Первые аресты

Атеистические воззрения большевиков внедрялись в жизнь православного народа как на территории огромной страны, так и в Крыму. Некогда отвлеченные теории безбожников становились неотменяемой нормой повседневной жизни.

В 1922—1923 годах в Большой Ялте были закрыты: домовая церковь при санатории бывшего духовного ведомства; домовая церковь в Джемиете, гимназическая церковь, домовая церковь в Леснинском убежище, домовая церковь в здании Красного Креста, Свято-Никольская и приписанная к ней церковь Иоанна Предтечи в совхозе «Массандра», домовые церкви в имении «Гаспра», в детском санатории в Алупке, в санатории «Харакс», в Ливадийском санатории № 6 и в поселке Симеиз.

По мере реальной, а не теоретической встречи с революцией и ее последствиями отцу Димитрию Киранову предоставилось немало возможностей пересмотреть и уточнить свои взгляды.

Крымские чекисты не ленились разрабатывать персонально каждого священнослужителя и выявлять тех, кто согласен на сотрудничество, и тех, кто из-за своей несговорчивости подлежит изоляции.

О характере воздействия на священников Ялты и методах их переубеждения можно судить по следующему документу. 16 июля 1923 года из Симферопольского Политического Управления в Ялтинское погранотделение ГПУ пришла секретная бумага с рекомендациями:

«По существу Вашего доклада о проделанной работе секретной группы за апрель и май месяц с.г. СО ГПУ Крыма предлагает Вам ни в коем случае не допускать отстранения Сербинова от должности благочинного, а также собрать материалы на священников: Терновского, Киранова, Щеглова, Богословского, компрометирующие их в антисоветских выступлениях на почве борьбы с обновленческим церковным движением. После чего указанных лиц арестовать и вместе с делом препроводить к нам на предмет высылки их в административном порядке через НКВД Крыма на глубокий север.

Ввиду малочисленности церквей в Крыму предлагаем Вам ни в коем случае не допускать в Ялте образования викарного епископства. Имеющийся в гор. Севастополе викариат будет нами через соответствующий орган церковной власти ликвидирован. В заключение предлагается Вам завести агентурные дела на имеющихся при приходских церквях организации "сестер-тружениц" и о деятельности этих организаций подробно сообщить в очередном докладе, указав, какие именно элементы группируются вокруг данных организаций.

П.п. нач. СОЧ ГПУ Крыма (Арнольдов)»⁹⁴.

Ялтинские стукачиlalala незамедлительно исполнили данное им поручение и предоставили ГПУ необходимую информацию о священнослужителях. В донесении неизвестного сексота говорилось, что протоиерей Николай Щеглов, бывший представитель Союза Архангела Михаила, «неискренний, двуличный, старается приспособиться к обстоятельствам, получал награды от генерала Безобразова и Макарова при белых, а с приходом красных неожиданно становится дряхлым и нетрудоспособным, но все-таки в кругу своих лиц говорит о том, что он еще переживет Советскую власть. При Врангеле был ярым монархистом» и вместе с Кирановым проповедовал в старом Народном доме, где в то время помещалась монархическая организация, учрежденная редактором черносотенной газеты «Колокол». Проповедь их была направлена исключительно к тому, что «в России мыслим только строй, во главе которого будет монарх», а «большевики являются исчадием ада, врагами Бога и христианства. При приходе красных они уцелели благодаря тому, что самый активный, ярый противник Советской власти поп Николай Владимирский, бежавший за границу, послужил им громоотводом. После Владимирского Щеглов и Киранов являются довольно крупными антиреволюционно настроенными фигурами <...>. О деятельности Щеглова при белых необходимо упомянуть о его участии в деятельности монархического кружка "Русский терем", где он принимал активное участие в лекциях. Его единомышленником был массандровский поп Богословский, устраивавший прототипы таких же лекций в Массандре. Киранов во время приезда генерала Слащева в Ялту добровольно явился в новый Народный дом на молебствие со своим хором». Далее осведомитель сообщает, как в середине апреля 1923 года, перед выборами делегатов на съезд духовенства и мирян в Симферополе, священники Терновский, Щеглов и Киранов, посовещавшись, решили бойкотировать выборы. Но потом уступили под давлением благочинного Петра Сербинова, «который объяснил, что на съезд необходимо послать делегатов, в противном случае ялтинское духовенство и миряне будут оторваны от жизни Церкви и заживо себя похоронят. По этому поводу Киранов сказал, что на Сербинова он, Щеглов и Терновский были недовольны, но не могли ничего сделать, ибо Сербинов является благочинным». И далее осведомитель сообщает о городских слухах, на его взгляд, представлявших ценность для государственной безопасности:

«На прошлой неделе в Ялте появились новые слухи, источником которых являются, несомненно, Терновский, Киранов и Щеглов. Один из рабочих прихожан нового собора спрашивал: правда ли, что есть распоряжение, чтобы вместо воскресенья русского праздновали субботу. У татар, мол, есть пятница, у евреев суббота, а у нас воскресенье, и почему это именно русское воскресенье переносят на еврейскую субботу. На вопрос, кто ему говорил об этом, он ответил, что человек из Златоустовского приходского совета, но фамилии не сказал <...>. В данном случае этим провокационным слухам послужило то обстоятельство, что Сербинов пригласил к себе Киранова и Щеглова для информирования их относительно введения в церкви календарного стиля (т. е. нового), плюс к этому промелькнувшие в последнее время в газетах известия, что некоторые фабрики и заводы на общих собраниях постановили день отдыха выбрать вместо воскресенья какой-либо другой. Распоряжения по церковной линии о введении нового гражданского календаря официально еще не поступало <...>, в январе 1923 года им [т.е. Кирановым] самостоятельно, без ведома благочинного Сербинова был издан крестный табель-календарь на 1923 год. Замечательно в календаре следующее: старый стиль указан жирным шрифтом, указаны все двунадесятые праздники, память святых, посты, дни поминовения и дни, в которые не разрешается совершать брак, и совершенно нет ни одного революционного праздника. Календари были изданы в количестве 1000 экземпляров и были розданы по всем церквям Ялты и продавались по 5 рублей за штуку».

Донесения стукачей, составленные на основании городских слухов и собственных пристрастных наблюдений, власти сочли недостаточными для расправы над ялтинскими священнослужителями и главным обвинением выдвинули поминовение за богослужением арестованного Патриарха Тихона. В постановлении «Об избрании меры пресечения» читаем: «1923 года 5 сентября я, Вр. Уполномоченный Секретной Группы Ялтинского Пограничного Отделения ГПУ Крыма Ирышков, допросив сего числа по следственному делу № 99 свидетелей и выяснив из опроса признаки преступного деяния — пособничество контрреволюционным действиям находящемуся под следствием и судом бывшему патриарху ТИХОНУ, выразившееся в постановлении членов церковного совета Ялтинского округа священников 1) Сербинова Петра Ивановича, 2) Щеглова Николая Павловича, 3) Щукина Сергея Николаевича, 4) Киранова Дмитрия Михайловича, в присутствии 5) Терновского Александра Яковлевича и 6) Пиотух-Кублицкого Иакова Платоновича, и проводимое ими в жизнь таковое постановление о поминовении во время богослужения всенародно о здравии патриарху Тихону, что предусматривается ст. ст. 62, 68 и 69, а посему: Постановил, дабы вышеозначенные лица <...>, будучи на свободе, своим влиянием на несознательные массы не смогли бы помешать следствию в пособничестве контрреволюции и агитации против действий Советской власти, — заключить под арест.

В отношении Сербинова Петра Ивановича мерой пресечения избрать подписку о невыезде из Ялтинского округа, так как таковой, будучи благочинным округа, необходим верующим как администратор.

Вр. Уполномоченный Секретной Группы (Ирышков)
Утверждаю: Нач. Погран. отделения ГПУ Крыма (Карга)»⁹⁵.
В связи с этим постановлением были допрошены свидетели.

Один из них, дворянин Владимир Михайлович Журавков, подтвердил, что действительно «в воскресенье, 26 августа 1923 года, во время богослужения — литургии в Иоанно-Златоустовском соборе священником Димитрием Кирановым при выносе даров и упоминании о сохранении Богом для христиан патриарха Тихона я слышал шум в ограде, но так как я из церкви до окончания богослужения не выходил, то кто произвел этот шум, я не знаю». Другие свидетели также подтвердили, что имя Патриарха возносилось за богослужением, и в это время обновленцы на церковном дворе устроили драку. Священник Димитрий Киранов на допросе 3 сентября заявил, что он точно не может припомнить, с какого числа происходило поминовение во время богослужения на литургии и всенощной о здравии Патриарха Тихона в Иоанно-Златоустовском соборе, где он священствует. Но хорошо помнит, что такое поминовение было.

Следующим был допрошен настоятель Александро-Невского собора Петр Сербинов, благочинный Ялтинского округа. Он всячески подчеркивал свою близость к новой власти, указывая на то, что он в 1905 году сочувствовал революции и тогда же высылался царским правительством за панихиду по рабочим, расстрелянным 9 января 1905 года. Он подробно рассказал, как 10 августа 1923 года в Ялте состоялось совещание священников ялтинских церквей, на котором председательствовал священник Сергий Щукин и присутствовали он, Сербинов, священник Николай Щеглов, настоятель Аутской Успенской церкви, священник Димитрий Киранов, настоятель Иоанно-Златоустовской церкви протоиерей Александр Терновский и протоиерей Иаков Пиотух-Кублицкий, служивший в Александро-Невском соборе. На этом собрании «по предложению всех приходских советов поставлен был вопрос о публичном поминовении за богослужением имени Патриарха Тихона и посылки ему приветствия от Ялтинского округа по случаю вступления в управление его Церковью, что мы усмотрели из воззвания его ко всем пастырям и пасомым».

Следователь Ирышков спросил: «Знаете ли вы о том, что бывший Патриарх Тихон, обвиняемый за контрреволюционные преступления против рабоче-крестьянской власти, освобожден до суда под подписку о невыезде ввиду его чистосердечного раскаяния в своих контрреволюционных преступлениях и находится под следствием и что поминовение его всенародно равносильно пособничеству его контрреволюционным преступлениям?» Отец Петр ответил: «О всем этом знал, кроме того, что поминовение его после раскаяния есть контрреволюционный поступок. Большинством голосов было решено 11 августа начать поминовение и послать ему приветствие. И во всех церквях такое постановление проводилось в жизнь, за исключением уезда, куда я никаких распоряжений по этому поводу не делал. Поминали только в тех церквях, священники коих присутствовали на совещании, как например, Иоанно-Златоустовский собор, Аутская Успенская церковь и Александро-Невский собор, где служу я и в каковом поминовения производил я всего дней 3—5. В отношении же остальных церквей моего округа я в отдаче им такового распоряжения воздержался, и там поминовение не происходило».

Были вызваны на допрос священники Иаков Пиотух-Кублицкий, старейший священник Ялты протоиерей Александр Терновский (служил в Ялте с 1876 года безвыездно) и священник Сергий Щукин. Всем были заданы те же вопросы, и они, не находя ничего преступного в своих действиях, подтвердили, что имя Патриарха поминалось публично.

Акт от 28 марта 1921 года

6 сентября для подстраховки следователь Ирышков написал справку, в которой говорилось, что ордера на арест священников «им не предъявлялись <...> под предлогом их вызова в Симферополь в ГПУ Крыма для допроса в качестве свидетелей по сему делу № 99, дабы после их ареста и перед отправкой в ГПУ Крыма не произошло на этой почве каких-либо инцидентов с верующими»⁹⁶.

На основании допросов 7 сентября 1923 года было составлено «Заключительное постановление», смысл которого сводился к тому, что православное духовенство Ялты совершило тяжкое преступление против Советской власти и поминало арестованного Святейшего Патриарха Тихона вопреки распоряжению обновленческого епархиального управления, которое никто из ялтинских священнослужителей не признавал каноничным. И более того: после освобождения Патриарха послали ему приветствие, не спросив разрешения у того же обновленческого епархиального управления, не отменившего своего распоряжения. И поэтому необходимо «следственное дело на 1) Сербинова, 2) Киранова, 3) Терновского, 4) Щукина, 5) Щеглова, 6) Пиотух-Кублицкого отправить в Симферополь в Секретное отделение ГПУ Крыма вместе с личностями, за исключением благочинного Сербинова Петра, каковой необходим верующим как администратор»⁹⁷.

В это время в Крыму активизировавшиеся обновленцы вошли в доверительные отношения с властями и нашли у них сочувствие и всестороннюю поддержку. Именно это обновленческое постановление, запрещающее поминать Патриарха, ГПУ попыталось заставить исполнить православных священников Ялты. К тому же было и письменное указание из Политического управления Симферополя, полученное в начале года, следующего содержания:

«На Ваш доклад, препровожденный нам <...> от 4.1 сего года, сообщаем, что поминовение за богослужением в православных храмах патриарха Тихона и архиепископа Никодима ни в коем случае допускать не следует.

Поминовение лиц, осужденных Сов. властью за контрреволюционные действия, рассматривать как агитацию против власти и привлекать к ответственности.

П. п. нач. СОЧ (Корженко)
Секретарь КПУ (Уральцев)
СОЧ для исполнения 20/1—23 г. (Кудрявцев)»⁹⁸.

А в циркуляре от 11/VIII—1923 года ГПУ Крыма уточнялось:

«Впредь до особого распоряжения репрессии, применяемые по отношению к реакционным церковникам, оставить в силе, за исключением тех тихоновцев, которые принесут публичное раскаяние в своих преступлениях против Советской власти и тех, кои действительно лояльно относятся к Советской власти и доказывают это на деле, как то: в проповедях, воззваниях и т. д.

П.п. зам. нач. СОЧ (Арнольдов) и нач. СОЧ (Маллиlalala)»⁹⁹.

Любопытен отчет Ирышкова своему прямому начальнику Малли, по которому мы можем представить, как гонители Церкви смотрели на ее служителей.

«Тов. Малли.

Согласно ранее всех Ваших распоряжений и, в частности, личного разъяснения Ялтпогранотделения Уполномоченного ГПУ Крыма тов. Терлецкого, который был в Ялте без меня, так как вы знаете, что я при вас был отправлен на излечение в санаторию, сообщаю, что мы арестовали пять заядлых тихоновских попов за поминовение во время богослужения бывшего патриарха Тихона во исполнение всех Ваших директив.

Произошло это так: по приезде из санатории 27 августа я получил от осведома по духовенству сводку, в которой он сообщает о том, что во всех церквях, в частности в Иоанно-Златоустовском соборе, происходит поминовение Тихона, причем указал двух свидетелей, которых я допросил осторожно о липовом каком-то деле и между прочим о поминовении Тихона, те подтвердили о поминовении Тихона. После этого вызываю Киранова и спрашиваю. Он мне сообщает после долгих уверток и отделований от вопросов, что действительно у них состоялось совещание совета под председательством Сербинова при участии Щеглова, Щукина, Терновского, его, Киранова, и Пиотух-Кублицкого, где было постановление ввиду освобождения Тихона начать его поминовение в церквях и послать ему "верноподданническое" приветствие, каковое постановление и проводилось в жизнь. В частной беседе со мной перед спросом он мне открыто объявил, что он поддерживает Тихона и против всякого обновленческого движения и что состоявшийся Всероссийский собор он не признает совершенно, так как там, по его словам, собрались лица, которым хочется повластвовать, и никакие Святейшие Синоды и епархиальные управления он и другие попы не признают и не признают. Точно такого же мнения Щукин, Щеглов, Пиотух-Кублицкий, не говоря уже о Терновском. Хотя Сербинов почти то же самое говорит, но с некоторыми изменениями. В общем, я с каждым из них беседовал не менее 1½ часа и вынес определенное мнение, что с этими попами ничего не поделаешь, они неисправимы и ни на какие они контакты не пойдут, никакими их попытками и обещаниями не соблазнишь, и они твердо держатся в своих убеждениях, и самый правильный подход будет, если их предать суду или выселить в глухие места России. В крайнем случае можно оставить в Ялте Щукина и Пиотух-Кублицкого, приблизительно безобидных попов. В отношении же Терновского, Киранова и Щеглова, таковых, как самых заядлых монархистов, "для успокоения нашей совести", необходимо во что бы то ни стало выселить, и вот почему: во-первых, о их противообновленческой деятельности имеются сводки в личных делах и что они сбили с пути "истинного" и Сербинова и вредно действуют своим влиянием на окружающую их среду, как то: попов и приходские советы, так что совершенно немыслима какая-либо борьба за обновленчество. Пришлите парочку "живых", чтобы у меня была какая-нибудь опора, тогда можно что-нибудь сделать. А то в наших попах, какие они, лично убедился тов. Терлецкий, столкнувшись с ними. В беседе с ними я осторожно подходил к попытке завербовать кого-либо из них, но выносил из разговора с ними такое разочарование, что и не решался подойти к ним с таковым предложением. Попытайтесь проделать это еще Вы, так как здесь они чувствуют себя на своей территории и были как у себя дома, хотя порядочно струсили. Но когда увидят, что им придется покинуть свои доходные и насиженные места, то они немного сделаются уступчивее. Попытайтесь проделать это с Щукиным и Пиотух-Кублицким. В отношении же других и не делайте попыток. Во-вторых: в беседе со мной Сербинов согласился работать со мною, но неофициально, и мне для этого пришлось с ним побиться не менее 2—3 часов. В разговоре с ним он мне сообщил, что инициатором всего этого поминовения и посылки приветствия Тихону были Терновский и Киранов, каковые даже составили собственноручно оригинал и первые подписались, и что несмотря на его, Сербинова, возражения на совете о том, что необходимо от поминовения воздержаться, они настаивали, и только, как это ни странно, его, Сербинова, поддержал монархист Щеглов, скорее, наверное, от трусости, так что большинством голосов, 4-х против 2-х, постановление прошло. В общем Сербинов очень недоволен Терновским, Кирановым и Щегловым, причем просил меня походатайствовать, чтобы, по его мнению, оставили самых лояльных и спокойных Щукина и Пиотух-Кублицкого, так как с ними можно работать. Мое мнение тоже таково, что их можно оставить, а здесь я с ними договорюсь, или, самое лучшее, завербуйте их, если удастся. Сербинова обязательно нужно оставить, хотя он поправел и не "живой", но с ним можно сговориться, и я с ним сговорюсь. В отношении же Щеглова он в разговоре со мной сообщил, что если его вздумают выслать из Ялты за пределы Крыма, то он подаст прошение и уйдет на покой, а посему самое лучшее, если вы его вышлете. В общем, когда я завел дело, то, не имея от Вас точных указаний, какую же статью предъявлять сперва в постановлении о принятии дела к своему производству, я указал 3 статьи: 1) ст. 62, участие в организации, действующей в целях (ст. 57) возбуждения населения к массовым волнениям, 2) 68 ст. пособничество всякого рода преступлениям, предусмотренным ст. 67, и 3) 69 ст. — пропаганда и агитация. Потом я решил, что, может быть, Вы там и не будете привлекать их к ответственности и вышлете их в административном порядке, так я и решил оставить это Вам на усмотрение, и если Вы не согласитесь с ст. ст., то можно или зачеркнуть и уже потом предъявить их попам. Рядом с следственным делом есть вспомогательное, где находятся сводки и копии Ваших распоряжений.

Ареста попов мы не производили по следующей причине: не хотели поднимать паники и "волынки" среди населения, а я их вызвал и сказал, что вот, мол, по этому делу вас вызывают в Симферополь в качестве свидетелей, и вам придется поехать первым отходящим пароходом, и дал им удостоверение на руки для успокоения в том, что они направляются в Симферополь для опроса, где предлагается на обратном пути оказать им содействие, и что отправка туда и обратно происходит на "казенный" счет. По явке к Вам Вы их посадите. Сербинову я дал наказ успокоить верующих, и вместе с ним мы распределили безработных попов на освободившиеся "вакантные" места, так что "перебоев" у них не будет. С ними неофициально едет помощник, якобы содействовать им по пути.

Пока всего хорошего,

с коммунистическим приветом (Ирышков)»¹⁰⁰.

Порой взгляд с другой стороны помогает лучше представить, что происходило в церкви. Оценочные суждения ГПУ о священниках и церковных событиях нередко совпадают с реальным положением вещей и дают возможность острее представить происходившее, так как они не менее внимательно, чем православные, отслеживали церковные ориентиры духовенства, его сильные и слабые стороны.

Над священниками Ялты нависла прискорбная перспектива — быть высланными из города, где прожили и прослужили большую часть жизни. Адвокат, представлявший их интересы, обратился в прокуратуру с ходатайством:

«<...> Возникшая в прошлом, 1922 году, церковная смута совершенно не коснулась верующих Ялтинского благочиния. Верующие 4-х Ялтинских церквей не имели епископа, управлялись приходскими советами, которые во главе с духовенством с самою строгою добросовестностью и полнейшей лояльностью исполняли декреты и распоряжения Советской власти. В частности, декрет об изъятии церковных ценностей прошел в пределах Ялтинского благочиния без малейших недоразумений.

Протоиерей Александр Терновский

Ялтинские общины верующих были своевременно надлежащим образом зарегистрированы и сохраняли полную лояльность к Советской власти.

Имя Патриарха стали поминать за богослужением лишь после его освобождения и после того, как официальные газеты принесли известие о решительном самоотмежевании Патриарха от контрреволюции и всякой политической деятельности, а его послания были напечатаны в известиях ВЦИК. После этого Патриарху было послано приветствие со вступлением в управление Церковью, и общины верующих, убедившись, что православная русская Церковь не имеет ничего общего ни с контрреволюцией, ни с политикой вообще, были совершенно уверены, что молитва за Патриарха нисколько не нарушит законов Советской власти»¹⁰¹.

Партийные чиновники и чекисты, разумеется, не нуждались в пояснениях адвоката, а ходатайства по меньшей мере их раздражали — как дерзкое вмешательство в их ведомственные дела. Перед ними стояла конкретная задача, в свете которой православное духовенство не имело алиби в глазах власти, и в советском обществе места для него не предполагалось. Временными союзниками гонителей, сами того не осознавая в полной мере, из-за ненависти к патриаршей церкви стали обновленцы, которые с большим энтузиазмом, в согласии с безбожными чиновниками, преследовали и изгоняли откуда только возможно православных священнослужителей. Энергичные действия раскольников по захвату церквей, усиленные всесторонней поддержкой органов, а также личная наглость, помноженная на корысть и карьеризм, приносили видимые результаты.

Священники Сергий Щукин (слева) и Николай Щеглов у Аутской Успенской церкви. Ялта

2 ноября 1924 года в симферопольском Четырехсвятском соборе, в котором традиционно проходили съезды благочинных Крыма, собрались наиболее активные, радикально настроенные по отношению к патриаршей церкви обновленцы. Они хотели тотального и «бескомпромиссного наступления на Тихоновскую церковь». Для максимально успешной реализации своих планов они создали «пятерки», а при благочинных «тройки». Помимо прочего, съезд обновленческих священников принял решение поддержать безбожную власть в закрытии монастырей и преобразовании их в сельскохозяйственные артели и коммуны и тем самым выбить почву из-под ног наиболее активных и сознательных сторонников Патриарха Тихона.

На официальном уровне Политическим Управлением в Симферополе было решено: «<...> священников, кои будут противодействовать обновленческому движению, увольнять и высылать за пределы Крыма <...>. Храмы, приходские советы, прихожане коих выступят на защиту контрреволюционного духовенства, временно закрывать, договоры об аренде аннулировать, а затем передавать их группам верующих по указанию местной группы "Живой церкви", всячески поощрять духовенство, примкнувшее к новому движению, путем оказания ему содействия со стороны гражданской власти и путем перевода на лучшие в епархии места. Группе "Живая церковь" передать: свечной завод, архиерейское и другие монастырские подворья, кафедральный собор, часовни и монастыри <...>. Вообще оказывать группе "Живая церковь" всяческое содействие, не останавливаясь в случае нужды и перед репрессивными мерами по отношению к лицам, ведущим агитацию в пользу контрреволюционного духовенства и поддерживать его тем или иным способом».

Еще в начале января 1923 года в своей аналитической записке Б.С. Шведов и С.Ф. Реденсlalala утверждали: «Наша работа должна сводиться к негласной поддержке обновленцев в своей борьбе против реакционного духовенства путем передачи под законным предлогом в их ведение храмов, часовен и источников церковных доходов, подрывая этим экономическую основу существования черносотенного духовенства. Облегчить обновленцам передвижение с агитационной целью и связь с Симферополем. <...> Стараться, чтобы обновленцы на своих собраниях, съездах, конференциях выносили постановления о признании Соввласти, о безусловной лояльности к ней и т. д. Разрешать им всякого рода лекции, диспуты, собрания на церковно-обновленческие темы, не упускать из виду, что под формой "обновления" могут работать и реакционные элементы <...>. Свои действия необходимо координировать с действиями органов КПУ на местах, которые имеют подробные инструкции и план данной работы.

Дети у церкви Феодора Тирона. Из фондов ЯИЛМ

Когда же обновленчество в достаточной мере вытеснит остатки тихоновщины, тогда необходимо будет работу повести дальше, создавая и поддерживая все более и более левые течения среди обновленцев, и таким путем углубить раскол. В углублении раскола можно и надо использовать разных сектантов <...>.

Открытая тактическая линия наша остается прежней: вести борьбу с реакционными суевериями, отметать в сторону всякие разговоры о связи Соввласти с обновленческим движением, использовать все средства для дискредитации тихоновщины и временно щадить обновленцев. Когда же старые церковники будут побеждены, наступит момент ударить и по их преемникам — обновленцам»¹⁰².

Большевики понимали — сила в качестве, а не в количестве, пример мужественного исповедания веры отдельными священнослужителями может обратить поколебавшихся, воздвигнуть павших, и оттого спешили реализовать инструкции Политуправления.

Вид на Успенскую Аутскую церковь

Выработанная стратегия неуклонно воплощалась в жизнь, и, для того чтобы сломить непокорное духовенство, в Ялту 20 августа 1923 года прибыли лжеархиепископ Александр Введенский в сопровождении агента Симферопольского Отдела ГПУ и уполномоченный от обновленческой церкви протоиерей Сергей Баженов.

Приехавшие в первый же день потребовали отдать в распоряжение обновленцев ялтинский Александро-Невский собор, переданный православной общине 25 июля 1923 года Наркомвнуделом Крымской Республики.

Это заявление было связано с курьезным случаем, происшедшим в апреле 1923 года. НКВД Крыма открыл на своих подопечных обновленцев дело из-за того, что они, не посоветовавшись с органами, сдали прибывшим из Трапезунда греческим священникам Г. и А. Попандопуло и К. Мавроманиди, за которыми была община более 100 человек, нижний храм Александро-Невского собора, освященный в честь великомученика Артемия. Практичные греки предложили лукавым обновленцам не богословские споры, а пятьдесят процентов от продажи свечей, и те не смогли отказаться от доходного дела. Образовавшийся конфликт чекисты предпочли не раздувать и не арестовывать председателя приходского совета протоиерея Петра Сербинова, единственного священника, открыто признавшего Советскую власть.

Т.С. Малли

Представитель общины, у которого работниками ГПУ была взята подписка хранить этот разговор в тайне, отказался подчиниться требованию обновленцев, указав, что «на основании закона о религиозных общинах данная община имеет право на вполне самостоятельное существование и в ее дела никакая другая церковная организация, как бы она себя ни называла, вмешиваться не имеет права».

Тогда обновленческий священник Сергей Баженов при большом числе свидетелей стал говорить, что поминовение Патриарха есть не что иное, как контрреволюция, и такая дерзость повлечет за собой аресты, а также, что по этому поводу на днях последует разъяснение прокурора Крымской Республики, «которого, кстати сказать, до настоящего времени не было», и что «всякие отношения с церковным управлением, во главе которого стоит патриарх, есть явная контрреволюция». И вообще для православных христиан, с точки зрения государственной власти, единственно приемлемою церковной главой может являться только обновленческий Синод, а потому «всякие другие объединения, даже вне признания Патриарха, будут считаться контрреволюцией», и что наконец ялтинское духовенство «понесет заслуженную кару за отказ от обновленческого движения».

Действительно, через полчаса после отказа Александру Введенскому в передаче Александро-Невского собора «Живой церкви» настоятель протоиерей Петр Сербинов был вызван в Ялтинское отделение ГПУ, где ему сделали строгое внушение. Через три дня туда же вызвали всех ялтинских священников и предъявили официальное обвинение в поминовении имени Патриарха Тихона за богослужением и отсылки ему приветствия по факту вступления его в управление Церковью. В тот же вечер арестованные священники были отправлены в Симферополь и заключены в тюрьму при Симферопольском отделе ГПУ.

С.Ф. Реденс

После краткого допроса с них взяли подписку о добровольном выезде из пределов Крыма и Екатеринославской губернии на один год в течение полуторамесячного срока.

Протоиерею Александру Терновскомуlalala шел 81-й год, и в Ялте он прослужил более 50 лет. Протоиерею Николаю Щегловуlalala было 63 года, прослужил он в Ялте около 30 лет. Протоиерею Иакову Пиотух-Кублицкому было за 70 лет, и он прослужил в Ялте 10 лет, находясь в крайне болезненном состоянии — туберкулез легких в последней стадии. Самыми молодыми были священники Сергей Щукин — 52 года (в Ялте 23 года) и Дмитрий Киранов — 45 лет (в Ялте 10 лет). Со всей очевидностью можно сказать, что для большинства такая мера наказания была шоком и находилась за пределами физических возможностей. Им было трудно представить, что после того как они вполне искренне продемонстрировали свою лояльность по отношению к Советской власти, подчинились всем ее требованиям, если не считать отказ передать Александро-Невский собор обновленческому лидеру Александру Введенскому, их будут репрессировать. Опыт ущемления прав в царской России давал основание предположить, что административная высылка всего лишь простое недоразумение, вызванное клеветническими наветами представителей так называемой «Живой церкви».

Священники по совету адвоката написали заявления прокурору с просьбой сделать срочное распоряжение о приостановке высылки и об отмене так называемой добровольной подписки о выезде.

Диакон Александр Лаврентьевич Косяков. Публикуется впервые

Отец Дмитрий Киранов попытался объясниться с властью: «Сентября 7-го сего 1923 года я с некоторыми другими священниками города Ялты был вызван в Ялтинское Отделение ГПУ, где был допрошен по двум вопросам: а) знал ли я, что Патриарх Тихон освобожден из-под стражи под расписку о невыезде и находится под судом и следствием; б) знал ли я, что поминовение Патриарха Тихона при церковном богослужении является актом контрреволюционным. При этом мне вменялось в вину, что в августе месяце я поминал при богослужении п[атриарха] Тихона.

Не отрицая справедливости того, что в продолжение двух недель я поминал патриарха Тихона, на предложенные вопросы я отвечал так: я не знал, что поминовение п[атриарха] Тихона за богослужением является актом контрреволюционным, о том же, что он находится под судом, я знал из газет, не знал лишь, что он отпущен под расписку о невыезде.

После допроса, в тот же день, я был отправлен в Симферополь в ГПУ Крыма. Здесь на некоторое время я был заключен в камеру арестованных, а затем снова был вызван вместе с другими священниками к следователю. Следователь, не предъявляя к нам обвинения, кроме указанного выше, заявил, что находит наше пребывание в пределах Крыма невозможным, и предложил: или вы будете заключены сейчас же в тюрьму и потом высланы в Туркестан или Архангельскую губернию, или уезжайте из пределов Крыма и Екатеринославской губернии, причем предложил дать расписку, что мы обязуемся выехать через полтора месяца сроком на один год, будто бы добровольно и без давления на нас ГПУ, и что разглашать об этой подписке мы не имеем права.

Так как среди нас есть совсем старые и больные люди, для которых пребывание в тюрьме, хотя бы кратковременное, было бы убийственным, мы дали такую подписку.

Теперь же, обсудив надлежащим образом все это дело, я позволяю себе обратиться к Вам со следующим заявлением:

I. Когда на допросе я сказал, что не знал, что поминовение за богослужением п[атриарха] Тихона является контрреволюционным и наказуемым актом, я говорил это совершенно искренне. Более того: я и теперь, после допроса, после того как меня за поминовение патриарха побуждают выехать из Крыма, нахожусь в полном недоумении: запрещено ли в СССР поминовение п[атриарха] Тихона или нет, есть ли это акт контрреволюционный или после известного заявления п[атриарха] Тихона о полном признании Советской власти поминать его не возбраняется.

Патриарх Тихон находится на свободе, совершает всенародные богослужения, при нем с ведома и разрешения власти имеется Высшее Церковное Управление; от его имени в правительственных газетах печатаются воззвания к епископам, священникам и мирянам православной церкви, его имя и теперь поминается за богослужением в Москве, по всей СССР, в ближайших к нам городах — в Севастополе и Симферополе, что мы слышали сами. Так что совершенно искренне заявляю, что и теперь я нахожусь в полном недоумении — считается преступлением или нет поминовение п[атриарха] Тихона?

Но рассуждая так, я, как и другие священники города Ялты, был в высшей степени осторожен в вопросе о поминовении патриарха, подчиняясь уставу нашей церкви, но в то же время стараясь не погрешить против государственной власти. По уставам православной церкви мы обязаны поминать на богослужении главу нашей церкви. И мы поминали п[атриарха] Тихона до его ареста. Когда он был арестован, его поминовение было нами прекращено. Когда патриарх Тихон был освобожден, когда его открыто стали поминать везде, когда наши прихожане стали требовать его поминовения, стали поминать и мы, но когда представитель так называемой живой церкви протоиерей С. Баженов, в бытность свою в Ялте, заявил публично, что Крымская Прокуратура предполагает запретить поминовение, мы таковое прекратили в тот же день, хотя сказанное запрещение не опубликовано и до настоящего дня.

До какой степени за весь этот год мы относились осторожно к церковным делам, как мы избегали волновать народ церковными вопросами, можно видеть из того, что мы в своих проповедях за последний год совершенно не говорили о церковном раздоре. Я лично за весь год не сказал ни одной проповеди о современных церковных нестроениях.

Из всего этого ясно, что ни о какой злой воле с нашей стороны в вопросе о поминовении п[атриарха] Тихона не может быть и речи, что мы, напротив, все время старались не погрешить против требований гражданской власти, лишь с сожалением должны сказать, что и сейчас не видим, чтобы эти требования были высказаны ясно, определенно и повелительно для всех.

II. Другая сторона нашего дела состоит в следующем: вопрос о нашей высылке из Крыма прошел так, что он ставит нас в самое тяжелое моральное положение.

Мы обязаны бросить наши приходы и выехать внезапно и в ближайшем времени из пределов Крыма; нас пять священников, то есть почти все наличные священники города Ялты. Мы только что были зарегистрированы крымской властью, как выборные почти от семи тысяч прихожан и зарегистрированные, очевидно, как люди и по убеждению власти безупречные и в политическом отношении.

Разумеется, наше внезапное исчезновение из Ялты не может пройти незамеченным, не может не вызвать разговоров и пересудов. Между тем мы не имеем права открыто сказать о причине нашего отъезда, не можем сказать, почему так неожиданно мы нарушаем принятые на себя обязанности по отношению к приходу. И не только потому, что нам запрещено разглашать о нашей высылке, мы не можем рассказать о ее причине, но и потому, что, считая высылку несправедливой, мы должны как бы жаловаться прихожанам на действия власти и таким образом как бы восстанавливать их против таковой, чего мы отнюдь не желаем.

III. При этом сообщаю, что выехать из Крыма — Ялты мне не представляется возможным. Я сам приехал в Ялту по болезни горла, жена моя страдает тяжелым активным туберкулезом обоих легких с частыми кровоизлияниями, приковывающими ее на продолжительное время к постели, и малолетний сын мой, 12 лет, также слабого здоровья с предрасположением к туберкулезу. Семья моя существовала лишь на средства, добываемые моим трудом. Покидая Ялту, я должен буду оставить мою семью беспомощную, нетрудоспособную и больную без всяких средств к жизни, не говоря уже о том, что и самому мне выехать из Ялты и существовать в дальнейшем положительно не на что.

На основании изложенного, не чувствуя за собой вины и принимая во внимание тяжелые последствия высылки, я прошу Вас пересмотреть мое дело и прекратить преследование за отсутствием всякой вины с моей стороны. И так как на приготовление к выезду из Крыма нам предоставлено полтора месяца, срок же начинается с 10-го сего сентября, то прошу о возможно скорейшем рассмотрении этого моего заявления.

При сем прилагается копия удостоверения о болезни Ялтинского Диспансера за № 462, подлинник отправлен в ГПУ Крыма.

Сентября, 24 дня, 1923 г.

г. Ялта.

Свящ. Димитрий Киранов»¹⁰³.

23 октября 1923 года Уполномоченный СО СОЧ ГПУ Крыма А. Шолох-Терлецкий подписал документ, говоривший, что в «интересах обеспечения пограничной полосы от контрреволюционной деятельности всех вышеуказанных церковников, руководствуясь положением об административной высылке реакционных церковников, постановил: (выше указанных граждан) в административном порядке выслать из пределов Крыма на глубокий север». Но уже через несколько дней произошло нечто, кардинально изменившее точку зрения Шолох-Терлецкого на судьбу священников, а именно: телеграмма заместителя Председателя ОГПУ Г. Ягоды от 24/Х-23 года: «<...> всех указанных священников из-под стражи освободить и административную высылку в отношении их отменить». Для местной крымской власти это оказалось полной неожиданностью, и ей пришлось в срочном порядке отказаться от уже принятого постановления.

Странным образом ялтинские события отозвались в Керчи. Настоятель собора и благочинный отец Валентин Федорович Корчак-Чепурковскийlalala 14 сентября 1923 года был арестован по приказанию работника ГПУ Беленького на основании доноса некой Скопинич М.В. о том, что настоятель городского собора и его диакон Александр Косяковlalala поминают во время богослужения имя Патриарха. Донос подтвердили допрошенные Новописцев Н.К. и Шапочников М.М. На вопрос: «что послужило ему поводом к поминанию бывшего Патриарха Тихона?» отец Валентин ответил, что основной причиной для поминовения Патриарха Тихона для него послужили полученные от ялтинского духовенства копии постановления о возобновлении поминания Патриарха... Этого оказалось достаточно для предъявления обвинения: «Направлял православные церкви округа на путь содействия контрреволюции, выразившиеся в внесении в богослужебный обиход контрреволюционного элемента. По примеру священника Корчак-Чепурковского во всех церквях на богослужениях демонстративно поминалось по несколько раз имя бывшего Патриарха Тихона».

Отец Валентин Корчак-Чепурковский в результате был приговорен к 10 годам высылки в Архангельскую губернию. В отношении диакона Александра Косякова решение было совсем иным: «<...> принимая во внимание условия, побудившие его к совершению указанного преступления, его пролетарское происхождение и отсутствие судимости <...>, освободить»¹⁰⁴.

В телеграмме Ягоды не упоминалось о керченских священниках, и приговор был исполнен согласно судебному постановлению.

Примечания

2. Осведомительная служба в понимании чекистов была «секретными щупальцами органов ЧК, посредством коих мы должны видеть и всё знать, что скрыто в обыденной жизни или скрывается от карательных органов Советской власти» (ВЧК 1917—1922. Энциклопедия. М.: Вече. 2013. С. 189).

2. Малли Теодор Степанович родился в 1894 г. в городе Темешваре (Австро-Венгрия) в семье чиновника. Учился на философском и богословском факультетах Венского университета, был диаконом, однако впоследствии отказался от сана. Во время Первой мировой войны подпоручик австро-венгерской армии. В 1916 г. попал в плен и до 1918 г. был в лагере для военнопленных в России. Добровольно вступил в РККА, участвовал в боях с белочехами. Арестовывался колчаковской контрразведкой и сидел в Красноярской тюрьме. В конце 1919 г. освобожден Красной армией и сражался с Махно, Колчаком и Врангелем в составе 1-й бригады дивизии III Интернационала. В 1920 г. вступил в РКП(б), а в следующем году стал сотрудником ВЧК Крыма; следователь по особо важным делам, секретарь СОЧ, начальник отдела. Затем работал в центральном аппарате ОГПУ. В 1932—1935 гг. был в спецкомандировках в Германии, Австрии, Франции, Англии. В июне 1937 г. отозван в СССР и награжден знаком «Почетный работник ВЧК-ГПУ». Арестован 07.03.1938 г. и обвинен в преднамеренном нарушении конспирации, разглашении государственной тайны и отказе выполнять приказы. 20.09.1938 г. приговорен к ВМН и в тот же день расстрелян.

2. Реденс Станислав Францевич родился 17 мая 1892 г. в г. Мазовец Ломжинской губернии в Польше в семье польского сапожника. В РСДРП с 1914 г. Был женат на сестре жены Сталина Анне Аллилуевой. Окончил училище при Днепровском металлургическом заводе, с. Каменское Екатеринославской губернии. Был разнорабочим, красногвардейцем, разоружал казачьи полки. С 1918 г. следователь ВЧК, секретарь Президиума ВЧК. С 1919 г. заведующий юридическим отделом Одесской губернской ЧК, на руководящей работе в Киевской, Харьковской и Крымской губернской ЧК. Занимал различные высокие должности. Депутат Верховного Совета СССР 1-го созыва, комиссар ГБ 1-го ранга. Был дважды награжден орденом Трудового Красного Знамени. Почетный работник ВЧК-ГПУ. Арестован 22.11.1938 г. «как польский шпион и активный участник контрреволюционной заговорщической организации в органах НКВД». 21.01.1940 г. приговорен к ВМН и расстрелян 12.02.1940 г.

2. Протоиерей Александр Яковлевич Терновский родился 29 августа 1844 г. в с. Гришковки Духовищенского уезда Смоленской губернии. Сын священника. Окончил Смоленскую духовную семинарию. Учительствовал. С 20 июня 1869 г. — в Таврической епархии. 30 июня 1869 г. рукоположен в священнический сан к Архангело-Михайловской церкви села Матвеевка Мелитопольского уезда. С 1.XII.1881 г. — настоятель Аутской Успенской церкви в Ялте. Законоучитель мужской и женской гимназий. С 15 мая 1891 г. — настоятель Иоанно-Златоустовского собора. Служил в Ливадии во время пребывания там царской семьи. С 22 апреля 1890 г. — протоиерей. Жена Мария Стефановна. Сын Дмитрий, дочь Надежда — в замужестве за товарищем прокурора Симферопольского окружного суда Афанасием Литвиновичем. Вдов со 2 августа 1892 г. (ГАРК. Ф. Р-118, о. 1, д. 6311, л. 98—101).

Сохранился документ, направленный приходскому совету Скорбященской церкви в Симеизе 30 декабря 1926 г.[1].

2. Протоиерей Николай Павлович Щеглов родился в 1860 г. в семье священника. 29 июля 1876 г. с отличием окончил Учительскую семинарию, после чего преподавал в Министерском училище в Смоленской губернии до своего рукоположения 26 марта 1895 г. 29 сентября 1913 г. возведен в сан протоиерея. В Ялте отец Николай учительствовал с 1 апреля 1895 года по 15 сентября 1904 года, был законоучителем Аутского земского училища, а также преподавал в Успенской церковноприходской школе и ремесленном училище. В браке с Ольгой Ивановной имел детей Сергея и Екатерину (ГАРК. Ф. Р-118, о. 1, д. 6503, л. 41—42).

2. Священник Валентин Корчак-Чепурковский родился в г. Константиноград Полтавской губернии в июле 1876 г. в семье чиновника. Окончил Киевскую Духовную Академию. С 1914 г. священник и законоучитель в гимназии в г. Ревель. С января 1918 г. служил в селе Нижние Серагозы Мелитопольского уезда. С 1922 г. — в Керчи. Вдов. В 1920 г. был под судом Ревтрибунала по обвинению в контрреволюции.

2. Диакон Александр Лаврентьевич Косяков, русский, родился в 1881 г. С 1913 г. псаломщик, с 1914по 1917 г. был на войне, с 1921 г. — диакон. Имел жену Ольгу и сына Владимира. Служил в Керчи. Расстрелян в 1938 г. Виновным себя не признал.

1. Архив ГУ СБУ в Крыму. Арх. № 010202, л. 29.

1. Там же. Л. 8—10.

1. Там же. Л. 3—15.

1. Там же. Л. 20.

1. Там же. Л. 27.

1. Там же. Л. 30.

1. Там же. Л. 21—23.

1. Там же. Л. 25.

1. Протоиерей Николай Доненко. Наследники Царства. Кн. 1. — Симферополь, 2000. — С. 183—184.

1. Архив ГУ СБУ в Крыму. Арх. № 010202, л. 93—94.

1. Там же. Л. 169.

Приложение

[1].

Циркулярно
Приходскому совету Скорбященской церкви в Симеизе
Декабря 30, 1926 г.

Окружной Совет в заседании своем от 29-го декабря 1926 года обсуждал вопрос о предстоящем 15—28 января 1927 года пятидесятилетием юбилее пастырской службы Протоиерея о. Александра Терновского в Иоанно-Златоустовском соборе.

Протоиерей о. А. Терновский священствует уже 57 лет, из них 50 лет бессменно и беспрерывно только в одном Иоанно-Златоустовском соборе и приходе, начав, таким образом, свою пастырскую деятельность в городе Ялте с 1877 года, когда в Ялте был один только приходский Иоанно-Златоустовский храм. До 1891 года о. Терновский был помощником Настоятеля, а с этого года, то есть 35 лет — Настоятелем Иоанно-Златоустовского храма. Такое продолжительное служение в одном приходе — явление совершенно исключительное. А будучи тесно связано и с общественной жизнью города Ялты, который на глазах о. Александра и при его активном участии в городской общественности из маленького городка с незначительным районом только вокруг Иоанно-Златоустовской церкви, без общественных тогда учреждений и учебных заведений — вырос в первоклассный курортный город с 25-тысячным населением — это служение о. Александра имеет, несомненно, и общественное значение. Однако Окружный Совет, по обстоятельствам времени, должен ограничиться обсуждением только чисто церковной его деятельности. Последняя, будучи временами очень ответственною не только в своем приходе и городе, но и перед всею церковью Таврической, в последние годы сопровождалась такими трудностями и тяжкими испытаниями, которые часто не под силу и молодому, полному сил, пастырю, а потому Окружный Совет не только не может, но и не имеет нравственного права проходить молчанием столь продолжительное и плодотворное пастырское служение Церкви Православной. На основании изложенного Окружный Совет постановляет:

1) Просить Президиум Совета составить от имени Окружного Совета приветственный адрес юбиляру;

2) Пригласить все духовенство и Приходские советы Округа к участию в день юбилея 15—28 января, в пятницу, в Богослужении: Литургия в девять с половиной часов утра и затем молебен;

3) Просить Президиум Совета взять на себя распорядительную часть по организации церковного торжества в этот день в Иоанно-Златоустовском соборе;

4) Просить церковные хоры города Ялты принять участие в Богослужении на два хора, а регента Я.Н. Розова — принять на себя труд по организации второго хора, предварительно условившись с регентом Иоанно-Златоустовского хора, что кому петь;

5) Просить всех членов принтов и членов Приходских Советов Округа принять участие в добровольной подписке на устройство чая в квартире юбиляра, направляя этот сбор не позже 12—25 января к Председателю Окружного Совета (причт и Приходский Совет Алексанро-Невского собора внес 20 рублей);

6) Просить Приходский Совет Иоанно-Златоустовского собора и духовенство остальных приходов Округа в ближайшие праздничные дни по получении сего, в конце Богослужения, объявить это постановление Окружного Совета верующим;

7) Особо просить Совет Иоанно-Златоустовского собора, в случае организации с своей стороны чествования своего Настоятеля с редким и исключительным юбилеем, согласовать совместно с Председателем Окружного Совета свою программу с программой Окружного Совета.

Председатель Окружного Совета Прот. П. Сербинов
Товарищ Председателя подпись <нрзб.>
Секретарь Прохач.

(Архив ГУ СБУ в Крыму, арх. № 09553, л. 14)