Селенгинский и Волынскій редуты и Камчатскій люнетъ

Императоръ Николай еще въ началѣ зимы приказывалъ князю Меншикову перейти въ наступленіе, занявъ и укрѣпивъ предварительно высоты передъ Малаховымъ курганомъ. Выполненіе этой задачи было возложено на извѣстнаго своей храбростью и распорядительностью генерала Хрущова съ Волынскимъ и Селенгинскимъ полками. Къ утру 10-го февраля удивленные французы увидѣли предъ собой какъ грибъ выросшее укрѣпленіе, названное нами Селенгинскимъ редутомъ.

Въ ночь съ 11-го на 12-ое февраля французы собрали близъ Селенгинскаго редута свои войска и рѣшили штыками выбить насъ изъ него. Пять лучшихъ баталіоновъ французскихъ войскъ неожиданно бросились на части Волынскаго полка. Хрущовъ достойно встрѣтилъ ихъ. Самъ онъ чуть не погибъ во время рукопашной схватки, офицеръ-зуавъ замахнулся уже на него саблей, но горнистъ Павловъ горномъ вышибъ саблю изъ его рукъ, а рядовой Бѣлоусовъ прикололъ зуава штыкомъ.

Утромъ мѣсто ночного боя посѣтили Великіе Князья.

За Селенгинскимъ редутомъ послѣдовательно мы выстроили Волынскій редутъ 16-го февраля и Камчатскій люнетъ 26-го февраля.

Первые два французы назвали Ouvrages blancs, а послѣдній — Ouvrages du mamelon vert.

Строителемъ Камчатскаго люнета былъ полковникъ Голевъ. Съ 26-го февраля 11 ночей сряду онъ воздвигалъ грозную «Камчатку» и былъ однимъ изъ главныхъ виновниковъ блестящій побѣды въ дѣлѣ 10-го марта.

Первымъ комендантомъ люнета былъ капитанъ-лейтенантъ Сенявинъ.

Возведеніе люнета оправдывало его назначеніе вредить осадѣ. Далеко выдвинувшись впередъ отъ боевой ограды Севастополя, онъ разобщилъ работы противъ насъ и былъ крайне безпокойнымъ сосѣдомъ непріятельскимъ траншеямъ. Оттого и усилія осады были направлены къ уничтоженію его.

До 10-го марта французы усиленно вели свои подступы, а въ ночь на 11-ое назначили рѣшительное нападеніе.

Не только день, но почти и часъ послѣдняго совпали съ предпринятымъ нами нападеніемъ на осадныя работы.

Извѣстіе о нашей вылазкѣ, несмотря на желаніе сохранить его въ тайнѣ, быстро облетѣло весь гарнизонъ Севастопольскій и было принято съ восторгомъ. Бесѣдовавшіе о ней по секрету призывали помощь свыше и горячо желали успѣха нашему оружію.

Около 11 часовъ ночи атака наша была поведена двумя батальонами Камчатскаго и двумя батальонами Днѣпровскаго полковъ съ полковникомъ Голевымъ и подполковникомъ Радомскимъ во главѣ. Ружейный залпъ зуавовъ почти въ упоръ встрѣтилъ ихъ. «Вишь какъ строчатъ», говорили наши солдатики и молча, смыкая лишь ряды, безъ выстрѣла, шли на встрѣчу смертоносному огню, а сблизясь съ врагомъ, ударили въ штыки. Выбитые изъ всей линіи передовыхъ ложементовъ французы получили подкрѣпленіе и атаковали наши батальоны. Голевъ также ввелъ въ бой свѣжій баталіонъ. Непріятель еще разъ отброшенъ. Наши саперы съ штабсъ-капитаномъ Тидебелемъ приступили къ исправленію ложементовъ, а пѣхота бросилась за врагомъ въ его подступы. Луна освѣщала окрестность: въ траншеяхъ кипѣлъ рукопашный бой. То французы, то мы подавались впередъ; залпы штуцерныхъ смѣнялись работою штыка.

Въ разгарѣ боя среди офицеровъ, окружавшихъ Хрулева, раздался голосъ: «Гдѣ наши? Скажите-же, ради Бога, гдѣ наши?» — говорилъ священникъ-монахъ Аника 3 (Іонникій Савиновъ), блѣдный, но спокойный. Въ черномъ клобукѣ и рясѣ, въ эпитрахили, онъ держалъ въ рукѣ сіяющій отъ свѣта луны крестъ и спрашивалъ о своихъ, не обращаясь ни къ кому особенно. «Кто ваши, батюшка?» — спросили его. Оказалось, что онъ ищетъ моряковъ. «Впереди они, но тамъ не ваше мѣсто; подите на перевязочный пунктъ». — «Мое мѣсто», — отвѣчалъ безстрашный пастырь: «гдѣ утѣшаютъ въ страданіяхъ, гдѣ приготовляютъ къ смерти».

Въ эту минуту загрохоталъ залпъ. Монахъ оставилъ собесѣдниковъ и бросился къ мѣсту боя. Ужасная рѣзня кипѣла между сражающимися. Обѣ стороны дрались отчаянно, пощады не было. Но, хотя мы постепенно вводили въ бой свѣжія силы, французы напирали густыми массами и усиливались ежеминутно. Борьба уравновѣшивалась не надолго. Французы наступали съ каждой минутой энергичнѣе. Казалось, что вотъ-вотъ наши дрогнутъ и подадутся назадъ. Но въ воздухѣ, среди воплей, стоновъ, проклятій и скрежета вдругъ полились дивные звуки, знакомые и дорогіе нашимъ, чуждые врагамъ: «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояніе Твое, побѣды благовѣрному Императору»... громко пѣлъ Аника, шелъ на встрѣчу врагамъ, держа высоко надъ головою сіяющій крестъ, и увлекалъ за собою смутившихся было бойцовъ нашихъ... Смерть рѣяла здѣсь, но мысль объ отступленіи умчалась. Въ кровавую сѣчу шелъ священникъ, а за нимъ безстрашно, подъ звуки молитвы, бѣжали наши солдаты и губительно разили врага. Одинъ изъ французовъ хотѣлъ заколоть штыкомъ Анику, но успѣлъ разорвать рукавъ рясы и эпитрахиль, а самъ былъ убитъ юнкеромъ Негребецкимъ.

Видя слишкомъ большое увлеченіе нашихъ, Хрулевъ приказалъ играть отступленіе, но солдаты не отступали. Три юнкера, бывшіе на ординарцахъ у Хрулева, были отправлены имъ въ траншеи, чтобы вернуть нашихъ. Но все было напрасно. Наконецъ Хрулевъ увидалъ того-же іеромонаха Іоанникія и поручилъ ему передать приказаніе войскамъ объ отступленіи. Солдаты отступали, но не охотно.

Французы бѣжали. Наши ринулись за ними. Наши войска, по разрушеніи осадныхъ работъ, мало-по-малу стали возвращаться, уводя плѣнныхъ, унося раненыхъ товарищей и множество непріятельскаго оружія. Многіе тяжело раненные французы были подобраны нашими и доставлены на перевязочный пунктъ. Тѣсно было тамъ, и вотъ, является старушка въ сопровожденіи двухъ женщинъ. «Пожалуйте, батюшка», говорила она: «человѣкъ десять или двѣнадцать на домъ, я за ними присмотрю, перевяжу, раны обмою и покормлю немножко». Желаніе добродѣтельной женщины было исполнено, но взятые ею раненные составляли каплю въ общемъ приливѣ страдальцевъ.

И такъ попытка французовъ овладѣть нашими ложементами оказалась также неудачною, какъ и нападеніе ихъ на Селенгинскій редутъ 12-го февраля.

Храбрые въ бояхъ русскіе и французы не питали вражды другъ къ другу въ тѣ немногіе часы, въ которые назначалось перемиріе для уборки тѣлъ; наши офицеры и солдаты сходились тогда съ французами, и здѣсь происходилъ обмѣнъ любезностей между достойными врагами, и по своему выражалось уваженіе ко взаимной храбрости.

11-го марта, послѣ описанной выше вылазки, назначено было перемиріе для уборки убитыхъ.

Какъ только взвились бѣлые флаги, возвѣщавшіе перемиріе, то цѣлыя массы русскихъ и французовъ бросились на встрѣчу другъ другу привѣтствовать враговъ, покрывшихъ себя во время ночной схватки неувядаемой славой.

«Ну, здравствуй, здравствуй, братъ мусью», говорилъ въ одномъ мѣстѣ нашъ богатырь подбѣжавшему къ нему худенькому французу, протягивая ему свою огромную руку.

А вотъ французъ любезно подаетъ нашему солдату сигару и проситъ его закурить. Не отказывается гренадеръ и въ свою очередь предлагаетъ ему люльку. Французъ раскуриваетъ ее и затягивается по привычкѣ, но люлька выпадаетъ у него изъ рукъ, глаза мутятся, спирается дыханіе и несчастный, замахавъ руками, убѣгаетъ, какъ шальной, чтобы запить изъ фляжки товарища одуряющее дѣйствіе русскаго табаку.

И много было смѣшныхъ сценъ между непонимающими другъ друга друзьями.

Но насколько наши солдаты любили французовъ, настолько же недружелюбно относились они къ холоднымъ англичанамъ, съ которыми никогда не хотѣли здороваться.

«Отойди отъ этого дурня», слышалось, бывало, если кто изъ молодыхъ солдатъ сближался съ англичаниномъ.

Въ сумерки, по окончаніи уборки, когда флаги опустились, французы дали залпъ по люнету, и канонада загрохотала до самаго утра.

Горячее сожалѣніе Императора Александра объ утратѣ многихъ храбрыхъ въ эту ночь выразилось въ собственноручномъ письмѣ Государя къ князю Горчакову.

О дальнѣйшей судьбѣ «Камчатки» Государь замѣтилъ: «Камчатское укрѣпленіе, какъ бѣльмо на глазу непріятеля, и потому весьма вѣроятно, что онъ употребитъ всѣ возможныя усилія, чтобы имъ овладѣть. Дай Богъ, чтобы намъ удалось удержать его за нами».

Служба «Камчатки» была кратчайшею изъ службы другихъ укрѣпленій обороны. 26-го мая она была уже безповоротно въ рукахъ непріятеля.

Уже съ 14-го марта непріятель сосредоточилъ на люнетѣ выстрѣлы всѣхъ орудій, какія только были въ его распоряженіи, не исключая полевыхъ, горныхъ и мортиръ, находившихся въ траншеяхъ. По недостатку пороха мы могли отвѣчать однимъ выстрѣломъ на пять непріятельскихъ. Укрѣпленіе разрушалось. Люди гибли.

Въ пасхальное бомбардированіе, во время котораго съ непріятельской стороны было выпущено 160 тысячъ снарядовъ, а у насъ выбыло изъ строя около 6½ тысячъ человѣкъ, на Камчаткѣ во время самой сильной канонады раздавалась залихватская пѣсня: «Охъ вы горы мои воробьевскія»!

Понравилась она французамъ: прекратили они огонь, и до глубокой ночи не просвисталъ надъ Камчаткой ни одинъ снарядъ.

«Браво», послышалось изъ французскихъ траншей, когда матросы и солдаты продолжали свое пѣніе.

26-го мая, послѣ третьяго бомбардированія, атака Камчатскаго люнета была поведена французами въ превосходныхъ силахъ. Послѣ ожесточеннаго боя люнетъ былъ утраченъ.

Много героевъ пало здѣсь, но одинъ изъ нихъ, рядовой Камчатскаго полка Егоръ Мартышинъ, замѣчателенъ своимъ горячимъ предсмертнымъ словомъ, которое онъ съ полнымъ спокойствіемъ сказалъ товарищамъ.

Ядро размозжило Мартышину лѣвую ногу и оторвало ему кисть руки. Товарищи подняли его и положили на носилки.

«Нѣтъ, братцы, постойте», говорилъ спокойно раненый: «несите меня только двое. Если съ каждымъ, кого зацѣпитъ чугунка, будутъ уходить четыре человѣка, такъ эдакъ и Камчатку стеречь будетъ некому».

Размозженная у самаго паха нога едва держалась на тоненькихъ жилахъ, но Мартышинъ, преодолѣвая жгучую боль, не хотѣлъ сразу оставить люнета.

«Несите меня, братцы, по траншеямъ», сказалъ онъ: «дайте проститься съ товарищами!»

Въ траншеяхъ онъ сказалъ товарищамъ слово: «Прощайте, братцы, служите нашему батюшкѣ Царю, какъ слѣдуетъ карабинерамъ! Недавно передъ крестомъ и Евангеліемъ вы держали присягу на честную и вѣрную службу Царю Александру II; служите сыну, какъ служили отцу его Императору Николаю, и Богъ благословитъ вашу службу! Прощайте, братцы-карабинеры, помяните меня грѣшнаго! Умирать за правое дѣло не страшно. Одно, братцы, больно, что не удалось мнѣ охотникомъ во́ время въ траншеи сходить!»

Получивши рубль серебромъ отъ ротнаго командира, Мартышинъ отдалъ его товарищу Захару Васильеву.

«Ты, братъ Захаръ», сказалъ онъ: «какъ принесешь меня къ перевязкѣ, отыщи священника, попроси, чтобъ онъ меня исповѣдалъ и пріобщилъ Св. Таинъ, а послѣ смерти моей сотворилъ-бы панихиду по душѣ. Рубль отдай отъ меня священнику».

Принесенный на перевязочный пунктъ Егоръ Мартышинъ съ полнымъ спокойствіемъ, исполнивъ долгъ христіанина, умеръ.

Французы перестроили люнетъ въ свои батареи противъ Малахова кургана и подъ прикрытіемъ ихъ повели противъ него свои подступы.