4. Греческое переселение в Крым

Особо стоит сказать о переселении в южные области России греков-арнаутов¹. Эти новые иммигранты (не путать с коренными греками-урумами, жившими в Крыму испокон века и почти полностью депортированными в 1779 г.) сыграли, к сожалению, слишком заметную негативную роль в истории крымскотатарского народа 1780-х гг. (как и их потомки в XIX, и даже в XX вв.). Выше упоминалось, что оттоманская райя оказала немалые услуги российскому флоту в его военной экспедиции против турок накануне аннексии ханства. Тогда же, в 1775 г., для того, чтобы уберечь греческих сепаратистов, замеченных в действиях против турок, от возмездия со стороны османского правительства, было решено переселить арнаутов в количестве более 2000 чел. в оккупированные русскими войсками Керчь и Еникале, а также Таганрог. Они и были доставлены в указанные места в том же году на кораблях российской Средиземноморской эскадры (ук. соч. С. 35). С этих пор арнаутов вообще стали приглашать в Россию, единственно для того, чтобы заселять захваченные в результате русско-турецких войн земли (ук. соч. С. 102)².

О том, что это был за контингент, в своё время высказался хорошо с ним знакомый губернатор Керчи, язвительный, но правдивый Ф.Ф. Вигель: «В семидесятых годах граф Орлов-Чесменский с островов Архипелага снял, так сказать, пену их жителей, что было в них худшего, и населил ими керченские пустыри, только что нами приобретённые» (Вигель, 1866. С. 87)³.

Здесь, пожалуй, стоит привести одно весьма ценное замечание современного австрийского учёного, посвятившего «греческой» проблеме специальную работу. Андреас Каппелер подчеркнул, что в отличие от всех других иммигрантов, прибывших в Россию в XVIII—XIX вв., лишь греки могли пользоваться безграничным доверием со стороны российского правительства. Лишь они, в отличие от протестантов-немцев или богемцев, католиков-армян или иудеев, переселявшихся из Европы в Россию, были православными. И, мало того, православными, более русских единоверцев пострадавших от мусульман. То есть вдвойне надёжными и преданными новому хозяину (в данном случае — хозяйке). И это неоднократно подтверждалось в дальнейшем (Rappeler, 2008. S. 352).

Поэтому в 1777 г., когда началось вооружённое движение крымских татар под руководством Селим-Гирея против Шагина и его российских покровителей, то в рейдах царских карательных отрядов с энтузиазмом приняли участие и греческие переселенцы. Сохранилось немало свидетельств тому, что это воинство «более прочих (курсив мой. — В.В.) участвовало в тогдашних военных подвигах. Оно действовало в Керченском уезде, при покорении города Кафы, в горах (то есть в боях при Бия-Сале и Черкес-Кермене, а также на реке Каче. — В.В.), при защите Судака и в других местах с примерной неустрашимостью» (Сафонов, 1844. С. 218).

«Неустрашимость» эта заключалась в том, что греческий отряд «не щадя никого из преданных (то есть предоставленных на расправу. — В.В.) ему мятежников жестоко побил... [и вырезал] оставшиеся в его руках семейства всех как бившихся с ними, так и бежавших мятежников» (Дубровин, 1885. Т. II. С. 309). По свидетельству другого русского автора, «посланы будучи через Арабатскую косу к Каффе, они оттуда без милосердия гнали бедных татар вдоль всего южного берега и конечно загнали бы их в море, если бы мир не застал гонителей в Балаклаве, где остановясь они поселилися и живут до сих пор, не любимые татарами, называющими их арнаутами» (Муравьёв-Апостол, 1823. С. 102—103)⁴. Сохранились имена офицеров, руководивших этой бойней. Назову их, так как они оставили свой след в истории своего, и не только своего века (к потомкам одного из них я вернусь позже). Это были: майоры Христо Кирко, Дуси, Кандиоти, Напони (имена трёх последних не сохранились), капитаны Константин Тани, Андрули Лулудаки, Николай Папарупа, Константин Хандро, Афанасий Мандро, Анагности Папалекса, Зограф Папахристо и Михаил Стамати (Послужные списки, 2007. С. 230—235; Шавшин, 1994. С. 13). Имелись в этом воинстве и поручики, и рядовые, но их упоминать не будем, как простых исполнителей приказов своих майоров и капитанов.

Позднейшие историки, собрав воедино все свидетельства подобных карательных акций, нарисовали гораздо более конкретную, уточнённую картину репрессий в восставших татарских селениях. Но прежде чем перейти к изложению некоторых фактов такого рода, попробуем если не оправдать, то хотя бы объяснить их, отыскать причины, толкавшие людей на, прямо скажем, довольно необычные по уровню садизма действия.

Прежде всего замечу, что в Турции грекам жилось совсем неплохо. Как отмечал в своих записках один русский офицер, там побывавший, «На всех архипелажских островах, где не живут турки, жители управляются сами собой и, заплатив годовую подать, весьма умеренную, пользуются всею возможною свободою и даже такою, что можно смело сказать, ни под каким другим самым кротким правлением нельзя иметь равной» (цит. по: Броневский, 1819. С. 10).

Что же касается иных, не чисто греческих мест расселения (это, главным образом, города), то здесь ситуация была сложнее. Безусловно, турецкие власти, судебные и административные, не могли не подвергать православных некоторой дискриминации, особенно в межнациональных тяжбах, спорах вокруг мест для строительства, правах на занятие должностей и пр., где предпочтение отдавалось туркам. Но эта дискриминация практически неискоренима в любом несвободном обществе. В том числе и в единоверном, и в моноэтническом, где роль национального преимущества с тем же успехом играют деньги или личные знакомства. Впрочем, взяточничество процветало и среди христиан Оттоманской империи, где нередко православные монастыри отдавались на откуп грекам же, а буквально «все духовные чины» греческой церкви доставались за деньги — об этом знали даже заезжие путешественники (Вешняков И.И. Путевые записки во Святый град Иерусалим и в окрестности оного в 1804 и 1805 год. М., 1813. С. 51).

Религиозные преследования, как система, не наблюдались вовсе. Турки относились к грекам как к «народам Книги», терпимость к которым диктовалась самой исламской доктриной. Причём эта толерантность была не напускной или чисто теоретической, а сугубо практической. Никто не принуждал греков сменить веру, что наблюдалось в ту же эпоху, к примеру, во Франции или Испании. С 1454 г., когда Мехмед Завоеватель заключил соответствующее соглашение с патриархом Геннадиосом, и вплоть до начала греческой революции 1821 г. случаев нарушения этого договора попросту не было. Или же число преследований за веру было исчезающее ничтожно (Улунян, 1998. С. 11). Более того, современный английский исследователь отмечает: «К чести османских правителей надо сказать, что они и не думали устраивать гонения на православную церковь — напротив, сделали её краеугольным камнем в деле управления христианскими подданными», а патриарх Константинопольский «приравнивался к высшим чинам султанской администрации» (Николсон, 2007. С. 222).

В чём же заключались «притеснения» греков, о которых говорится в трудах, посвящённых их истории? Перечислю их, по возможности, полно. Кроме уплаты упоминавшейся джизьи, от которой были свободны турки, греки не имели права жениться на мусульманках, носить оружие, ездить верхом, строить дома выше соседних мусульманских зданий или возводить церкви близ мечетей, носить мусульманскую одежду и, наконец, звонить в колокола без согласования с местным начальством. Однако и эти правила сошли на нет уже к концу XVII в., а следить за их исполнением турки перестали ещё раньше. Так, верховым-грекам было достаточно сойти с коня, завидев местного кадия или пашу, а чалмы и другие детали турецкой национальной одежды некоторые христиане носили вообще невозбранно: «Здешние греки, столь долго жившие с турками, приняли их обыкновения носить чалмы и, кажется, мыслят подобно чалмоносцам» (Броневский, 1819. С. 25).

Во всяком случае, можно согласиться с выводом упомянутого английского историка насчёт того, что жизнь греков отличалась от быта в иных империях в лучшую сторону уже потому, что они никогда не знали ни крепостного права, ни инквизиции: «Думается, что греки вряд ли согласились бы променять свою жизнь под турецким игом на бесправное существование миллионов крепостных в России, Франции или Центральной Европе. Ведь там феодалы — исключительно по собственному капризу — могли разлучать крестьянские семьи, подвергать позорному наказанию и даже предавать смерти их членов» (Николсон, 2007. С. 227).

Другое дело — уже упоминавшиеся незаконные поборы и взяточничество, от которых греки страдали, очевидно, сильнее турок. И эти традиции развращали не только турецкое, но и греческое общества. В отличие от фанариотов, сильных своей сплочённостью и взаимовыручкой, простые христиане нередко оказывались беззащитными перед корыстолюбием судей и иных чиновников, что постепенно изменяло греческую этнопсихологию. Греки уже не стремились к расширению своего хозяйства, довольствуясь самым необходимым — иначе можно было легко вызвать зависть власть имущих, которые нашли бы способ отобрать излишки земли или строений. Самым безопасным промыслом в такой ситуации становилась торговля с её постоянно находившимся в обороте капиталом и не поддающаяся контролю и откровенным грабежам, которым было почти наверняка подвержено любое процветающее крестьянское хозяйство: «Как можно было всерьёз на что-либо рассчитывать, когда урожай мог пострадать в результате набега турецких войск или быть конфискован турецкими чиновниками, в том числе и собственной знатью, находящейся на службе Оттоманской Порты, в качестве подати» (Янници Ф. Греческий мир в конце XVIII — начале XX в. СПб., 2005. С. 71).

Поэтому со временем всё больше греков при малейшей возможности бросали производительную деятельность, пускаясь в торговые операции, пусть даже ничтожные по оборотам. Кроме того, для выплаты почти неизбежных в империи взяток нужны были деньги, а у крестьян, как известно, с наличными дела обстоят куда хуже, чем у горожан. Это был ещё один веский довод в пользу коммерческой и иной деятельности — по указанной выше причине. Те же греки, которые оставались на земле, обрабатывали её спустя рукава, что сказывалось и на самом ландшафте островов и материка, на общем состоянии страны, даже после провозглашения ею независимости от Турции: «земля изобильнейшая во всех отношениях, оставлена в почти диком её состоянии» (Коробка Н.В. Письма морского офицера. Ч. I. М., 1825—1826. С. 50).

Отсюда и упомянутые, не всегда позитивные перемены в чертах характера «новых греков», на которые обращали внимание путешественники XVIII в.: «У всех греков блистает ещё то остроумие (в смысле «острота ума». — В.В.), которое прославило Платонов и Демосфенов, с тем только различием, что они употребляют [его] на обман, притворство и лицемерие. Сребролюбие владычествует над сердцами их... Греки стараются сыскать оное обманом; ежели видят случаи воспользоваться прибытком, рады жертвовать блеску металла самыми лучшими друзьями и родственниками» (Коковцев М.Г. Описание Архипелага и Варварийского берега. СПб., 1786. С. 70—71). Доходило до того, что ради нужных связей с влиятельными турками греки воспитывали своих дочерей с единственной целью: выдать выгодно замуж, пусть даже обрекая их на гаремное затворничество: «Корыстолюбие родителей, конечно, непростительно, но желание при тягостной неволе иметь в зяте сильного покровителя некоторым образом их извиняет» (Броневский, 1819. С. 68). Так элементарная защитная реакция человека в условиях несвободного общества превратилась за века турецкого владычества в его вторую натуру.

Ситуация, в которой оказались греки, в общем-то, была вполне мирной — насколько это возможно в условиях многовековой турецкой оккупации их земли. Здесь не было отмечено чудовищных репрессий, характерных для других областей империи: «В противоположность армянам, постоянно бунтовавшим, греки были мирны, отчего и жестокостей против них не было до XIX в. Напротив, из всех немусульманских объектов империи, они занимали самое привилегированное положение» (Николсон, 2007. С. 226). Положение стало меняться во второй половине XVIII в., и это было связано с Россией.

В ходе русско-турецкой войны 1768—1774 гг. была проведена Первая архипелагская экспедиция. Её целью было отвлечение значительной части османских вооружённых сил с основных фронтов — крымского и дунайского. Одновременно планировалось войти в контакт с греческим населением Турции для создания ещё одного антитурецкого фронта, также на территории Османской империи. Ситуация для таких контактов сложилась весьма благоприятная: в заселённых греками районах империи разгоралось движение «клефтов». Это были своего рода партизаны, которые объявляли себя противниками османского режима. Они нападали на турецкие гарнизоны небольших селений, а в промежутках между военными операциями обирали, как почти все партизаны, своё же, местное греческое население. Именно поэтому их и стали называть клефтами (греч. «ворами»).

Клефты обычно действовали в горной местности, но от такого рода насилий не было избавлено и население прибрежных селений, там постоянно высаживались с той же целью морские пираты — также греки. И те, и другие, «приобретшие в исторической ретроспективе романтический ореол борцов за свободу, по сути являлись разбойниками, от которых местное население страдало не меньше, чем турецкие завоеватели» (Николсон, 2007. С. 227). Османские власти боролись с ними, как могли, создавая из греческих добровольцев отряды «арматолов» (греч. «вооружённые»). Своеобразие этой борьбы греков с греками состояло в том, что арматолы довольно часто обращались в клефтов, а последние, привлечённые стабильным казённым жалованьем, становились арматолами — и так по многу раз (Улунян, 1998. С. 13).

Понятно, что эти шайки могли стать идеальным материалом для вовлечения их российскими командующими в военные действия. Что и произошло в самый разгар войны в 1770 г., когда братья Г.Г. и А.Г. Орловы, встретившись с вождями клефтов, предложили им своё покровительство, а те широко развернули прорусскую пропаганду в пользу всегреческого восстания против османов (Николсон, 2007. С. 232). У Г.Г. Орлова было два греческих эмиссара — Манолис Саро и Георгиос Папазоли, которые и руководили этой кампанией. В 1770 г. началось Пелопоннесское восстание и морская война против турок. Тогда же немало греков нанялось в русский флот, причём не только матросами, но и офицерами. Один из них, Алекси Панайотис, даже командовал флотилией маломерных судов, которая в 1772 г. разбила турок в порту Дамиатта. На суше греки сражались хуже. В войске А.Г. Орлова они «плохо держали строй в бою, да и понятия о воинской чести, присущие клефтам, резко отличались от норм, бытовавших в европейских профессиональных армиях» (Тикопуло Я.Ф. Русско-турецкие войны 1768—1774 гг. и судьбы греков // Греческий проект Екатерины II. М., 1991. С. 15—16). Этот объективный вывод историка-грека не нуждается в разъяснении, русские командиры были не в состоянии отучить клефтов от их мародёрских или прямо разбойничьих обычаев.

В целом российская идея подъёма всегреческого восстания успеха не имела. Как мы видим, на материке экспедиционные войска были поддержаны лишь частью христианского населения, клефтами. Правда, поднялось и население 27 островов архипелага, но после удачи российских морских сил у Наварина последовало поражение у Триполицы, и российская армия, действовавшая на материке, была вынуждена отступить к побережью. При этом греки, ранее поддерживавшие русских, расходились по домам. А затем турецкий губернатор Мореи жестоко расправился с повстанцами, использовав при этом отряды привлечённых им наёмников-албанцев. После чего начались русско-турецкие переговоры в Кючук-Кайнарджи, закончившиеся известным мирным договором 1774 г.

Но ещё до окончания этой дипломатической встречи греки прислали А.Г. Орлову делегацию с просьбой принять их в русское подданство. Это желание островитян, опасавшихся дальнейших репрессий со стороны турецких властей, было вполне осуществимо — российский флот господствовал в архипелаге до осени 1775 г. (Нужнов Н.И. Архипелагские экспедиции русского флота: яркие морские победы и их военно-политическое значение // Роль и значение флота России в борьбе за независимость Греции. СПб., 2000. С. 35).

В дальнейшей судьбе греческих инсургентов сыграла важную роль ситуация, сложившаяся к тому времени в Крыму.

Согласно упомянутому договору, Крым был объявлен независимой территорией, а Азов, Керчь и Еникале с прилежащими областями присоединялись к России. Понятно, что эти земли, заселённые крымцами (у которых пока ещё был собственный хан), не могли стать естественной принадлежностью империи до тех пор, пока там не изменится этнодемографическое положение. Поскольку на век Екатерины II приходился пик крепостничества и лично свободных крестьян, которые могли бы свободно переселиться на земли Новороссии было ничтожное количество, императрица решила привлечь к освоению этих земель иностранных переселенцев, всячески их поощряя (Арш, 2002. С. 9).

По-видимому, эта ситуация и склонила царицу к отправке А.Е. Орлову рескрипта от 28 марта 1775 г., в котором содержалось разрешение грекам селиться в окрестностях Керчи и Еникале. При этом будущим иммигрантам гарантировались права и свободы, о которых и мечтать не могли не только русские крестьяне, но и коренные жители Крыма, где никогда не существовало крепостного права. Грекам дозволялось возводить на крымскотатарской территории церкви, владеть землями, безвозмездно предоставляемыми казной, основывать купеческие дома и даже создавать военные формирования со своими командирами — также на казённый кошт (Донской, 2007. С. 165).

Так архипелагские греки в мае того же года оказались на крымской земле, но переселение продолжалось и позже.

Попробуем представить себе этих малообразованных по большей части арнаутов, которые всю свою жизнь на старой родине испытывали если не притеснения, то презрительную терпимость турок, частично ограничивавших их в стремлении к обогащению, считавших их людьми второго сорта. Причём в роли утеснителей на старой родине всегда и неизменно выступали лишь османы-мусульмане. Кроме того, многие греки не только с детства воспитывались в этой туркофобной в народной основе традицией, но и сами сражались с османами, становясь клефтами. Никого иного, кроме мусульман, в собственном выборе трудной судьбы партизанов-налётчиков им винить было невозможно — с их точки зрения.

А на новой родине они снова встретили мусульман. Но уже неопасных, покорённых и беззащитных. Понять, что турки и крымские татары — это разные нации с различными представлениями о толерантности и древнем искусстве мирного сожительства, пришлецы, конечно, не могли по собственной неразвитости. Они поняли одно: судьба сжалилась над ними, передав, наконец-то в их руки мусульман, естественно, для мести за многие века турецкого угнетения. И они по понятной причине не стали сдерживать в себе это чувство и превзошли в священном своём гневе даже наиболее свирепых притеснителей-турок у себя на родине. Командующий войсками, расположенными в Крыму, барон И.А. Игельстром вполне определённо говорил об «известной их ненависти против магометанцев» (Письма, 1881. С. 305).

Так крымские татары расплачивались за грехи турок, впрочем, это в их истории и раньше бывало... Треки не только охотно сражались с вооружённым противником во время татарских восстаний, а и «...кидались в татарские деревни, где оставались только жёны, дети и бессильные старики, — и там всех беспощадно убивали, а самые жилища предавали огню. Захватив беззащитных женщин, они насиловали их, а у беременных распарывали животы, выкидывая младенцев собакам; и это делали нарочно в присутствии пойманных татар. Этих же последних жарили на вертеле, а других правоверных заставляли есть их мясо. Потом часть пленных отпускали для разглашения о сих жестокостях, чтобы тем держать в страхе непокорных Шагин-Гирею» (Уманец, 1887. С. 114). Не стоит приводить другие факты того же рода по единственной причине: все они удручающе однообразны, отчего способны оскорбить чувства не только возможных читателей-греков, но и любого христианина.

Императрица по достоинству оценила такую преданность своих новых подданных и позднее распорядилась расселить греков в Балаклаве и трёх крымскотатарских деревнях, откуда жители частью эмигрировали, а остальных выгнали силой — в ожидании новопоселенцев (Паллас, 1793. С. 139). При этом греки были щедро награждены татарской же землёй, поскольку они пользовались статусом уже не беженцев, а «иностранных колонистов» (Иванова, Маркова, 2004. С. 103). Но, очевидно, здесь играла заметную роль их служба императрице и вообще полезность в военных действиях (против чужих или своих, неважно), поскольку землю давали не всем арнаутам одинаково. Различие делалось в соответствии с воинскими заслугами.

Так, нижним чинам было положено по 15 десятин (потом прибавили ещё по 5 дес.), офицерам — по 60 дес., а командиру новоучреждённого греческого Балаклавского батальона⁵ все 240 десятин, что для золотых южнобережных склонов было недвижимостью просто огромной. К тому же владельцы новых участков и их потомки навечно освобождались от земельной подати. Поистине, правительство ничего не жалело, чтобы укрепить в Крыму такой надёжный противовес коренному народу. Однако вскоре выяснилось, что Балаклава и обречённые деревни (Кады-Кой, Комары и Карань) никогда такими площадями не располагали, отчего с той же целью была проведена «зачистка» от крымских татар ещё шести деревень: всех трёх Керменчиков, Алсу, Лаки и Аутки (Шнейдер, 1930. С. 4).

Всего только новые хозяйственные земли личного состава батальона и пенсионеров составили четырнадцать тысяч десятин. Правда, эти угодья греками практически не обрабатывались — по старой, ещё «турецкой» традиции. Они сдавали их в аренду местным крымцам и неплохо на этом наживались. Кроме того, они пускались и в другие земельные спекуляции. Так, очередной командир батальона Ф.Д. Ревелиоти скупал самые ценные участки на Южном берегу Крыма с целью их последующей перепродажи, не без выгоды для себя. В своё время им были проданы Ливадия (Л.С. Потоцкому) и Ореанда (А.Г. Кушелеву-Безбородко), за фантастические суммы, естественно (Шавшин, 1994. С. 20; Безчинский, 1901. С. 307).

В целом, обязанности этих греков весьма напоминали казачьи. Они должны были отрабатывать все свалившиеся на них привилегии, формально — препятствуя контрабанде⁶, а на деле — удерживая «замирённых» туземцев в колониальной узде, а также препятствуя их общению с внешним миром. Что они и выполняли в охотку, поскольку власть над вчерашними вратами-жертвами всегда сладка... Как и казаки, они в свободное от службы время понемногу занимались садоводством, мелочной и крупной торговлей в различных городах Крыма. Рядовые подрабатывали рыбной ловлей — понемногу, поскольку жалованья и земельной ренты на жизнь хватало. Как и казаки, они не чурались контрабанды, и «из корысти охотно ей способствовали, вследствие чего грозила постоянная опасность от чумы» (Паллас, 1793. С. 139—140). Кстати, именно по этой, «греческой» причине, с 1796 г. Балаклавская бухта вообще была закрыта для входа торговых судов — чтобы пресечь мощный поток контрабанды.

Присутствие греков на Южном берегу и в Восточном Крыму стало причиной не только сгона крымцев с земли, со временем появились и иные проблемы. Поскольку семьи арнаутов оставались на старой родине, и доставить их оттуда было то ли трудно, то ли не до того было, эти две тысячи здоровых мужчин принялись силою умыкать «татарок, где только находили к тому случай» (Муравьёв-Апостол, 1823. С. 103). Этому массовому преступлению отцы и мужья похищаемых, обезоруженные российской властью, были бессильны препятствовать, хотя и пытались. Уже в июле 1783 г. Г.А. Потёмкин был вынужден отправить секунд-майора Петровича «для защищения селений» крымских татар от распоясавшихся греков, которые и ранее «враждебно относились к татарам, теперь же особенно». (Письма, 1881. С. 262).

Кордоны батальонцев были установлены на всём протяжении наиболее изрезанного и сложного (в смысле контроля) берега, то есть, на протяжении 300 км от Севастополя до Феодосии. В дальнейшем предполагалось умножить их численность за счёт новых иммигрантов, расширив район контроля и в горную часть полуострова. Так, генерал-фельдмаршал князь А.А. Прозоровский рекомендовал кабинету Екатерины «Албанцев, как более способных к употреблению в горах, поселить в крымских горах, скупив для этого участки земли у частных людей; а живущих в тех местах татар выслать в степь от Перекопа к Кинбурну» (Цит. по: Сафонов, 1844. С. 227). Другими словами, это был план депортации за пределы полуострова уже не берегового, а горного населения.

Итак, мы не вправе утверждать, что таким именно образом была заложена основа многолетнему греко-татарскому конфликту, искусственно раздуваемому правительством. Он не был «искусственным» уже потому, что, как упоминалось выше, греки ненавидели крымских татар уже во время переселения на новые места. Но вот всемерная поддержка российской властью греков, явная дискриминация единоверной Россией их подданных-мусульман показали балаклавцам со всей ясностью, что любое их антитатарское выступление в будущем не то, что не будет наказуемо, но и заслужит поощрение⁷. И они не ошибались: с течением времени забота императрицы становилась всё более трогательной, распространяясь на всё новых и новых греков-иммигрантов.

В марте 1794 г. последовал указ Екатерины о дополнительном переселении греков (главным образом, с острова Занты), на этот раз в Восточный Крым:

«1) Соизволяя городу Феодосии быть местом всегдашнего их пребывания, повелеваем отвести обществу их близ сего города добрую землю, полагая 60 десятин на каждую фамилию...

4) На обзаведение их отпустить им заимообразно 50 000 руб... на 10 лет без процентов...

9) Уволить от всех государственных податей и служб на 30 лет» (ПСЗ. Т. XXIII, № 17191).

Здесь всё понятно без обширных комментариев. Крымский татарин, коренной житель этой земли никогда, ни до, ни после 1794 г. не имел 60 га на одно среднее хозяйство; да и мурзы далеко не всегда могли похвастаться столь обширным поместным участком — ведь речь идёт о Крыме с его ограниченной территорией, а не о немереных просторах Сибири. Теперь такие невиданные здесь наделы щедро раздавали безвестным греческим пришельцам — по-прежнему урезая и без того скудный крымскотатарский клин.

Для сравнения можно привести ещё один указ, также касающийся переселения в Восточный Крым, но затрагивающий интересы не греков, а крымских татар. Как явствует из его содержания, коренных крымцев, которым давали возможность вновь заселять ту же Феодосию, помещали с семьями отнюдь не в самом городе. С этой целью отводилось некое гетто, специально отведённое им за городской стеной (видимо, из военно-стратегических соображений), да и послабления в налогах татарам не предусматривалось, не говоря уже о беспроцентном льготном кредите, столь необходимом при переезде на новое место: «Приняв во уважение недостаточное население города Феодосии и желая усилить промышленность его, признали Мы за нужное... перевести в сей город до 200 семейств татар, [поселив их]... в особом магометанском форштате... с тем, чтоб до будущей ревизии уплачивали они все повинности по прежнему их состоянию» (ПСЗ. Т. XXXI, № 24 461).

После смерти Екатерины II на греков в Крыму стали, кажется, возлагаться какие-то надежды в новом смысле: в связи с внешнеполитическими акциями России. Как отмечали зарубежные аналитики той поры, «Русские работают сейчас над новым заселением Крыма, который они в последнюю войну чудовищно опустошили. Наибольшие старания они прилагают к переселению сюда множества греческих подданных, и уже известное число этих авантюристов получило здесь пристанище. Таким образом, приуготовлены все возможные средства, потребные для завоевания европейской Турции, поэтому и все выстроенные в Херсоне близ Днепра корабли переведены в Ахтиар» (Chevalier, 1801. S. 187).

Действительно, в феврале 1798 г. был издан именной указ, в котором будущим грекам-переселенцам предоставлялись в Крыму льготы, крымцам и не снившиеся ни до, ни после этого замечательного акта. Его нацеленность на изменение этноконфессиональной ситуации на полуострове в пользу христиан не скрывалась. Иммигрантам, призванным заместить коренной народ, «...особливо же Грекам, яко единоверцам и древним сея страны обитателям (?!), дарованы различные права и преимущества, между которыми главнейшие: ...2) Всякому поселенцу будут безденежно отведены в городах места под построение, а в сёлах — участки свободных земель; всеми построенными или купленными домами, садами и сёлами поселенцы владеют на праве дворянства. 3) Феодосия назначается преимущественно для Греков, Евпатория — для других наций; кто в сих городах поселится, тот, кроме земли, может пользоваться камнем от древних развалин и лесом из казённых дач горной части Крыма... 6) Переселенцы освобождаются от дачи рекрут, постоев и никогда не могут быть укрепляемы (то есть закрепощаемы. — В.В.) в крестьянство...» (Поселения, 1864. См. также ПСЗ. Т. XXV. № 18 373).

Льготы были, как видим, уникальные. Раздача их продолжалась и в дальнейшем, при новых царях и губернаторах. В 1804 г. была узаконена практика, применявшаяся в 1780—1790-х гг. Переселенцам из Европы предоставлялось освобождение от любых податей тоже на 10 лет. Им выделялось 300 руб. в год на хозяйственное обзаведение с рассрочкой на 10 лет. Каждой семье бесплатно выделялось 60 десятин крымской земли (Алексеева Е.В. Диффузия европейских инноваций в России (XVIII — начало XX в. М., 2007. С. 48). Затем, уже в 1818 г. грекам было подарено ещё 14 152 десятины крымской земли. После чего они, то есть всё же иностранцы, стали скупать для её обработки русских крепостных (Вигель, 1866. С. 98). Нечего и говорить, что это было не только незаконно, но и оскорбительно для как-никак имперской (то есть, титульной, как сейчас говорят) нации.

Такая безнаказанность была бы слишком сильным искушением и для более уравновешенной и мирной диаспоры. Греки же буквально хватались за любую возможность узаконенного насилия над жертвами своей татарофобии, использовали малейшие признаки неудовольствия коренных жителей своим положением для вооружённых рейдов вглубь полуострова, а иногда — и резни. Это было отмечено в упомянутую войну с Турцией⁸, а также в моменты обострения внешнеполитической ситуации (например, в 1807 г), в войну 1812 г. и позже. При этом для властей греки были предпочтительнее даже известных головорезов-казаков, ранее время от времени вторгавшихся в Крым. В отличие от донцев, кубанцев или уральцев, у служащих батальона было «знание татарского языка, знакомство с местным положением края, удивительная ловкость в быстрых наездах» на мирное, невооружённое, явно беззащитное местное население (Ханацкий, 1867. С. 230). Другими словами, это были образцовые, то есть профессиональные и беззаветно преданные русскому хозяину, потомственные каратели.

Уходя далеко вперёд, следует сказать, что в дальнейшем отношение греков Крыма к местным татарам стало неоднозначным. Точнее, сами греки разделились в этом смысле на две части. Одни из них, в основном необразованные крестьяне и рыбаки, остались, в целом, на прежних позициях (что и проявилось в расправах над татарами в годы Гражданской войны). Другие же крымские греки, в том числе и эмигранты XIX в., сумевшие подняться по социальной лестнице довольно высоко, стали в большей части своей людьми образованными, и уже поэтому весьма терпимыми к своим мусульманским соотечественникам. Так, грек Константин Месаксуди, основавший в 1867 г. в Керчи табачную фабрику своего имени⁹, с удовольствием приглашал к себе на работу крымских татар. Впрочем, здесь, возможно, играла роль не столько его терпимость по отношению к иноверцам, сколько уверенность в добросовестном труде и дисциплинированности местных мусульман, чем, в общем-то, не всегда отличались его соотечественники, прибывшие в Крым со старой родины одновременно с ним или гораздо ранее.

Примечания

1. Арнауты (от греч. «арванит» — албанец) — османское обозначение воинов-наемников из христиан любой национальности. Его использовали в Европе в качестве этнонима в применении к албанцам (часто нанимавшимся в армию Порты), впоследствии даже невоенным. В России же значение термина «арнаут» расширилось, им обозначали всех греков, албанцев и южных славян, служивших в турецкой армии.

2. Согласно некоторым подсчётам, всего в южную Россию двинулось около полумиллиона греков, образовавших крупнейшую переселенческую волну в Европе Нового времени (Арш Г.Л. Греческая эмиграция в Россию в конце XVIII — начале XIX в. // Советская этнография, 1969, № 3. С. 86—87). В Крыму осело лишь несколько тысяч.

3. К сожалению, в современной науке история с греческим переселением подаётся, как и в советское время, в извращённом, антитатарском духе. Автор весьма солидной монографии утверждает, что эта акция была затеяна для «укрепления военного и политического могущества Юга России». То есть переселение «архипелагских греков, формирование из них Балаклавского батальона усиливало военно-политическое положение России на Крымском полуострове... Екатерина II щедро одарила (!) их землями на Южнобережье, предоставила им всевозможные льготы, убежденная в том, что только они смогут охранять берега Крыма в условиях гористой местности, переполненной враждебно настроенными мусульманами» (Захарова, 2001. С. 220). В этой фразе перепутаны причина и следствие. Россия не могла «усиливаться» в Крыму, который в 1775 г. отнюдь не являлся российской территорией. А «враждебно настроенными» крымские татары стали, отчасти, и в результате зверств, которыми отличились головорезы-арнауты, едва сойдя на крымскую землю и даже не успев освоиться на новом месте (см. ниже).

4. Нужно упомянуть и о том, что волна греческих колонистов выплеснулась при Екатерине не только на крымские берега. Так называемая греческая военная колонизация охватила всё северное побережье Чёрного моря от Еникале до Бессарабии (Kappeier, 2008. S. 359).

5. Первоначально он именовался Албанским корпусом, поскольку именно у албанцев наёмничество практиковалось наиболее широко. До включительно 1783 г. он квартировал в Керчи и Еникале, затем был переведен в Балаклаву и с 1797 г. стал носить её имя (Иванова, Маркова, 2004. С. 36).

6. Для этого была организована постовая служба вдоль побережья: «арнаутские посты», как их называли местные русские, и в 1830-х гг. выставлялись у Кикинеиза, Симеиза и в других местах (Монтандон, 1997. С. 45, 50).

7. Рядовые и офицеры батальона, даже удалившиеся от службы и занимавшиеся совсем иными делами, например, торговлей, при совершении ими уголовных преступлений против местных жителей не подлежали юрисдикции обычного гражданского суда. Их дела разбирались «в самом батальоне или ближайшем ордонанс-гаузе» (Сафонов, 1844. С. 237), то есть сослуживцами, пусть даже и бывшими. На чьей стороне обычно оказывались симпатии судей в мундирах — нетрудно догадаться.

8. Как отозвался настроенный враждебно к коренным крымцам автор, греки «содержат татар в должном повиновении, [среди прочего] в последнюю войну с турками противу возмутившихся татар в Крыму... отличили они себя храбростию и усердием к усыновившему их новому отечеству» (Броневский, 1822. С. 29—30). Проще говоря, они снова продемонстрировал и такие образцы зверства, что и русские были потрясены, а в песнях горных татар той поры греков называют исключительно «людоедами», что, возможно, и не совсем метафорично (Ханацкий, 1867. С. 212, 278).

9. Это было одно из крупнейших промышленных предприятий в Крыму как того времени так и позже, до конца XIX — начала XX вв., известное и за рубежом (Kappeier, 2008. S. 352). Папиросы знаменитой марки «Месаксуди» шли на экспорт, а также поставлялись к российскому императорскому двору.