Императорская археологическая комиссия, монастырь, К.К. Косцюшко-Валюжинич

Условия, в которых хранились находки, полученные во время раскопок в Херсонесе Одесского общества, уже в самом начале работ Археологической комиссии привели Н.П. Кондакова к убеждению, что необходимо создание специального музея, в котором будут сосредоточены все ранее обнаруженные и новые археологические материалы. В 1889 г. он направил в ИАК донесение, где отметил, что в «настоящее время существует ряд складов. 1. В новостроящемся храме сложены лучшие мраморы архитектурного происхождения; 2. В саду монастыря в ограде — колонны, базы и пр.; 3. В музее монастыря (маленький сарай) — надписи, фрагменты; 4. В здании монастыря есть витрина с мелкими древностями; 5. В сарае, где помещается сторож комиссии, мрамор, черепица; 6. В монастырской гостинице, в комнате, занятой для заведующего раскопками, бывший склад предметов. ...Монастырь помещения не даст, если даже будет распоряжение высшей власти»¹.

Особенно настойчив в стремлении «лишить» монастырь добытого на городище, воспрепятствовать существующей торговле древностями² был К.К. Косцюшко-Валюжинич, что не могло не стать одной из причин конфликтов с монастырским руководством. Но, как полагала И.А. Антонова³, противоречия с монастырем были заложены с самого начала раскопок К.К. Косцюшки-Валюжинича. В основе их лежало не столько его «инославное» происхождение, в чем его упрекали постоянно, сколько амбиции церкви. Касаясь вопроса о переходе контроля раскопок под эгиду Археологической комиссии, она писала, что «изъятие раскопок из ведения Одесского общества и Херсонесского монастыря прошло бы менее болезненно, если бы в число членов комиссии, ответственных за раскопки, был включен представитель Херсонесского монастыря. Дипломатическая ошибка повлекла за собой тяжкую обиду, наложив отпечаток на все последующее течение дел. Дело еще более осложнилось постоянной, то скрытой, то явной, борьбой Императорской археологической комиссии и Московского археологического общества», возглавляемого, как она писала, «энергичной, но своенравной графиней П.С. Уваровой»⁴.

Большая часть столичных историков была убеждена, что все наиболее ценные находки должны храниться в Императорском Эрмитаже или Историческом музее, менее ценные или массовые могли быть использованы для пополнения провинциальных музеев или остаться в Херсонесе. К примеру, И.И. Толстой (1856—1916) — член ИАК, один из крупнейших специалистов в области византийской нумизматики — сомневался в необходимости строительства музея в Херсонесе, поскольку «все лучшие вещи находятся в музеях и требовать все это обратно для сокрытия в захолустном хранилище, немыслимо. Если найдут что хорошее, то оставленное там, оно будет сокрыто от всей, а не большинства публики. Только громоздкие вещи, дубликаты оставлять, устроить обычный музей, хотя бы в базилике»⁵.

Даже после создания Склада древностей А.А. Бобринский постоянно напоминал К.К. Косцюшке-Валюжиничу, что политика изъятия некоторых находок осталась неизменной: «О посылке в Исторический музей и Эрмитаж — то приготовьтесь со временем к такой разлуке с Вашими детищами! Есть предметы, коим место в центральных музеях. Не усматривайте в этом направлении Комиссии покушение на Вас»⁶.

Во время строительства собора в память крещения Руси планировалось использовать для украшения возводимого храма собранные в прежние годы лучшие мраморные детали, орнаментированные плиты и капители. Н.П. Кондаков резко выступил против этого: «Нельзя разрешить сооружение иконостаса из древних мраморов»⁷.

Разрешение на строительство здания для хранения находок было дано только в 1892 г.⁸, двумя годами ранее К.К. Косцюшко предлагал соединить в одном здании морской музей, расположенный в центре города, с археологическим⁹.

Предполагалось, что для музея Археологической комиссии следует восстановить одну из базилик. Это вызвало критические замечания А.Л. Бертье-Делагарда: Для «восстановления больше всего подошла бы Уваровская базилика (№ 23) или один из храмов на главной площади. ...Уваровская базилика находится на самом берегу и подмывается морем, а храм рядом со строящимся собором будет подавлен его размерами». Рассматривая возможность восстановления «базилики в базилике» (№ 15), А.Л. Бертье-Делагард заметил, что при этом «ничего древнего не останется». Он подчеркнул, что внешне базилики имели вид сарая и «трудно будет внушить публике, что такая постройка есть подражание древней, а не неряшливость современного зодчего»¹⁰.

Наконец, было решено возвести обычное здание из камня, из которого в средневековом Херсонесе строились дома. По этому поводу К.К. Косцюшко-Валюжинич писал: «Во время посещения граф (А.А. Бобринский. — А.Р.) в принципе решил вопрос о необходимости постройки музея для хранения найденных вещей, число которых увеличится передачей из монастырского музея. Музей должен быть совершенно изолирован от монастырского хозяйства»¹¹.

Появление Склада древностей привело к осложнению взаимоотношений с монастырским руководством, считавшего, что находки принадлежат монастырю. К.К. Косцюшко-Валюжинич постоянно писал об этом А.А. Бобринскому; и Археологическая комиссия постепенно, но последовательно начала проводить политику сначала контроля над монастырским Древнехранилищем, а затем и изъятия находок из рук монастыря. В одном из официальных документов говорится, что «для помещения находок в монастырское древнехранилище (выделено в тексте) каждый раз необходимо получать Высочайшее соизволение»¹². Руководство ИАК подчеркивало, что «все вещи в принадлежат Комиссии, после подготовки отчетов отправляются в Эрмитажи другие учреждения, громоздкие остаются в Складе Древностей. Склад Древностей имеет лишь цель дать случайным посетителям Херсонеса некоторые образчики находимых здесь предметов и тем возбудить в них интерес к исследуемой местности»¹³. К.К. Косцюшке-Валюжиничу напоминали: «Имейте постоянно в виду, что 1) Нынешняя коллекция Вашего Склада имеет значение временное. 2) Археологическая комиссия по уставу не устраивает музеев. 3) Ни один специалист не станет изучать Херсонесские древности по слепкам и фотографиям, если имеет возможность изучать их в Москве или Петербурге по подлинникам. 4) При этом изготовление и слепков, и фотографий требует новых расходов, которые лучше употребить на раскопки. 5) Вряд ли целесообразна продажа изданий Комиссии при Вашем складе (накануне получения данного послания из ИАК, К.К. Косцюшко-Валюжинич просил разрешить продажу Отчетов ИАК в Херсонесе. — А.Р.). Притом стоит ли открывать лавку для 3—4 человек? Ведь большая часть Ваших посетителей, вероятно, в большинстве богомольцы. Проку от этого для археологии не будет, даже если Вы измените вывеску. Впрочем, обо всем доложу Комиссии. ...Пока сообщаю Вам личное мнение»¹⁴.

Книга посетителей, которую завел К.К. Косцюшко-Валюжинич, свидетельствует о значительном интересе и к раскопкам, и к музею. Среди тех, кто работал с находками непосредственно в Херсонесе, значатся имена таких историков, как Н.И. Веселовский, А.А. Спицин, И.Е. Забелин, В.В. Латышев, А.С. Лаппо-Данилевский, Ю.А. Кулаковский, А.В. Орешников, Ф.А. Браун¹⁵, Г. Шлюмберже (автор исследований по византийским печатям). На страницах книги посетителей стоят имена художников и архитекторов (В. Верещагина, А. Корзухина¹⁶, Н.М. Чагина), писателя В.И. Немировича-Данченко, артистов (М. Савиной, Ф. Горина), высших военных чинов. Среди посетителей были и просто любители истории.

Посылая в ИАК выписку из книги посетителей, К.К. Косцюшко отметил: «В 1898 г. расписалось — 3182, в 1899 — 3434, 1900 — 5128, 1901 — 6507, 1902 — 8151 человек». Всего же за 1898—1902 гг. он насчитал 26 452 посетителя¹⁷.

В период, когда решался вопрос об изъятии раскопок из рук монастыря, в Записке, как она озаглавлена, императору П.А. Уварова писала: «Труден и тернист путь, по которому пойдут первые работники и исследователи испорченного хищениями Херсонеса».

К рубежу тысячелетий К.К. Косцюшко-Валюжинич прошел часть этого пути — в Херсонесе появился музей, ставший его гордостью. И поэтому для него большое значение имело одобрение высочайших особ. Извещая А.А. Бобринкого о визите императорской семьи, он отметил, что со слов военного министра Куропаткина, «государь вынес хорошее впечатление о нашем древнехранилище»¹⁸.

Справедливости ради, следует отметить, что председатель ИАК А.А. Бобринский заботился «о моральном поощрении» К.К. Косцюшки. После раскопок 1899 г., когда была открыта античная оборонительная стена, он добился награды для него, а во время приема у императора с похвалой отозвался о заведующем городищем. Запись беседы Николая II и председателя ИАК сохранилась среди архивных документов.

Бобринский: Есть блестящие открытия, Ваше Величество.

Император: В Керчи? Ну, слава богу!

Б.: А главное, в Херсонесе. Здесь открыта древнегреческая стена.

Им.: Да, я читал об этом в газетах.

Б.: Я был в Херсонесе в этом году. Открыта великолепная стена, она прекрасно сложена. Фундаменты ее обнаружены на большой глубине; очищена стена — выше этой комнаты. Это будет для Вас приятным сюрпризом, когда Вы еще раз пожалуете в Херсонес.

Им.: Непременно, ведь там у Вас добрейший Валюжинич...

Б.: Косцюшко-Валюжинич, через «С» и «Ц», Ваше Величество, а не Костюшко. Он особенно настаивает, чтобы не смешивать эти фамилии¹⁹.

Им.: Когда я был в Херсонесе, он мне предсказал это открытие. Я помню, он говорил, что на том месте, где мы стояли, он уверен, что должны быть древние городские стены.

Б.: Я очень счастлив, что Вам было угодно милостиво отозваться о Косцюшко. Этот человек всецело предан делу, посвящающий ему все свое время. Его винят, что он католик.

Б.: Но он вполне русский человек. Я нынче познакомился с его семьей. Дочери его замужем за офицерами, сын его на морской службе.

Им: Вы с ними в Херсонесе познакомились?

Б.: Да, Ваше Величество. Это чисто русская семья, в которой все мужчины военные.

Им.: В самом деле? Я рад, что ему посчастливилось....

Б.: Ваше Величество, теперь следует спасти Ольвию.

Им.: А что? Разве ее расхищают?

Б: Грабят, Ваше Величество! Следует сделать для Ольвии то же, что и для Херсонеса.

Им.: Ведь это покойной мой отец положил начало херсонесским раскопкам?

Б.: Да. Ваше Величество, Государю Императору Александру было угодно начать это дело.

Им: Удивительно, как успешно пошло дело.

Б.: Да, Ваше Величество. Сделайте это для Ольвии.

Им.: Следовало бы там учредить особую небольшую комиссию.

Б.: Надо там посадить второго Косцюшку. Пусть он засядет и примется за дело с такой же энергией²⁰.

А.А. Бобринский снял подозрения относительно происхождения К.К. Косцюшки-Валюжинича. Сложнее было с обвинениями в «инославии».

В 1899 г. после осмотра Склада древностей епископ Николаевский и Таврический Николай поднял вопрос о передаче монастырю «священных предметов» из раскопок. В отзыве в книге посетителей он сделал запись, в которой высоко оценил вклад К.К. Косцюшки в изучение херсонесских древностей. После похвальных слов Владыки полной неожиданностью стало его обращение в Синод, в котором говорилось: «С 1888 г. при Херсонесском монастыре производятся раскопки Археологического общества, представитель коего живет при монастыре. ...Изучена 1/5 городища. ...До настоящего времени обнаружено 37 храмов, в одном из них найден престол, а под престолом ковчег с частицами мощей, находят кресты, кадильницы, иконы и проч. Между тем все эти предметы, по усмотрению г. Косцюшки, отправляются то в Эрмитаж, то в Москву, то в другие места. Случается так, что вещи берутся разрозненно, например, серебряный ковчег отправлен в Эрмитаж, а мощи, там хранившиеся, — в Херсонесский монастырь. Я полагаю, что подобное отношение к делу не может быть названо вполне научным». И далее епископ полагал: «В скором времени будут открыты еще более ценные предметы. Если мое предположение не ошибочно, то в открытых развалинах был монастырь, в котором жил епископ Херсона, где была усыпальница епископов»²¹.

Именно в эти дни был поднят вопрос о вероисповедании К.К. Косцюшки редакцией газеты «Крым» (1899, № 157), считавшей, что «инославие исследователя» является причиной неуважительного отношения к «православным храмам». В ответ на заметку К.К. Косцюшко-Валюжинич писал: «Упоминание имени Владыки вынудило предложить редактору опровержения после разговора с епископом Николаем, что слова "ученое расхищение, раскопки ведутся довольно небрежно" могут быть отнесены только ко времени до 1888 г. Вот что написал Владыка: "Осматривал музей и скорбел, что у нас при Херсонесском монастыре до сих пор не сделано еще отделения для церковных вещей". ...Редактор продолжает настаивать, что "научное расхищение" вполне правильно по отношению к такому способу хранения древностей, благодаря которому все христианские памятники, имеющие громадное научное значение, пересылаются в Императорский Эрмитаж, а не сохраняются в ризницах местных монастырей. Неужели редакция думает, что в последних хранилищах эти сокровища будут более доступны для научного изучения и менее подвержены возможности профанации со стороны молодых смотрителей-послушников, не имеющих ни самомалейшего понятия о значении показываемых ими памятников.

Редактор верно забыл, что ... когда раскопками заведовал монастырь, десять лет назад на месте древней часовни с остатками превосходной фресковой живописи, внутри апсиды, устроена была выгребная яма. ...И мне удалось спасти один камень с уцелевшей частью лика Богородицы».

В ответ на замечание редактора: «Дело в том, что для г. Косцюшко-Валюжинича, как историка-археолога, притом не православного, находимые предметы церковного православного обихода не могут представлять другого интереса, кроме археологического, для нас простых смертных эти вещи прежде всего — родная святыня», К.К. Косцюшко не без иронии заметил: «Беру на себя смелость разочаровать его, разъяснив, что жители византийского Херсонеса были "простыми христианами", т. к. прискорбное разделение церквей на восточную и западную произошло лишь в 1054 г., а потому, чтобы производить раскопки не только в Херсонесе, но и в Византии, Риме, Равенне и остальных центрах древнехристианского мира, совершенно достаточно быть просто христианином. ...Г. Редактору остается внести проект в греческий парламент и предложить свои услуги организовать новый археологический штат, вместо подлежащих немедленному удалению немецких и английских ученых. Кстати, мы стоим на пороге XX в.

...Скорблю, и, конечно, не менее редакции "Крым" в том, что лишен всякой возможности поддержать и сохранить все открытые при раскопках храмы, часовни, здания, водопроводы, городские стены, короче: весь древний Херсонес, как колоссальный музей. ...Идея открытия в Херсонесе при новом храме отделения музея прекрасна и впервые была высказана покойным профессором Н.М. Мурзакевичем. Думается, что энергичному и просвещенному Владыке удастся ее осуществить. Для этого необходимо достичь согласия»²².

Участниками «дискуссии» после ознакомления с посланием Владыки стали Синод, Министерство Императорского двора и ИАК. А.А. Бобринский вынужден был напомнить, что раскопки производятся не частным лицом, как был охарактеризован К.К. Косцюшко-Валюжинич, а «единственным правительственным учреждением, которое отдает отчет в своих действиях непосредственно высшей власти, причем не на частные средства и не по частной инициативе. ...Высочайшим повелением строго запрещается монахам производить раскопки и продавать найденные вещи. Чтобы дать возможность крупным ученым изучать находки, они распределяются, монаршей волей, по немногим музеям, а дубликаты остаются в Херсонесе. Учреждение при Херсонесе особого музея для священных предметов, предполагаемое Преосвященным Николаем, представляло бы значительные неудобства. Не говоря уже о том, что Херсонесский монастырь не располагает научными, специально подготовленными силами, которым можно было бы вверить управление музеем без ущерба для науки; нельзя ни обратить внимания на то, что если бы в этот музей поступали все предметы церковного обихода в Херсонесе, этим еще сильнее раздроблялись бы находки и в значительной степени затруднялась бы научная их обработка. Наконец, нельзя не заметить, что предметов, являющихся действительно святыней для Православной церкви, в Херсонесе находится весьма мало».

Для того, чтобы сгладить обстановку, глава ИАК дипломатично заметил: «ИАК готова передавать священные предметы, если они будут находимы, для хранения в ризнице при храме св. Владимира, но в каждом отдельном случае будет испрашиваться Высочайшее соизволение. Во всяком случае, если и возможно учреждение особого склада христианских древностей, то только в качестве отделения общего склада ИАК и под единственным и непосредственным ведением лица, заведующим раскопками»²³.

К.К. Косцюшко считал, что обвинения в «инославном исповедовании», о чем ему постоянно напоминало руководство монастыря во время конфликтов, вызваны тем, что «архимандрит не может забыть, что археологические раскопки велись когда-то под его наблюдением и не теряет надежды вернуть эти времена»²⁴.

Примечания

1. Кондаков Н.П. Донесение в ИАК от 27.06.1889 г. // Арх. ИИМК, ф. 1/1889, д. 52, л. 16—18; также см.: Романчук А.И. Н.П. Кондаков и начало систематических раскопок... С. 253—262.

2. Факты продажи и хищения находок до 1888 г. были хорошо известны. О торговле древностями в монастыре сообщал в Синод и Канцелярию Императорского двора А.А. Бобринский (см.: Бобринский А.А. — Канцелярия Императорского двора: Ответ Синоду // Арх. ИИМК, ф. 1/1894, д. 250, л. 21). Примечательно признание Министерства народного просвещения, финансировавшего до 1884 г. раскопки в Херсонесе: «В 1861 г. по Высочайшему повелению Херсонесский монастырь св. Владимира был возведен в первоклассный. С этого времени архимандрит Евгений производил раскопки и из находимых предметов образовал нечто вроде музея, часть найденных вещей была им отправлена в Москву на Политехническую выставку, откуда не возвратилась, многие же предметы, если верить молве, он продавал и даже присвоил себе. В 1884 г. вследствие истечения средств, до будущих частных пожертвований Общество прекратило раскопки. Из-за этого оно не смогло также устроить из находимых мраморов нечто подобное музею» (из Отношения Министерства народного просвещения в канцелярию Императорского Двора // Арх. ИИМК, ф. 1/1887, д. 22, л. 11—15).

3. Антонова И.А., Филиппенко В.Ф. Монастыри Крыма. С. 152.

4. Там же.

5. Толстой Ив.И. — В.Г. Тизенгаузену, 09.07.1887 г. // Арх. ИИМК, ф. 1/1887, д. 22, л. 29. В 1896 г. отвечавший за Южный отдел в ИАК Ф.А. Браун писал К.К. Косцюшке, что в деле передачи всех находок из монастыря «Комиссия по известным соображениям должна действовать с осторожностью, и хотела бы, по возможности, избежать резких мероприятий. Поэтому Вы должны пока примириться с существованием монастырского музея. Решено пока только просить монастырь выслать в Петербург Диофантову надпись для Эрмитажа, как выдающийся эпиграфический памятник, сохранение которого недостаточно обеспечено в монастырском музейчике. Что будет дальше, увидим» (Браун Ф.А. — К.К. Косцюшке-Валюжиничу, 12.01.1896 г. // Арх. НЗХТ, д. 40, л. 8 об.). Подтверждением намерения ИАК добиться изъятия у монастыря эпиграфических памятников, изучению которых придавалось большое значение, являются и слова А.А. Бобринского: «Мы начинаем с Диофантовой надписи и уже написали монастырю. Это вызовет бурю, быть может, мы победим!» (Бобринский А.А. — К.К. Косцюшке-Валюжиничу, 01.02.1898 г. // Арх. НЗХТ, д. 40, л. 13). Стремление заведующего городищем «все древности, находимые во время производства монастырских работ», немедленно перенести в музей объяснялась прежде всего заботой об их сохранности, «т. к. мраморы с надписями и орнаментами могут подвергнутся повреждению» (Косцюшко-Валюжинич К.К. Отношение в ИАК от 06.01.1895 г. // Арх. НЗХТ, д. 42. № 45).

Примечательным является отношение к провинциальным музеям одного из выдающихся специалистов в области византийской сфрагистики Н.П. Лихачева (1862—1936), который писал, что «есть резон грабить провинциальные музеи, но нужно, чтобы Археологическая комиссия оставляла дубликаты. Например, в Помпеи видишь только стены, но к вечеру, возвратясь в Неаполь, все осмотришь в Помпеянском музее. В Крыму же археолог будет разочарован, увидев пустые стены Керченского музея, не говоря о Херсонесе» (Лихачев Н.П. — П.С. Уваровой, 05.1889 г. // Арх. ГИМ. ОПИ, ф. 17, ед. хр. 558).

6. Бобринский А.А. — К.К. Косцюшке-Валюжиничу, 01.02.1898 г. // Арх. НЗХТ, д. 40, л. 12—13.

7. Кондаков Н.П. — В.Г. Тизенгаузену, 13.05.1888 г. // Арх. ИИМК, ф. 1/1887, д. 22, л. 65.

8. Отношение из ИАК — К.К. Косцюшке-Валюжиничу, 12.05.1892 г. // Арх. НЗХТ, д. 38, л. 94.

9. Косцюшко-Валюжинич К.К. — ИАК, 26.03.1890 г. // Арх. НЗХТ, д. 38, л. 33.

10. Бертье-Делагард А.Л. — ИАК, 03.01.1891 г. // Арх. ИИМК, ф. 1/1890, д. 26, л. 157.

11. Косцюшко-Валюжинич К.К. — В.Г. Тизенгаузену, 28.08.1891 г. // Арх. ИИМК, ф. 1/1891, д. 20, л. 49. Заметим попутно, что в годы, о которых выше шла речь (1888—1891), К.К. Косцюшко-Валюжинич совмещал службу в банке и безвозмездные занятия археологией. Создание музея и раскопки делали это невозможным, и он был вынужден обратиться к А.А. Бобринскому с просьбой о назначении жалованья: «Успешное ведение археологических раскопок в Херсонесе обусловлено главным образом моим постоянным присутствием на месте работы. До 1.01 сего года я служил по выборам правления Севастопольского городского банка с содержанием в 1200 руб. в год и мог, конечно, посещать херсонесские раскопки только в свободное время. Не искать дальнейшей службы мне не дозволяют материальные средства, но любя занятие археологией и сознавая, что могу быть полезен для дела, порученного мне Комиссией, я позволяю себе предложить последнее — не будет ли признано целесообразным ... назначить меня заведующим раскопками с жалованием 1200 руб. в год» (Косцюшко-Валюжинич К.К. — А.А. Бобринскому, 01.02.1891 г. // Арх. НЗХТ, д. 38, л. 37).

В 1906 г. его оклад составлял 2250 руб. (см.: Послужной список К.К. Косцюшки-Валюжинича // Арх. ИИМК, ф. 1/1891, д. 149, л. 71). Первоначально на раскопки в Херсонесе отпускалось 4 тыс., с 1898 г. — 6 тыс. руб. (см.: Высочайшее повеление от 22 августа 1898 г. // Арх. ИИМК, ф. 25/1997, д. 236, л. 2). Указанные суммы по тем временам являлись значительными. Будучи главой большой семьи, К.К. Косцюшко-Валюжинич нуждался в средствах. В дополнении к биографии, посланном в ИАК, он перечислил своих детей: Петр — штурман дальнего плаванья, 1874 г. р.; Елизавета — жена капитана Котовича, 1876 г. р.; Павел — поручик флота, 1877 г. р.; Любовь — жена поручика армии В. Рота, ставшего помощником К.К. Косцюшки-Валюжинича, 1879 г. р.; Мария, 1881 г. р.; Дмитрий — штурман дальнего плавания, 1884 г.р.; Ксения, 1890 г. р. (см.: Косцюшко-Валюжинич К.К. — ИАК, 05.04.1905 г. // Арх. ИИМК, ф. 1/1891, д. 149, л. 64). После смерти К.К. Косцюшки, его вдова, урожденная Равелиоти, бывшая ранее замужем за дворянином Джексоном, проживала с дочерью Марией в Севастополе на ул. Малой Морской, 3. Ей и ослепшему во время Русско-Японской войны сыну Петру, ставшему алкоголиком, была назначена пенсия. Возможно, постоянная нужда в средствах для обеспечения семьи, активная жизненная позиция и стремление к популяризации исторических свидетельств о Таврике обусловили попытку К.К. Косцюшки-Валюжинича наладить издание газеты «Новости Крыма» (см.: Главное управление по делам печати — ИАК, 26.10.1901 г. // Арх. ИИМК, ф. 1/1891, д. 149, л. 37—39). Разрешение было дано. В программе газеты предусматривалась публикация научных статей по археологии, истории и этнографии.

12. Копия отношения из ИАК от 02.11.1899 г. Док. № 1.928 // Арх. НЗХТ, д. 40, л 103—104. Когда в очередной раз возник конфликт с церковным руководством (К.К. Косцюшку-Валюжинича обвинили в том, что он рассылает находки по различным музеям), А.А. Бобринский вынужден был указать, что «Разрешение на это зависит от ИАК. Ее право на распределение находок в Эрмитаж и Исторический музей остается. Для ученых (необходим) свободный доступ в хранилище церковных древностей. Обязанность Косцюшки: посещение (его) и при отступлении от правил информировать настоятеля монастыря. Все древности, случайно находимые при хозяйственных работах, передаются под расписку Косцюшке» (Бобринский А.А. Отношение ИАК в Министерство Императорского двора, 10.09.1898 г. (рукописная копия, сделанная К.К. Косцюшкой-Валюжиничем // Арх. НЗХТ, д. 40, л. 99—100).

13. Бобринский А.А. — Министру Императорского двора, 29.03. 1899 г. // Арх. ИИМК, ф. 1/1894, д. 250, л. 9.

14. Тизенгаузен В.Г. — К.К. Косцюшке-Валюжиничу, 14.06.1895 г. // Арх. НЗХТ, д. 39, л. 175. Примечательна приписка на письме, сделанная рукой К.К. Косцюшки: «Взгляд кабинетного ученого, никогда не бывавшего в Херсонесе, который поэтому приравнивает его к тем городищам, где действительно нет смысла устраивать музей. В Херсонесе раскопки продлятся еще целое столетие, и неужели все древности будут постоянно перевозится в Петербург или Москву? Я уверен, что вопрос о местном музее есть только вопрос времени». В.Г. Тизенгаузен, будучи «кабинетным ученым» (выражение К.К. Косцюшки-Валюжинича), оставил следи в истории изучения Херсонеса—Херсона. Его перу принадлежит своеобразная хрестоматия — переводы из трудов восточных авторов (Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. СПб., 1884), без обращения к который трудно обойтись и в наши дни. В одном из посланий в ИАК К.К. Косцюшко высоко оценил заслуги своего корреспондента. Сообщая о раскопках гробниц с внешней стороны оборонительных стен, он писал, что они обещают «в будущем поставлять временами такие же сокровища самой цветущей эпохи греческого искусства, какими обогащали в свое время Эрмитаж, последние из могикан, благополучно здравствующие И.Е. Забелин и В.Г. Тизенгаузен» (Косцюшко-Валюжинич К.К. — Ф.А. Брауну, 05.03.1899 г. // Арх. НЗХТ, д. 40, л. 70). Старший член ИАК Владимир Густавович Тизенгаузен не был «кабинетным ученым». В 1870 г. он осуществлял археологические исследования на Таманском полуострове, изучал курганы и городища Кубани, производил раскопки около Абинской станицы в 1879 г. (см.: ОАК за 1894 г. СПб., 1896. С. 13).

15. По предпринятой А.А. Бобринским реорганизации ИАК, суть которой состояла в выделении отделов и членов комиссии, которые ведали каждым из них, южный — второй по значимости — стал подведомственным Ф.А. Брауну. После одного из посещений Херсонеса он писал К.К. Косцюшке, что необходима общая канва музея (см.: Браун Ф.А. — К.К. Косцюшке-Валюжиничу, 08.10.1897 г. // Арх. НЗХТ, д. 39, л. 208).

16. А.И. Корзухин (1835—1894) принимал участие в росписи Владимирского собора (об этом см.: Золотарев М., Хапаев В. Херсонесские святыни. Севастополь, 2002. С. 101).

17. Выписка из книги посещения Херсонесского музея с 19.05.1888 г. по 01.01.1898 г. // Арх. ИИМК, ф. 1/1888, д. 73, л. 2—5 (только за осень и начало зимы 1892 г. отмечено 534 человека, интересовавшихся историей Херсонеса (Там же. Л. 5). Конечно, эти цифры нельзя сравнивать с современным «музейным бумом», с тем потоком, который можно увидеть в наши дни у дверей Эрмитажа или какого-то другого столичного музея.

18. Косцюшко-Валюжинич К.К. — А.А. Бобринскому 26.08.1898 г. // Арх. НЗХТ, д. 40, л. 35. Несколькими днями позднее он сообщил, что император пробыл в Складе древностей 40 мин, а в Древнехранилище монастыря всего 10 мин. (см.: Косцюшко-Валюжинич К.К. — А.А. Бобринскому, 06.09.1898 г. // Арх. НЗХТ, д. 40, л. 42 об.).

19. Для императорской семьи являлись не особенно приятными напоминания о восстании 1794 г. под руководством Тадеуша (Андрея) Костюшки.

20. Точная запись слов Государя Императора, которыми был осчастливлен Председатель ИАК Бобринский при представлении его в Гатчине 1.12.1899 г. Его Величеству по случаю назначения графа членом комиссии, учрежденной при Государственном Совете для рассмотрения жалоб, вносимых в Сенат // Арх. ИИМК, ф. 1/1891, д. 250, л. 16—17.

21. Николай, епископ Таврический и Симферопольский. Отношение в Синод, 26.06.1899 г. // Арх. ИИМК, ф. 1/1894, д. 250, л. 19—20. В послании искажены факты. К этому времени К.К. Косцюшко уже стал штатным сотрудником ИАК. Возможно, не желая того, Владыка писал о том, к чему стремился К.К. Косцюшко-Валюжинич: не допускать отсылки находок в различные музеи. Развалины монастыря, упомянутого Преосвященным, — это южный загородный храм. Он ошибся: ценных предметов при его раскопках не обнаружено.

22. Косцюшко-Валюжинич К.К. О раскопках в Херсонесе (Письмо в редакцию) // Салгир. 1890. 24 июля. Л. 1.

23. Бобринский А.А. — Канцелярия Императорского двора, 02.11.1899 // Арх. ИИМК, ф. 1/1894, д. 250, л. 21—22. В последующем К.К. Косцюшко разработал проект отделения музея для церковных древностей, в котором определил круг экспонируемых находок, правила хранения, порядок передачи, обязательный контроль со стороны ИАК (Косцюшко-Валюжинич К.К. — ИАК, 1899 г. // Арх. НЗХТ, д. 40, л. 333; также см.: Архив ИИМК, ф. 1/1899, д. 197, л. 5—6). В одном из писем он признавался, что «невыносимо тяжко бороться с невежественными и двуличными людьми» (из письма к А.А. Бобринскому // Арх. НЗХТ, д. 39, л. 150).

24. Косцюшко-Валюжинич К.К. — А.А. Бобринскому, 17.06. 1896 г. // Арх. НЗХТ, д. 39, л. 212.