Херсонесский музей в 1914 — середине 1950-х гг.¹

Следующий этап в развитии Херсонесского музея связан со становлением новой экспозиции, началом превращения его в поистине научный центр. Способствовали статусному росту получение зданий монастыря и проведенная К.Э. Гриневичем в 1927 г. конференция. Если же говорить о «судьбе находок», то следует отметить их эвакуацию в 1914 г., а затем возвращение на родную землю, что связано с именем Л.А. Моисеева (1882—1946). В следующий раз находки и архивные дела покинули Херсонес в начале Великой Отечественной войны. Безусловно, многотонный груз эвакуировать было сложно. Часть материалов из раскопок городища была «замурована в тайниках». Несколько фраз о Херсонесском музее тех лет с упоминанием имени С.Ф. Стржелецкого, сопровождавшего груз в Свердловск, и А.К. Тахтая (1890—1963), спасавшего от оккупантов то, что не удалось вывезти, содержит статья С.А. Андросова², в основу которой легли материалы Государственного архива Крымской автономной республики.

Дополнением к приведенной им информации являются документы архива заповедника «Херсонес Таврический». Они позволяют более полно представить время, когда приходилось, как писал Л.А. Моисеев, «спасать Херсонес и от белых и от красных», когда господствовавшие в исторической науке идеологические схемы отражались на построении музейной экспозиции. Эти документы, как и переписка К.К. Косцюшки-Валюжинича, фактически не введены в научный оборот³, поэтому при реконструкции некоторых событий, относящихся к первой половине XX столетия, цитаты из них будут приведены ниже.

Дело Л.А. Моисеева, ликвидация монастыря и создание советского музея. Радикальные меры, способствующие прекращению разногласий с монастырем, предлагала П.С. Уварова, обращаясь к императору Николаю II: «Главное несчастие Херсонеса — существование на его развалинах монастыря, состоящего, по обыкновению, из подбора грубых и ни к чему не пригодных людей. По Высочайшему повелению монастырь этот был обречен на постепенное и правильное вымирание, так как ему запрещалось без разрешения АК возводить какие-либо постройки, АК отнеслась к этому делу с обычным ей равнодушием, и Ваше Императорское Величество могли убедиться при обзоре Херсонеса, насколько монастырь распространился и раздвинул свои владения. ...Таким образом, благодаря монастырю, расположенному среди древнего города и имеющему многочисленную братию, бродящую по всем развалинам, позволяющую себе по праздности и корыстолюбию производить тайные раскопки и расхищать находки Косцюшко-Валюжинича, — совершенно невозможно производить систематические раскопки, сохранять и восстанавливать находимые памятники, как то делается в более просвещенных государствах, и принимать меры к ограждению древнего города от расхищения как монашествующей братией, так и вообще непросвещенными посетителями.

Для того, чтобы Россия могла гордиться своей Помпеей, необходимо поспешно спасти то, что еще осталось, и принять серьезные меры к охранению всего находимого, но цель эта может быть достигнута только при следующих условиях: раскассировать монастырь и передать службу в соборе белому духовенству; слить монастырский музей с главным; отдать главные жилые помещения монастыря под Херсонесский музей. Передать землю в распоряжение того учреждения, которое будет вести раскопки; систематичнее вести раскопки; восстанавливать открываемые здания.

Оградить раскопки от непрошеных посетителей. Устроить сторожки для смотрителей, ответственных за сохранность памятников, не пропускать за ограду посетителей без присмотра. Привести музей в порядок и составить описание его предметов»⁴. Монастырь был ликвидирован через несколько лет после установления Советской власти в Крыму. Но до этого еще многое произошло в Херсонесе.

В 1908 г. в Севастополь из Константинополя был переведен секретарь Императорского Русского Археологического института в Константинополе Р.Х. Лепер (1864—1918). О его раскопках кварталов вдоль главной улицы (1908—1914 гг.) сохранились только краткие заметки в записных книжках, изданные К.Э. Гриневичем⁵. Из-за «неблаговидного проступка» сына, не снявшего фуражки перед портретом императора, по настоянию полицейских властей Р.Х. Лепер был отстранен от раскопок в Херсонесе.

В 1914 г. в Херсонес с целью подготовить отчет об исследованиях Р.Х. Лепера и принять у него дела ИАК командирует Л.А. Моисеева. В первые годы пребывания в Херсонесе он вынужден был организовать эвакуацию находок в Харьков, в последующем спасать памятники от разграбления и, наконец, в новых условиях налаживать работу музея. Одновременно Л.А. Моисеев принял участие в разработке проекта по созданию в Херсонесе археологической станции⁶, пытался он и продолжать раскопки⁷.

О том, в каких условиях находились музеи Крыма в первые годы советской власти, свидетельствует отчет первого съезда Крымского областного комитета по делам музеев и охране памятников искусства, старины, природы и народного быта (Крымохриса) в г. Севастополе (октябрь 1922 г. Зав. отделом музеев Главнауки была в то время Н.И. Троцкая; Л.А. Моисеев заведовал Севастопольским отделением Охриса).

В выступлении Л.А. Моисеева на съезде говорилось, что в Херсонесском музее требуется ремонт, что он сильно «страдает от грабежей»; подчеркнуто общегосударственное и мировое значении памятников Херсонеса и то, что «положение Херсонеса носит катастрофический характер; ... раскопанная площадь городища приходит в хаотическое состояние», красноармейцы заваливают места раскопок⁸. Директор Керченского музея Ю.Ю. Марти ставил вопрос о «неправильности гегемонии Херсонеса», заметив, что не следует «вывозить все лучшее в Эрмитажи Москву. Все материалы, добываемые из мест раскопок, должны оставаться для обработки в местных музеях»⁹.

Краткий, но чрезвычайно сложный период деятельности Л.А. Моисеева в Севастополе восстанавливается по документам судебного дела 1924 г.

Некоторые пункты обвинения возвращают к первому году руководства Л.А. Моисеев Херсонесскими раскопками и музеем. В начале Первой мировой войны Севастополь был обстрелян с германо-турецкого корабля «Гебен», поэтому было предписано срочно эвакуировать упакованные (еще при Р.Х. Лепере) древности в Харьков.

После установления Советской власти Л.А. Моисеев по поручению Всероссийского музейного отдела организовал в Севастополе Комитет по охране памятников искусства, старины, народного быта и природы (1921), в который входили различные специалисты. Они производили оценку частных коллекций. В 1924 г. Л.А. Моисеев был арестован¹⁰. Формальным поводом для судебного разбирательства стали небрежность хранения и хищение находок, так как некоторые из ящиков, реэвакуированных из Харькова, оказались вскрытыми.

Но уже на первом допросе его обвинили в сотрудничестве с «белыми властями»¹¹, к которым он обратился, чтобы добиться возвращения от одного из своих сотрудников (Н.К. Клуге) материалов раскопок и инвентаря музея. Другим пунктом обвинения стала «раздача конфискованного прежним собственникам и неправильное расходование средств».

В дополнении к листу допроса Л.А. Моисеев пояснял, что все «возвраты конфискованного производились не по его личной инициативе, а по распоряжению зав. музейным отделом Наркомпроса Н. Троцкой; которой подчинялась организованная в первые годы Советской власти Секция по делам Охраны при отделе Наробраза Севастопольского Ревкома (секция проработала с января по октябрь 1921 г.). Крымохрис и Севастопольской Комитет знали о частичном возвращении Соввластью и другими Крымскими организациями Охриса имущества бывшим владельцам, так как условий для хранения конфискованных ценностей не существовало»¹².

Музейные сотрудники, выступившие в защиту Л.А. Моисеева, сообщали: «Тяжелые годы 1921 и 22 г. — безденежья и голода поставили музеи под угрозу гибели. О деятельности Комитета извещены Главнаука, от лица ее Музейного отдела Н.И. Троцкая давала лестные отзывы данной работе. В октябре комитет прекратил существование. Не имея средств и помещений для охраны собранных вещей, они были розданы прежним владельцам под расписку и обязательство выдать их по первому требованию»¹³.

В октябре 1926 г. Л.А. Моисеев был освобожден, однако в скором времени он получил предписание сдать казенную мебель и освободить музейное помещение.

Незадолго до этого распоряжения Л.А. Моисеев сообщал в Российскую академию истории материальной культуры, «что не получали кредитов, один сотрудник умер от истощения, реквизированы: пролетка, телефон, фотоаппарат; исследования вести невозможно.

07.11.26 музей разграблен 6 неизвестными лицами в красноармейской форме, которые в запасном помещении, расположенном на берегу моря, выдавили окно, из трех витрин были вынесены вещи и еще два ящика с находками. Нарушен порядок размещения экспонатов. Похищенное потоптано ногами. Произведенное дознание результатов не дало»¹⁴. Извещал он и о необходимости безотлагательных мер, иначе «от открытых в течение этих лет (с 1888 г.) памятников, оставленных на месте, из находок, собранных, в том числе в Херсонесском музее, останутся вновь одни лишь беспризорные и расхищенные стихией и человеком, потерявшие всякое научное значение, руины».

Препятствовать расхищению, как отмечал советский директор, чрезвычайно сложно, так как «городище не изолировано, вместо Музея здесь имеется лишь развалившийся сарай, уже со времени сооружения именовавшийся Складом Древностей. Центральная часть городища (где много важных памятников, в том числе и не раскопанных) занята монастырем с усадьбой, со всеми имеющимися там многочисленными, первоклассного значения, античными сооружениями, находится вне ведения Херсонесской дирекции, несмотря на Декрет Крымревкома № 450». Спасти положение могла бы передача всех зданий монастыря музею¹⁵.

В январе 1924 г. было принято решение Крымского ЦИКа о ликвидации монастыря; последних еще остававшихся здесь монахов попросту изгнали из Херсонеса. В следующем году в бывших зданиях монастыря разместилась первая советская экспозиция, где она находится и по сей день. Вместо Склада Древностей возникает Херсонесский историко-археологический музей, со временем превратившийся в один из крупнейших научных центров в Крыму. Начало положено в 30-е гг. XX в. Л.А. Моисеевым¹⁶ и сменившим его К.Э. Гриневичем (1891—1970).

В 1927 г. в Херсонесе была проведена конференция, посвященная столетию раскопок, на которой подведены итоги и намечены задачи по археологическому исследованию городища¹⁷. В кратковременный период директорства бывшего председателя Севастопольского общества по охране памятников старины (Севоблоохрис) К.Э. Гриневича заложены основы систематического, планомерного изучения кварталов, расположенных в наиболее разрушаемой морем северной части городища (1925—1930). По его инициативе предпринято обобщение и публикация записных книжек Р.Х. Лепера.

При К.Э. Гриневиче производилось также исследование округи Херсонеса. Широко разрекламированными, но не приведшими к научному успеху стали поиски «ушедшего под воду города» в 1929—1930 гг.¹⁸.

В 1933 г. К.Э. Гриневич был арестован, будучи обвиненным в космополитизме и занятиях спиритизмом. Только через тридцать лет его ученики и коллеги по Харьковскому университету вернутся к раскопкам в Херсонесе в составе Объединенной экспедиции. Но до этого еще будет ссылка К.Э. Гриневича в Новосибирск, пребывание в Каргопольском лагере политзаключенных, Томск и Кабардино-Балкария, возвращение в Харьков, где он заведовал кафедрой истории Древнего мира и Средних веков.

Документы, сохранившиеся в архиве Национального заповедника «Херсонес Таврический», с различной степенью полноты отражают то, что сделано каждым из его руководителей.

Свой вклад в исследование Херсонеса внесли многие люди, беззаветно преданные его древностям. Имена некоторых из них приведены в официальных документах, как, например, рабочего Федорова, оставшегося в оккупированном Севастополе во время Великой Отечественной войны и вместе с А.К. Тахтаем, спасавшим херсонесские находки. На многих чертежах стоит подпись выполнившего их М.И. Скубетова¹⁹ и архитектора Н.М. Янышева (1859—1938)²⁰ и многих, многих других, чьи имена уже прозвучали выше.

Для 40—70-х гг. XX в. следует назвать имена Станислава Францевича Стржелецкого (1910—1969), сопровождавшего херсонесские древности в г. Свердловск (Екатеринбург), и оставшегося в оккупации Александра Константиновича Тахтая.

18 сентября 1941 г. находки из раскопок Херсонеса второй раз покинули Севастополь. Груз, состоявший из 108 ящиков с отчетами, книгами, негативами и некоторыми наиболее ценными находками, был погружен на одно из последних покидавших севастопольский порт судов и взял курс на Кавказ²¹. Началась долгая дорога на северо-восток, длившаяся три месяца. Только в конце декабря вагон с материалами из Херсонеса прибыл в Свердловск. Ящики с находками и архивными делами, неоднократно попадавшие под обстрел, разрушающиеся от дождя и снега листы архивных дел и негативы, страдающие от голода и морозов люди требовали помощи. Она пришла: «Из уральцев особо выделяем Евгения Георгиевича Сурова, доцента Свердловского педагогического института, который не только сам лично включился в работу проверки вывезенного имущества, но привлек к этому делу и своих студентов. В нетопленном помещении, при температуре ниже нуля эти добровольцы самоотверженно трудились для блага музея»²².

Во время пребывания архива Херсонесского музея в Свердловске (Екатеринбурге) Е.Г. Суров начал собирать материалы о развитии промыслов в античном Херсонесе. В 1948 г. он опубликовал работу, посвященную рыбозасолочным цистернам²³.

Сегодня трудно представить условия, в которых рождались научные статьи в годы войны. Также трудно реконструировать содержание бесед, которые могли вести за вечерним скудным военным чаем три человека: С.Ф. Стржелецкий, обретший надежных друзей в далеком от Севастополя уральском городе; Е.Г. Суров, возглавивший позднее Крымскую археологическую экспедицию университета (1958—1962); первый заведующий кафедрой истории Древнего мира и Средних веков Уральского университета, основатель уральской школы византинистики М.Я. Сюзюмов. Однако вполне возможно, что именно во время этих вечерних бесед и родился план организации археологической экспедиции в Херсонес. Для Е.Г. Сурова это позволяло проверить его идею о времени строительства рыбозасолочных цистерн. Для М.Я. Сюзюмова Херсонесское городище могло стать своеобразным полигоном проверки идеи о развитии византийского провинциального города в середине VII — середине IX в. М.Я. Сюзюмов полагал, что Херсонес, возникший в VI в. до н. э., переживший эпоху Великого переселения народов, сохранял свое значение экономического, культурного и церковного центра Таврики вплоть до конца XIV в.

Примечания

1. При выделении этапов (периодов) развития исторической науки, деятельности научных учреждений очень сложно определить строгие хронологические рамки. В предлагаемых ниже разделах внимание уделено наиболее значимым событиям и личностям, которые стали их участниками. Такой подход имеет право на существование, поскольку «уже античная историография в основу деления на периоды помещала события, но не любые, а только значимые» (см.:. Савельева И.М., Полетаев А.В. История и время в поисках утраченного. М., 1997. С. 154.

2. Андросов С.А. Музеи Крыма в годы Великой Отечественной войны // ИНК. 2004. № 6—7. С. 172.

3. Выше уже были названы статьи Л.О. Гриненко, которые пока остаются единственными, наиболее целостно освещающими процесс ликвидации монастыря.

4. Ее записка полностью приведена в публикации «Сто лет херсонесских раскопок» (Севастополь, 1927. С. 33—35). См. также: Арх. НЗХТ, д. 40.

5. Гриневич К.Э. Северо-восточные кварталы Херсонеса Таврического по данным раскопок Р.Х. Лепера // ХСб. 1930. Вып. 3. С. 5—139. После кончины К.К. Косцюшки-Валюжинича в течение нескольких месяцев заведовал раскопками член ИАК с 1902 г. Николай Иванович Репников, в период эвакуации находок в годы Первой мировой войны он являлся секретарем комиссии, с 1922/23 г. — сотрудник Археографической комиссии АН СССР.

6. Обращение в Российскую академию наук о создании археологической станции в Херсонесе составлено академиком Н.Я. Марром, Б.В. Фармаковским (см.: Отношение РАИМК в Совнарком Крыма об оказании содействия в организации 1-й археологической станции в Херсонесе, 25.03.1924 г. // Арх. НЗХТ, д. 1562—2, л. 55—56). Проект предусматривал размещение Археологической станции в зданиях монастыря. В ее состав предусматривалось включить музей, библиотеку, лапидарий, где планировалось сосредоточить эпиграфические памятники и скульптуру, а также «рабочую общину для производства раскопок» (см.: Арх. НЗХТ, д. 1572, л. 12.

7. Работы Л.А. Моисеева: Из истории западного побережья Тавриды: Херсонес Таврический и раскопки 1917 г. в Евпатории // ИТУАК. 1918. № 54. С. 241—259; Херсонес и скифы. Симферополь, 1918; План Херсонесского городища. Севастополь, 1923; Следы ирригации, мелиорации и водоснабжения древнего Херсонеса на Гераклейском полуострове: Сообщение на конференции археологов в Керчи 10 сентября 1926 г // Зап. Крым. об-ва ест.-испыт. и любителей природы. 1926. Т. 9. С. 115—122. Ему принадлежит также несколько статей, которые не относятся к истории Херсонеса.

8. Арх. НЗХТ, д. 1572, л. 23, л. 38.

9. Арх. НЗХТ, д. 1572, л. 35. Безусловно, и керченские памятники, и херсонесские одинаково значимы для науки. Но «гегемония»Херсонеса обусловлена — это вполне закономерно — тем, что это хорошо сохранившееся городище, с минимальной застройкой Нового времени. Это город, раскопки которого позволяют проследить особенности развития в античный и средневековый периоды. До настоящего времени византинисты подчеркивают уникальность памятников Херсонеса, лучшую изученность по сравнению с другими византийскими городами, имевшими территориальный континуитет (напр., см.: Brandes W. Die Städte in Kleinasien im 7. und 8. Jahrhundert. B., 1989. S. 120).

10. Бегло остановившись на событиях тех лет, И.В. Тункина полагает, что виновником ареста Л.А. Моисеева был К.Э. Гриневич, занявший впоследствии пост директора. Она пишет, что «по непроверенным сообщениям А.Н. Щеглова и А.С. Голенцова по доносу К.Э. Гриневича Л.А. Моисеев арестован, повод — нарушение финансовой отчетности; вернулся из заключения после Второй мировой войны, поселился в Ялте, прекратил заниматься наукой. Его архив хранится в Ялтинском краеведческом музее» (см.: Тункина И.В. Русская наука о классических древностях... С. С. 497). В документах, отражающих ход судебного разбирательства, имя К.Э. Гриневича не упоминается. Как автор клеветы на Л.А. Моисеева неоднократно назван некий Бирзгал — зам. зав. Крымохрисом — «невежественный в музейном деле» (см.: Заявление от научных работников... в Севастопольский районный комитет Всесоюзной Коммунистической партии (б) // Арх. НЗХТ, д. 1572, л. 125).

11. В связи с данным пунктом обвинения следует обратиться к истории с фотографом Н.К. Клуге. Суть ее в следующем: Клуге должен был сделать чертежи об открытых во время раскопок в 1917—1918 гг. памятниках. Как пишет обвиняемый, «Клуге так как не закончил последних чертежей, не был рассчитан, как остальные, ему предоставлена отсрочка до мая. Но и после этого он не сдал чертежей и имущество музея, фотоаппарат и пластинки перенес к себе на квартиру. Узнав о его намерении выехать при первом удобном случае в Константинополь, вынужден был обратиться к прокурорскому надзору в Севастополе с просьбой содействовать в возврате удержанного Клуге. Собственно в этом и состоит моя вина». Л.А. Моисеев также отметил, что обращение не носило политического характера, так как «менее всего (Клуге) является красным, выехал своевременно с белыми в Константинополь» (Моисеев Л.А. Заявление Начальнику Сев. Отд. ГПУ Народному следователю 3 участка г. Севастополя // Арх. НЗХТ, д. 1572, л. 79; также см.: Моисеев Л.А. Заявление Народному следователю Зучастка г. Севастополя // Арх. НЗХТ, д. 1572, л. 35). Публикатор писем М.И. Ростовцева И.В. Тункина приводит следующие данные о Н.К. Клуге: художник-копиист, фотограф. В феврале 1920 г. эмигрировал в Константинополь; в 1930 г. получил турецкое гражданство, работал в Американском археологическом институте в Стамбуле. Умер в 1947 г., некролог: Byzantion. 1948. T. 18. P. 352—353.

12. Моисеев Л.А. Дополнение к листу допроса // Арх. НЗХТ, д. 1572, л. 78. О неправомерности обвинения по этому пункту свидетельствует Постановление Совета народных комиссаров Крыма от 14 октября 1924 г. «О регистрации художественных ценностей в Крыму», где говорится, что производится перерегистрация всех памятников искусства и старины, находящихся на территории Крымской республики, с целью выявления имеющих «исключительную музейную ценность» для передачи в музеи (основание для оценки — инструкция Наркомпроса). «Предметы, не составляющие музейного значения, выдаются владельцам вместе с охранным свидетельством Наркомпроса по Крымохрису в полное их распоряжение». Но продажа и вывоз за границу воспрещались. Под документом стоит подпись Председателя Совета народных комиссаров Крыма Саид-Галиева (см.: Арх. НЗХТ, д. 1572, л. 52). В связи с обвинением Л.А. Моисеева в «хищении и раздаче ценностей прежним владельцам» следует вспомнить одно из постановлений Совета народных комиссаров, в котором говорилось: «Для создания государственного запаса предметов роскоши и старины для вывоза за границу создать экспертные комиссии. На них возлагался отбор, классификация, оценка и учет предметов для экспорта художественных ценностей и антиквариата. Все учреждения должны допускать комиссию, предоставлять ей вещи к осмотру, кроме музеев Республики и хранилищ государственного музейного фонда, состоящих в ведении Главмузея». Постановление датировано 07.02.1921 г. и подписано В. Ульяновым и управляющим делами Н. Горбуновым (копию см.: Арх. НЗХТ, д. 1563, л. 5). При этом, согласно мандату Чрезвычайной Комиссии при Совете Труда и Обороны от 08.09.1921 г. № 64, предписывалось «допускать к осмотру помещений и находящихся в них ценностей художественных и ценных предметов, выдавать их под расписку». Подлежали оценке, отбору и вывозу картины, статуи, бронза, медали, монеты. Подпись Г.А. Бонч-Осмоловского (копию см.: Арх. НЗХТ, д. 1563, л. 9). При чтении данных документов встает вопрос: кто же расхищал бесценные памятники прошлого и была ли «вина» Л.А. Моисеева, вернувшего на время некоторые памятники искусства прежним владельцам, большей в сравнении с теми лицами, которые подписали приведенные выше постановления.

13. Заявление от научных работников... в Севастопольский районный комитет Всесоюзной Коммунистической партии (б) // Арх. НЗХТ, д. 1572, л. 125.

14. Моисеев Л.А. Отношение в РАИМК // Арх. НЗХТ, д. 1572, л. 21.

15. Моисеев Л.А. Отношение к Завглавнаукой Наркомпросе, 22.09.1922, № 521 // Арх. НЗХТ, д. 1572, л. 16.

16. Вскоре после освобождения Л.А. Моисеев переехал в Ялту. Последнее его выступление на одной из конференцией относится к 1939 г. (см.: Моисеев Л.А. Иранские системы водоснабжения в Крыму // Третий Международный конгресс по иранскому искусству и археологии: Доклады. М.; Л., 1939. С. 135—137).

17. Гриневич К.Э. О плане дальнейшей научно-исследовательской работы Государственного Херсонесского музея // Вторая конференция археологов СССР в Херсонесе. Севастополь, 1927; Он же. Сто лет херсонесских раскопок (1827—1927). Исторический очерк с экскурсионным планом. Севастополь, 1927 (также см.: Сто лет херсонесских раскопок // Научный работник. 1927. № 9).

18. Гриневич К.Э. Исследование подводного города близ Херсонесского маяка в 1930—1931 гг. М., 1931. Основанием для организации экспедиции стало упоминание об остатках стен под водой у Маячного полуострова, о находках в море древнегреческих сосудов. Учитывая промеры и соображения геологов Л.П. Колли предположил, что в древности уровень Средиземного моря находился ниже на 3,5 м. Местные колебания были характерны и для береговой линии Черного моря (см.: Колли Л.П. Следы древней культуры на дне морском. Современное положение вопроса о нахождении в море античных памятников // ИТУАК. 1911. № 42. С. 125—137). О колебании уровня моря также см.: Щеглов А.Н. Северо-западный Крым в античную эпоху. Л., 1978; Шилик К.К. Изменения уровня Черного моря в позднем голоцене: Автореф. дис. ...канд. ист. наук. Л., 1975. Поиски подводного города вызвали критику: «Посылаю заметку Гриневича. Он сам довольно подозрительная личность, но дело интересное и подкрепляет свидетельство Страбона. Какими помощниками не пользуется археология, то аэропланами, то водолазами»; «Послал Вам вчера "Херсонесский сборник" III и карточку Гриневича с его прошением. Он порядочный нахал вроде моего. А Жебелев мне говорит, что его подводный город чистая фантазия» (Цит по: Бонгард-Левин Г.М. М.И. Ростовцев и Э.Х. Миннз: От Скифии до Китая и Японии // Скифский роман. М., 1997. С. 316, 317). Следует отметить, что при Л.А. Моисееве впервые сделаны аэрофотоснимки для археологических целей.

19. Мартин Иванович Скубетов родился в 1872 г.; в 1900 г. принимал участие в постройке броненосцев «Ростислав» и «12 Апостолов» в Николаеве, после революции следы его теряются // Арх. НЗХТ, д. 175, л. 86.

М.И. Скубетов обобщил материалы раскопок 1907 г., ставших последними для К.К. Косцюшки-Валюжинича, см.: Скубетов М.И. Раскопки Херсонесского некрополя в 1907 г. // ИТЖК. 1918. № 54. С. 289—296. В статье говорится, что исследовано 21 погребение в семейных склепах, высеченных в скале, а также грунтовые погребения (II—IV вв. и. э.). Ему принадлежит предположение, что ранее на данной территории существовало поселение. Близость его к Херсонесу — свидетельство, что оно было связано с ним (см. работы М.И. Скубетова: Древнехристианские бронзовые лампадные подвески, найденные при раскопках в Херсонесе // ИТУАК. 1910. № 44. С. 42—44; Закладные камни с крестами, встречающиеся в Херсоно-византийском церковном строительстве, общественных и частных зданиях // ИТЖК. 1910. № 44. С. 45—50 (находки не датированы); Римский фамильный склеп II—IV вв. по Р.Х., открытый в Херсонесе в 1907 г. // ИТЖК. 1911. № 45. С. 38—49 (приведены описание и план сооружения, чертежи находок); Древнехристианский фамильный склеп с фресковой росписью близ Херсонеса, на земле Н.Н. Тура // ИТУАК. 1916. № 53 С. 177—189). Чертежи М.И. Скубетова стали основой при анализе фортификации Херсонеса для военного инженера М.И. Гарабурды, опубликовавшего статью «Оборонительная стена Херсонеса. Пояснительная записка к плану юго-западного участка оборонительной стены древнего Херсонеса» (ИТУАК. 1909. № 43. С. 88—98). К ним обращались и другие исследователи (см.: Маркевич А.И. Островок в Казачьей бухте как предполагаемое место кончины св. Климента, папы римского // ИТУАК. 1909. № 43. С. 105—114).

20. О нем см.: Новикова Т.А. Воспоминания о Янышевых // Арх. НЗХТ, д. 2076. — 20 л.). Н.М. Янышев — выпускник Академии художеств (1883), был инспектором в реальном училище г. Севастополя (1928) и преподавал в трудовой школе Севастополя. В 1932 г. он переехал в Херсонес, где и остался навсегда. Его прах покоится рядом с могилой К.К. Косцюшки-Валюжинича.

21. После эвакуации и закрытия музея рабочий Федоров и смотритель А.К. Тахтай закопали в землю, чтобы уберечь от расхищения и бомбежек, некоторые находки. В годы оккупации А.К. Тахтай проводил для немецких солдат и офицеров экскурсии по городищу. Это помогло сохранить памятники от разграбления. Но в последующем «сотрудничество с немецкими оккупантами» стало одним из основных пунктов обвинения во время суда над ним. На долгие годы имя А.К. Тахтая было вычеркнуто из истории Херсонеса.

22. Извлечения из дневника: Стржелецкий С.Ф. Путевой дневник // Арх. НЗХТ, д. 460, л. 17—40.

23. Суров Е.Г. Херсонесские цистерны // Учен. зап. Свердл. пед. ин-та. 1948. Вып. 4.