «Ледяного похода» 1918 года генерал-майор Н.В. Скоблин стал резидентом советской разведки внутри РОВСа. В 1937 г. ему пришлось бежать после похищения агентами НКВД главы РОВСа генерала Миллера.

Военный агент, по современной терминологии — военный атташе, царского, а затем временного правительства во Франции граф А.А. Игнатьев спас от расхищения белыми огромные средства, ассигнованные еще до революции на закупку вооружения для русской армии. Сразу же после установления дипломатических отношений между СССР и Францией Игнатьев передал советскому послу Красину 225 млн франков. В 1945 г. во время Парада Победы генерал-лейтенант Красной Армии А.А. Игнатьев стоял на трибуне на одном из самых почетных мест рядом с Мавзолеем.

Тем не менее самым известным «красным графом» стал граф Алексей Николаевич Толстой. В конце 1918 г. он покинул Одессу и эмигрировал во Францию, а в 1921 г. переехал в Берлин. Там он вступил в сменовеховскую группу «Накануне», пытавшуюся сотрудничать с советской властью. За это эмигранты исключили Алексея Толстого из парижского «Союза писателей». В 1922 г. к Алексею Толстому в Берлин приезжал Максим Горький. В следующем году Толстой вернулся на родину. По возвращении он заявил, что «два события положили начало перелому в его душе: война с белополяками в 1920 г., когда он почувствовал, что стал желать победы красным войскам, и голод, когда он узнал, что детские трупики сваливаются, как штабеля дров, у железнодорожных станций.

Алексей Толстой называл разные пути, по которым мог идти русский эмигрант: пойти с иностранцами на Россию, взять на свою совесть новые муки и новые потоки крови, взять измором большевиков, то есть увеличить смертность в России и ослабить сопротивляемость ее как государства; сидеть годами за границей («путь устрицы, а не человека») и ждать, когда «они падут сами собой». Он отверг эти пути и выбрал тот, который ему подсказывали совесть и разум. «Признать реальность существования в России правительства, называемое большевистским», — писал А. Толстой в «Известиях» 25 апреля 1922 г., — «Признать, что никакого другого правительства ни в России, ни вне России — нет… Совесть меня зовет не лезть в подвал, а ехать в Россию, и хоть гвоздик свой собственный вколотить в истрепанный бурями русский корабль».⁷

Книги А.Н. Толстого издавались миллионными тиражами. В 1934 г. граф становиться членом правления Союза писателей СССР. В 1937 г. его выбирают членом Верховного Совета СССР. В следующем году Алексей Толстой получает орден Ленина за сценарий к фильму «Петр Первый», а в 1939 г. становится академиком. В годы Великой Отечественной войны «красный граф» выпускает целую серию патриотических произведений и становится членом Комиссии по расследованию фашистских злодеяний на территории СССР.

Разные пути — разные судьбы. Увы, «история — не тротуар Невского проспекта».

Примечания

1. ЦХИДК. Ф. 198. Оп. 17. Д. 496. Л. 103.

2. Русская военная эмиграция 20-х — 40-х годов. Документы и материалы. Т. I. Кн. 1. С. 351.

3. Русская военная эмиграция… Т. I. Кн. 2. С. 91.

4. Русская военная эмиграция… С. 96—97.

5. Там же. С. 102.

6. Русская военная эмиграция… С. 108—109.

7. Шкаренков Л.К. Агония белой эмиграции. М.: Мысль, 1987. С. 71—72.