Ялта. 1917 год

Идет что-то грозное на нашу землю.
В чем оно выразится — не может вообразить душа моя, она скорбит только смертельно.

В. Никифоров-Волгин

Ялта, наполовину выдуманная и все же реальная, берет свое начало в человеческих сердцах и там же запечатлевает свой восхитительный образ. В начале XX века забытый писатель П.В. Засодимский увидел Ялту как город веселья и смерти. От его наблюдательных глаз не скрылась надрывная полярность жизни, наполненной болью и драматизмом, сохранившаяся и по сей день. Лицо Ялты, ее неповторимые черты очевидно отличаются от других городов. Ее флер, гламур, прельстительная красота порождают удивительную легкость в мыслях и чувствах, которая подталкивает отказаться от внутренних запретов и погружает в чистое, не омраченное укорами совести веселье. Здесь возможно пережить всё или почти всё, что затруднительно представить в другом месте. Например, чеховскую «Даму с собачкой», сюжет которой в каждом поколении повторяется в бесконечных интерпретациях, созвучных времени и сулящих нам порой неожиданные откровения. Особый аромат зарождается в воздухе непроизвольно, как бы сам собой. Прозрачный несмываемый глянец трагически контрастирует с другой неотменяемой реальностью — неприметного умирания обездоленных и больных, у которых в глазах успешных и богатых нет алиби.

Революция, Гражданская война, а также последовавшие за ними террор и голод углубили нетривиальный опыт горожан, железной иглой записав на скрижалях сердца предельные образы ужаса, которые засвидетельствовал И. Шмелев в «Солнце мертвых».

Панорама Ялты. Фото начала XX в.

В XX век люди вступили, не ощутив никаких перемен. Они продолжали наивно верить в ненарушимость законов развития и совершенствования, в господство разумных начал бытия, в нравственное улучшение человеческих отношений. И только неожиданно грянувшая в августе 1914 года война^* исказила физиономию европейского ландшафта и стала первым звеном в цепи потрясений, которые ввели мир и Россию в новое столетие. Люди стали объектом игры таких сил, которые в тысячи раз превышали возможности индивидуальной свободы. Но для проницательных реалистов было очевидно, что разыгравшийся мировой кризис, центр которого по разным причинам оказался в России, простирается далеко за пределы политических и экономических факторов, которыми он будто бы был вызван и в рамках которых, как нас убеждали многие десятилетия, он должен был оставаться.

Русская революция и порожденная ею Гражданская война глухой неотступной болью отозвались во всех уголках великой России. Они стали источником неисчислимых нравственных и физических страданий, кровавых противостояний и судьбоносных потрясений для миллионов людей, и Крымскому полуострову в этой трагедии выпала особая роль.

Местные газеты, как испуганные птицы в заколдованном лесу, наперегонки сообщали о переменах в стране, каждая из которых была чрезвычайной.

Церковь Феодора Тирона в Аутке. Фото начала XX в.

«Южные ведомости» 15 (2) марта 1917 года опубликовали отречение Николая II от престола в пользу своего брата и далее сообщали: «Разоружены чины полиции и участки полиции. В разоружении принимали участие воинские части 32-го и 34-го запасных полков под руководством прапорщиков Александрова и Шнейдера». Там же было опубликовано распоряжение генерал-губернатора Эбелова: «Агентские и всякие телеграммы, исходящие из Комитета Государственной Думы, пока не последует соответствующего высочайшего акта, не допускать к опубликованию в печати».

18 (5) марта того же года градоначальник обратился к горожанам с призывом «не собираться в толпы» и «сохранять спокойствие»¹.

Вид на Иоанно-Златоустовский храм. Фото 1870-х гг.

Из Севастополя поступила информация: командующим флотом адмиралом Колчаком издан приказ, призывающий, невзирая на Февральский переворот, «продолжать твердо и непоколебимо выполнять свой долг перед Государем Императором и Родиной»² для победного окончания войны. В свою очередь, симферопольское духовенство, писал «Крымский вестник», № 71, без протестов и возражений подчинилось новому положению вещей и 19 апреля привело граждан и воинские части города к присяге на верность Российскому государству и Временному правительству, по всей вероятности, не подозревая, что на подходе другие правители, которые не будут нуждаться ни в чьих услугах и ни в чьем одобрении.

Невиданные перемены рождали на местах эмоциональный подъем и энтузиазм у наиболее энергичных людей. Так, 22 мая, в Духов день, прихожане ялтинской Феодоро-Тироновской церкви на собрании приняли решение заняться религиозно-просветительской работой среди беспризорников и пожилых людей³. И это был далеко не единичный случай.

Вилла «Елена». Открытка 1913 г.

Свинцовые объятия власти разомкнулись, узы самоограничения ослабли, и пьянящий воздух свободы стал побуждать к нелепым выходкам, подобно той, что произошла в те дни в Симферополе. В Городском саду около скульптурного монумента Екатерине II состоялся большой митинг, после которого разгоряченная толпа попыталась опрокинуть «ненавистную императрицу», и только усилиями некоторых благоразумных ораторов это разрушение удалось предотвратить.

18 мая Исполнительный комитет Совета рабочих депутатов признал необходимым арестовать и держать под стражей лиц, которые по своей прошлой дореволюционной деятельности могли представлять опасность для нового строя, но их инициативу никто не поддержал.

На пристани. Открытка начала XX в.

Весь 1917 год в газетах Ялты появлялись тревожные новости о глубинных переменах в нерушимой, как представлялось раньше, Российской империи. «Ведомости Ялтинского Градоначальства» сообщали: «В 4 часа дня объявлено войскам гарнизона о падении самодержавия. Известие принято с большим энтузиазмом».

«Таврический церковно-общественный вестник» писал: «Совершилось. Тот, без воли Которого и волос не падает с головы нашей, положил предел царствования бывшего Государя. Бесчисленные губительные непорядки, допущенные бывшим правительством, крайне недобросовестно совершавшим свое служение, злоупотреблявшим властью, постоянно и искусно вводившим всех в заблуждение, повлекли за собой государственную разруху, расстройство во всех наших делах.

Ялта. Пушкинский рынок, справа на дальнем плане звонница Успенской церкви. Фото 1905 г.

Нынешняя кровопролитная великая отечественная война ясно, до очевидности для всех, обнаружила, что страна наша и Русский народ стоят на краю пропасти, жадно раскрывшей пасть свою для поглощения нашего Отечества. Создалась эта ужасная бездна, и верховная власть вернулась к Русскому народу великому и пространством земли, и своей численностью, и духом, — устраивать на новых началах свою государственную жизнь. Совершилась воля Божия о новых судьбах Отечества нашего. Кто противостанет воле Его?.. (Рим. 9, 19)»⁴.

В тот же день обер-прокурору Святейшего Синода была послана телеграмма, подписанная архиепископом Димитрием (Абашидзе) и городским духовенством, корпорацией духовно-учебных заведений, служащими Консистории и другими церковными организациями Симферополя, в которой говорилось: «<...> единодушно считаем своим долгом просить вас, господин обер-прокурор, как представителя верховной власти в Св. Синоде, засвидетельствовать пред Временным правительством и Св. Синодом нашу верность Новому правительству и готовность все силы и все разумение свое отдать на служение Родине».

Пушкинский рынок. Фото 1905 г.

А в резолюции съезда духовенства и мирян Таврической епархии в мае 1917 года провозглашались новые взаимоотношения Церкви и государства: «Съезд духовенства и мирян Таврической епархии радуется освобождению Церкви православной от светской власти и приветствует свободу Церкви, не страшится отделения Церкви от государства, признавая это отделение высшим и идеальным выражением полной свободы Христовой церкви. Принимая же во внимание бытовые и национальные особенности русского народа, съезд не может с единодушной готовностью приветствовать отделение Церкви от государства на началах готовых западных образцов <...>»⁵.

Тогда же была отправлена телеграмма от духовенства и мирян князю Г.Е. Львову: «Епархиальный съезд духовенства и мирян Таврической губернии с полным доверием приветствует Временное правительство в твердом убеждении, что оно укрепит за дорогой Родиной и Православной церковью основы давно жданных свобод, без которых государство и Церковь обречены на гибель»⁶.

Революционный митинг на Аутской улице. 17 октября 1905 г. Из фондов ЯИЛМ

С нескрываемым восторгом значительная часть крымского духовенства обратилась к А.Ф. Керенскому: «Идейный вождь трудовой России и воевода народной армии и флота Александр Федорович! Тебе вверена защита интересов трудящихся, тебе вверена защита родной Руси от жестокого врага демократии и мира. Стой же твердо, честный борец, за тобою идет вся трудовая Россия. Кликни клич, Минин земли Русской, — мы же, клир и миряне Тавриды, приветствуем в лице твоем армию и флот, несем тебе всю утварь, все золото и драгоценности Церкви и все, что имеем, а ты, вперив очи орлиные, зорко блюди интересы государственной свободной Руси»⁷.

«Южные ведомости» 6 марта напечатали телеграмму, посланную Председателю Государственной Думы М.В. Родзянко от служащих земства: «Приветствуем всех, кто взял почин и делом содействовал разоружению отживших форм государственного управления, и памятуя, что теснейшее объединение всех слоев населения необходимо для укрепления нового строя, мы, работающие в Ялтинском земстве, выражаем полную готовность отдать все силы для поддержки нового правительства».

Митинг в Мордвиновском парке после восстания на броненосце «Потемкин». 1905 г. Из фондов ЯИЛМ

В тот же день члены городской думы собрались на экстренное заседание и после эмоциональных дебатов послали телеграмму с горячим приветствием Временному правительству, в которой говорилось, что они «всецело присоединяются к его решению обновления Российского Государства на началах права и справедливости, свободы и равенства».

А через несколько дней 210 женщин Ялты, воодушевленные наступившими преобразованиями, послали приветственную телеграмму Родзянко и Львову, о чем сообщила «Русская Ривьера». Там же говорилось и о торжественном праздновании «Русской Свободы». «На Пушкинской площади был собран митинг в 10000 человек. Духовенством отслужены панихида и молебен. Выступали с речами священники Николай Владимирский и Сергей Щукин. Затем прошел парад войск гарнизона и проведен митинг»⁸.

Симферополь. Здание духовной семинарии, где на чердаке в 1902—1905 гг. стоял гектограф, на котором печаталась литература комитета РСДРП

В Алуште также прошел праздник Свободы с «молебнами православных священнослужителей, католического пастора, мусульманского муллы и раввина с речами»⁹.

Ощутившие дух вседозволенности «диаконы и псаломщики на общем собрании объединились в союз, имеющий целью защиту их материальных и правовых ценностей»¹⁰.

Ялта. Март 1917 года. Демонстрация

24 (11) апреля в типографию Эйдлина явился ученый-лесовод с десятью солдатами и объявил владельца арестованным, после чего заставил печатать воззвания от имени «Организационного Комитета социализации труда», в которых содержался призыв «объявить все магазины собственностью народа», а владельцев — «старшими приказчиками». По распоряжению Губернского комиссара часть воззваний была конфискована¹¹.

В скором времени в Ялту прибыло свыше 130 бывших политзаключенных. Больные телом и еще больше душой, они с наслаждением погрузились в санаторную жизнь как законный результат их революционной деятельности. Большинство прибывших инвалидов, 116 человек, разместили в Ливадийском дворце, в большом зале, остальных в санатории «Гнездышко».

Демонстрация Ялтинского союза распространителей печати и союза рабочих извозопромышленников у гостиницы «Джалита». 1917 г.

В начале апреля в их не обремененных житейскими заботами головах зародилась еще одна революционная идея — соорудить специальные знамена с надписью на ярко-красном фоне с черной полосой: «Амнистированные политически! Вечная память замученным в тюрьмах борцам за свободу! Да здравствует Первое мая!» и пройтись с этими знаменами по всей Ялте. К тому же это совпало с решением Совета рабочих и солдатских депутатов о праздновании 1 мая. Эта дерзкая мысль волновала и будоражила воображение бывших подпольщиков — как они, маргиналы, некогда шарахавшиеся от каждого городового, теперь на пике своей жизненной славы пройдут у всех на глазах как победители, новые хозяева истории, свидетели наступивших перемен.

Как и было задумано, утром 1 мая революционеры-инвалиды выстроились по четыре человека на площадке перед Ливадийским дворцом. В первые ряды поставили самых статных и крепких, и отправились в Ялту. Удивляясь столь необычному явлению, многие горожане одобряли и приветствовали демонстрантов, рассуждая о наглядных признаках наступившей свободы. Наиболее активные подходили к участникам шествия и оживленно беседовали.

Демонстрация 1 мая 1917 года. Фото из фондов ЯИЛМ

По воспоминаниям М.Б. Ханина, шествие вдохновило Давиденко, бывшего садовника Ливадии, и он всех участников демонстрации угостил великолепным вином из царских подвалов. «Такие люди должны выпить это вино», — приговаривал царский садовник и раздавал пыльные бутылки, запечатанные сургучом.

18 (5) мая Исполнительный комитет Совета рабочих депутатов «признал необходимым арестовывать и держать под арестом всех лиц, которые по своей прошлой дореволюционной деятельности могут представлять для нового строя опасность». Но это решение по техническим причинам не прошло.

Демонстрация на ялтинской набережной у гостиницы «Джалита». Март 1917 года. Фото из фондов ЯИЛМ

Под прикрытием демагогии о свободе на поверхность жизни поднимались грозные силы разрушения и упраздняли прежде незыблемые, естественные ограничения и запреты.

Но были и другие настроения, свидетельствовавшие о жалкой беспомощности сторонников прежнего строя. Так, в Ливадийском парке было найдено много разбросанных и расклеенных на деревьях прокламаций с призывом восстановить монархию, подписанных Центральным комитетом общества «Вперед за царя и Святую Русь». По данным местной прессы, «в Ялте обнаружена группа монархистов в количестве 33 человек, которые вели усиленную агитацию за восстановление монархии».

Севастополь. Демонстрация 1 мая 1917 года на площади им. Нахимова

Монархические призывы, да и вообще обращения к здравому смыслу не достигали цели; напротив, революционные настроения, на Южном берегу в то время еще малосильные, проникали в народное сознание и приносили свои специфические плоды.

Желая предупредить возможность контрреволюционного выступления, Севастопольский совет депутатов армии, флота и рабочих направил в Ялту комиссию под руководством полковника А. Верховского (впоследствии военный министр в Кабинете Керенского), которая произвела обыск у 17 лиц царского Дома Романовых и их приближенных, но ничего компрометирующего не нашла.

Демонстрация в Ялте, март 1917 года

Кстати говоря, даже в Симферополе к октябрю 1917 года насчитывалось всего лишь несколько профессиональных большевиков, наиболее активными из которых были Шустер и Жан Миллер^**. И только 8—9 октября Гавен создал организацию, которая разместилась в глухом и грязном Троицком переулке (впоследствии ул. Большевистская) в помещении меннонитов, где большевистские сходки чередовались с сектантскими службами. Поначалу собиралось не более 15 человек, которые заседали иногда под пение псалмов в небольшой продолговатой комнатке с низким потолком. Заставленное партами, во всех отношениях мрачное помещение освещалось лучиной и от этого казалось особенно жалким и убогим. Энтузиазм у собравшихся зашкаливал. В спорах до хрипоты они засиживались до поздней ночи. И когда с острыми вопросами к ним приходили меньшевики, эсеры и члены еврейских партий, отношение к ним было неизменно враждебным.

9 августа (27 июля) в Ялте началась забастовка домашней прислуги, требовавшей увеличения зарплаты и сокращения рабочего дня до 8 часов. Чтобы хоть как-то контролировать ситуацию, в конце ноября 1917 года в город прибыл татарский конный полк, носивший имя матери императора Марии Федоровны, с вензелями на погонах «МФ». Делились они на эскадроны, откуда и само название «эскадронцы», и отличались националистическими настроениями, отчего стали открыто звучать лозунги «Крым — татарам!», «Да здравствует Курултай!»

Впечатления от Южного берега Крыма превзошли все ожидания прибывшего в Ялту революционера К.П. Набокова. Чарующая природа, красота дворцов, недосягаемое изящество аристократов на фоне богатой и праздной жизни города, наслаждавшегося бархатным сезоном, резко отличались от всей России, уже погрузившейся в холодные сумерки большевистской осени. Он писал: «Ялта напоминала мне оазис в безводной пустыне, подвергнувшийся налету голодной саранчи; все улицы, дома запружены беглецами, гостиницы, особняки и дачи переполнены буржуазией; они ночуют не только на балконах и в вестибюлях гостиниц, но и в коридорных проходах. Жители города потеснились в сарайчики, уступив им свои квартиры. Татарские деревни — Дерикой, Аутка и окрестности города забиты беглецами до отказа. По набережной Ялты с утра до позднего часа ночи сплошной стеной беззаботно, празднично наряженная, движется ликующая буржуазия. Прибой волн сливается с многоголосым говором, смехом, шутками и музыкой; здесь нет будней, тревог, забот; жизнь протекает сплошным праздником, в роскоши и в веселье — у выхоленных молодчиков в погонах повисли на руках сияющие счастьем красавицы. — Море! Солнце! Золотой пляж, загородные прогулки на татарских лошадях с проводниками в горы»¹².

О подобных «прогулках» писал П. Засодимский: «В значительном количестве здесь встречаются соскучившиеся в одиночестве вдовушки и дамы, "разошедшиеся" с мужьями, и пожилые дамы, страдающие нервами (либо бесящиеся с жиру, — неспециалисту трудно разобраться), но, во всяком случае, ищущие сильных ощущений и жаждущие вновь пережить волнения и восторги второй (а иногда и третьей) молодости. Встречаются и барышни, нуждающиеся в татарах-проводниках (злые языки утверждают, что они ради Маметов и в Крым, собственно, приезжают) <...>.

Набережная. Фото начала XX в.

Ялта превращается в café chantant <...>.

Некоторые строгие блюстители порядка и благочиния сочиняют целые филиппики против ялтинских татар-"проводников" и даже не прочь рекомендовать насильственные меры для удаления их. Но эти почетные цензоры нравственности стреляют не в цель...

Татары-проводники, без сомнения, явление нежелательное. Но ведь корень-то зла вовсе не в них. Появление их вызвано "спросом". Не будь спроса, не было бы и предложения. Если бы бесстыжие искательницы приключений, наезжающие в Ялту, не бегали за ними, не обращались к их услугам, то Маметы и без всяких репрессивных мер исчезли бы с Набережной. Но их спрашивают, их ищут, в услугах их нуждаются, "услуги" их иногда очень щедро оплачиваются. Почему же мы от крымских татар можем ожидать и требовать героизма, когда мы его не требуем от наших сограждан, более обеспеченных материально и более развитых умственно!..

И случается, что татары-проводники наживают целые состояния от прогулок в горы с дамами, накупают земли, заводят виноградники и под старость живут рантьерами — без печалей и забот, рассказывая приятелям под веселый час о своих подвигах как о делах "давно минувших дней" <...>.

В среде "сезонной" толпы, блестящей по внешности, посреди живых роскошных декораций, созданных природой, — разыгрывается в Ялте немало тяжелых драм и фарсов, но эти драмы и фарсы так отвратительно циничны, так грязны, что даже писать о них неохота»¹³.

Прогулка в горах. Открытка начала XX в.

Возвращаясь к воспоминаниям К. Набокова, читаем: «Стройные ряды аллей вечно зеленых кипарисов, аромат цветов ласкает взор. Все здесь располагает к радостному веселью — жить и наслаждаться <...>. Рукой подать до Севастополя — там давно уже чувствуется революция, и ни одного офицера не встретишь в погонах, а здесь блеск погон ослепляет зрение, офицеры при встрече с солдатами высокомерно, заносчиво и даже вызывающе держат себя. То и дело слышишь позади себя оскорбительные реплики в свой адрес: "Это он, — тот самый, что на митинге выступал. Да, он, — я заметил его! Жид! Немецкий шпион! Продали Россию! — Они заодно, все за деньги работают. — А Ленин — кто? — Его немцы в запломбированном вагоне прислали, — сбежал, говорят!" <...> Идешь и чувствуешь, как сверлят твою спину озлобленные, полные ненависти глаза, готовые растерзать тебя в куски; так нагло вызывающе, брезгливо косятся на тебя и отворачиваются и порой делают вид, что не замечают тебя, стараясь толкнуть и вызвать на скандал. Все время сдерживаешь себя, не подаешь вида, что слышишь и замечаешь это, до боли оскорбленный, возмущенный, сжимаешь кулаки. Здесь нет фабрик, заводов и расположенных воинских частей, и нет промышленного пролетариата, поэтому они так распоясанно здесь себя чувствуют. Им только этого и надо, чтобы задеть их, и тогда на этом они спровоцируют очередную кляузу на большевиков.

Что это? Что такое? Почему все гуляющие на набережной взволнованно пришли в движение, сбились в кучу, давка, крики "ура!", машут шляпами, платками, хлопают в ладоши, — в воздух полетели подарки и цветы. — Эскадрон идет! Эскадронцы едут! Из-за угла по набережной, как на параде, на взмыленных гарцующих лошадях, в полной боевой готовности, сверкая обнаженными шашками, появляется татарский эскадрон <...>. Эскадронцы лихо сидят в седлах, с сияющими лицами победителей, ловят на лету подарки и цветы, самодовольно улыбаются, раскланиваясь, готовые, как откормленные псы, по первому зову своих господ сорваться с цепи и броситься на расправу со всеми, кто осмелился нарушить покой их господ. Вот почему на их знаменах вышиты золотом лозунги: "Крым для татар", "Советы без большевиков"»¹⁴.

В это же время, на этой же набережной, в невзрачном помещении собираются немногочисленные ялтинские большевики под председательством «высокого худощавого человека, всегда в солдатской шинели, с бескровно бледным лицом и глубоко впавшими глазами» — Яна Булевского^***. Организатор и вдохновитель массовых митингов, человек сильной воли, он готовил революционные кадры. Его ближайший помощник и советник Таненбаум владел татарским и агитировал среди татарского населения, неоднократно с риском для себя он появлялся с листовками в Ливадии, где располагался эскадрон.

«Когда мы заседали, — продолжает Набоков, — у наших окон и дверей движущей стеной гуляла буржуазия, многие задерживались из них, как около кино, прилипая приплюснутыми носами в стекла, критически рассматривали наши лозунги на стенах и знаменах и со звериной ненавистью запоминали наши лица, — однако это не мешало нам продолжать заседания. Но расходились мы всегда засветло, и не по одному, и в разные стороны, т.к. по одному расходиться было опасно. За нами следили и охотились. Были случаи нападения и жертвы»¹⁵.

Первое время митинги сопровождались свистом и выкриками: «Жид! Немецкий шпион!» и ораторов за рукава стаскивали с трибуны и избивали, позже стали появляться даже аплодисменты.

Примечания

*. В Первой мировой войне погибло и искалечено около 4,5 тысяч православных священнослужителей.

**. Миллер Жан Августович — латышский рабочий, участник революции 1905—1906 гг. в Латвии. Бежал в Чикаго, где окончил университет со званием кандидата права. Вернувшись в Россию, «направляется в Евпаторию для лечения солнцем» и начинает работать в местной организации РСДРП. Живой практический ум и революционная подготовка, несомненное честолюбие обеспечили ему одно из центральных мест в подготовке переворота в Крыму.

***. Летом 1917 г. приехал на лечение в Евпаторию, затем перебрался в Ялту, где стал руководителем Ялтинской организации РСДРП. Весной 1918 г. комиссар по национальным вопросам Таврической губернии. Расстрелян на Украине гайдамаками.

1. Русская Ривьера, 1917, № 52.

2. Кручинин А.С. Адмирал Колчак: жизнь, подвиг, память [Электронный ресурс] // Либрусек. Много книг. — Режим доступа: http://lib.rus.ec/b/447882/read. Проверено 18.04.2014.

3. Катунин Ю.А. Православие Крыма в 1917—1939 годах: проблемы взаимоотношения с государством. — Симферополь, 2002. — С. 14.

4. Таврический церковно-общественный вестник, 1917, № 8—9. — С. 175—179.

5. Всероссийский церковно-общественный вестник, 1917, № 48. — С. 3.

6. ГАРФ. Ф. 1778, о. 1, д. 168, л. 65.

7. Всероссийский церковно-общественный вестник, 1917, № 34. — С. 4.

8. Русская Ривьера, 1917, № 57.

9. Крымский вестник, 1917, № 65.

10. Южные ведомости, 1917, № 76.

11. Ялтинская жизнь, 1917, № 289.

12. Воспоминания К.П. Набокова (члена Ялтинского Совета ВЧК и военного комиссара), 1958 г. Фонды ЯИЛМ. О. Ф, ед. хр. 84, на 134 л. — Л. 15—16.

13. Засодимский П.В. В Крыму. — М., 1902. — С. 25—26.

14. Воспоминания К.П. Набокова. — С. 16—17.

15. Там же. — С. 19.