б) Антиколониальная политика

И. Гаспринский был опасен для империи ещё и потому, что, в отличие от русских революционеров, уделявших основное внимание социальным или политическим материям, изучил изнутри, то есть до тонкости, механизм имперской колонизации, испытав её воздействие и на себе. Это редкое для оппозиционных или антиимперских кругов знание позволило крымскотатарскому джадиду выработать уникальные тактические приёмы, успешно обращавшие сильные стороны колониализма¹ в его слабость. В отличие от своих противников, И. Гаспринский принадлежал в одно и то же время к двум мирам, чувствуя себя одинаково свободно среди «своих» и «чужих», с одинаковой щедростью рассеивая вокруг себя семена сомнения в мудрости российских законоположений, моральности российской политики, честности «старшего брата», качестве доминировавшей культуры и в столь многом другом. Причём эти семена падали на территории обоих, европейско-российской и восточной цивилизационных платформ, границу между которыми великий просветитель постоянно пересекал со столь неподражаемой лёгкостью и свободой.

Повторяем, эта стратегия была слишком недвусмысленной, чтобы остаться непонятой теми, кому следовало. И против опаснейшего своего врага империя безусловно выдвинула бы все имеющиеся для того средства. Но в данном случае она этого попросту не могла сделать. Её лишил такой возможности сам Гаспралы, бахчисарайский хитрец, истинный сын своего народа, прикинувшийся совершенным ортодоксом, более русофилом, чем сами русские. Он ведь, в самом деле, двигался строго в коридоре (одну стену которого выстроило Министерство народного просвещения, а другую — жандармерия с полицией), тонко льстя двору и правительству, без какого-либо нажима добиваясь одной уступки за другой и отнюдь не торопя события и не подстёгивая своих единомышленников: время тогда работало на крымских татар.

Но весь блеск этой благоприятной для этнокультуры ситуации в том, что И. Гаспринский её создал практически сам, в единственном числе, — вот о какой его заслуге нередко забывают. Особенно заметной она становится, начиная с 1909 г., когда ни один крымский татарин не мог уже оставаться в девственном неведении относительно джадидистских идей и целей, поскольку практически все сёла и деревни Крыма были охвачены сетью новометодного образования, созданной великим реформатором. Другое дело, что Исмаил-бею не было суждено увидеть плоды своих рук. Упомянутое достижение, очередная ступень на восходящем пути национальной культуры оказалась одной из последних в его жизни, — через пять лет его не стало...

После смерти И. Гаспринского русскими властями было сделано всё, чтобы без лишней шумихи в газетах и журналах империи свести его дело к нулю. Но если кое-что в этом направлении и удалось сделать, то лишь чисто технически (был ликвидирован ряд новометодных мектебов, муфтият Крыма стал оплотом чиновников-ретроградов, были закрыты и некоторые национальные и либеральные издания в Крыму). Но власти оказались не в силах стереть у крымскотатарской молодёжи, у подраставшего поколения память об Учителе, погасить зажжённый им интерес к западно-либеральным нормам и этническим институтам, к демократическим принципам в решении межнациональных и межэтнических проблем и конфликтов. Одно это вносило дух обновления в динамику общественной идеологии, причём не только в Крыму. Но ведь здесь упомянуто далеко не всё. Благодаря Гаспралы заколебались устои одного из самых фундаментальных постулатов этой идеологии — о приоритете русско-православной супердержавы в межнациональных отношениях на территории Евразии. Впервые коренные народы ощутили себя не бесправным, безвольным и беспомощным объектом агрессивной политики России, а субъектом, если ещё и не международного права, то уже — истории.

Идеи И. Гаспринского доказали свою жизнеспособность тем, что они продолжали развиваться и видоизменяться даже после его смерти. То есть, когда в связи с реформаторским движением в Турции «стопроцентные гаспринцы» были потеснены в Крыму пришедшими им на смену младотатарами. В 1914 г. редактором Терджимана стал А.С. Айвазов, один из единомышленников покойного. Под руководством нового редактора содержание программных статей газеты начинает развиваться в логичном направлении — от чистого просветительства Гаспралы к развитию политического мышления у народа, к политическим методам борьбы за национальную культуру и права коренного народа Крыма. Второй не совсем обычный для старого Терджимана нюанс: газета, которая с 1915 называется «Новый Переводчик» («Еми Терджиман»), начинает уделять глубокое внимание вечным ценностям ислама, его этическим максимам, а также принципам терпимости и гуманизма, которые, по мысли А.С. Айвазова, гораздо лучше соответствуют духовному складу и национальной психологии крымских татар, чем безвольное следование в кильватере «прогресса» великорусского образца.

Собственно, новый редактор уже в те годы прорастил одно из драгоценнейших зёрен в системе Гаспралы — веру в спасительность для мировой цивилизации нетленных ценностей классического ислама. Но почти во всём остальном он внёс в программные направления газеты изменения, которые были вызваны не столько временем и новыми обстоятельствами, сколько собственными убеждениями и тактическими соображениями А.С. Айвазова. Собственно, о каком-то реформировании Терджимана, неизбежном в случае смены редактора, было ясно не только в Крыму, но и за рубежом. Так, турецкий журнал Тюрк Юрду ещё до кончины И. Гаспринского писал, что «с ним закончится целая эпоха в истории мусульманской прессы — даже в том случае, если издание Терджимана будет продолжено» (Türk Yurdu, 1913. B. 5, № 8. S. 1104. Цит. по: Adam, 2002. S. 90).

Известно мнение А.С. Айвазова о невозможности дальнейшего полного, безграничного сотрудничества крымских татар с русскими соседями, мнение, которое, мягко говоря, несколько отличалось от позиции Исмаил-бея. Новый редактор газеты писал: «...русское господство не ведёт мусульман к прогрессу и цивилизации, бессильно вдохнуть новую жизнь, идеи и стремления в область русско-татарской мертвечины» (ЭО, 1992, № 2. С. 93). Собственно, здесь не имелась в виду какая-то герметизация Крыма и его народа и от России и от Запада, в пользу исключительно Востока. А.С. Айвазов не был утопистом, он признавал объективные экономические, научные, технические успехи Европы и Америки. Но он полагал именно таким, то есть экономическим и социально-политическим сотрудничеством с западной цивилизацией ограничиться, черпая при этом духовные ценности из собственных бездонных источников, возрождая нетленную мудрость и кристальную мораль классического Востока.

Именно политическую радикализацию считал наиболее характерной для нового Терджимана Амет Озенбашлы в одном из своих исторических обзоров. Газета стала резко требовать от властей немедленного открытия для татар школ второй ступени, привлечения к учёбе девушек, предоставления для крымскотатарской молодёжи возможностей учиться в гимназиях и т. д. Это был открытый отказ от стратегии и тактики И. Гаспринского: «...на прежних безмятежных страницах «Терджимана» поднялась буря, начали сверкать огненные молнии... Своими зажигательными статьями «безобидный Терджиман» начал нарушать сон правительства, мурз и клерикалов. Айвазов был вызван на дуэль Крымтаевым, одним из оплотов деспотизма и религиозного фанатизма... «Терджиман» покраснел, как покрывается румянцем в свой последний час чахоточный больной, подняв бурю...» (Озенбашлы, 2005 «а». С. 9).

Сказанное не должно перечёркивать значение простого факта: и Асан Сабри Айвазов, и его единомышленники из «Ватан хадими» (об этом см. ниже) в своей революционной деятельности во многом использовали платформу, подготовленную И. Гаспринским. Не уменьшилось значение этой платформы и позднее. И далеко не случайно ряд основных положений джадидистской программы был заимствован в 1917 г. Крымскотатарской социалистической партией, а затем партией Милли Фирка (см. ниже). Среди них было и такое фундаментальное для классического исламского сообщества условие развития духовной и материальной культуры, как требование широкого и всестороннего просвещения в духе традиционного воспитания новых поколений (п. 34 программы Милли Фирка), что было отмечено критиками Гаспринского в 1930-х гг., то есть ещё до временного провала в изучении и дела его жизни, и истории Милли Фирка (Аршаруни, 1931. С. 72).

Точно так же невозможно было ликвидировать, предать забвению впервые счастливо найденную и чётко выраженную И. Гаспринский концепцию тюркской межнациональной конфессионально-этнической общности в совокупности с главенствующим принципом самоосознания и самоопределения крымскотатарского народа в качестве уже не столько одного из рядовых членов всемирной мусульманской уммы, сколько уникальной этнической и культурной сущности². Традиционное крымское общество, недвусмысленно заявив устами И. Гаспринского об осознании своей этнической сущности, тем самым вернуло себя во Всемирную историю. А также, что, возможно, ещё более важно — и в собственную этническую Историю, из которой оно было выброшено северным соседом с момента аннексии полуострова и ликвидации самостоятельности крымскотатарского национального государства³.

Как говорилось выше, деятельность И. Гаспринского с относительно недавних пор нашла, наконец, своих исследователей, и уже сейчас в результате анализа появившихся трудов и довольно многочисленных публикаций наследия самого Исмаил-бея на страницах крымской печати мы можем сделать вывод о политическом облике этого незаурядного деятеля. Безусловно, он был сторонником эволюционных перемен, реформ, проводимых сверху, противником насилия с той или иной стороны. Многие идеи И. Гаспринского были утопичны, не выдержали проверку временем, но в свое время крымскотатарские крестьяне высоко ценили его как глашатая их равноправия с «новыми» крымчанами, как заступника обездоленных. На страницах «Переводчика» регулярно появлялась разоблачительная информация о случаях экономического и шовинистического произвола русских помещиков и властей в Крыму, пропагандировались национальные ценности народа, разоблачались попытки их опорочить; газета звала народ к обновлению и политическому просвещению в национальном духе.

Призывы эти не остались втуне. Под непосредственным влиянием газеты выросла плеяда талантливых молодых литераторов. Осман Акчокраклы, Асан Сабри Айвазов, Осман Заатов, Сеид Абдулла Озенбашлы создают оригинальные произведения и, что не менее важно, переводят на татарский язык классиков мировой литературы — Низами, Хайяма, А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого, И.С. Тургенева, А.П. Чехова, Навои и многих других.

Итак, национально-освободительное движение до 1905 г., как мы видим, скрывало свои социально-политические тенденции под пологом культурно-просветительной деятельности. Такая форма его могла обмануть ряд исследователей (многие из которых желали быть обманутыми), объективно же младотатары содействовали накоплению новых сил в группе национальной интеллигенции, все новых кадров учителей, журналистов, врачей и т. д., получивших образование в бурлящем политическом котле Стамбула. На базе крымскотатарской народной школы шёл процесс внутреннего духовного освобождения от идеологического гнёта православно-имперской реакции. Причём движение это было как никогда широким: достаточно сказать, что в первые годы XX в. к нему примыкают уже не только безусые юнцы, но и женщины — факт, для Крыма неслыханный (Фирдевс, 1925. С. 24).

Младотатары не декларировали в своей платформе столь радикальных, как стамбульские революционеры, идей. Но, будучи духовно родственными с ними, они не могли не воспринять, например, поражение России в русско-японской войне как положительное событие, как начало разложения империи и распада империалистического окружения всего Востока. В такой атмосфере было естественным, закономерным и возникновение на левом крыле младотатарского движения сепаратистских тенденций, что, впрочем, характерно и для других распадавшихся колониальных империй этого периода.

Группа И. Гаспринского пользовалась широкой поддержкой крымскотатарского крестьянства, инстинктивно стремившегося к просвещению и культуре, наиболее отвечавшей менявшейся действительности. Напротив, его деятельность (особенно в области школьных реформ) встречала ожесточенное сопротивление консервативного мусульманского духовенства. Оно же выступало против гражданственной, интернационалистической по сути программы единения народов, проводником которой был Терджиман. «Могучий, кипучий Запад с его миллиардами и широкими знаниями, пробуждающийся языческий Восток с его несчетным населением могут сдавить нас, как тиски, если мы не поторопимся как следует сплотиться, просветиться и развить во всю ширь работоспособность и производительность», — писал Исмаил Гаспринский, имея в виду будущий союз народов, относящихся к Российской империи (Терджиман. 1905, № 29).

Примечания

1. Здесь прежде всего имеется в виду умение добиваться выигрыша не за счёт каких-то этнопсихологических достоинств или этнокультурного богатства колонизаторов, а благодаря их превосходству в стандартизованном образовании, централизации технических и научных ресурсов, беспринципности «морального модернизма» и так далее.

2. По мнению некоторых зарубежных авторов, именно ощущение полной включённости во всемирную умму роковым образом облегчало переход крымских татар из одного региона мусульманского мира в другой, соседний (имеются в виду эмиграции XVIII—XIX вв. из Крыма в страны Черноморского бассейна). Запущенный Исмаил-беем процесс осознания крымскими татарами себя как самоценного этноса, обладающего уникальной культурой, сделал в дальнейшем великие эмиграции из Крыма (вынужденные, но в малой своей части и добровольные) практически неосуществимыми. Эту гипотезу подтверждает такое немыслимое даже в XIX в. явление, как Возвращение народа спустя десятилетия проживания после депортации 1944 г. Ранее, в «догаспринский период», таких всенародных движений совершенно не было, хотя на протяжении отдельных периодов почти всего XIX в. вернуться из Турции в Крым было и ближе, и проще, чем в 1950—1980-х из УзССР в Крымскую область РСФСР или УССР.

3. В настоящем очерке автор не касается вклада И. Гаспринского в переосмысление (фактически — пересоздание) национальной истории крымских татар. Это — особая, важная, но, к сожалению, мало разработанная тема, которой не хотелось бы касаться мимоходом.