а) Роль крымского мусульманства в истории империи

Автор вышеприведённого справедливого утверждения не счёл нужным упомянуть одну маленькую деталь, — отцом этого направления исламской мысли был скромный редактор газеты и литератор Исмаил Гаспринский, представитель одного из самых небольших тюркских народов. Что вполне закономерно, скажет каждый знакомый с историей народа Крыма читатель. Этот факт отметит любой, кто по достоинству оценил особенности национальной психологии и мировоззрения коренных крымчан, те гуманистические традиции, что отличают их в большей или меньшей степени от других мусульманских народов. И это естественно, так как нет на свете двух совершенно одинаковых людей, а тем более наций. Но то, в какой сфере духа и морали эти отличия наиболее заметны, заставляет задуматься.

Прежде всего, возникает вопрос, почему пример мирного сосуществования в Крыму столь различных племён и народов, их постепенное ненасильственное слияние в единое сообщество, затем в нацию, оказался столь заразительным? Причём для всех без исключения российских мусульман (да ещё и зарубежных отчасти), хотя среди них были и общества, известные своей традиционной воинственностью в политике и радикализмом в идеологии. Отчего это произошло?

Очевидно, не будет большой натяжкой предположить, что Исмаил-бей ближе своих современников подошёл к самой сути Корана, к светлому ключу человеколюбия святой книги, глубоко проникся исламским ощущением всеобщего человеческого братства и, главное, сумел донести свои мысли в понятных словах, прочно связанных с актуальными проблемами. Исмаилу Гаспринскому не нужно было учить правоверных читать Коран, святая книга была общедоступна. Но он учил людей находить в ней опору в сомнениях и тревогах новейшего времени. Как бы в предчувствии уже близкого великого раскола, ядовитые зёрна которого на его глазах бросали в массы народники, большевики и им подобные, бахчисарайский Оджа до последнего своего часа учил братьев по вере объединяться — только так можно было сохранить живую душу и веру.

Учение И. Гаспринского находило горячий отклик не только в широких массах исламского мира, но и среди политических вождей российских мусульман, в их программах. При жизни Гаспралы, во многом — и благодаря ему, в Крыму сложились не совсем обычные культурные, философско-политические традиции. Здесь шла плодотворная дискуссия между реформаторским и традиционным направлениями внутри единой религии. Здесь расцветало мусульманское Просвещение в его новейших формах. И после революции, в периоды ослабления революционного нажима имелись возможности развития этих традиций, — среди прочего потому, что в исламе, в отличие от христианства, изначально утвердился и никогда не терял своей значимости животворный принцип единства духовного и светского начал¹. А это, в свою очередь, накладывало свой отпечаток как на общественные отношения, так и политику и культуру.

Кремлёвским идеологам не нужно было обладать глубокой проницательностью, чтобы обнаружить явное влияние этого учения и в национальных программах таких разных лидеров, как М.-Н. Вахитов, М. Султан-Галиев, Энвер Паша, некоторых других. Поэтому удар по исламу как религии, по её ведущим деятелям, духовной элите, отразился на культуре в целом: ведь ислам больше, чем религия. Это и образ жизни, а изменить всю жизненную модель неизмеримо сложнее, чем вести атеистическую пропаганду, сдавая ежемесячно отчёты о собственных достижениях. Забегая несколько вперёд, скажем, что это была одна из тех причин, почему оказалось невозможным в дальнейшем не только развенчать эту конфессию, но даже и затормозить её победное шествие на протяжении предвоенного полувека. По крайней мере, в крымско-татарской среде.

Границы свободе «культурного возрождения», культурному либерализму в целом, о котором речь шла в предыдущей главе, ставила советская идеология. Поэтому и в десятилетии «благословенной инерции» 1920-х гг. ожесточились преследования традиционной крымской религии, о которых пойдёт речь ниже — ограничение сферы действия мусульманского права, закрытие мектебов и других школ старого типа, национализация вакуфных имуществ. Как доказывают зарубежные эксперты, даже отмена ношения паранджи в мусульманских регионах империи имело политическую цель, а именно при отсутствии социального антагонизма среди татар делалась попытка заменить его внутрисемейным, бросив яблоко эмансипационного раздора между крымской женщиной и её мужчиной (Каппелер, 1999. С. 277).

Что же тогда говорить об учении И. Гаспринского? Здесь речь могла идти уже не о влиянии его на крымских татар, а всеобщем признании и исповедании «пантюркизма», столь опасного для большевиков своей универсальностью, открытостью и миролюбием. Более того, идеи И. Гаспринского, творчески развитые в эпоху «классовых битв», до которых он не дожил, вступали в прямое противоречие с марксизмом-ленинизмом, так как отрицали фатальную неизбежность борьбы классов, то есть всех против всех в массе одного народа.

С такого рода борьбой с её кровавым исходом Крым был хорошо знаком на опыте, как старом, так и совсем свежем: крымские татары видели, что происходило в России, Турции, на Украине. Оттого-то они стремились исключить даже саму возможность классовой бойни между приверженцами одной религии. Оттого организованный в 1921 г. Комитет по религиозным делам мусульман Крыма стал посредником между массами коренного народа и властью². Но не только правление комитета, а и рядовые муллы, безусловно признававшие его миролюбивую политику, прилагали массу усилий для того, чтобы сгладить острые углы в отношениях между крымскими татарами и большевиками.

Примечания

1. Даже воинствующие атеисты Крыма первых лет советской власти были вынуждены сквозь пальцы смотреть на появлявшиеся в печати объективные рассуждения, касавшиеся актуальных проблем религии, вроде нижеследующего: «Мы никакого права не имеем говорить, что мусульманская религия нежизненна, что она является тормозом для культурного развития тюрко-татарского племени. Ибо арабы только благодаря религии Магомета культурно и политически развились, эту истину никто не может отрицать. Поэтому причину отсталости тюрко-татарских племён нужно искать не в сущности религии Магомета, а, во-первых, в том, как и в какой форме и какими понятиями они приняли её, то есть религию, а, во-вторых, в экономическом и бытовом положении их» (ЕД. 22.05.1922; цит. по: Смирнов, 1931. С. 43). Другими словами, советские теоретики впервые объявили ислам вполне годным и даже эффективным инструментом в деле «культурного развития тюрко-татарского племени».

2. Кроме политических проблем, комитет активно решал практические задачи помощи местному населению. О помощи голодавшим детям Симферополя, оказанной по инициативе и на собственные сбережения члена правления комитета Сеит-Мемета Кади-Заде, говорилось выше.