в) Балканская война

Задуманная как реванш за позор Крымской войны, эта новая война на юге была подана русской публике под лозунгом «Освободительной», то есть имевшей целью избавление южных славян от турецкого ига. Такая внешнеполитическая версия, при всей её явной надуманности (как и в прошлых турецких войнах, в жертву благу зарубежных славян приносились интересы русского крестьянина), была подхвачена практически всеми слоями российского общества. И этот всплеск туркофобии никак не ослаб даже после того, как русские за Дунаем убедились в том, что болгары «живут здесь зажиточнее и счастливее, чем наши русские крестьяне», что, кроме того, они «платят турецкому правительству незначительную подать, несоразмерную с их доходами, и совершенно освобождены от воинской повинности». Более того, сделавший эти заметки герой Севастополя, а в новой войне главнокомандующий российской армией граф Э.И. Тотлебен, пришёл к горькому выводу насчёт того, что самое «задушевное желание» болгар — чтобы беспокойные «освободители по возможности скорее покинули страну» (Цит. по: Россия, 2000. С. 95). Против этой войны были и европейские государства, они сделали для её предотвращения ряд уступок, затребованных Петербургом. Но решение было уже принято, и очередная война на Юге началась и длилась столько, сколько России понадобилось времени для очередного отрезвления¹.

Бездарные российские генералы, располагая хорошо обученной и обеспеченной полуторамиллионной армией, терпели тяжёлые поражения от 500 000 турок, хотя половина последних состояла из необученных ополченцев. Так, под одной лишь Плевной была уложена почти 40-тысячная русско-румынская армия (СВЭ. Т. VI. С. 355—356). Лишь такими немыслимыми жертвами удалось добиться победы, которую иначе, чем Пирровой, не назовёшь. Турки на переговорах с подозрительной лёгкостью уступали всё, чего Россия от них требовала, судя по всему не без задней мысли. Бесспорно, Россия имела свои интересы в Черноморских проливах. Но установление в них благоприятного режима — это одно, а полное овладение ими и прилегающими турецкими территориями — совсем другое.

Между прочим, именно вторая цель и была для Петербурга основной (Подр. см. в: Россия, 2000. С. 168—169). И когда после окончания Кавказской войны и захвата обширных территорий в Средней Азии у него освободились средства к очередной агрессии, а её неизбежность стала для всех очевидной, когда вся Европа увидела, что не сегодня-завтра Россия овладеет Проливами, отрезвление наступило даже у немцев. Почему-то Александр II уверовал в свою полнейшую безнаказанность, в вялое безволие окружающего мира. Именно тогда Бисмарк произнёс ставшие знаменитыми слова: «Русские чрез меру своею глупостью злоупотреблять стали»², и начал принимать свои меры. На состоявшемся в том же 1878 году Берлинском конгрессе Сан-Стефанский мир был перечёркнут, Великую Болгарию разделили натрое, Англия получила Кипр, Австрия — Боснию и Герцеговину, а России было предложено забыть о «Константинополе» как и о кресте на Св. Софии, о ключах к Босфору с Дарданеллами и т. д.

Урок, впрочем, оказался не впрок. В российском «оскорблённом национальном сознании рождались планы возрождения былого внешнеполитического могущества и утверждения на берегах Босфора» (Проливы, 1999. С. 244), что впоследствии имело соответствующие результаты.

Вот такой она и сложилась, общая канва событий, получивших неожиданно весьма большое значение для коренного населения Крыма.

Примечания

1. Имперский канцлер А.М. Горчаков прибег к тактике попустительства Второму рейху (поход 1870—1871 гг. на Францию) и даже содействия его вооружению. Поэтому ему удалось добиться аннулирования запрета (согласно Парижскому миру 1856 г.) России держать на Чёрном море флот. Принудив турок к переговорам в Сан-Стефано (1878 г.), на которых было признано существование «Великой Болгарии», А.М. Горчаков стремился поставить под российский контроль и другие турецкие территории, вплоть до Стамбульского вилайета и превращения Константинополя в вольный город, естественно, под российским «покровительством» (Янов, 1999. С. 184—190; Россия, 2000. С. 180). Во что эти кратковременные политические успехи обошлись русскому народу см. ниже. Во всяком случае, прежнее воинственное воодушевление не только исчезло бесследно, но, напротив, «началось глухое брожение среди крестьян», у которых убивали кормильцев, а «в рабочей среде имели место даже пораженческие настроения, высказывались надежды на падение самодержавия» (Там же).

2. Не исключено, что «железный канцлер» имел в виду конкретно А.М. Горчакова. Этот царедворец, которого, как ни странно, доныне считают «одним из крупных мастеров дипломатии прошлого века» (Дипл. словарь. Т. I. С. 402), в 1878 г., что называется, зарвался. Он добивался овладения Проливами, хотя у русских на Чёрном море было всего 5 торговых судов, правда, с установленными на палубах пушками. В то же время Турция имела 20 броненосных кораблей, поддержанных стоявшим в Золотом роге британским флотом... Мимо дипломатического диалога Бисмарка с Горчаковым не смог пройти М.Е. Салтыков-Щедрин, изобразив первого в образе немецкого «Мальчика в штанах», а второго, как русского «Мальчика без штанов» (известно, что дети до 9—10 лет в самом деле ходили в России без брюк). Исчерпав все доводы, русское дитя, сидящее в уличной луже, грозится: «Погоди, немец, будет и на нашей улице праздник!», на что склонный к пессимизму собеседник отвечает: «Никогда у вас ни улицы, ни праздника не будет. Убеждаю вас, останьтесь у нас!», явно склоняя русского сверстника вернуться к взаимной дружбе, пока не поздно (Салтыков-Щедрин, 1988. Т. VII. С. 42).