д) Окончание колхозной кампании

Вышеупомянутые массированные государственные дотации не могли не принудить бывших колхозников вернуться назад. Уже начинался новый, искусственно устроенный голод, и маленький единоличный участок, обложенный неимоверными налогами, вряд ли мог спасти семью в борьбе за выживание. Вот так, кнутом голода, бывшие крымские крестьяне и были загнаны обратно в колхозы. Если в июне 1930 г. в колхозах осталось 17 300 дворов или 20,6% от общего числа хозяйств, то через полгода число их достигло 38 200 единиц (45,5%), в январе 1932 г. — 67, 300 дворов (83,8%), а в январе 1934 г. — 71 200 (86,6%) от общего количества хозяйств по Крыму (Трагедия деревни. Т. IV. С. 135).

Этот уровень в течение всего довоенного периода уже практически не снижался — уроков декабрьского пленума хватило надолго. Отныне процент охвата коллективизацией мог только расти, достигнув к 1940 г. 98,8%.

Выше не случайно упоминалось о том, что в историю колхозного движения вошла крымская инициатива снизу. Была и ещё одна «инициатива» того же рода, но всесоюзного масштаба. Речь идёт об идее сплошной коллективизации как таковой. Она возникла из ничего: о ней ни слова не было сказано на предшествовавшем всей кампании XV съезде ВКП(б), не принималось никаких решений и о методах её проведения. Да и сроки сплошной коллективизации были определены уже после её начала. Таким образом, это нешуточное изменение, внесённое в ходе кампании, означало качественный скачок в двух измерениях: в уровне репрессивных акций и в массовости их применения. Оно весьма напоминает бесшумный взрыв, немой заговор, удавшийся переворот, приведший к настоящей гражданской войне против крестьянина.

Целью этой войны (точнее — бойни, так как крестьяне были, по сути, безоружны) являлось не кооперирование деревни — все кооперативы и артели были распущены. Целью было уничтожение крестьянства как социального типа: колхозники уже не были даже крепостными, а стали поразительно напоминать давно исчезнувшую прослойку уральских «приписных рабочих с наделом», практически не получавших жалованья и вместо этого наделённых необлагаемым участком земли, с которого и кормились.

Тактика российского большевизма, рассчитанная на российскую общину (с помощью бедноты разделаться с кулаками, а с помощью пролетариата — с беднотой), пока в Крыму не срабатывала. Здесь не было столыпинского (или достолыпинского) кулака, а если их и можно было насчитать пару десятков, то крымско-татарская беднота, как уже говорилось, не желала с ними расправляться. Пролетариат имелся, и даже отборный (то есть переселённый из российского рассадника). Но его было брошено на коллективизацию всего несколько сотен, то есть явно недостаточно для тотальной резни в крымской деревне. Приходилось снова принимать кардинальное решение, а именно о том, как стереть грань между голодом и деревней.

Не сразу, конечно. Для начала ликвидировали, наконец, старинное двоевластие в деревне (чиновник / мир), которое не могли искоренить ни Пётр I, ни Александр Освободитель, ни Ленин. Из крестьянской общины была сотворена невиданная химера коллективного хозяйства, над которым воссел во всей своей мощи и подлости советский аппарат, готовый ежедневно укреплять свою власть самыми зверскими методами террора. Но оставались еще единоличники. Правда, их было относительно немного: в среднем по республике 13% на 1934 г. Впрочем, кое-где ситуация сложилась еще острее — в Ялтинском районе, например, из общего числа единоличников (3500 хозяйств), 2000 причисляли к так называемым «прочим», то есть владельцы их относились к кулакам, безземельным кустарям и т. д. В «Сводной докладной по материалам, присланным из различных регионов страны», откуда взяты эти цифры, по поводу Крыма делались следующие выводы: «Единоличники часто находятся в лучшем положении, чем колхозники. Плановые задания им даются меньшие. Единоличники все-таки их не выполняют, именно по хлопку и табаку, стремясь в первую очередь посеять наиболее выгодные для них культуры. Считается, что доход этой части единоличников в среднем составлял 5 тысяч рублей и выше в год. В то же время аппарат финансовых органов не добрался до этих спекулятивных элементов. Нормы доходности по сельскохозяйственному налогу не соответствуют фактической доходности (доход от коровы установлен в 25 руб., фактически валовая доходность достигает 25 тысяч рублей). Крымский обком предлагает внести корректив в нашу налоговую политику и практику в отношении единоличников» (цит. по: Трагедия деревни. Т. IV. С. 140).

Всего в годы коллективизации было арестовано, заключено в концлагеря за пределами Крыма, сослано в пустынные районы Северного Урала и Сибири по непроверенным ещё данным «около 35—40 000 крымских татар с семьями, из которых большая часть погибла в пути или в местах ссылки» (Kırımal, 1952. S. 293). С оставшимися было уже легче справиться. Государство навалилось всей своей мощью на крымскую деревню, и ему удалось вернуть её в дорыночные времена внеэкономического принуждения. Социалистическое обновление по-московски вполне закономерно обернулось архаизацией экономической и социальной жизни, личным бесправием человека. Державным током, пущенным по партийным проводам, крымских татар швырнуло назад. Причём не на одну историческую эпоху, как это было в России, а на добрые две тысячи лет.