Тавры

Поскольку в центре последующего внимания будет в основном Херсонес, то следует отметить, что для переселившихся на берега Черного моря создателей полиса ближайшими соседями стали тавры, о которых Геродот писал, что они обитали в горах, начиная от Керкинитиды (у соврем. г. Евпатория) к западу до Скалистого (Керченского) полуострова (Геродот. IV, 99). Представление об особенностях кизил-кобинской культуры, носителями которой считаются тавры, позволили получить исследования А.М. Лескова и Х.И. Крис¹.

В связи с историей Херсонеса таврская проблематика представлена в статьях сотрудника Херсонесского заповедника О.Я. Савели², отдельные находки кизил-кобинской культуры проанализированы С.Н. Сенаторовым³. Анализу взаимоотношений варваров Таврики и херсонеситов, этнической картине региона посвящена монография В.М. Зубаря⁴.

Наиболее системным обобщением к анализу ранних памятников Юго-Западной Таврики в контексте общеисторических процессов является глава в коллективной монографии об истории и культуре Херсонеса в третьей четверти VI — середине I в. до н. э.⁵ В связи с упоминанием данной работы, к которой при рассмотрении некоторых дискуссий относительно особенностей развития античного Херсонеса, придется обращаться неоднократно, следует отметить, что это, в сущности, первое исследование, в котором рассмотрена история полиса со времени его возникновения и до начала римского присутствия в регионе. Оно, наряду с ранее изданным томом, посвященным более позднему времени⁶, подводит своеобразный итог более полуторавекового изучения данного центра.

В соответствующей главе коллективной монографии относительно памятников кизил-кобинской культуры Э.А. Кравченко отмечает, что комплексный анализ керамических находок одного из поселений, расположенных в окрестностях Севастополя, позволил датировать наиболее ранние из них XI—X вв. до н. э. (до этого некоторые исследователи относили их к IX—VIII вв. до н. э.). На основании типологии находок сделан вывод «об отсутствии кардинальных изменений в культурном типе местного населения до середины IV в. до н. э.» и воссоздана топография поселений кизил-кобинской культуры на Гераклейском полуострове, Инкерманской и Балаклавской долинах на основании разведок О.Я. Савели и раскопок Г.М. Николаенко. Примечательным является вывод Э.А. Кравченко, о котором в последующем (при рассмотрении вопроса о греко-варварском Херсонесе) следует вспомнить: «Находки античной керамики VI—V вв. до н. э., обнаруженной в ходе разведок и раскопок ...на Кизил-кобинских поселениях северного побережья Гераклейского полуострова, являются следствием возникновения греческого поселения. ...Подобные процессы притока и концентрации варварского населения в зоне деятельности античных центров» прослежены и в других регионах⁷. Как и другие исследователи памятников кизил-кобинской культуры, Э.А. Кравченко отмечает, что состояние источниковой базы не позволяет ответить на вопрос о «взаимовыгодности» деятельности двух этносов, находящихся на различных ступенях общественного развития. Автор обращает внимание и на то, что рядом с поселениями не обнаружено могильников, однако таковые имеются на расстоянии около 20—30 км от Херсонеса на склонах Байдарской долины, которая могла являться своеобразным племенным центром того населения, кому принадлежат «варварские» памятники Гераклейского полуострова. Автор главы высказывает предположение, что поселения Гераклейского полуострова, вероятно, были сезонными стоянками⁸. Отметим еще один вывод Э.А. Кравченко: основой хозяйственной деятельности туземного населения являлось отгонное скотоводство, поэтому оно не нуждалось в землях полуострова, а в последующем — в процессе освоения земель Гераклеи было, скорее всего, вытеснено за его пределы⁹.

Если следовать хронологии, то следующим после Геродота греческим автором, у которого содержатся мифические свидетельства о варварах Северного Причерноморья, в частности о таврах, соседях херсонеситов, является младший из великих трагиков Эллады Еврипид (480—406 гг. до н. э.). В одном из циклов драм он пересказал легенду об Ифигении, несчастной дочери правителя Микен Агамемнона, возглавлявшего войско ахейцев, которые отправились к стенам Трои. Ради благополучия плаванья Ифигении выпала доля быть принесенной в жертву богине Артемиде. Но та заменила ее ланью и перенесла в Тавриду. Здесь Ифигения стала жрицей у приносящих своим богам кровавые жертвы тавров («Ифигения в Тавриде»).

В V—IV вв. до н. э., когда на берегах Черного моря уже существовали такие города, как Ольвия, Херсонес, Пантикапей и многие другие, эллины, безусловно, уже хорошо ориентировались в географии Северного Причерноморья. В «Периплах», служивших руководствами для мореплавателей, названы различные населенные пункты и приведены расстояния между ними. Но исторические свидетельства о Северном Причерноморье и непосредственно о Херсонесе для V—IV вв., как и о более раннем времени, в письменных источниках единичны. Правда, названия городов, расположенных на побережье, все чаще появляются в речах политических деятелей Эллады, в трудах историков, писавших в целом о Средиземноморско-Черноморском регионе. Среди тех, кто неоднократно упоминал правителей Боспора в связи с поставками с Боспора хлеба, был выдающийся оратор Афин Демосфен (384—322 гг. до н. э.), прославившийся направленными против Филиппа II Македонского (382—336 гг. до н. э.) речами — «Филиппиками».

Для более позднего времени чрезвычайно интересен рассказ географа Страбона (ок. 63 г. до н. э. — ок. 23 г. н. э.) о военной экспедиции в Таврику полководца Понтийского царя Митридата VI Диофанта (Страбон. VII, 4, 1—8). Они тем более ценны, что события конца II в. до н. э., изложенные античным автором, сопоставимы с текстом Декрета херсонеситов в честь Диофанта. Другим полностью сохранившимся эпиграфическим памятником эллинистической эпохи является Присяга херсонеситов¹⁰, к которой придется неоднократно обращаться¹¹.

О значении Присяги свидетельствуют слова выдающегося российского эпиграфиста В.В. Латышева (1855—1921): «Не подлежит сомнению, что вновь найденный в Херсонесе документ содержит текст такой же общегражданской присяги, а не клятвы высшего государственного сановника. ...Если мы сравним текст Херсонесской присяги с текстом Афинской, то заметим, что в первом обязанности честного гражданина по отношению к отечеству и отдельным согражданам перечислены гораздо полнее и разностороннее, нежели во втором»¹².

Можно привести оценку не ученого, а любителя и знатока истории Херсонеса, регулярно освещавшего раскопки в местной крымской печати: «Присяга служит чудесным памятником, в котором выразились высокие гражданские чувства, столь редкие в наше время. Решительно не мешало бы современным «гражданам» заучить на память «присягу херсонаситов», или хоть ту ее часть, которая касается «хлеба вывозимого»¹³.

Малочисленность и отрывочность свидетельств письменных источников восполняется материалами археологических исследований, которые легли в основу первых гипотез исследователей конца XIX в. по истории Херсонеса и других северо-причерноморских центров.

Примечания

1. Лесков А.М. Горный Крым в первом тысячелетии до н. э. Киев, 1965; Крис Х.И. Кизил-кобинская культура и тавры // САИ. 1981. Вып. Д 1—7. Последующее типологическое изучение находок позволило уточнить датировку привлеченных в данных публикациях памятников, но идеи и наблюдения авторов представляют интерес и в наши дни.

2. См. работы О.Я. Савели: О керамике с врезным орнаментом из Херсонеса // КСИА. 1970. Вып. 124. С. 48—50; К проблеме взаимоотношений Херсонеса Таврического и с варварами Юго-Западного Крыма в V—III вв. до н. э. // НОСА. Киев, 1975. Ч. 2. С. 100—102; Об отношениях греков и варваров в Юго-Западном и Южном Крыму в VI—II вв. до н. э. // Проблемы греческой колонизации и структура раннеантичных государств Северного и Восточного Причерноморья: Тез. докл. Тбилиси, 1977. С. 61—63; О греко-варварских взаимоотношениях в Юго-Западном Крыму в VI—IV вв. до н. э. // Проблемы греческой колонизации Северного и Восточного Причерноморья. Тбилиси, 1979. С. 166—176; Археологические материалы к истории Гераклейского полуострова доколонизационного периода // ХСб. 1996. Вып. 7. С. 13—18. Краткую информацию о раскопках памятников О.Я. Савеля изложил: Раскопки и разведки в окрестностях Севастополя // АО — 1973. М., 1974. С. 337—338; Раскопки и разведки у Сапун-горы // АО — 1978. М., 1979. С. 398; Работы Севастопольской экспедиции // АО — 1979. М., 1980. С. 334—335.

3. См.: Сенаторов С.Н. О кизил-кобинской керамике из Херсонеса // История и культура Херсонеса и Западного Крыма в античную и средневековую эпохи: Тез. докл. Севастополь, 1987. С. 7—9; Он же. О керамике с гребенчатым орнаментом из Херсонеса // Проблемы исследования античного и средневекового Херсонеса: Тез. докл. Севастополь, 1988. С. 100—101; Он же. Ранняя кизил-кобинская керамика из раскопок в Херсонесе // Археологические вести. 2000. Вып. 7. С. 159—163.

4. Зубарь В.М. Херсонес Таврический и население Таврики в античную эпоху. Киев, 2004; также см.: Зубарь В.М. Некоторые аспекты истории Северо-Западной Таврики в конце VI — на рубеже IV—III вв. до н. э. // ПИФК. 2003. Вып. 13. С. 45—69.

5. См.: Кравченко Э.А. Природная среда и население Западного Крыма до основания античных центров // Херсонес Таврический в третьей четверти VI — середине I в. до н. э.: Очерки истории и культуры. Киев, 2005 (глава 1). О взаимоотношениях эллинского и варварского мира существует специальное исследование В.М. Зубаря «Херсонес Таврический и население Таврики в античную эпоху» (Киев, 2005). Концептуальные выводы работы повторены в главе 4 коллективной монографии 2005 г., в которой имеется раздел «Некоторые вопросы истории тавров». Отметим только основные, представленные в ней положения: а) взаимодействия носителей кизил-кобинской культуры (тавров) и скифов носили мирный характер, что привело к их ассимиляции; б) со II в. до н. э. исчезают памятники этой культуры; в) этноним «тавры» с этого времени (как и «тавро-скифы») носит условный характер.

6. Владимиров А.А., Журавлев Д.В., Зубарь В.М., Крыжицкий С.Д., Русяева А.С., Русяева М.В., Сорочан С.Б., Скржинская М.В., Храпунов Н.И. Херсонес Таврический в середине I в. до н. э. — VI в. н. э.: Очерки истории и культуры. Харьков, 2004.

7. Кравченко Э.А. Природная среда... С. 55.

8. Насколько известно из практики археологических исследований, на наличие стоянок, носивших временный характер, указывают немногочисленные (чаще всего единичные) находки. От сооружений, использовавшихся для ночлега, на подобных памятниках фактически не остается следов. Если на Гераклейском полуострове существовали поселения, для которых характерно наличие жилых и хозяйственных комплексов, то вряд ли можно говорить о том, что это стоянки. Вряд ли около поселений не имелось мест захоронений. Освоение Гераклейского полуострова, которое началось задолго до начала систематических раскопок на этой территории, не могло не привести к уничтожению памятников. Скорее всего, расположенные на удалении в 20—30 км от «стоянок» некрополи не принадлежали обитателям «стоянок» или другого вида поселений Гераклейского полуострова. Для современности, тем более раннего времени, это значительное расстояние для совершения захоронений. Правда, мы не знаем особенностей мировоззрения тавров. Возможно, они являлись таковыми, что требовали преодоления и столь большого расстояния для совершения обряда. Рассказывает же Геродот, что в случае смерти вождя скифов его набальзамированные останки провозили по местам обитания тех, кем он управлял при жизни. И все же, более вероятно полагать, что некрополи, примыкавшие к поселениям, не были в силу различных причин обнаружены или не сохранились. К таким выводам склоняют события недавних дней. В процессе интенсивной застройки Гераклейского полуострова выявлены склепы (по предварительной датировке IV в. н. э.) с остатками росписи (на восточном берегу Карантинной бухты).

9. Кравченко Э.А. Природная среда... С. 58.

10. Существует два перевода Присяги, которую датируют в настоящее время рубежом IV—III вв. до н. э. или началом III в. до н. э. (об этом см.: Виноградов Ю.Г., Щеглов А.Н. Образование территориального Херсонесского государства // Эллинизм: Экономика, политика, культура. М., 1990. С. 335), сделанные В.В. Латышевым и С.А. Жебелевым (его перевод считается наиболее соответствующим характеру источника). О С.А. Жебелеве см.: Гайдукевич В.Ф. Академик Сергей Александрович Жебелев как исследователь Северного Причерноморья // СА. 1941. Т. 5. С. 7—12.

11. Уникальностью памятника обусловлено постоянное обращение к его содержанию, начиная со времени публикации. Список работ, в которых используется Присяга, весьма внушителен. Наиболее поздние работы: Павличенко В.И. Херсонесская присяга и проблема государственного устройства Херсонеса в конце V — начале IV в. до н. э. // Херсонес в античном мире: Историко-археологический аспект: Тез. докл. Севастополь, 1997. С. 93—96; Доманский Я.В., Фролов Э.Д. Присяга граждан Херсонеса: Опыт исторической интерпретации // Скифы. Хазары. Славяне. Древняя Русь: К 100-летию со дня рождения М.И. Артамонова. СПб., 1998. С. 59—64.

12. Первое издание присяги: Latyschev V. Inscriptiones antiquae orae septentrionalle Ponti Euxini. Petropoli, 1916. Vol. 1. Ed. 2. № 401.

13. Энгель М. Глубь веков: Результаты последних археологических разведок в Херсонесе // Крымский вестник. 1892. № 39.