д) Исламское государство?

После приведённых выводов не стоило бы относиться к такой форме государственного правления, как теократическая, как к несостоятельной в научном смысле. Но если учесть действительно огромное значение веры во всей многообразной действительности мусульманской страны, то нужно будет сделать какие-то оговорки в этом смысле. Например, такую: если ограничиться рассмотрением специфики способа правления того же Гирея или любого иного правителя восточной державы, то нельзя не признать, что хотя его и избрала мусульманская община, хоть он и ощущал себя посланником Бога на земле, но он не мог прикрывать свой произвол или прямое насилие ссылками на волю Аллаха. Безусловно, религиозная природа ханства была чрезвычайно сильна. Однако проявлялась она совсем в другом, а именно в вере, которой было проникнуто буквально всё крымскотатарское общество и которая соединяла в неразрывное и неотделимое целое материальные, земные интересы, с одной стороны, и духовную исламскую просветлённость, идеальную этику, с другой. Но именно такая, идущая изнутри любого правоверного, сильная и искренняя вера и делала ненужной теократию как совершенно излишнее в исламском Крыму насилие над свободной волей мусульманина.

Известно, что любая президентская республика сильна, когда жизнеспособны и энергичны сословия. Что же касается крымских сословий, то здесь имел место некий казус. Дело в том, что ислам в принципе не предполагает их существования в европейском смысле слова. В «нормальном» мусульманском государстве существует повелитель и его рабы-подданные, за исключением особой касты — духовенства, а точнее, сообщества вероучителей, у которых была и иная система подчинения. Но в Крыму существовали сословия! Причём это не была парадная картинка, демонстрируемая по случаю высоких визитов.

Крымские беи из родов Ширин, Барын, Мансур и Седжеут были такими же потомками Чингиса, как и Гиреи. Поэтому род правящей династии был первым среди действительно равных, о чём беи и не стеснялись время от времени ханам напоминать (здесь я не касаюсь рода Чобан-Гиреев, некогда воссевших на крымский престол, рода, считавшегося низким по сравнению с упомянутыми бейскими). И эти сословия были достаточно мощными для того, чтобы оказывать влияние на хана и помимо дивана, и даже вопреки решениям совета. Как сообщал в 1670 г. из Крыма пленный боярин В.Б. Шереметев, порядок этот в чем-то сближался с казацким (т. е. республиканским): «А дума басурманская была похожа на раду казацкую: на что хан и ближние люди приговорят, а черные юртовые люди не захотят, и то дело никакими мерами сделано не будет» (цит. по: Соловьёв, 1988. Кн. VI. С. 412).

Более того, крымские беи вкупе с мурзами могли, невзирая на волю Турции, сменять и назначать ханов. Бывали случаи, когда хана избирали, не дожидаясь султанского утверждения кандидата, а поднимая его, по ордынскому обычаю, на войлочной кошме. И наоборот, беи свергали и даже убивали ханов. Только в XVI в. это случалось в 1523, 1524 и 1584 гг. Таким образом, нередко и утверждённый турками хан являлся на деле ставленником крымской аристократии, более или менее ей послушным или, во всяком случае, не противоречащим ей особенно дерзко.

Хан не мог карать своих подданных бессудно и безудержно жестоко, как истый деспот, как тот же султан, лично решавший, чего заслуживает любой из его подданных: шёлкового халата или шёлкового же шнурка на шею. Для любого преступления, совершённого подданным Гирея, имелся суд кадиев или, в особых случаях, ханский диван. Ханы никогда не чувствовали себя безнаказанными уже потому, что их власть была ограничена дворянством, и это было не бумажное, а вполне реальное ограничение. Имел значение и чисто человеческий фактор. Нетрудно себе представить картину, когда глава оппозиции, Ширин-бей, после окончания дивана навещает своего зятя-хана по-семейному, желая проведать свою дочь и внуков — ведь женитьба Гиреев на дочерях степных аристократов была делом обычным. А уж о шёлковых шнурках тут и упоминания быть не могло — его сочли бы неудачной шуткой, не более того...

Остаётся напомнить, что следует, конечно, принимать во внимание эпоху, которая накладывала заметный отпечаток жёсткости на самые мягкие режимы и системы правления. Однако в Крыму трудно найти примеры жестокости, одинаково отвратительной и на Востоке, и на Западе. Ряд источников (например, Клеман, 1783) повествует о разборе некоторых уголовных преступлений, но наказание во всех упомянутых случаях следовало скорее неоправданно мягкое, чем суровое (даже с точки зрения человека XXI в.). И то, что судьями были татарские кадии и каймаканы, а преступниками — карасубазарские армяне, никак не ужесточило кару (если можно назвать «карой» простой возврат пострадавшей стороне украденных ценностей). Тот же источник содержит обоснованный вывод: «Учреждения полиции, сделанные для городов, весьма разумны, ибо в мирное время можно путешествовать везде без малейшей опасности, и весьма редко случается, чтобы когда кого на дороге грабили» (Клеман, 1783. С. 152).

И последнее наблюдение по теме. Крым на протяжении ханского периода его истории посетило великое множество путешественников, купцов и дипломатов. Оставленные ими мемуары и отчёты насчитывают десятки тысяч страниц, большая часть которых так или иначе введена в научный оборот. И ни в одном из этих источников не удаётся обнаружить описание публичной казни в каком-либо из крымских городов XV—XVIII вв. В то же время это зрелище было весьма характерно для России, Франции, Англии, то есть христианских, не исламских государств...

Подведём итоги. Ханский Крым являл собой уникальную государственную форму, нечто среднее между развитой абсолютной, но уже ограниченной монархией Западной Европы с одной стороны, и каким-то удивительно эгалитарным, унитарным государством, не признающим сословных привилегий, с другой. Автор отдаёт себе отчёт в незрелости такого весьма приблизительного вывода и может лишь выразить надежду на то, что когда-нибудь этой теме будет посвящён фундаментальный труд. Она того заслуживает как по своей сложности и неразработанности, так и по её важности для понимания всей истории крымскотатарского народа.

А пока остаётся лишь привести в пользу этого вывода суждение вполне объективного российского исследователя XIX века: «К чести ханского управления должно сказать, что в Крыму не было ни продажи должностей, ни беспредельной власти провинциальных сатрапов, ниже закона («ни закона». — В.В.), лишавшего детей наследства против воли родителей — как то было во владениях Порты даже до последних дней... Крымское ханство существовало долго, обязанное этому своей организацией» (Ханацкий, 1867. С. 37).

Таким образом, система функционировала нормально, и даже оппозиция, выступавшая против отдельных ханов, никогда не посягала на государственное устройство своей страны, устраивавшее всех.