Феодальная Таврика

Победа хазар над повстанцами и агрессивный характер их владычества в Крыму вызвали, судя по археологическим данным, глубокий перелом в хозяйственной деятельности, быте и культуре значительной части населения предгорных районов и южного побережья Крыма. Речные долины в юго-западном предгорье заметно пустеют. С VIII до X вв. здесь почти не остается открытых земледельческих поселений, за исключением тех, которые были наиболее тесно связаны с уцелевшими укрепленными пунктами. Происходит еще одно массовое передвижение жителей долин глубже в горы. В Таврике VII—X вв. наблюдается временный упадок хлебопашества, замирают земледельческие поселения и усиленно развивается скотоводство на труднодоступных нагорьях (яйле). Одновременно возле скотопрогонных дорог на яйлу появляются новые поселения.

Основу отгонного скотоводства в горном Крыму заложили еще тавры, и оно здесь никогда не прекращалось. Когда же притеснения со стороны хазар принудили людей покинуть плодородные долины и поселиться в горах, скотоводство приобрело особенно большой размах. Снова возросло значение охоты и рыбной ловли. Люди сеют хлеб на небольших лесных полянах, собирают дикие плоды. Последнее, как видно, сопровождалось перенесением некоторых навыков садоводства в условия горных лесов: вокруг лесных плодовых деревьев вырубали и выкорчевывали другие деревья и подлесок, устанавливали известный уход за ними, а порой использовали и в качестве подвоя для прививки культурных сортов. Многие из лесных яблонь, груш и других деревьев в самой глубине горного Крыма хранят следы весьма давнего вмешательства человека в их судьбу. Возраст некоторых из них насчитывает не одно столетие. Ведь позднесредневековое садоводство в горах Крыма не могло возникнуть сразу в том совершенном виде, в каком его можно наблюдать в XV—XVIII и даже еще в XIX столетиях.

О мизерности зернового хозяйства в VIII—IX вв. говорят миниатюрные жернова ручных мельниц и мелкие зернотерки, найденные в целом ряде пещер и гротов Главной горной гряды, которые после многовекового перерыва снова используются под жилье. Такие поселения далеко не единичны. Комплексы средневековых пещер-жилищ с культурным слоем, говорящим о постоянном обитании в них человека, имеются на отрогах горного массива Караби (в частности, над рекой Суат). Есть они кое-где и по правому берегу Малого Салгира. Более многочисленные жилые пещеры обнаружены над истоками Большого Салгира и в районе его верхних притоков — чатырдагские пещеры и гроты над с. Мраморное, пещеры отрогов Долгоруковского массива, например, в урочище Ени-Сала близ с. Перевальное (б. Ангара). Та же картина наблюдается в ряде пещер и гротов Демерджи.

Но больше всего средневековых поселений в пещерах приходится на юго-западные районы Таврики — по обе стороны Главной горной гряды и ее отрогов. Над побережьем известны жилые пещеры: Иограф, Висячая, Ставрикайская, пещеры над Форосом и Шайтан-Мердвенем, гроты в скалах Ласпи и ряд других, где найдены следы использования их в VIII—X вв. в качестве жилищ. На северной стороне гор известны пещеры Сюндурлю-Коба в урочище Ай-Димитрий, а также в верховьях Узунджи и Баги (притоков р. Черной).

Внутри всех пещерных жилищ имелись очаги. Здесь же хранились посуда, скудные запасы зерна в амфорах и пифосах, примитивная домашняя утварь.

В описанном выше Басманском поселении (как и в других) над всеми находками преобладают кости мелкого и крупного рогатого скота. Это-то и говорит о том, что мясо было главным продуктом питания обитателей пещерных поселений, а скотоводство несомненно являлось их основным занятием. Скот составлял все богатство людей, живших во времена раннего средневековья в пещерах Таврики.

Не приходится сомневаться, что хорошее стадо, как и в более ранние времена, являлось предметом зависти соседей. Поэтому присвоение его могло быть целью грабительских налетов как соплеменников, так и пришлых врагов. Угрожали скоту и дикие звери — волки, медведи, которые, судя по их костным остаткам, водились тогда в лесах Крыма.

Обитатели пещер должны были изыскивать способы охраны стад в ночное время или зимой, когда прекращается выгон скота на нагорье, а также в минуты военной опасности. Возможно, этой цели и служила построенная над басманскими жилыми пещерами подковообразная каменная стена, концы которой почти примыкают к краям обрыва. Такой загон представлял собой примитивную, но почти неприступную крепость, вероятно, игравшую оборонительную роль и для самого поселения.

В горах и на побережье Крыма встречаются разнообразные варианты подобных укреплений — загонов и одновременно убежищ (Биюк-Исар над с. Оползневое, исар над перевалом Шайтан-Мердвень и др.). Примитивная фортификация, первобытный характер кладки из необработанных камней, вся дикая внешность и мощь этих сооружений долгое время заставляли археологов приписывать их таврам. Однако специальные обследования показали, что как раз те из укреплений, которые казались вероятнее всего таврскими, или не дают никаких археологических находок (Басман, Аю-Дагский исар), или дают незначительный и лишь средневековый материал (исар у Шайтан-Мердвеня). По аналогии с последними можно и первые отнести к средневековью, особенно если учесть их близость со средневековыми поселениями, замками, монастырями. Однако другие укрепления, чрезвычайно похожие на эти по строительным приемам (на горе Кошка, на Кастели), дают наряду со средневековым и таврский материал. По-видимому, в Таврике от глубокой древности до зрелого средневековья существовала непрерывная преемственность устойчивых хозяйственных, оборонительных и строительных традиций.

На северной стороне гор в труднодоступных местах — по р. Черной, в верховьях Бельбека, Качи и других рек — к концу IX в. появляются (как и на южном побережье) небольшие, но мощные замки. Словно орлиные гнезда на крутых скалистых высотах, они господствуют над ущельями и долинами — это Сандык над с. Поляна, Сююрю-Кая у подъема на Ай-Петри, Кермен-Кая на Басмане, Пахкал-Кая над Ангарским перевалом, Сарджик над р. Черной и другие.

В X в. экономическое и политическое положение всех районов раннесредневековой Таврики становится почти одинаковым. Оно характеризуется окончательной децентрализацией административного управления, относительной свободой сельских общин, организационно — хозяйственная роль которых, по-видимому, еще далеко не снижается. Появляются новые и восстанавливаются старые земледельческие поселения в речных долинах предгорья. Одновременно сохраняются и пастушеские поселения в достаточно обжитых горных районах. Все это сопровождается самым оживленным строительством храмов и монастырей. Постепенно некоторые из них превратятся в церковно-административные центры (тот же Партенитский монастырь) и подчинят себе целые группы сельскохозяйственных поселений.

Характерно, что многие из поселений того времени носят имена святых, во имя которых воздвигаются храмы — Ай-Тодор, Ай-Димитрий, Ай-Йори и прочие. Подобная популярность имен святых-воинов говорит об усилении военно-феодальных настроений и взглядов в тот период.

Группировка части сельских общин вокруг монастырей и больших храмов приводила к возникновению своеобразных феодально-церковных организаций, очень похожих на западноевропейские аббатства. Они сыграли немалую роль в жизни средневековой Таврики и, очевидно, явились основой возникавших тогда епископий. Возможно, что некоторые из них (например, Бойка) даже после поражения восстания Иоанна Готского держались наравне с теми группировками поселений, которые носили чисто светский характер. Но вооруженная сила (военно-дружинная прослойка) ковалась в последних. Именно этой силе суждено было вскоре возглавить феодальное государство в Крыму.

Подчинение местной церкви светским князьям Таврики оставляло ей полную свободу хозяйственной и церковно-административной деятельности. Знакомясь с немногими церковными документами, которые опубликованы и доступны всем, мы увидим, что не столько заботы о душах паствы, сколько чисто земные хлопоты о материальном благосостоянии и обогащении поглощают внимание епископов «Готии». Однако этим они, очевидно, немало способствовали собиранию сельских общин вокруг Мангупа, от которого полностью зависели. А вся духовная деятельность церкви сеяла в Таврике семена той феодальной идеологии, тех теократических идей, без которых не может обойтись феодальное государство.

В подобных обстоятельствах термин «Готия» не обрел реального политического содержания. Он не стал названием государства или страны, за ним остался лишь церковно-топографический смысл. Крымская «Готия» — это всего-навсего обозначение самой крупной в средневековом Крыму епархии, территориальные границы которой, подчеркнем, были весьма условными и не раз изменялись.

Владычество хазар в Крыму, а затем и распад хазарского государства во второй половине X в. (после разгрома Святославом их столицы Итиля в 969 г.) привели ко вторичному заселению речных долин и новому расцвету земледелия, особенно в юго-западных районах полуострова.

Однако затем угроза со стороны кочевников — печенегов, половцев, и наконец монголо-татар — вызывает усиление и рост военно-дружинной прослойки, укрепляется неограниченный авторитет ее предводителей. Последние, используя в своих выгодах предоставленную им вооруженную власть, довольно быстро превращаются в мелких князьков, властителей небольших уделов.

Этот процесс в XI—XIII вв. вызывает появление многочисленных новых замков, а ранее возникшие перестраиваются в соответствии с возросшими фортификационными требованиями. Расположенные удачнее других и лучше укрепленные городища (например, Мангуп, Чуфут-Кале, Солхат, Сугдея, о которых говорится в других главах) в это время расширяются и обрастают дополнительными поясами стен и башен. Они превращаются в феодальные города.

Жилища же горных феодалов приобретают замкнутый характер и все более и более отчуждаются от поселений земледельческих общин. Они становятся родовыми гнездами княжеских семейств и местопребыванием подчиненных князьям дружин. Об этом говорят малые размеры укрепленных усадеб, наличие собственных кузниц оружия, обособленных храмов-молелен, фамильных усыпальниц. Эти детали бросаются в глаза при обследовании таких укреплений, как Сандык-Кая, Кермен-Кая, Биюк-Исар, Демерджийская крепость и ряд других.

От этого смутного времени почти не дошло письменных источников, и нам не известны столкновения, несомненно происходившие между феодалами. Мы не знаем, как в борьбе друг с другом слабые становились вассалами сильных, как возникла централизованная система феодальной зависимости, складывался аппарат единого управления Таврикой. Однако есть основания думать, что перед лицом всегда близкой и активной угрозы общего для всех врага — хищных кочевых племен — феодалы Таврики держались достаточно сплоченно.

Кроме того, в обстановке непрерывной опасности, когда воином становился каждый боеспособный член сельской общины, а внимание властелина было приковано к чисто военным делам, старейшины общин играли далеко не последнюю роль (см. очерк «Общины «Готии»), а поэтому и феодальные отношения в Таврике долго сохраняли полупатриархальную окраску. Этому способствовало и ослабление влияния Херсона, вызванное смещением в сторону от Таврики торгового пути «в греки» (теперь он шел через восточный Крым на Тмутаракань). Крайнее ограничение размаха торговли Таврики поневоле привязывало к земле все слои ее населения. Это долго мешало накоплению больших богатств и полному социальному отрыву знати от простых земледельцев. Вот почему в феодальных гнездах горного Крыма мы не увидим особой роскоши и той помпезности архитектуры, какая характеризует замки Западной Европы.

Обзор дальнейшей истории средневековой Таврики — «Готии» входит в другую главу. Добавим лишь еще один штрих к общей картине экономического и политического положения в горах и на южном побережье. Когда древнерусское государство оказалось блокированным монголо-татарскими ордами, а русское Тмутараканское княжество, охранявшее Великий торговый путь, прекратило свое существование, для средневекового Крыма наступил период временного и неустойчивого равновесия, в котором взаимодействуют три основных силы. С одной стороны — «Готия», превратившаяся в княжество Феодоро, с феодальной системой управления, организованной военной силой и дружественными связями с Херсоном и Трапезундской империей. С другой стороны — ее злейший враг — смешанные тюркоязычные и монголо-татарские орды, переходившие к оседлой жизни в степи, восточном и центральном предгорье, на Керченском полуострове.

Третьей силой являлись итальянцы (венецианцы, а затем генуэзцы), обосновавшиеся в районе Сугдеи и Кафы, а затем все время расширявшие территорию своих колоний. Как мы увидим в последующих очерках, в результате одновременных, а порой и совместных агрессивных действий кочевников и итальянских торгашей от «Готии» отпадают восточные районы Таврики. Алушта и район Чатыр-Дага становятся восточным флангом владений Феодоро, а весь район предгорья по Салгиру, Альме и вокруг Чуфут-Кале на время делается спорной территорией. Возникшее, по-видимому, здесь самостоятельное княжество вокруг укрепления Кырк-Ер (или Кырк-Ор — Чуфут-Кале) оказалось недолговечным.

На южном побережье интересы Феодоро сталкиваются с притязаниями Генуи. Итальянцы то и дело захватывают приморские укрепления. В некоторых из них (Алуштинском, Гурзуфском и др.) они обосновываются на длительное время, в Чембало (Балаклаве) остаются до 1475 г. и превращают бухту, крепость и ближайшую сельскохозяйственную территорию в свой западный форпост на побережье.

По-видимому, именно тогда, когда генуэзцы создали свое специальное военно-административное учреждение — «капитанство Готию», целью которого было обеспечить безопасность их каботажного плавания в Черном море и торговли на южных берегах Крыма, князья Феодоро («господа Готии» — по итальянскому источнику), противодействуя им, построили свои укрепления по соседству с береговыми крепостями, переходившими из рук в руки. Видимо, таким путем они стремились не пускать итальянцев в глубь горного Крыма. Ничем другим нельзя объяснить появление именно в этот период целого ряда как бы «спаренных» крепостей, о которых говорилось выше. Напомним их: Чембало и Камара, верхняя и нижняя Ореандские крепости; Панеа и крепость на Кошке; Гурзуфская крепость и Гелин-Кая у Краснокаменки; укрепление на мысе Мартьян и Палеокастронус. Никита; Алуштинская и Демерджийская крепости и др. Это явление, характерное, подчеркнем, лишь для южного побережья Таврики (от Алушты до Балаклавы), отражает, вероятно, двоевластие, которое на нем царило и борьбу между Генуей и князьями Феодоро, считавшими себя, как свидетельствует их титул, законными «владетелями Поморья».