г) Зерновое хозяйство

Уже в XVI в. крымские татары, сохранив давние скотоводческие традиции, в значительной своей части перешли к распространению злаковых культур (в том числе зерновых), а в животноводстве — к интенсивной стойлово-отгонной системе. Причём упомянутая тихая сельскохозяйственная революция охватила не только горно-прибрежную, но и степную части Крыма. «Та часть полуострова, в которой живёт хан со своими татарами, от Перекопа к озеру до Крыма (то есть Эски-Крыма. — В.В.), обработана, ровная и плодородная и изобилует травами; но к стороне моря, ханского дворца и его селений почва очень гориста, лесистая — но чрезвычайно плодородна и обработана» (Броневский, 1867. С. 345). Причём нужно подчеркнуть ещё раз, что занимались хлебом именно крымские татары, а не диаспоры средиземноморских народов в Восточном Крыму. Так, даже в окрестностях Кефе и Керчи в указанный период жили в основном татары: «земля эта, изобильная хлебом, имела в древности много [колонистских] селений, но теперь на ней почти только татарские хижины» (Броневский, 1867. С. 345, 349).

Не изменилась эта картина и через полвека: «Пшеницы и прочего хлеба произрастает в [в Крыму] в изобилии...» (Дортелли, 1902. С. 131). Автор к сожалению, не приводит данных об уровне развития крымскотатарской агрикультуры. Несколько позже это делает более склонный к точным цифрам судейский чиновник. Он отмечает, что крымская степь родила пшеницу сам-30, а проса сам-150,¹ при этом хлеб высевался как озимый, так и яровой, из других же культур вообще высевалось всё, кроме гороха и гречки (Сумароков, 1800. С. 182). Ту же в точности цифру называл английский автор, профессионально занимавшийся анализом экспортно-импортных операций с хлебом в Черноморском бассейне (Willis, 1787. P. 10—11).

Другие современники отмечали, что «Крымцы культивируют... почти все сорта хлебов, главным же образом пшеницу, ячмень и просо, особенно крупнозернистое, красное и жёлтое... тари и чечевицу» (Тунманн, 1936. С. 25; см. также: King, 1788. P. 227; Büsching, 1785. S. 322). Такие успехи не могли не производить впечатления на русских, посещавших Крым и оставивших множество записей с аналогичными фактами: «Земля крымских степей, теперь почти пустынная, была в высшей степени плодородна: из Крыма вывозили ежегодно сотни тысяч четвертей пшеницы для снабжения других местностей» (Гольденберг, 1883. С. 68). О том же сообщали и московские посланники, ещё за сто лет до аннексии: «из Царьграда к Козлову (то есть из Стамбула в Гёзлёв. — В.В.), где пристанища корабельные, приходят корабли для закупки ржи и пшеницы. В Царьграде большой недород... Отпущено с хлебом 200 кораблей» (цит. по: Новосельский, 1994. С. 30). Или: «А по хлеб и по соль посылают беспрестанно в Крым, в Козлев город. И оттоле в Царьград беспрестанно корабли приходят со пшеницею и с солью» (цит. по: Санин, 1984. С. 192).

В XVIII в. особенно ценилась пшеница арнаут, особенно сорта Кара-Кильчик, с её крупными желтоватыми стекловидными полупрозрачными зёрнами. Это была твёрдая пшеница, дававшая при помоле вкусную, чуть желтоватую муку, лучшую для изготовления макарон — немудрено, что её тысячами пудов вывозили в Италию, прежде всего в Турин. Сеяли Кара-Кильчик в степном Крыму близ Перекопа, но ещё больше — за перешейком, где в этом специализировались местные ногайцы. Культивировалась здесь и многолетняя пшеница, мягкая и вкусная, которой татары заменяли рис в плове — жаль, что учёный-естествоиспытатель, видевший посевы этого злака, оставил о нём лишь краткое упоминание (Pallas, 1801. S. 393).

К этому времени был выведен сорт ячменя Кузлук-арыш, созревавший уже в начале июля, а также высокоурожайные местные сорта озимого и ярового ячменя Кузлук-арпа и Язлык-арпа. Сеяли и неизвестную в Средневековье кукурузу, которая тогда называлась Мисир-богъдай (египетская пшеница) и использовалась в основном на корм скоту, но накануне нового урожая муку из неё использовали и на кухне. Из бобовых кроме фасоли и гороха в этом столетии вошёл в обиход завезённый из Средней Азии нут, который в крымских условиях давал урожай сам-тридцать (Pallas, 1801. S. 396).

Что касается основного пахотного орудия, то в ханском Крыму о сохе, столь популярной на всей бескрайней территории России, давно забыли. Здесь были в ходу плуги трёх моделей, в зависимости от особенностей почвы, которые продолжали использовать и после аннексии. В степи это был тяжёлый колёсный плуг, в который впрягали по 6 и даже 8 волов (Сумароков, 1803. Т. II. С. 11). Плугами пахали и в горах, и на Южном берегу, правда, там в связи с иными условиями (тяжёлая каменистая почва и малые, извилистые участки, производство хлеба только для собственного использования, то есть не в товарных массах) картина была иной: «Деревня Демирджи лежит высоко над долиной и по отлогостям горы; поля засеяны пшеницей... под самыми остроконечными утёсами», а используется «остроконечный плуг, снабжённый 6-футовым (то есть коротким, менее 2 м. — В.В.) дышлом, которое прикреплено к горизонтальной жерди. Плуг тянет пара волов, они называют этот простой крючок, который был бы хорош для употребления в виноградниках, сабан» (Сумароков, там же); его изображение помещено в I томе.

Наконец, в более пологих предгорных долинах, где и площади были обширнее, и земля мягче, как, например, Салгирской, и плуги были иными. Судя по описанию, это были поразительно современные для «провинции», скоростные колёсные плуги с низким креплением тягловой силы. Иностранцы просто млели, глядя на крымскотатарскую пахоту: «Эти плуги шли очень скоро и брали притом глубоко; но всякая запряжка была от 10, 12 и даже до 14 быков, ведомых 2 или 3 человеками. Земля вся — чрезвычайно и крайне удобна» (Гутри, 1810. С. 109). Более подробное описание этого великолепного орудия встречаем у немецкого учёного: «Плуг снабжён парой колёс, расположенных в передней его части; лемех укреплён почти горизонтально, он широк, полукругл в профиле, перед ним расположен вертикальный нож, отрезающий слой почвы на ширину плужного захвата, при этом углубляясь на 8 дюймов (20 см. — В.В.). В такой плуг запрягают 9 пар волов, которых ведут 6 погонщиков таким образом, чтобы одно из колёс шло по предыдущей борозде. Этим само собой достигается одинаковое расстояние между бороздами поля», — замечает с несколько уже оскорбительным для крымчан восхищением иностранец (Engelhardt, Parrot, 1815. S. 45). А что он, собственно, ожидал увидеть на этой земле древней земледельческой культуры и интенсивного, творческого труда?

Так же легко подымали свои каменистые почвы крестьяне Эльбузлы (село между Судаком и Карасубазаром): 6 пар волов или буйволов запрягали с большими промежутками между парами, затем один человек становился за плуг, а 2—3 вели животных (Lyall, 1825. P. 355). Собственно, такое гибкое применение меняющихся моделей сельскохозяйственных орудий и есть первый признак развитого, интенсивного земледелия, ориентированного на рынок (товарного). Повсюду использовались бороны, причём не примитивные, как на севере (бревно с заострёнными сучьями), а лёгкие рамные деревянные, весьма похожие на более поздние металлические (King, 1788. S. 228). Для различных целей применялось два их типа: тернак и сапырте (Домбровский, 1850 «а». С. 262—263).

Севооборот был довольно произвольным, то есть не принудительным, как в земледельческих общинах России и Восточной Европы; он менялся от хозяйства к хозяйству. Тем не менее почти повсюду практиковалась одна, самая распространённая система агрикультурной очерёдности. В первый год после подъёма целины сеяли пшеницу или просо, на второй год — ячмень, на третий — рожь, на четвёртый — овёс. Затем почва оставлялась на несколько лет (иногда до 7—8) под паром, после чего тот же цикл повторялся (Герсиванов, 1849. С. 127). Хлеб сеяли как под озимь, так и яровой, но тоже по-разному, причём не столько подчиняясь климату, сколько обычаю, традиции. Почему, например, в Байдарской долине никогда не сеяли яровой ячмень? Вряд ли кто-либо ныне на этот вопрос ответит. Впрочем, объяснение какое-то, конечно, должно быть...

Выращивали хлеб и среди виноградников Отузской долины (Паллас, 1793. С. 179, 156, 207), и даже на узкой полосе плодородной почвы у Партенита, на склонах ныне бесплодного Аю-Дага, да ещё и успевали там «на одной пашне собрать в год две жатвы» (Броневский, 1822. С. 86). В некоторых местах сеяли (по крайней мере, в середине XVIII в.) рожь, а также рис, который, к удивлению современника, «тоже поспевает, и всё это добывается в большом количестве» (Брун, 1867. С. 11). Собранный урожай обмолачивали старинным способом: снопы рассыпали на чисто выметеном армане (току) диаметром около 8 м, в центре которого имелся столб. К нему привязывался корд, на котором кругами водили лошадь. Когда корд наматывался полностью, лошадь разворачивали и вели в обратном направлении — метод столь же простой, сколь и эффективный (Clarke, 1810. P. 257—258).

Кое-где вместо этого использовали ундырь-тахту — двойную доску, имеющую форму современной монолыжи, но раза в три больше размером и с закреплёнными в её толще плоскими камнями. При этом каменные рёбра находились с нижней стороны, и когда вол тащил это орудие, то оно весьма эффективно вылущивало зерно из колоса. Единственный его минус — солома после такого обмолота превращалась в полову и в корм более не годилась. Наконец, в относительно крупных хозяйствах устраивались окружённые досками токи большой площади, куда сгружали десяток мажар скошенного хлеба, после чего запускали внутрь табун лошадей и гоняли его там до окончательного обмолота (Соколов, 1869. С. 225). Отвеять полову уже было проще.

Обмолоченный и провеянный хлеб засыпали, как и в Средневековье, «в вырытые и обожжённые ямы, закрывая их сверху по доскам или жердям соломою, а потом заравнивая оныя землёю. Сие весьма полезно придумано, ибо хлеб не подвергается ни порче, ни трате (гниению. — В.В.), ни огню; хозяин избавляется от издержек на строение, и лес сберегается» (Сумароков, 1803. Т. II. С. 12).

Рис выращивался по нижнему течению Бельбека, в Судаке, в тот период более обильном водой, чем ныне, а также в окрестностях Карасубазара. У крупных землевладельцев-татар имелись рисоводческие хозяйства в долине нижнего течения Качи, где тогда были заболоченные участки, как нельзя лучше подходившие для этой культуры. Один из таких хозяев, муфтий Крыма Мехмет Каул-эфенди, имел со своих рисовых чеков на Каче доход в 2550 ф. стерлингов или 23 600 руб. в год (Willis, 1787. P. 29). Во время похода на Крым Б. Миниха в 1736 г. огромное количество риса было захвачено в Гёзлёве (Halem, 1803. S. 65). Конечно, в степях Западного Крыма эта влаголюбивая культура произрастать не могла — очевидно, рис предназначался к вывозу.

М. Пейссонель, бывший в 1753 г. французским консулом в Крыму, отмечал: «рис с этих полей — великолепного качества, он не столь крупен, как кипрский, но достаточно хорошо разваривается, зёрна хорошо разбухают и обладают отличным вкусом» (Peyssonel, 1787. V. I. P. 11, 90). Столь же высоко оценивший крымский рис знаменитый российский селекционер с грустью добавлял, что «...после покорения Крыма культура риса была воспрещена, как могущая вредно отразиться на здоровье местных жителей» (Симиренко, 1912. С. 11).

Здесь возможны два вывода: если это в самом деле так, то современная администрация рисоводческих районов севера Автономной Республики Крым окончательно забыла о «здоровье местных жителей», никак не борясь с «вредной» культурой. Но, скорее всего, никакого вреда рис с собой не несёт, а запрет на выращивание этого традиционного для Крыма злака был одной из идиотических форм давления колониальных властей на татар.

С внешнеэкономической точки зрения крымскотатарское товарное зерновое производство, ориентированное на вывоз, после захвата Крыма Россией мгновенно пришло в полный упадок. Причина понятна: впервые за всю историю Крыма границу закрыли. Ну, что ж, Россия есть Россия. Тем не менее надо было что-то придумывать — и сеять тут же стали не просто меньше, а в минимальных объёмах, переходя на натуральное самообеспечение. Хозяйственная интенсивность при этом не снизилась, схема севооборота осталась той же — сказались века культурной традиции.

Примечания

1. Для сравнения напомним, что в том же XVIII в. средний урожай пшеницы в русском крестьянском хозяйстве был раз в пять (Юг) или даже в пятнадцать (Центр) ниже, и это притом, что в южнорусском ареале климат и качество почвы соотносимы с крымскими, а влажность была даже лучше (Милов, 1998. С. 184, 188). Основная причина столь малой урожайности — крайне низкий уровень культуры производства в России, начиная от насильственного севооборота и календарного цикла работ, и кончая техникой: «Соха с её неглубокой вспашкой была негодна для посева пшеницы, ...поэтому культивировались «серые хлеба», а пшеница внедрялась медленно даже на юге...» (Александров, 1986. С. 326). В XIX в. урожайность упала ещё ниже (ук. соч. С. 334). То есть крымскотатарское пашенное земледелие XVIII в. было более развитым, чем великорусское, даже через век.