12. Реакция Запада на новое закрепощение села

Эти и иные мнения советских современников голода 1930—1933 гг. можно дополнить информацией, им недоступной. А именно: связанной, во-первых, с негласной политикой Кремля и, во-вторых, с зарубежными странами и деятелями. Естественно, в такой ограниченности наши довоенные предки не были виноваты, — уже тогда они были отгорожены от мира сталинским железным занавесом так же, как остальной мир — от страны большевистской диктатуры. Эта информационная изоляция относилось и к любым сведениям из зоны голода, попавшим в «буржуазную прессу».

Иностранцам, как уже говорилось, было в 1933 г. запрещено посещать Крым, Украину и Северный Кавказ, но это правило не распространялось на так называемых «друзей Советского Союза», в отношении которых можно было не беспокоиться. Они безусловно поддерживали и даже развивали любую ложь, измышленную в коридорах Кремля. Так, лидеру левой радикальной партии Франции Эдуарду Эррио была устроена поездка на юг. Сейчас трудно сказать, откуда в конце лета 1933 г. в голодавших областях могли найтись продукты (возможно, их забросили из России), но Эррио перевозили с банкета на банкет, после чего он заявил в печати, что на юге голода нет, что появляющиеся на Западе статьи о гибели сотен тысяч голодающих — работа антисоветчиков-клеветников и т. д. (П. 13.09.1933).

К схожему выводу пришёл известный мастер фальсификаций, обласканный лично Сталиным корреспондент Уолтер Дюранти, с 1922 по 1936 гг. являвшийся руководителем московского бюро американской Нью Йорк Таймс. Это был бесспорно талантливый, яркий журналист, в те годы имевший необыкновенно сильное влияние не только на широкого читателя, но и на политические круги Запада. Дюранти ещё в ноябре 1932 г. печатно объявил, что на юге СССР «отсутствуют как голод, так и голодная смертность, и не похоже, чтобы это могло иметь место в ближайшем будущем». А осенью 1933 г., когда стали ясны и масштабы голода, и нежелание огромного государства покончить хотя бы с детской смертностью на юге (а У. Дюранти лично посещал и Крым, и Украину), блестящий корреспондент писал, что в «так называемых голодных областях» он встречал во множестве «упитанных малышей», а на зелёных лугах резвились столь же «откормленные телята». За серию очерков такого рода он был даже удостоен Пулитцеровской премии (правда, позднее его пытались лишить этой престижной награды — за явную фальсификацию советской действительности, впрочем, безуспешно).

Классик мировой литературы, английский драматург и общественный деятель Бернард Шоу, посетив СССР, писал в газетах и журналах: «Я не видел в России ни одного голодного человека, молодого или старого. Или их просто набили как чучела? Или их упитанные щёки набили каучуком изнутри?» (цит. по: Конквест, 1990. С. 96). Это писалось именно в тот период катастрофы, когда вспыхивали голодные бунты в некоторых областях Украины и Северного Кавказа, которые подавляла не милиция или НКВД, а доблестная Красная армия, с помощью боевой авиации (Орлов, 1989, № 47. С. 18). До сих пор исследователи жизни и творчества Б. Шоу не могут дать ответа — почему он поступил именно таким образом, прекрасно понимая, что его публицистика лишает голодающих последней надежды на вмешательство Запада в геноцид за железным занавесом. Почему «Милый лжец» (это название одной из пьес о жизни Шоу) пошел на поступок, который, если верно оценить его последствия (введение в чудовищное заблуждение миллионов человек), иначе как преступным назвать невозможно...

Но, наверное, больше всех в этом смысле сделал отечественный писатель с мировым именем — именно благодаря своему авторитету среди трудящихся Запада и Востока. Максим Горький писал в центральных газетах: «Внутри страны против нас хитрейшие враги организуют пищевой голод, кулаки терроризируют крестьян-коллективистов убийствами, поджогами, различными подлостями, — против нас всё, что отжило свои сроки, отведённые ему историей, и это даёт нам право считать себя всё ещё в состоянии гражданской войны. Отсюда следует естественный вывод: если враг не сдаётся, его истребляют» (П.; И. 15.11.1930). Позднее Сталин отредактировал Горького, изменив истребляют на уничтожают, и, используя горьковские слова, открыл новую карательную эпоху — эпоху истребительной войны против народов СССР.

В 1920-х гг. зарубежным и советским публицистам и писателям, выдававшим желаемое за действительное, задал недоуменный вопрос один русский эмигрант, который даже не посещая СССР, прекрасно разглядел суть происходившего на бывшей родине: «предлагаю г. Горькому, Барбюсу, Б. Шоу и многим другим «intelectueles» проверить правильность сказанного, раз, а проверив и найдя всё верным, подумать и ответить себе, не играли ли они роль наивных дураков или вредных идеалистов, распевая гимны «вождям коммунистов»? Не причинили ли они ряд объективных зол, исходя из высоких субъективных мотивов? Не ввели ли они в заблуждение многих и многих, веривших им, когда они гасителей духа возводили в ранг «освободителей человечества», антропоидов — в сверхчеловеки, проходимцев истории — в гениев, тёмных дельцов — в вождей нового мира?» (Сорокин, 1922. С. 183).

Действительно, такие, в самом деле, авторитетнейшие люди формировали общественное мнение об одной из главных демографических катастроф в истории СССР. И можно было бы с горечью представить себе, насколько более действенной была бы помощь Запада Крыму, сколько человеческих жизней удалось бы спасти, если бы не эти и им подобные публикации в западной прессе... Можно было бы — если бы не одна мелочь.

Дело в том, что на Западе всё происходившее в Стране Советов было известно — как и раньше, в период голода начала 1920-х. И как и в тот раз, цивилизованный мир, знавший об ужасах голодного геноцида, отделался молчанием. Гораздо важнее были выгоды, получаемые от торгов с советской Россией. Заблуждались ли западные лидеры относительно происходящего в советской России? Вряд ли. Не располагающий никакими средствами оперативной связи с Россией, не говоря уже о разведывательных возможностях страны, его приютившей, русский поэт-эмигрант К. Бальмонт, опиравшийся целиком на общедоступные источники, писал в эти страшные годы:

«Быть может, Судьба соблаговолит не держать меня более за горло в этом 1930-м году, и более свободная от предрассудков русская прибалтийская газета, овеянная духом вольного Синего Моря, где воцариться единовластно британцы никак и никогда не смогли, — напечатает ныне мой вопль и клич... Пытки русских, несчётно расстреливаемых в России, в то время, как Англия с другими однородными державами делает вид, что она не слышит тех выстрелов, — этого требуют. Пытки несчётных тысяч мучеников, терзающихся в Соловках и время от времени записывающих свои вопли на досках и брёвнах, которые потом благополучно покупаются в Америке и Европе, — этого требуют. Угроза миллионам русских этой зимою или весною умереть от голода, в то время, как сумасшедшее коммунистическое правительство обескровленной и обезумленной России разбрасывает русский хлеб по всему Земному Шару, и богатая Англия, и богатые края северной и южной Европы — и только ли Европы? — бесчеловечно и бессовестно покупают, за бесценок, у разбойников этот русский хлеб, нужный России, всё сейчас сказанное и перечисленное — этого требуют» (цит. по: Азадовский, 2001. С. 9).

Вряд ли нужны какие-либо комментарии к этим горьким и гневным словам одного из крупнейших поэтов российского Серебряного века.