Преподобномученик Антоний (Корж)

Будущий преподобномученик иеродиакон Антоний родился в 1882 году в семье бедного украинского крестьянина Агафона Коржа, в селе Рубановке Мелитопольского уезда. Окончил церковноприходскую школу. Рано полюбив церковную службу и ощутив вкус к молитве, молодой человек оказался на Святой горе Афон. Пройдя послушание, укрепившись в аскетической жизни, он принял монашеский постриг с именем Антоний.

Через некоторое время отец Антоний вернулся на родину, в Таврическую епархию. Вскоре его рукоположили в диаконский сан с определением в Кизилташский монастырь в районе Ялты. После закрытия монастыря большевиками служил в величественном Вознесенском храме в Ливадии. Но и там не задержался надолго, храм закрыли и вскоре уничтожили. В 1927 году отец Антоний служил в Воскресенской Плещеевской церкви в Ялте.

Все ужасы революции и Гражданской войны прошли, не задев смиренного иеродиакона. Неимущий до и после революции, всецело сосредоточенный на стяжании иного, духовного, капитала, он до времени был неинтересен властям.

Но шло время, и политическая ситуация достигла своего предельного напряжения. Воздух Ялты в 1937 году наполнился густым туманом нетерпимости и злобы ко всем, кто еще пытался быть независимым и самостоятельным в своих верованиях и взглядах. Иеродиакон Антоний попадал в поле зрения властей как политический преступник. В известном смысле они не ошиблись. В анкете арестованного в графе «Политическое прошлое» отец Антоний (Корж) отвечает кратко и вразумительно — «монах». В такой дерзости в то время растворялась всякая невиновность и социальная близость неимущего крестьянина, ставшего монахом и ушедшего от внешней жизни в прозрачную тишину монастырских стен. Но, с другой стороны, что может быть более политически неблагонадежным и наименее простительным в атеистическом государстве, чем то, когда человек о своем монашестве говорит не как о частном деле своей совести, но как о политическом. К тому же в начале 1937 года произошли события, для тихой Ялты выходящие за пределы обыденного и уже привычного положения вещей. В течение долгого времени, невзирая на все ходатайства, просьбы, мольбы верующих и священнослужителей, Ялтинский горисполком не шел на открытие Александро-Невского собора. Отговорка была простой: уже есть зарегистрированная двадцатка — юридическое условие открытия храма, пусть она и ходатайствует. А в ней были люди безразличные к церковной жизни и не желавшие хоть что-то предпринять для этого, видимо, по договоренности с теми же чиновниками. Это устраивало горисполком, но не устраивало ялтинское священство и прихожан. Иеродиакон Антоний несколько раз ходил в горисполком с церковным активистом Баевым, чтобы добиться регистрации новой двадцатки, но безуспешно. Не имея возможности достучаться официально, с помощью ходатайств и ссылок на существующее законодательство, церковные люди решили действовать по-другому.

Ливадия. Церковь во имя Вознесения Христова. Фото начала XX в.

Когда горсовет отказал в очередной раз, отец Антоний уговорил верующих активистов снова пойти в Ялтинский горсовет, но на этот раз уже не с просьбой, а с требованием вернуть Александро-Невский собор.

В течение всех предыдущих лет по благословению Савчинского, настоятеля Плещеевской церкви, отец Антоний под видом церковных собраний, спевок и приготовлений к церковным службам часто собирал активных священников и прихожан. На таких собраниях, во многом похожих на древние катакомбные, ялтинские христиане решали свои насущные церковные проблемы, обсуждали возможность сохранения приходской жизни и церковного устроения, размышляли, как выживать и спасаться в таких трудных и опасных обстоятельствах. Тишина старого кладбища, напоминающего о вечности, и непримиримость к христианам беспощадной власти, не оставлявшей надежды сохраняющим веру умереть естественной смертью, придавали церковным собраниям особый духовный настрой. В начале 1937 года на одном из таких собраний и было принято решение о «походе» в Ялтинский горисполком.

Местные чиновники от требования верующих исполнить закон, который они представляют, были сильно возбуждены и возмущены. Воплощая мичуринский принцип не ожидать милости от природы, они научились брать от жизни все, что возможно взять, но психологически не были готовы к тому, что кто-то, тем паче верующие, может требовать у них что-либо, пусть даже на основании закона. Впечатление было настолько сильным, что расценилось властью как «бунт и попытка избить секретаря горисполкома»¹.

Разумеется, верующие ничего не добились — слишком плотным и непроницаемым стал к тому времени мрак безбожия и бесправия, нависший над страной. Все, кто был причастен к церковным собраниям и «походу», были арестованы. Начался крестный путь и отца Антония.

За ним пришли 9 декабря 1937 года на Обходной переулок, № 3, с ордером на арест. Обыск совершили в присутствии одной понятой Параскевы Дмитриевны Орфиниди. Больших хлопот не потребовалось, монашеская нестяжательность облегчила работу. Изъяли только документы. Лейтенант Жеглов принялся за работу. Без особых усилий он пришел к выводу, что отец Антоний (Корж) — один из руководителей и вдохновителей церковной контрреволюционной группы. Отец Антоний был простым, чистосердечным, бесхитростным человеком, не скрывающим своих мнений. Не сообразуясь с духом времени, политической ситуацией, он говорил, что думал и чувствовал. Как-то раз он сказал своему знакомому о руководителях партии: «Это хорошо, что в верхушках начинается грызня, это нам на руку, они друг друга постреляют, а тут скоро и война, как только начнется война, то Советская власть все равно не удержится, потому что коммунисты доведут народ до того, что ни один человек, кроме коммунистов, защищать Советскую власть не пойдет. Да и коммунисты-то больше половины... разбегутся. Это только они сейчас хотят показать свою мощь, когда забрались на теплые местечки и царствуют». О Конституции отец Антоний высказался также нелицеприятно. «С Конституцией подняли шумиху, стремясь доказать, что в Советском Союзе все живут хорошо. Много пишут о демократии, но это все на бумаге. Вожди все равно заставят массы себя выбирать, хочешь не хочешь, а другого кого-нибудь, кроме Сталина и лиц, которые сейчас царствуют, выбирать не дадут, за границей знают, как мы живем "хорошо", и все равно не поверят нашим газетам. Вот в Конституции указано, что можно свободно веровать, а власть всех верующих без разбора сажает в тюрьму, стремясь закрыть церкви». Все это через стукачей становится известно следователю. Доносят и о том, что неугомонный иеродиакон распространял «провокационный слух», что в Донбассе арестовали бывшего архиерея и удавили в тюрьме, а затем пустили слух, что он покончил жизнь самоубийством².

Когда отец Антоний узнал, что уже многие арестованы, он не испугался и не отступил, но во всеуслышание говорил: мы «свое возьмем, скоро придет наше время». И действительно, пришло «наше время» — не социальных гарантий и юридической справедливости, а время мученичества и исповедничества. Время благоприятное для спасения и удивительное, когда все внешнее устройство остается позади, так как Царство Небесное приблизилось, и тот, кто употребляет последнее усилие и терпение, восхищает его.

Все обвинения в контрреволюционной деятельности на допросе отец Антоний не признал. В ответ на требование «чистосердечного признания» чистосердечно, по-монашески просто говорил о своей полной непричастности к любой противозаконной деятельности.

Следователь раздражался, оказывал давление: «Вы лжете. Следственными материалами вы изобличены в предъявленном вам обвинении! Требуем чистосердечного признания».

Отец Антоний: «Я ничего не знаю, так как контрреволюционной агитации не вел.

Вопрос: С кем из окружающих Вас лиц Вы вели разговоры на политические темы?

Ответ: Разговоров на политические темы я ни с кем не вел.

Вопрос: Вы лжете. Вы не только вели разговоры на политические темы, но даже вели систематические контрреволюционные разговоры.

Ответ: Никогда и нигде я не вел контрреволюционных разговоров.

Вопрос: Ваше запирательство бесполезно. Вы будете изобличены на очных ставках со свидетелями.

Ответ: Можете вызвать свидетелей и сделать очную ставку.

Вопрос: Кто Вас посещал и кого Вы посещали и с кем имели связь в г. Ялта?

Ответ: Связи я ни с кем не имел и никого не посещал.

Вопрос: С кем Вы из церковников были тесно связаны?

Ответ: Связан был только по службе с Кульчицким.

Вопрос: Где проводились нелегальные сборища церковников и кто на них присутствовал?

Ответ: Где проводились нелегальные сборища церковников и кто на них присутствовал, мне неизвестно.

Вопрос: Что еще можете дополнить к своим показаниям?

Ответ: Показать больше ничего не могу».

Отец Антоний говорил правду, неудобную и совсем непохожую на «правду» следователя. Божия благодать, аскетическая лаконичность делают устойчивым исповедника, независимым от всех нападок и неуязвимым для искушений поддаться минутной слабости и уступить неправедному давлению, как это делали некоторые из прежних собратьев и единомышленников, давших показания на иеродиакона Антония.

На следующем допросе 15 декабря следователь решил подавить волю подследственного. Одно за одним отцу Антонию зачитываются показания свидетелей о его «преступной деятельности и контрреволюционных высказываниях». В одном из них иеродиакону напоминают его слова: «Большевики сажают в тюрьму каждого, кто чуть не так скажет какое-нибудь слово. Всех хороших людей посадили <...> у нас все духовенство в тюрьмах».

Следователь: «Вам зачитано четыре показания участников Вашей контрреволюционной группировки, подтверждающие Вашу контрреволюционную деятельность. Почему не подтверждаете эти показания?»

Отец Антоний: «Потому что все показания ложные».

Следователь пытается найти зацепку: «Вы заявляете, что данные показания ложные. Вы с кем-нибудь из обвиняемых находились в плохих отношениях?»

Отец Антоний: «Нет. Со всеми обвиняемыми, которые показывают на меня о том, что я вел контрреволюционную работу, я находился в хороших отношениях».

Следователь резюмировал: «Ежели Вы находитесь с указанными выше обвиняемыми в хороших отношениях, значит они ложные показания давать не могли».

Отец Антоний: «Показать ничего не могу»³.

В ответах отца Антония не чувствуется ни обиды, ни осуждения слабостей ближних. Он кротко и смиренно не выходит за пределы факта своей невиновности и не пытается рассуждать о мотивах, по которым стали клеветать на него когда-то близкие люди.

Следователь заканчивает дело 24 декабря 1937 года. Вещественных доказательств не имеется. Проживавший в Ялте Герасименко Г.И. дал письменные показания на исповедника. Власти посчитали, что этого достаточно, и Герасименко вызывать в суд необязательно. Прочие, давшие показания на отца Антония, сами были арестованы, осуждены «тройкой» НКВД 2 декабря 1937 года и вызваны в суд быть не могли, так как к тому времени были уже расстреляны, о чем лейтенант Жеглов целомудренно умалчивает, передавая дело в суд.

9 февраля 1938 года отец Антоний (Корж) был приговорен к расстрелу, а 14 марта 1938 года приговор был приведен в исполнение.

Примечания

1. Там же. Арх. № 014454, л. 36.

2. Там же. Л. 10, 12.

3. Там же. Л. 7, 8.