з) Ширин-беи и другие карачи

Итак, беи представляли собой дворянскую аристократию ханства. Четыре бейских рода (в отдельные периоды истории их число достигало шести) вели своё происхождение с докрымского периода. Все они пришли на полуостров с первыми ханами и участвовали в созидании государства. Но в первую очередь это достоинство признавалось за четырьмя родами — Ширин, Барын, Аргин и Седжеут, которые издревле именовались Дёрт караджи (букв. «Четыре налога») или, позже, попросту караджи (карачи). Возможно, правильнее было бы относить это достоинство не к властным статусам, а к области родовых титулов — ведь те же самые четыре рода считались карачи (со всеми сложными правовыми последствиями этого) и среди поволжских татар (Газиз, 1994. С. 85).

Попытаемся уточнить сравнительный политический и административный авторитет каждого из статусных бейских родов. Итак, из четырёх упомянутых на первом месте, безусловно, стояли Ширины, возглавлявшие диван. Относительно других здесь сразу же необходимо замечание в связи с тем, что старые крымские (по происхождению) авторы, и конкретно арабоязычный Хаджи Абд-аль-Гафари Кирими, заменяют в числе четырёх карачи Седжеутов на Кипчаков. Но в дальнейшем таких случаев практически не встречается.

В поздней истории Крымского ханства возвышается бейский род Мансур, вошедший в число карачи. Место ступенью ниже занимали беи также из бывших поволжских племён Яшлав, Аргин и Даир. За ними следовали их старинные земляки, но переселившиеся на полуостров несколько позже: роды Аблам, Меркит, Конрат, Бурульча и Ойрат.

Уже по причине исторических своих заслуг перед народом и государством беи обладали высшим авторитетом и весом. Являясь главой своего бейлика, бей соединял в своём лице два элемента вотчинного права: древнего частного (патриархального) и государственного, связанного с доставшейся ему территорией, которой ранее у кочевых родов-къошей не было, и быть не могло. Другие беи также располагали традиционными политическими привилегиями: отдельный род мог ведать всеми дипломатическими отношениями на одном каком-нибудь направлении. Так, род Яшлав, к примеру, курировал московские дела.

Беи были обязаны вносить в казну с началом очередной войны по тысяче пиастров¹ и снабжать выставляемое бейликом войско провиантом на три месяца. Но зато они имели право продолжать военные действия (на свой страх и риск, естественно) даже после того, как их хан подписывал мирный договор (Кондараки, 1883. Т. II. С. 176). Важно отметить, что хан не мог ни отнять у бея его родовой титул, ни лишить его наследственных земельных и иных владений. Напротив, ханы нередко чувствовали свою зависимость от беев в вопросах наследования престола: с мнением четырёх могущественных карачи, как правило, считались в Стамбуле (Matuz, 1976. S. 7).

В древности особое положение среди беев занимали представители рода Яшлав (Сулешевы). Сохранились некоторые сведения о той героической роли, которую они сыграли при вторжении в Крым кочевников Степи, в частности при захвате неприступного Кырк-Ера с прилежащей округой, на территории которой позднее поднялась ханская столица. Причём Яшлавы сразу и навсегда осели и укрепились именно в этой части юрта, тогда как многие другие беи, бывало, возвращались по той или иной причине из Крыма в заперекопские степи, а то и к Итилю. В последний период истории ханства род Яшлавов сохранил старые привилегии, из которых главной была прерогатива бея как главного распорядителя на важнейших торжествах рода Гиреев, в том числе на свадьбах принцев крови. Раньше таких исключительных прав было больше. Как утверждают, на протяжении некоторого времени бей Яшлавский имел даже возможность, наряду с ханом, распоряжаться жизнью и смертью своих подданных (то есть на территории бейлика), в том числе и эмиров (Peyssonel, 1787. Vol. II. P. 274—276).

Длительное время сохранялась и традиция привлечения Яшлавов-Сулешей к дипломатической деятельности, конкретно в московском направлении. Кроме того, беям этого рода, как правило, поручалась весьма ответственная миссия сопровождения московских послов во время их пребывания в Крыму. Они участвовали в переговорах последних, в том числе и с повелителем ханства. Последний случай такого рода, отмеченный в источниках, имел место в 1680 г., в процессе уточнения текста и подписания Бахчисарайского московско-крымского договора, когда московское посольство сопровождал Авелша-мурза Сулеш (Тяпкин, Зотов, 1850. С. 150).

Имело место и такое мнение, что ханы вообще предпочли Бахчисарай Эски-Къырыму или Карасубазару лишь по причине преданности Яшлавских беев Гиреям, поскольку здесь, в окружении родовых земель и вассалов Яшлавских они были в безопасности. Однако со временем этот род не то чтобы угас (право на упомянутую придворную привилегию сохранялось и в XVII в.), но как бы оказался в тени от таких родов, как Барын, Аргин, Седжеут, и прежде всего, конечно, Ширин.

Самая важная социально-политическая и культурная роль беев в ханстве заключалась в том, что они стояли на защите государственных законов. Остальные подданные глубоко уважали их, оказывали им всяческую помощь как стабильному оплоту свобод всех крымских татар — от простого крестьянина или ремесленника до самых знатных мурз. Некоторые современники не без оснований сравнивали положение беев в ханстве, их значение для всей политической ситуации с той ролью, которую в Англии или Франции играли пэры. То есть они гарантировали народные свободы в противовес ханской власти, которая без этого могла перерасти в деспотическую. В каком-то смысле они являлись соправителями Гиреев², оберегая не только законы, но и обычаи, традиционную национально-духовную этику и справедливость в целом (Тунманн, 1936. С. 29—30).

Беи стояли у истоков родовой солидарности и ответственности, которая проявлялась в форме «обязательной для однородцев взаимной помощи и поруки в видах поддержания рода» (Лашков, 1897. С. 7). Такая солидарность и взаимовыручка отражались и в понятиях крымскотатарской собственности. Дело в том, что ещё со времён кочевого прошлого собственность была довольно динамичным, мобильным понятием. Так, однородны оказывали помощь терпящему внезапную нужду родичу, жертвуя всем своим имуществом ради мощи рода как единого целого. Кроме того, при ведении общеродового хозяйства нелегко было определить долю каждого в совокупном продукте, а именно долю члена рода в собственности, которая возникала как плод общего труда и сообща же в дальнейшем использовалась. Другими словами, род был общиной, основанной не только по принципу общего происхождения, кровного родства, но и на социально и экономически значимых объединяющих принципах. При этом глава рода распоряжался этим имуществом в общих интересах, управляя трудовыми процессами «малых сих» в целях поддержания их нормальной жизнедеятельности.

Что ещё более интересно, но уже для Нового времени — понятие родовой собственности не распространялось на землю, касаясь исключительно скота, кибиток, иного движимого имущества. Да и то понятие это стало довольно стёртым. Действительно, какая-то индивидуализация при пастушеском скотоводстве малопродуктивна, ведь тогда каждому пришлось бы пасти своё маленькое стадо, не появилось бы крупных отар, весьма сберегающих трудовые затраты на единицу продукта. В дальнейшем эта патриархальная черта проявлялась, в частности, в отсутствии крымского феодализма. А этот феномен трудно понять, не зная крымскотатарской древности, причин такой необычной её стабильности и основываясь лишь на ограниченной концепции смены социально-экономических формаций.

Конечно, в Новое время любой мурза был готов поддерживать «своего» бея ещё по одной причине, в расчете на земельные и иные пожалования, в которых беи были не менее щедры, чем хан. Поэтому у дворянской аристократии, опиравшейся на мелкодворянскую вольницу, хватало сил выступать и против хана, если он нарушал дворянские интересы. Причем дело было не только в чисто количественном соотношении сторонников той или иной стороны.

Стамбул, заинтересованный в существовании постоянной сильной оппозиции ханам, гальванизировал старинное, восходящее к тёрэ равноправие чингизидов-карачи и хана в вопросе престолонаследия. Естественно, это не могло не влиять и на религиозно-политическую активность экономически зависимых от карачи и их мурз-клиентов, и народных масс. Да и объективно карачи и другие беи могли время от времени выражать волю крупных социальных групп, в том числе и крестьян, стремясь не только завоевать их поддержку в своей оппозиционной политике, но и сохранить старинные народные права в неизменном виде, хотя бы как дань типично крымскотатарскому традиционализму.

Формально являясь совершенно равными, беи соперничали друг с другом в благотворительности и иных добрых делах. Так, они старались превзойти друг друга в числе бесплатных гостиниц или гостевых од, что, в конечном счёте, шло на пользу народному потребителю. В этих одах собирались и местные старики, которые, покуривая бейские чубуки и потягивая бесплатный кофе, рассказывали молодёжи о военных хитростях, о старинных приёмах войны и тонкостях хозяйствования. Нередко здесь же читали старинные и собственные дестаны местные и приезжие поэты-кедаи, заходили бродячие рассказчики бесконечного устного эпоса об Ашик-Умере и других народных героях, певцы исполняли народные песни и баллады, выступали поэты-импровизаторы и сказочники. Таким образом, благодаря беям постоянно работал своеобразный, весьма разветвлённый народный университет. Любопытно, что эти гордые люди, значительно обеднев после аннексии Крыма Россией, из последних средств поддерживали прежнее количество таких личных просветительных учреждений (Кондараки, 1883. Т. II. С. 179).

Наконец, являясь членами дивана, карачи оказывали существенное влияние на непосредственную выработку решений во внешней и внутренней политике хана. И стоило дворянской оппозиции склонить их в пользу своего заговора, как она без труда проникала в покои бахчисарайского дворца. Без бейского утверждения не имели силы никакие ханские указы, международные договоры, объявления войны и мира (обычно эти вопросы решались с согласия первых лиц государства, 4—5 беев и депутатов от мурзинских линий тех же бейских родов). Иногда для этого дополнительно была обязательной и конфирмация соответствующего решения (документа) ногайскими сераскирами или эмирами. Наконец, формально беи могли судить султанов (ханских сыновей), а сам он такого права, кажется, не имел (Тунманн, 1936. С. 26; Haxthausen, 1847. S. 477).

Что же касается своих бейликов, то здесь, естественно, в руках беев были и суды, и финансы, и все административные институты. На своей земле они были почти полными хозяевами³, некоторое исключение составлял сбор пошлины с торгового оборота жителей бейлика, часть которой поступала в ханскую казну. Однако традиционно часть этого дохода, остававшаяся у бея, не контролировалась, о её размерах не говорилось даже в документах, целиком посвященных величине коммерческой пошлины. Так, в одном из ханских фирманов бею Яшлавскому указывалось, что тот получает право «пользоваться взысканием с торговцев того, что ему предоставлено и что он вправе удерживать для пропитания и на прочие нужды свои. Никто другой не может вмешиваться в это дело, и да будет это всем и каждому известно» (Менгли, 1930. С. 29). Таким образом, если в других державах Нового времени налоги и другие подати собирали государевы сборщики, то в Крыму этим прибыльным делом занимались люди беев.

А Ширины обладали ещё одним уникальным правом. На генуэзских территориях, как упоминалось выше, постоянно проживало мусульманское население Крыма. Нередко возникавшие конфликты между этими простыми крымцами и колонистами было невозможно погасить без какого-то официального лица, назначенного ханом к улаживанию этой и иных проблем местного смешанного населения. Таким лицом традиционно и назначался бей Ширинов, получавший при этом титул тудуна, а также немалое влияние на не только мусульманское, но и вполне христианское население генуэзской Кампаньи.

Такое исключительное положение крымских беев сохранялось веками, его не нужно было даже поддерживать военной силой, хотя у беев и было собственное войско бейсерак. Сам хан писал в своих ярлыках: «вручая сие высочайшее ханское повеление, повелеваем управлять имениями, оставляя себе бейлик до самой смерти... распоряжаться всеми фамилиями его рода и прочим населением, ограждать право, а равно собирать с бейлика разного рода доходы. Все мурзы (подчиненные бею) и прочие подданные, признавая его эмиром, должны обращаться к нему и исполнять его требования, следовать за ним, едет ли он верхом, идет ли пешком (т. е. в дни войны или мира. — В.В.)» (цит. по: Никольский, 1929. С. 9).

Это, конечно, бюрократическая традиция, чисто юридическая тонкость протокола, но можно привести пример действительной способности беев распоряжаться своим войском в политических целях. Речь идёт о периоде крымской Смуты 1720-х гг. Хан Саадет-Гирей IV совершил некоторые, с точки зрения Аджи Ширин-бея, несправедливые и незаконные поступки. Бей собрал своё двадцатитысячное войско и принудил хана к отречению. В Стамбуле решили смотреть на это самоуправство сквозь пальцы и назначили нового хана, Мехмед-Гирея. К этой новой кандидатуре у Ширина были свои претензии, и тому также пришлось оставить страну. Раздражённый султан призвал третьего члена ханской семьи, Каплан-Гирея, и предложил ему бахчисарайский престол с условием, что он, став ханом, приструнит беев и поддерживавших их мурз. Но этот Гирей ответствовал, что он может быть и рождён стать крымским государем, но не турецким палачом в Крыму. Наконец, на престоле утвердился Менгли-Гирей II, и Аджи Ширин-бею пришлось бежать в Черкессию.

Но, что здесь характерно, и новый хан (кстати заметить, личность весьма сильная) ничего не мог поделать ни с оппозиционером-беем (хотя тот находился на земле, вассальной крымским ханам), ни с его огромным движимым и недвижимым имуществом, находившимся по-прежнему в Крыму. Ведь конфискация была бы вообще вопиющим нарушением закона, на охране которого стоял и должен был стоять Ширин! История этого противостояния окончилась совершенно по-крымски: Аджи-бей, который, и находясь на Кавказе, оставался главой бейлика, и всего, что к нему относилось, впоследствии вернулся на родину и спокойно жил здесь в прежнем статусе, ничего не опасаясь, пока его не призвал к себе Милосердный, Знающий.

Примечания

1. Один пиастр был равноценен 1 курушу, 1 западноевропейскому рейхсталеру или 1,4 рубля золотом. В серебряном эквиваленте вес пиастра колебался от 25 до 27 гр.

2. Приведу краткую характеристику этого положения, сделанную известным учёным XVIII в.: «Беи составляют противовес власти хана, они — защитники свободы народа, охранители Закона, они, одним словом, соправители хана (die Mitregenten des Chans)» (Büsching, 1875. S. 333).

3. В этом смысле крайне показательно, что в Крыму многие века были популярны предания о вообще самостоятельном приходе бейских родов в Крым (то есть вне зависимости от ханов). В Архиве Таврического дворянского собрания одно время хранился даже некий документ о происхождении Яшлавских мурз, предок которых, Абак-бей Кудулак, якобы самостоятельно пришёл в Крым с берегов Волги с подвластными ему племенами. Здесь он завоевал неприступную до того крепость Чуфут-Кале с окрестными деревнями и землями и, избрав для своей резиденции прекрасную долину недалеко от будущего Бахчисарая, назвал её Яшлавом. Это предание подкреплялось тем, что в Крыму было несколько деревень с таким названием, одна из них существовала и в указанном документом месте.